я, кроме давнего романа с Катей и этой ассоциации,  у  них  не
было и быть не могло. В чем же дело? Откуда ветер дует?
   Лунек никогда не страдал мнительностью. Он не  стал  бы  просто  так,  на
всякий  случай,  Подозревать  Баринова.  Были  у  него  какие-то   серьезные
основания. Очень серьезные,  судя  по  тону,  в  котором  он  вел  разговор.
Получается, кто-то здорово подставил  Егора  Николаевича.  Кто  и  зачем?  А
главное - каким образом?
   Егор Николаевич был человеком разумным, трезвым и прекрасно  понимал:  не
любят его многие. Если попытаться вспомнить каждого,  кто  имеет  конкретные
причины не любить Баринова, на это уйдет уйма времени и душевных  сил.  Нет,
не стоит гадать на кофейной гуще. Единственный человек, который может внести
хоть какую-то ясность, - Катя Орлова. Возможно, она что-то знает. С ней надо
поговорить.
   Глава 21
   Иван Кузьменко отправился в Безбожный переулок,  в  бар  "Белый  кролик",
только потому, что был человеком добросовестным  и  предпочитал  любое  дело
доводить до конца. Он почти не  сомневался,  что  посещение  бара,  а  также
разговор  с  охранником  и  кассиром   круглосуточного   обменного   пункта,
работавшими в ночь с четвертого на пятое сентября, - пустая трата времени  и
сил.
   Даже если предположить, что кто-то случайно мог видеть Ольгу  Гуськову  в
ночь убийства, все равно алиби получается несерьезное, а  вернее  сказать  -
двусмысленное. От Безбожного переулка до дома на Мещанской  не  больше  семи
минут хотьбы. Находился бы этот "Белый кролик" где-нибудь в Сокольниках  или
хотя бы на Тверской, тогда - другое дело.
   "Белый кролик" оказался маленьким, не слишком дорогим  заведением.  Таких
уютных, почти домашних баров и кафе в Москве совсем немного, они  разбросаны
в  тихих  переулках,  в  основном  в  старых  центральных  районах.   Особой
популярностью похвастать не  могут.  Вечерами  к  ним  не  тянутся  вереницы
шикарных иномарок. Нет черных  швейцаров  в  ливреях,  ковровых  дорожек  на
тротуаре  перед  входом.  Живых  кабанчиков  и  медвежат   для   развлечения
посетителей там не держат. Не бывает ночных дискотек,  эротических  шоу,  не
случается крутых разборок. Как максимум -  аквариум  с  золотыми  рыбками  и
живой пианист с тихими импровизациями на темы  старинных  русских  романсов.
Но'и затрапезной дырой такое заведение никак нельзя  назвать.  Уютно,  тихо,
вкусно, а главное - недорого и безопасно. Это места для знатоков,  ценителей
хорошей кухни, которые хотят просто отдохнуть, не выкидывая на  ветер  сотни
долларов и не выпендриваясь.
   То, что Ольга Гуськова называла двориком, оказалось  небольшой  площадкой
перед входом в бар. По обеим сторонам у чахлых тополей стояли скамейки.
   Сидеть можно было только на одной, от трех других остались лишь спинки.
   Двое официантов, бармен, метрдотель, швейцар - все, кому майор  показывал
фотографии Ольги Гуськовой, в один голос уверяли, что никогда не видели  эту
девушку.
   - Такую красотку я бы обязательно запомнил, - сказал  нагловатый  молодой
швейцар-вышибала.  -  Когда,  говорите,  она  здесь   на   лавочке   сидела?
Четвертого? Нет, не видел.
   - Так ты ж не  работал  четвертого,  -  подала  голос  уборщица,  крепкая
моложавая женщина лет шестидесяти. - Дайте-ка посмотреть. - Она взяла из рук
майора цветной снимок, долго внимательно разглядывала. -  Красивая  девочка,
прямо как открытка. А чего, в розыске она?
   - Нет. Просто мне надо узнать, видел ее кто-нибудь здесь от двенадцати до
часа ночи четвертого сентября или нет.
   - А вообще-то, - задумчиво произнесла уборщица, -  видела  я  ее.  Точно,
видела. Только вот когда - не помню.
   - Вы работали четвертого вечером? - спросил Кузьменко.
   - Работала.
   - До которого часа?
   - Ну, я обычно прихожу дважды, к одиннадцати утра, перед открытием - мы в
час открываемся, а потом вечером, к десяти. Днем зал убираю,  а  вечером  за
туалетами слежу.  Уже  до  закрытия,  до  двух  часов.  Четвертого...  дайте
вспомню. Это какой был день"? Среда? Ну да, работал Гриша,  швейцар.  Народу
мало, значит, и работы мало. А ночь  была  теплая,  сухая.  Я  пару  раз  на
крылечко выходила, покурить. Точно, вспомнила! Мы с Гришей стояли  курили  у
входа и видели эту девушку.
   - В котором часу? - напрягся Кузьменко. - Попробуйте вспомнить,  хотя  бы
приблизительно.
   - У меня часов на руке не было, вы с Гришей поговорите. Он должен помнить
лучше меня, - вздохнула уборщица.
   - Обязательно поговорю с Гришей, - кивнул Кузьменко  и  подумал,  что,  в
общем, толку в этом мало.
   - А вы знаете, к ней молодой человек подсел, -  вдруг  радостно  сообщила
уборщица. - Я потому и запомнила. Девочка такая  красивая,  а  одета  совсем
скромненько. Гриша ее  заметил,  хотел  прогнать.  Думал,  может,  случайная
проститутка  забрела?  Решила  здесь  клиента  подцепить.   Ну,   мало   ли,
начинающая. А я говорю, мол, погоди, Гришуля,  не  трогай.  Никакая  она  не
путана. Это ж сразу видно, с первого взгляда. Мало  ли,  может,  ждет  здесь
кого? Чего же зря человека обижать? Сидит себе и сидит. Жалко, что ли? Ну  и
вот, а потом к ней парнишка подошел.  Я  и  говорю  Грише,  смотри,  говорю,
сейчас она его шуганет. Не обломится, мол, ему. Ну, вы понимаете, о чем я?
   - Понимаю, - кивнул Кузьменко, - и что, не обломилось?
   - Нет, - покачала головой женщина, - она даже в его сторону не взглянула.
Грустная такая сидела, тихая, рюкзачок у нее на коленках совсем старенький.
   - Вы и рюкзачок разглядели? - удивился Кузьменко.
   - Так с крыльца все видно как на ладошке. Вот пойдемте посмотрите.
   Был день, и Кузьменко подумал,  что  лучше  бы  приехать  вечером,  когда
темно. Однако какая равница? Все это -  чистая  формальность.  Он  вместе  с
уборщицей вышел на крыльцо. Да, единственная целая лавочка, на которой могла
сидеть Гуськова, просматривалась отсюда отлично. И прямо над  этой  лавочкой
стоял фонарь. Если он горит ночью,  то  Ольга  была  освещена  вся  целиком,
вместе со своим потертым рюкзачком и печальным выражением лица.
   - Значит, вы сказали, к ней подсел молодой человек. Как он выглядел?
   - Так чего - как выглядел?  Я  знаю  его.  Эдик,  охранник  из  обменного
пункта. Фамилию, правда, не помню. У него смена кончается в  двенадцать,  он
иногда заходит к нам поужинать.
   "Уже теплее, - подумал Кузьменко, - если этот Эдик закончил в двенадцать,
то на лавочке рядом  с  Ольгой  мог  оказаться  в  начале  первого.  Выстрел
прозвучал в  двенадцать  тридцать.  Но  даже  если  она  рванула  отсюда  на
Мещанскую за десять минут до выстрела, могла запросто успеть".
   Майор был сам не  рад  своей  добросовестности.  Хлопот  много,  а  толку
никакого. И вообще, по-хорошему, надо не алиби добывать для подозреваемой, а
улики против нее. А тут получается ни  то  ни  се.  С  точностью  до  минуты
восстановить события той ночи вряд ли удастся. Можно только  приблизительно.
Хороший адвокат, конечно, сумеет раздуть  из  этого  "приблизительно"  целую
психологическую драму, но надо ли? Что это даст?
   Майору повезло хотя бы в том, что не пришлось  тратить  время  на  поиски
швейцара-вышибалы Гриши и охранника обменного пункта Эдика.
   Охранник Эдик оказался на своем рабочем месте. Гриша жил поблизости и был
дома. Оба узнали Гуськову по фотографии и подтвердили рассказ уборщицы. Эдик
назвал время довольно точно.
   - В двенадцать у меня закончилась смена.  Напарник  задержался  минут  на
десять. Потом мы с ним поболтали еще минуты три. То есть эту девушку я видел
от двенадцати пятнадцати до двенадцати двадцати.
   - Вы пытались заговорить с ней?
   - Ну, я вообще-то на улице не знакомлюсь, но ее  второй  раз  возле  бара
заметил. Во вторник тоже сидела. Я сначала удивился, ну так, мельком:  чего,
думаю, она одна сидит так поздно у бара? Путан тут нет, не их место, да  она
и не по этому делу. Сразу видно. Когда я ее в первый раз  заметил,  подумал,
может, ждет кого. Ну, прошел мимо,  только  обратил  внимание,  что  девушка
необычная. Такая красотка, а одета как старушка или монашка. А в среду иду -
опять сидит. Ну я подошел, спрашиваю, вы  не  меня,  случайно,  ждете?  Так,
вроде в шутку. А она - ноль внимания. Я рядышком присел,  спрашиваю,  охрана
не нужна? Не страшно так поздно одной?  Молчит,  даже  не  взглянула  в  мою
сторону. Я подумал, может, глухая или психованная.  Мало  ли?  А  вы  почему
вообще-то интересуетесь? Убила, что ли, кого?
   - Ну прямо так сразу и убила, - улыбнулся Кузьменко, - сам  глаз  на  нее
положил, познакомиться пытался, а теперь - убила.
   - Да нет, это я так. Я понимаю, подробности не разглашаются  в  интересах
следствия. Сам в милиции проработал год после армии постовым. Больше года не
выдержал, честно скажу. Работа гадостная, платят мало. А здесь,  в  обменке,
ничего. Платят, правда, тоже хреново, зато и работа - не бей лежачего.  Пока
никто не грабил.
   - Ну ладно, - вздохнул следователь Чернов, когда  Иван  рассказал  ему  о
результатах своего визита в "Белый кролик", - с очняком-то стоит  затеваться
или нет? Как считаешь?
   - А что это даст? Если бы бар был на другом конце Москвы, если бы сменщик
этого Эдика пришел не на десять, а на двадцать минут позже, тогда  -  да.  А
так - после двенадцати двадцати никто ее  там  не  видел.  Она  могла  сразу
сорваться, добежать до Мещанской и пальнуть. Практически ведь могла?
   - Могла, - кивнул Чернов, - другое дело, она не знала  точно,  когда  они
вернутся, и если заранее планировала убийство, то вряд ли стала бы торчать у
бара. Ждала бы уж прямо во дворе.
   - Так, может, она и собиралась ждать, но они сразу приехали.  О  премьере
она знала,  догадывалась,  что  потом  будет  банкет.  Они  ведь  с  банкета
действительно  смотались  раньше  всех.  Ты  лучше  скажи,  ты  сам-то   как
чувствуешь, она или нет?
   - Чу-увствуешь, - передразнил Чернов, - если не она, то "глухарь". А улик
навалом, выше крыши. Вот это я чувствую.
   * * *
   - Ну и вот, Игорек, я поняла,  никто  эту  бабульку  слушать  не  станет.
Никому дела нет, как всегда. - Валентина Федоровна Корнеева налила чаю  сыну
и себе, отрезала еще несколько кусков своего  любимого  ванильного  кекса  с
изюмом.
   В разговорах  со  знакомыми  и  сослуживцами  Валентина  Федоровна  часто
сетовала на то, что старший сын Игорек в свои сорок до  сих  пор  не  женат.
Младший, Шурик, женился рано, в двадцать один год, давно живет отдельно,  на
другом конце Москвы. Все у него хорошо, слава Богу, жена умница, двое детей,
третьего ждут. А старший до сих пор холостяк, живет с мамой.  Но  в  глубине
души Валентина Федоровна ужасно боялась, что  Игорек  когда-нибудь  все-таки
приведет в дом чужую женщину.
   Они с сыном жили в двухкомнатной малометражке вдвоем много лет, у них был
налаженный, продуманный до  мелочей  быт.  Оба  работали  тяжело,  Игорек  -
оператором на телевидении, Валентина  Федоровна  -  медсестрой  в  Институте
психиатрии им. Ганнушкина, в геронтологии. Оба старались, чтобы в доме  было
уютно,  тихо,  чисто.  Когда  у  сына  случалась  запарка  на  работе,  мать
взваливала на себя  все  проблемы  домашнего  хозяйства.  Если  у  Валентины
Федоровны были тяжелые суточные дежурства,  бытовые  хлопоты  брал  на  себя
Игорь.
   Сейчас, вернувшись после суток, Валентина Федоровна потихоньку  приходила
в себя. Игорь сварил для нее замечательный борщ, купил ее любимый кекс. Даже
спать расхотелось, так хорошо было сидеть вдвоем с сыном на кухне, пить чай,
негромко разговаривать.
   - Вот я и думаю, может, мне  самой  позвонить  следователю?  -  Валентина
Федоровна откусила кусочек кекса, хлебнула чаю. - Я, правда, не  знаю,  куда
именно надо звонить. А у Гончара спрашивать неудобно. Он ведь у нас  молодой
да дерганый. Скажет: куда ты лезешь, Федоровна? Больная  бредит,  а  ты  уши
развесила.
   Не суйся,  когда  не  просят.  Не  хочется  перед  пенсией  с  заведующим
отношения портить. А с другой стороны - жалко эту Гуськову. Пропадет  она  в
больнице. И внучку жалко. Вдруг и правда девочка не виновата? Может, это для
нее последний шанс, соломинка... Вот посоветуй, сынок, мне как быть?
   Игорь слушал вполуха, то и дело косился  на  экран,  телевизора,  который
работал с выключенным звуком. Через несколько  минут  должны  были  показать
репортаж, снятый его коллегой.
   - Мам, подожди, я не понял. Какая внучка? Какая соломинка?
   - Игорек, ты меня не слушаешь совсем, - вздохнула Валентина Федоровна.
   - Да, прости, мамуль. Давай сначала, по порядку.
   - В понедельник к нам привезли бабушку с  синильным  слабоумием.  Я  тебе
объясняла, они разные бывают. Некоторые вообще ничего не  соображают.  Но  у
этой Гуськовой нетяжелая форма, говорит  связно,  бреда  нет,  ориентируется
нормально.  В  общем,  крепенькая  бабушка.  У  нее  внучку  арестовали   по
подозрению в убийстве. Внучка не  пьяница,  не  наркоманка,  в  университете
учится, на философском факультете.
   - Мам, откуда ты знаешь, что на  философском  факультете  нет  пьяниц,  и
наркоманов? - устало спросил Игорь.
   - Ну, точно я, конечно, знать не могу, - согласилась Валентина Федоровна,
- просто мне так кажется. Ну, судя  по  бабушке...  Они,  понимаешь,  вдвоем
живут, никаких родственников нет. А бабушка ухоженная, чистенькая,  питается
хорошо, я сразу вижу такие вещи. А вряд ли внучка-наркоманка стала бы так  о
больной старухе заботиться. Я права?
   - Ну, может быть, - неуверенно кивнул.Игорь.
   - Так вот, эта Гуськова проснулась среди ночи,  пришла  ко  мне  и  стала
требовать, чтобы я срочно, сию минуту, позвонила 02. Она будто бы  вспомнила
нечто важное, и теперь ее внучку должны освободить. Не знаю, конечно, может,
она и придумала все это. Сначала она  отказалась  мне  объяснять,  требовала
следователя или кого-то с Петровки. Я ее успокоила, уговорила  подождать  до
утра. Утром Гончар пошел с обходом, она к нему с  тем  же  текстом,  мол,  я
требую, чтобы со мной встретился следователь. Мол, внучка никого не убивала.
Ну, Гончар, разумеется, пропустил мимо ушей. Зачем ему лишние хлопоты?  Если
он сообщит следователю, ему потом надо брать на себя ответственность, писать
заключение о вменяемости Гуськовой. А мне прямо покоя не дает эта история. Я
вечером перед уходом поговорила с Гуськовой, попросила, чтобы  она  хотя  бы
мне рассказала, что именно вспомнила. Ну, мало ли, вдруг  потом  забудет?  А
она и правда к вечеру почти забыла.  Вялая  стала,  сонная,  ей  галоперидол
назначили с аминазином. Еще пара-тройка уколов - вообще ничего не  вспомнит.
Ну, она мне и рассказала. Как думаешь, Игорек, что делать?
   - Мам, я не понял сути. Кого убила внучка  этой  твоей  старушки?  Почему
убила? И что именно  вспомнила  старушка?  -  рассеянно  спросил  Игорь,  не
отрывая глаз от экрана.
   Шел сюжет, снятый оператором Смальцевым,  халтурщиком,  который  не  умел
держать в руках камеру. На  экране  не  было  ни  одного  приличного  плана.
Эстрадная певичка, не  слишком  известная,  молоденькая,  хорошенькая,  была
снята в роддоме с первенцем у груди. Рядом в белом халате  стоял  счастливый
отец, тоже эстрадный певец, чуть более популярный,  чем  его  юная  супруга.
Звука не было. Люди на экране открывали  рты,  как  рыбы,  и  наглая  камера
Смальцева залезала прямо в эти рты, была видна каждая пломба в зубах, каждая
пора  на  лицах,  каждое  пятнышко.  Камера  то  упиралась  в  угол  одеяла,
свисающего с кровати и  застревала  на  долгие  несколько  секунд  экранного
времени, то в муху на стене, то в прыщик на щеке счастливого отца.
   "Как же надо не любить людей, чтобы их вот так снимать, - думал Игорь,  -
он больной, этот Смальцев. У него у самого глаза словно  у  тухлой  рыбы,  и
почему-то у всех, кто попадает в объектив его камеры, тоже становятся  такие
глаза".
   - Ты не понимаешь потому,  что  вовсе  меня  не  слушаешь.  Это  Смальцев
снимал? - Валентина Федоровна тоже взглянула на экран. -  Сразу  видно,  его
почерк. Брось, не смотри. Только настроение себе испортишь.
   - Ладно, мамуль, ты права. - Игорь встал и выключил телевизор. - Ну,  так
что твоя старушка?
   - Внучку подозревают в убийстве. - Валентина Федоровна тяжело вздохнула и
опять начала все сначала: - Ее арестовали в понедельник. У нее была любовь с
женатым человеком, и будто бы она его застрелила. В  доме  хранился  именной
пистолет ее отца. Отец был военный, пограничник, погиб в Афганистане.  Вроде
бы этот  пистолет  и  есть  главная  улика.  Из-за  него  арестовали  внучку
Гуськовой. А бабушка вспомнила, что к ним в дом приходил незнакомый  человек
и открывал ящик стола, именно тот, в котором всегда лежал пистолет.
   Игорь стал наконец слушать внимательно. Его зацепила фамилия -  Гуськова.
Где-то он совсем недавно слышал эту фамилию.  Совсем  недавно,  чуть  ли  не
вчера. У Игоря часто бывало с фамилиями, как с аккордами из песен в телеигре
"Угадай мелодию". Вертится в голове, вроде что-то очень знакомое,  прямо  на
ладошке лежит, кажется,  еще  немного  -  и  вспомнишь.  Но  не  получается,
ускользает... Гуськова. Где же он  слышал?  Ведь  не  успокоишься,  пока  не
вспомнишь!
   А со старушкой и пистолетом - ерунда какая-то, полный бред.
   - Мам, ну ты что? Сама подумай, это же бред. - Игорь встал из-за стола  и
потянулся. - Давай спать, поздно уже. Выкинь ты это все из головы. К  ним  в
дом приходил незнакомый человек, у нее  на  глазах  открывал  ящик  стола  в
котором лежит пистолет. Зачем она  впустила  незнакомого  человека,  да  еще
позволила  по  ящикам  шарить?  Прав  твой  Гончар,  что  не  стал   звонить
следователю.
   - Ну почему бред? - Валентина Федоровна даже обиделась немного. - Это был
не просто незнакомый человек. От  комитета  ветеранов  Афганистана  принесли
гуманитарную помощь. Мальчик принес, совсем молоденький. И нужно было  найти
какие-то документы, пенсионную книжку или свидетельство  о  смерти.  Внучка,
Оля, была в университете. А бабушка плохо себя чувствовала, у нее  давление.
Этот молодой человек предложил, мол, давайте я поищу, стал открывать  ящики.
Нет, ты зря так говоришь - бред! Она все очень толково рассказала.
   - Подожди! - Игорь застыл посреди кухни и уставился на мать.  -  Как,  ты
сказала, внучку зовут? Оля? Ольга  Гуськова...  Ну,  конечно!  -  Он  звонко
хлопнул себя по лбу, схватил телефон и стал звонить Артему Сиволапу.
   Сиволап даже подпрыгнул в кресле, услышав рассказ Игоря про бред старухи.
Уж ему-то, Артему, не надо было долго вспоминать, кто такая Ольга Гуськова.
   Главным его занятием было как раз копание в грязном белье  знаменитостей.
Именно этим он зарабатывал себе на жизнь. Его  можно  было  разбудить  среди
ночи, и он без запинки  ответил  бы,  у  кого  из  звезд  какая  сексуальная
ориентация, у кого с кем в данный момент  зарождаются  нежные  отношения,  у
кого, наоборот, - роман на излете, какой знаменитой паре предстоит развод  в
ближайшее время, а кто собирается справлять свадьбу, где именно  планируется
бракосочетание, в какую сумму обойдутся стол  и  наряд  для  невесты,  какие
эстрадные, финансовые и политические звезды будут среди званых гостей.
   Добывать такую информацию не так уж и сложно. Часто звезды сами не  прочь
поделиться  подробностями  своей  личной  и   даже   очень   личной   жизни.
Популярность - вещь хрупкая, сегодня есть, а завтра -  где  она?  У  публики
память короткая, девичья, освежать ее пикантными  подробностями,  сплетнями,
грязными, соблазительными скандалами просто необходимо. Не важно, что именно
говорят - лишь бы говорили, лишь бы имя звучало в эфире, чем чаще и  громче,
тем лучше.
   Артем  Сиволап  использовал   богатую   информацию,   которую   умудрялся
"надыбить" из самых неожиданных  источников,  по-разному.  Далеко  не  любая
сплетня могла  стать  товаром.  Некоторым  слухам  необходимо  было  придать
товарный вид, кое-что уточнить, а кое-что нарочно затуманить. Были  вещи,  о
которых стоило промолча