иволап нервничал и злился. Он потратил слишком много времени и сил
на это заманчивое, запутанное дело, чтобы  просто  так  бросить,  отступить.
Сразу после  разговора  с  Корнеевым  он  принялся  обзванивать  всех  своих
знакомых из программ криминальных новостей, из  милиции  и  прокуратуры.  Но
вовсе не для того,  чтобы  направить  ментов  в  больницу  к  бабушке  Ольги
Гуськовой.  Он  сам  пытался  найти  лазейку,  зацепить  хоть   кого-то   из
оперативно-следственной группы, работающей по этому  делу.  Однако  довольно
скоро убедился - бесполезно. Ему,  как  и  Игорю  Корнееву,  объяснили,  что
расследование курирует сам генерал Уфимцев, он  -  мужик  крутой,  и  никому
неохота иметь неприятности. И лучше  ему,  знаменитому  скандалисту,  вообще
держаться от этого дела по-дальше.
   На следующее утро он помчался в Институт Ганнушкина, попытался прорваться
к больной Гуськовой Иветте Тихоновне, но его  категорически  развернули.  Не
помогло ни вранье, ни деньги. Он стал уговаривать себя, что все бесполезно и
в его практике это не первый и не последний эксклюзив, который  срывается  с
крючка. Много других разных дел, съемки, монтажи, рубрика "Шу-шу" не  готова
к очередному номеру. Нельзя же все бросить.
   И в общем, уговорил. Целый день носился по разным  другим  делам,  однако
ночью не мог уснуть до тех пор, пока не сказал себе честно, что завтра утром
опять отправится на Мещанскую улицу, разыщет во что бы  то  ни  стало  бомжа
Бориску, даст  ему,  сколько  тот  попросит,  поведет  в  ресторан,  закажет
лобстера, рассыплется  в  извинениях,  но  добьется,  чтобы  бомж  рассказал
подробно все, что видел из окошка своего вонючего теремка.
   Было два часа ночи, когда он набрал номер  оператора  Смальцева.  Тот  не
стал ворчать из-за позднего звонка, был готов снимать завтра кого  угодно  и
где угодно, только заплати.
   Артем Сиволап нервничал и злился. Он потратил слишком много времени и сил
на это заманчивое, запутанное дело, чтобы  просто  так  бросить,  отступить.
Сразу после  разговора  с  Корнеевым  он  принялся  обзванивать  всех  своих
знакомых из программ криминальных новостей, из  милиции  и  прокуратуры.  Но
вовсе не для того, чтобы направить ментов в больницу
   - Ты пока в машине посиди, - сказал он Смальцеву, когда на следующее утро
они приехали в злосчастный двор, -  ты  посиди,  а  я  пошныряю.  Но  только
смотри, чтобы все было готово, чтобы пленка не кончилась  и  аккумулятор  не
сел в самый ответственный момент.
   - Будет сделано, - вяло отозвался Смальцев. Артем обошел двор, заглянул в
теремок, сбегал к ларьку,  к  пункту  приема  стеклотары.  Несколько  сонных
утренних алкашей, попавшихся на пути, ничего внятного ответить не могли.  Он
уже  почти  потерял  надежду,  когда  заметил  у  помойного  бака  маленькую
скрюченную старушку.
   - Здравствуйте, - вежливо обратился он к ней, - вы Бориску не видели?
   - А тебе зачем? - подозрительно прищурилась старушка.
   - По делу, - он протянул ей пятитысячную купюру. Старушка  ловко  сцапала
деньги и даже облизнулась.
   - Помер Бориска-то.
   - Как?! Когда?
   - Да вчерась. - Она поджала губы и траурно вздохнула. - Взял  и  помер  в
одночасье, а чего, как, не знаю. Сивку-то в милицию забрали, орала сильно.
   Старушка развернулась всем корпусом к своей помойке и продолжила деловито
копаться, потеряв к Сиволапу всякий интерес. Понятно ведь, больше не даст.
   Артем побрел к детской площадке, сел на лавочку,  закурил.  Странно  это,
очень  странно.  Может,  зайти  в  районное  отделении  милиции,  попытаться
выяснить, от чего умер бомж? Нет, это уже полный идиотизм.
   И  вообще,  хватит.  Пора  наконец  успокоиться.   Не   выйдет   никакого
эксклюзива, не даются в руки  заманчивые  подробности  этого  убийства,  зря
только Смальцева выдернул, теперь плати ему за целый рабочий день.  Он  ведь
потребует. Была съемка, не было - ему что? Заказал камеру - плати.
   Сиволап так глубоко погрузился в свои печальные  мысли,  что  не  услышал
приближающихся шагов и сильно вздрогнул, когда женский голос произнес у него
над головой:
   - Здравствуйте, Артем.
   Он поднял глаза. Над ним стояла балерина Орлова собственной персоной.
   - Екатерина Филипповна, несколько слов, буквально несколько  слов!  -  Он
встрепенулся, вскочил со скамейки, чтобы бежать к машине, за Смальцевым.
   - Подождите, - она остановила его жестом, - вы один или с оператором?
   - С оператором. Я сейчас...
   - Да не бегите вы, - она едва заметно  поморщилась,  -  не  суетитесь.  С
каким именно оператором?
   - Со Смальцевым. А что?
   - А в воскресенье вы с кем были?
   - С Корнеевым.
   - Вы хотите взять у меня интервью?
   - Да, разумеется.
   - Тогда вызывайте того оператора, с которым были здесь в воскресенье.
   - Но почему?
   -  Меня  не  устраивает,  как  работает  Смальцев.  Я  видела   несколько
репортажей. Он не умеет снимать. Если вы хотите, чтобы я  ответила  на  ваши
вопросы перед камерой, вызывайте Корнеева.
   - Но я не знаю... это так неожиданно. Смальцев уже здесь, ждет в  машине,
камера готова, а Корнеев может  быть  занят,  -  стал  лепетать  Артем,  уже
заранее понимая, что теперь уж достанет Игоря хоть из-под земли.
   - Не волнуйтесь, - успокоила его Орлова, - я не передумаю ни  через  час,
ни к вечеру. Если Корнеев занят, вы можете подъехать позже.  Мой  телефон  у
вас есть, я буду дома.
   Она развернулась и пошла к подъезду. Несколько секунд Артем  тупо  глядел
ей вслед, потом вытащил из кармана куртки сотовый телефон и стал названивать
Корнееву - сначала домой, потом на пейджер.

   Родственники не заставили себя долго ждать. Оба, и Константин Иванович, и
Маргоша,  лучезарно  улыбались  и  торжественно  вручили  Кате  букет  белых
гвоздик, коробку дорогого французского печенья и бутылку сухого мартини.
   - Ты знаешь, нашли убийцу, - сказала Маргоша, чмокнув Катю в щеку.
   - Да, - кивнула Катя, - уже знаю.
   - А когда же ты успела?.. - удивилась Маргоша. -  Нам  об  этом  сообщили
только сегодня.
   - Я знала уже в понедельник.
   - В понедельник? - вмешался Константин Иванович. - На  похоронах?  Почему
же ты ничего нам не сказала?
   - Меня просили не говорить. - Катя отправилась в кухню.  -  Вам  чай  или
кофе? - спросила она, наливая воду в чайник.
   - Кофе, - ответила за двоих Маргоша. - Слушай, а кто же  тебя  просил  не
говорить?
   - Не важно. - Катя достала электрическую кофемолку, насыпала зерна.
   - Ты сейчас будешь здесь гудеть. Я этот звук терпеть не могу, - рассеянно
произнес Константин Иванович и ушел в гостиную.
   Маргоша придвинулась к Кате совсем близко,  чтобы  не  перекрикивать  гул
кофемолки.
   - Видишь, значит, теперь и со звонками все  ясно,  и  с  теми  щепками  в
подушке. С самого начала можно было догадаться, что  Ольга  слегка  того,  -
Маргоша выразительно закатила глаза и покрутила пальцем у виска, - а  теперь
я себя так ужасно чувствую... ты ведь  знаешь,  мы  с  ней  в  одном  классе
учились. Но я, честное слово, не могла себе представить...
   - Маргоша, перестань. При чем здесь ты? Да, я все забываю тебя  спросить,
ты была знакома со Светой Петровой?
   Катя прекрасно помнила, что  уже  спрашивала  об  этом.  И  сейчас  очень
внимательно следила за Маргошиным лицом. Та опустила глаза, поправила волосы
и тихо сказала:
   - А почему - была? Я и сейчас  с  ней  знакома.  У  меня  есть  идиотская
привычка жалеть и опекать несчастненьких. А у несчастненьких  есть  привычка
садиться на шею. Со Светкой - именно такой случай.
   - Ее убили, - тихо сказала Катя, выключая кофемолку и продолжая наблюдать
за Маргошиным лицом.
   - Светку? Ужас какой... Как? Когда?! - Реакция  была  вполне  адекватной,
зеленые глаза расширились от испуга и удивления.
   - В субботу поздно вечером Свету задушили удавкой на пустыре в  Конькове.
Милиция считает., это было ограбление. Ты позвони ее маме, Элле Анатольевне.
Она  очень  тепло  о  тебе  говорила.  Ей  худо  сейчас,  позвони.   Опекать
несчастненьких - не такая уж идиотская привычка. И не  все  они  садятся  на
шею.
   - Погоди, а ты откуда это знаешь так подробна про Светку?
   - Элла Анатольевна на поминках жаловалась, что Света пропала. Во  вторник
я позвонила узнать, как дела. Ну и пришлось приехать, потом мы вместе  пошли
в милицию.
   - Зачем? Они вообще тебе кто?
   - Неважно. Друзья детства.
   - Обе? - Маргоша нервно усмехнулась.
   - Да, обе. Элла Анатольевна стригла мою маму. Света приходила на все  дни
рождения, праздники. Я обеих помню  со  своих  пяти  лет.  А  ты,  вероятно,
познакомилась со Светой, когда училась в "Щелке"? Она ведь работала гримером
в Малом театре. Удивительно тесен мир...
   - Да, удивительно, - вздохнула Маргоша, - я знала, Светка  плохо  кончит.
Она торговала на вещевом рынке, общалась со  всякой  швалью...  Где  у  тебя
кофейные чашки? А, вот, нашла.
   - Девочки, вы скоро там? -  послышался  голос  Константина  Ивановича  из
гостиной.
   - Да, Костенька, сейчас, - отозвалась Маргоша, - давай, я все  отнесу,  а
ты следи за кофе. - Она поставила на поднос  чашки,  вазочку  с  печеньем  и
удалилась.
   - Видишь  ли,  детка,  -  начал  Калашников,  когда  они  уселись  вокруг
журнального столика в гостиной и Катя принесла кофе, - поскольку я знаю тебя
с пеленок, мы будем говорить  прямо  и  называть  вещи  своими  именами.  Ты
человек непрактичный. Ты талантливая танцовщица, чудесная, умная девочка, но
во всем, что касается таких приземленных материй,  как  бизнес,  деньги,  ты
полный профан. Тот неимоверный груз, который свалился  на  тебя  в  связи  с
нашим общем горем, тебе, детка, не по плечу. Я имею в виду казино,  то  есть
те пятнадцать процентов из контрольного пакета акций, которые ты  наследуешь
по закону.
   Катя слушала  молча,  не  перебивая.  Маргошу,  казалось,  совершенно  не
интересовал разговор. Она встала,  со  скучающим  видом  подошла  к  книжным
полкам, провела пальчиком по корешкам, потом присела  на  корточки  и  стала
просматривать коробки с видеокассетами,  которые  стояли  в  самом  низу,  в
несколько рядов.
   - Так вот, -  продолжал  Константин  Иванович,  отхлебывая  кофе  мелкими
глотками, - пятнадцать процентов - это и  много,  и  мало.  Много  в  смысле
ответственности и головной боли, мало в смысле дохода. Доход казино  -  вещь
непостоянная. Денег, которые тебе даст долевое участие в  прибыли,  едва  ли
хватит  на  то,  чтобы  содержать  театр.  Театр  классического   балета   -
удовольствие не из дешевых. Ты понимаешь, о. чем я говорю?
   Катя молча кивнула.
   - При прежнем соотношении сил казино имело конкретного хозяина. А теперь,
если пятнадцать процентов из шестидесяти, принадлежавших Глебу,  окажутся  у
тебя, то получится ерунда. Доход упадет. Некому  будет  взять  дело  в  свои
руки. Я слишком занят, чтобы взвалить на себя все. Я готов это  сделать,  но
только в том случае, если мне и принадлежать будет  все.  Не  хочу  утомлять
тебя подробностями, перейду  к  главному.  Надежда  Петровна  свои  двадцать
процентов отдает мне. Будет разумно с твоей стороны поступить так же. А если
уж я возьму на себя казино, то за театр ты можешь не волноваться. Я ведь  не
какой-нибудь тупица - "новый  русский",  я  тоже,  на  минуточку,  артист  и
понимаю, что такое театр. И если мы с тобой договоримся,  я  сделаю  все  от
меня зависящее, чтобы ты и твои ребята не остались  на  улице.  Ну,  что  ты
молчишь, детка? О чем ты думаешь?
   - Константин Иванович, а почему вы говорите о моих пятнадцати  процентах?
- спросила Катя со спокойной улыбкой. - Глебу  принадлежало  шестьдесят.  Я,
конечно, человек непрактичный, однако знаю,  что  шестьдесят  на  три  будет
двадцать.
   - Потому, деточка, - стал  терпеливо  объяснять  Калашников,  -  что  при
разделе имеется в виду все имущество, выраженное  в  денежных  единицах.  То
есть, речь идет еще и о квартире,  доме  на  Крите,  двух  машинах,  гараже,
банковских вкладах. А это  на  сегодняшний  день  как  раз  и  составляет  в
денежном выражении те пять процентов, которые  автоматически  вычетаются  из
твоей доли в контрольном пакете акций. Иными словами,  ты,  конечно,  можешь
претендовать на двадцать, но в таком случае нам  придется  делить  квартиру,
машины, дом, и мы запутаемся. Мы же свои люди, ну зачем нам  эти  сложности?
Ты ведь ничего не теряешь, наоборот. Зачем тебе лишняя головная боль? Да и с
моральной точки зрения. Детей у вас нет, ты молодая женщина, выйдешь  замуж,
и все, что нажито таким трудом, и заметь, не твоим трудом, достанется чужому
человеку. Или ты не согласна?
   Катя сама не знала, почему тянет время. Она представляла себе, как сойдет
с его лица это покровительственно-благодушное выражение,  как  он  взбесится
буквально через минуту. Наверняка и Маргоша, которая сидит сейчас тихонько в
уголке и перебирает коробки с кассетами, не останется равнодушна...
   Ладно, нечего тянуть. Катя уже открыла было рот, но тут зазвонил телефон,
и она вздохнула с некоторым облегчением. Еще несколько секунд покоя. В какой
бы форме она ни сообщила им неприятную для них новость,  скандал  все  равно
разразится. Так пусть не сию минуту...
   - Катя, ну слава Богу, - услышала она в трубке, - я уже не надеялся,  что
дозвонюсь. Ты узнала меня?
   Это был Егор Баринов. Он почему-то ужасно волновался.
   - Да, Егор, я тебя узнала. Здравствуй.
   - Мне надо встретиться с тобой очень срочно. Желательно сегодня, в  любое
удобное для тебя время, я готов подъехать, куда скажешь.
   - А что случилось?
   Краем  глаза  Катя  заметила,  как   Константин   Иванович   раздраженно,
совершенно беззвучно забарабанил пальцами по  столу,  а  Маргоша  застыла  с
кассетой в руках, повернула голову и удивленно уставилась на Катю.
   - У меня серьезные неприятности, и помочь мне можешь только ты. Но это не
телефонный разговор. Если позволишь, я подъеду к тебе часикам к девяти?
   - Хорошо, Егор. Ты знаешь адрес?
   - Да, конечно.
   - Ну вот, у тебя уже началась своя бурная личная  жизнь,  -  выразительно
развел руками Калашников, когда она положила трубку, - уже появился  какойто
Егор.
   - Да не какой-то, - поморщилась Катя, - это вовсе не  личная  жизнь.  Это
всего лишь Баринов.
   В  углу  что-то  грохнуло.  Маргоша  выронила  несколько  кассет  и,   не
потрудившись поставить их на место, быстро подошла к креслу, в котором сидел
Константин Иванович, уселась на подлокотник.
   - Баринов? - спросила она, весело подмигнув. -  Насколько  мне  известно,
это как раз очень личная жизнь.
   - Малыш, перестань, - Константин Иванович похлопал ее по коленке, - у нас
серьезный разговор. Так что, Катюша,  мы  договорились?  Или  мне  еще  надо
поупражняться в красноречии? - обратился он к Кате с лучезарной улыбкой.
   - Нет, Константин Иванович, - медленно произнесла Катя, -  вам  не  стоит
больше упражняться в красноречии. Дело в том, что  я  была  у  Валеры.  Есть
завещание Глеба, по которому все движимое и недвижимое  имущество  переходит
мне, в том числе  и  все  шестьдесят  процентов  контрольного  пакета  акций
казино.
   Повисла пауза. На лице  Константина  Ивановича  медленно  линяла  улыбка,
Маргоша застыла, вцепившись пальцами в мягкую обивку кресла.
   -  Так.  Минуточку.  Я  не  понял.  -  Калашников  судорожно  сглотнул  и
откашлялся. - Глеб оставил завещание? Когда он успел?
   - Полгода назад. Оно хранится у Валеры. И до сегодняшнего утра  никто  об
этом не знал, кроме Валеры и его нотариуса.
   - И ты - единственная наследница? Тебе одной достанется все?
   - Именно так. С условием,  что  я  буду  продолжать  выплачивать  Надежде
Петровне ежемесячное содержание в той же сумме, тысяча долларов, и  обязуюсь
покрывать ее непредвиденные расходы в случае болезни.
   - Но это же бред! Это безумие какое-то! Это  несправедливо,  непорядочно!
Ты должна отказаться! Ты хотя бы понимаешь, что не имеешь никакого права?! -
Константин  Иванович  побагровел  и  кричал,  срывая  голос,   переходя   на
неприличный визг.
   "Вот сейчас он не играет, - спокойно, как-то отстраненно подумала Катя, -
сейчас ему совершенно неважно, как он выглядит со стороны..."
   Маргоша сидела с каменным лицом, и  казалось,  вообще  не  слышит  криков
своего взбесившегося мужа. Дождавшись паузы, она произнесла:
   - Но ведь ты не сможешь больше танцевать, если возьмешь на себя казино.
   - Не смогу, - кивнула Катя, - но, если я не возьму на себя казино, театра
не будет.
   - Это кто тебе сказал? - Константин Иванович успел немного прийти в  себя
и уже не кричал. - Почему ты так  плохо  думаешь  о  людях?  Давай  еще  раз
обсудим все спокойно. Ты ведь можешь отказаться,  ты  талантливая  балерина,
тебе всего лишь тридцать, и столько лет впереди. Я обещаю тебе...
   - Не надо, Константин Иванович,  -  вздохнула  Катя.  -  Это  мне  сказал
Валера. И обсуждать нам нечего. Он все уже решил. Он, а не вы и не я.
   - Я старый идиот, - пробормотал Калашников, - наивный старый идиот...
   Катя подумала, что как раз наивностью здесь и не пахнет, но,  разумеется,
вслух этого не произнесла.
   - Костя, поехали домой. - Маргоша соскользнула с  подлокотника  кресла  и
направилась в прихожую. Калашников резко поднялся и последовал за ней.
   - Я еще  буду  разбираться  с  этим  завещанием,  -  пообещал  Константин
Иванович, стоя на пороге, - я не верю. Оно может быть и поддельным.
   Вместо "до свидания" он громко шарахнул дверью.

   Иван Кузьменко понял наконец, что не дает ему покоя. История с анонимными
звонками  и  щепками  в  подушке.  Ольга  Гуськова  категорически   отрицала
какие-либо попытки напугать и "извести" жену убитого. На все другие  вопросы
она отвечала вяло, не говорила ни да, ни нет, пускалась в долгие философские
рассуждения о грехе и смирении. Казалось, она все время находится в каком-то
ступоре, полусне.
   Обстановка  КПЗ  подействовала  на  нее  настолько  угнетающе,  что   она
окончательно замкнулась в себе, бормотала молитвы, иногда на  допросах  чуть
не засыпала, начинала покачиваться, сидя на стуле с  закрытыми  глазами.  Но
стоило коснуться темы звонков, угроз,  щепок  в  подушке,  Ольга  вскидывала
голову и твердо заявляла:
   - Нет, этого я не делала. За мной много грехов, но  черной  магией  я  не
занималась никогда. Я крещеный человек, и нет греха ужасней.
   Надо ли выяснять правду об анонимных звонках и черной магии,  когда  речь
идет об убийстве? Звонила Ольга или нет, колдовала, чтобы извести соперницу,
или нет - разве  это  так  уж  важно?  Возможно,  адвокат  зацепится,  чтобы
смягчить приговор, но для следствия эти детали уже особой роли не играют.
   И все-таки Иван Кузьменко,  повинуясь  своей  обычной  дотошности,  хотел
выяснить все до конца. Он обратил внимание, что из всех, с кем он  беседовал
на эту  тему,  наиболее  охотно  и  эмоционально  говорила  Жанна  Гриневич,
домработница. История со щепками в подушке потрясла ее ничуть не меньше, чем
убийство. Судя по всему, она относилась к тому типу женщин,  которых  хлебом
не корми, дай поговорить о чем-то этаком, запредельном, колдовском.
   Жанна жила с родителями в маленькой двухкомнатной квартирке на Сретенке.
   - Вы правильно сделали, что пришли ко мне!  -  заявила  она,  как  только
майор  переступил  порог.  -  При  Кате  я  не  могла  вам  рассказать   все
подробности. Она считает, что это бред. Но я уверена,  эта  женщина  всерьез
хотела ее извести. С такими вещами не шутят.  Сейчас  ведь  известно,  какой
силой обладает биополе, и черная магия существует!
   - Жанна Яковлевна, давайте пройдем куда-нибудь, в комнату или на кухню, и
вы расскажете мне все по порядку, спокойно, с самого начала.
   - Да, конечно. Пойдемте в комнату. Или лучше на кухню. В  комнате  нельзя
курить. Вы чаю хотите?
   Они прошли в чистенькую уютную кухню, майор отказался от  чая,  но  Жанна
все равно поставила чайник, принялась доставать какие-то вазочки с вареньем,
печеньем, ко