жно
сделать исключение. Кстати, почему он де Хаимов, ты не знаешь?
  - Утверждает, будто ему был присвоен титул...
  - Кем присвоен?
  - Я думаю, он сам его себе присвоил. Спросите о нем Сидора Лейбовича, он
вам все расскажет.
  - В этом нет нужды, братец. Запускай его с рыцарем!
  - Не думаю, шеф, что это понравиться герцогу...
  - Ты у нас опытный работник, Вольф, я всегда полагался на твою смекалку.
  Однажды она уже сослужила тебе службу.
  Как всегда босс в последний момент вильнул хвостом, оставив за
подчиненным принятие решения. Так же как и Вольф, Когаркин боялся потерять
кресло: с нашествием покойников в стране все стало таким зыбким и
ненадежным. "Пусть этот жеребец выкручивается сам"
Но не таков был Иуда Вольф, чтобы отступать от руководящих указаний
начальства. Вернувшись к путешественникам, комиссар предложил герцогу
включить де Хаимова в состав экспедиции, как, собственно, первоначально и
рекомендовал шеф. "В случае провала скажу, что инициатива исходила от
босса" - решил он, довольный своей смекалкой.
  - И не подумаю, - запривередничал рыцарь, поигрывая стартовым
пистолетом, - я с этим дерьмом никуда не еду! - он мне и здесь надоел!
  - За дерьмо ответишь! - сказал Василий и ласково улыбнулся герцогу.
  - Но решение принято на министерском уровне - сказал комиссар, понимая
тщетность последнего довода. Куда было понять этому проходимцу, что в их
бюрократическом мире приказы министра не обсуждаются. Скрежеща зубами, он
решился взять инициативу в свои руки и пообещал Васе отправить его вслед
за несговорчивым Балкруа следующим рейсом.
  - Нет, - уперся Василий, - я еду с женой.
  - Маркиз! - умоляюще сказала Алис. Увидев ее наполненные слезами глаза,
маэстро нехотя отошел от "Колесницы"
 

  * * *

   
  Повторное "явление" Ахмада навело профессора Хульдаи на новые
замечательные мысли:
  - Мы пришли к выводу, - сказал он важно комиссару, что феномен
воскрешения мертвецов можно вполне пресечь, устранив его первоисточник.
  Как всегда комиссар не понял заумную муть профессора и тот, не без
досады, стал излагать поднадоевшую уже всем гипотезу о духовном бессмертии
человека, прекратившего свое физическое существование.
  - Неужели так сложно понять, что под первоисточником я подразумеваю
герцога? - сказал он.
  - Чего уж тут сложного, профессор. Я вас прекрасно понял.
  - Я в этом не уверен, дражайший, вы до сих пор не знаете главного...
  - Ну так образумьте нас темных людей, коли, не знаем.
  - Устранить этого бандита необходимо в его собственном Времени, поскольку
у нас, его пули не берут...
  - В этом я уже имел удовольствие убедиться, профессор, - ничего нового вы
мне не открыли.
  - Мне не нравится ваш тон, господин комиссар, вы не согласны с моей
доктриной?
  - Не согласен, - дерзко сказал Вольф, - ваше предложение отправить людей
в логово изверга не блещет оригинальностью.
  В душе Иуда Вольф торжествовал. Наконец то пришло время, когда можно, не
боясь высокого начальства, срезать этого выскочку, что называется на
взлете...
  - Вы забываетесь, господин комиссар!
  - Нет, это вы забылись, господин Хульдаи, и даже припозднились несколько
со своими рекомендациями, мы уже предприняли определенные шаги в данном
направлении. - В глазах комиссара сверкали веселые огоньки, вот он
желанный миг мести. Еще вчера он не посмел бы разговаривать так с видным
ученым, но сегодня свои люди в канцелярии Главы правительства сообщили
ему, что премьер приказал отправить в Прошлое людей для ликвидации
преступного герцога.
  Впервые решение подобного уровня было принято без участия Хульдаи, а это
значило, что акции председателя Госкомитета по спасению нации резко упали.
  - Как вы смеете дерзить мне? - возмутился ученый.
  - Не вращай глазищами, профессор, - засмеялся комиссар, - мне уже не
страшно.



                                  Глава 59



  Более двух суток Кадишман с друзьями отсиживались в кухонном шкафу
председателя домового комитета. Попытки обнаружить на полках что-либо
съестное, оказались безуспешными.
  - У этого гада все давно припрятано по закуткам, - ругнулся громила с
пышными усами и вдруг спросил Кадишмана:
  - Ну, как, натрахался вчера с моей бабой?
  Кадишман растерянно молчал.
  - Что усы то повесил, блондин? - усмехнулся вожак, - отвечай, коли тебе
честь дорога.
  "Причем тут честь?" - с тоской подумал Кадишман и малодушно пискнул:
  - Она сама пришла ко мне, сэр...
  - Сама, значит! - криво усмехнулся громила, - что ж, жди меня, блондин, я
тоже приду к тебе при случае...
  Ночью ему удалось заглушить голод и вздремнуть на секунду. Он устал быть
униженным и гонимым, и ему приснилась Роза. Она долго плакала у него на
плече, умоляя простить ее за бегство. Ему сделалось хорошо на душе, и он
уже готов был простить ее, но сквозь легкую дрему вдруг почувствовал, как
некто огромный и грубый тяжело наваливается на него сзади, шумно дыша ему
в затылок. Он понял, что это усач осуществил свою глупую угрозу, и
заплакал. Сопротивляться было бесполезно, насильник знал множество
приемов, которые привели Кадишмана в беспомощное состояние.
  Необузданная дикая случка продолжалась много часов. Сначала Кадишман
только вырывался и рыдал, кляня громилу, на чем свет стоит, но под утро,
неожиданно почувствовал, что ему это приятно. "Неужели я гомик?" - с
удивлением подумал он, но решил, что это, наверное, какая-нибудь тараканья
аномалия.
  Утром коротконожка объяснил ему, что усач поступил с ним согласно канонам
тараканьей чести и он, блондин, должен быть рад тому, что его не затрахали
еще всей стаей:
  - У нас так, - гордо сказал он, - один за всех и все за одного.
   

  * * *

  На третий день они решили вернуться домой. По расчетам усача, который не
раз за свою долгую тараканью жизнь подвергался химическим атакам,
смертоносный угар на кухне Кадишмана давно уже должен был выветриться.
  Усач повел друзей через трубы с каловыми отложениями. Дойдя до
спасительной щели, он обнаружил, что Габай успел замазать ее.
  - Делать нечего, - сказал усач, - у этого подонка мы все от голода
передохнем, придется зимовать в соседней квартире.
  В соседней квартире проживал некий Бузгало Эфраим с женой Бусей, раз в
неделю занимавшей у Берты что-нибудь из ее вечернего туалета. По четвергам
Эфраим водил Бусю в экзотический ресторан с поэтическим названием
"Эль-Марокко", где они ели отварную курятину с чесночной приправой и
красную икру с ржаным хлебом. Берта была дружна с Бусей и долгими скучными
вечерами (когда лейтенант был занят на службе), играла с ней в лото.
  - Я пас, - сказал Кадишман, - мне надо вернуться домой.
  - Но это верная смерть, - сказал коротконожка, - пробраться туда можно
лишь напрямую, через подъезд, а там всегда люди...
  - Мне надо быть дома, - тупо настаивал лейтенант.
  - Ты что, обиделся? - спросил коротконожка, - ведь хорошо же было,
согласись...
  - Да, хорошо, - признался Кадишман, но мне надо...
  - Вольному - воля! - развел усами великан и повел стаю на квартиру
Бузгало. Усач так и не простил лейтенанту посягательств на его красавицу
подругу, которая, впрочем, на следующий день забыла о его существовании.
   

  * * *

   
  Прошел час. Набравшись духу, Кадишман выполз из укрытия и короткими
перебежками добрался до лестничной клетки. К счастью, дети, вечно снующие
в это время в подъезде, играли во дворе. Кадишман быстро пересек узкую
площадку и достиг матерчатого половика, аккуратно сложенного у дверей
квартиры. Сотни раз он вытирал ноги об этот половик, не подозревая, что
когда-нибудь придется хорониться в его пыльных складках. Едва он успел
спрятаться, у дверей внезапно возникла грузная фигура Габая. На этот раз
партийный активист пришел к любовнице с цветами, и было удивительно, как
этот скопидом потратился на них.
  Кадишман прождал в тайнике несколько часов, пока страстный Альфонсин,
утолив ненасытную похоть, вышел, наконец, из спальни своей развратной
возлюбленной. На пороге квартиры он томно поцеловал Берту в щечку и
погладил волосатой рукой ее разгоряченную любовной испариной спину.
  Воспользовавшись трогательным прощанием, Кадишман выскочил из убежища и,
лавируя в складках половика, устремился в прихожую. Но добежать до
спасительного дивана он не успел. Закрыв за Габаем дверь, Берта
направилась в салон, по дороге ее рассеянный взгляд упал на Кадишмана.
  - Ах ты, белая тварь! - Сказала она и подняла с пола мужнин тапок.
  Кадишман понял, что ему не уйти. "Погибнуть от рук неверной жены в
собственной квартире, как это глупо"
В одно мгновение, настигнув его, она широко замахнулась.
  - Берта! - дико вскричал Кадишман, но жалкий писк его был недосягаем для
слуха любимой женщины. Перед глазами инспектора вспыхнула сцена, когда,
обнимая и укрывая ее, озябшую от холодных капель дождя, он впервые сказал
ей о своей любви. "Это было... "
Он не успел вспомнить, когда в первый раз признался ей в любви - раздался
оглушительный шлепок тапка, и страшная боль пронзила его до самых усов.



                                  Глава 60



  Следующим рейсом в Прошлое отправились "Путешественники".
  Комиссар Вольф присоединился к ним с тяжелым чувством; он не верил, что
вернется живым из этого "Чертово логова". Его злило в этих авантюристах
почти все, и особенно склочный характер Виолетты, к которой он испытывал
глубокое презрение.
  - Этой сомнительной персоне здесь не место! - высокомерно сказал он
Циону, забравшись последним в "Колесницу".
  Иуда Вольф настаивал на том, чтобы служанка сидела в хвосте машины, а
Цион, назло легавому, пожелал посадить ее у самого пульта, чтобы
"принимала участие в полете". Ему нравилось учить подругу жить; она уже
умела работать с утюгом, стиральной машиной и регулировать волшебный ящик,
по которому показывали детские фильмы, особенно нравившиеся ей.
  - Что вы имеете против моей дамы!? - вызывающе сказал Заярконский.
  - Смешно идти на вылазку с женщиной легкого поведения, - презрительно
отвечал комиссар.
  - Осторожнее на поворотах, Вольф, - предупредил осмелевший Цион, - ее
поведение не твоего ума дело, ты здесь не в своем кабинете, понял?
  - А ты врежь ему разочек по уху, - посоветовал другу Василий.
  Скорая встреча с женой радовала его, и, как всегда в таких случаях, у
него зачесались кулаки. Виолетта отнюдь не благоволила маркизу, но она
была близка к герцогине, и он мирился с ее косыми взглядами.
  На срочной "переброске" ядовитой служанки в Прошлое настоял профессор
Хульдаи. "Присутствие этой низкопробной девицы в стране, - сказал он,
вспоминая, как она отвергла его мужскую ласку, - не менее опасно, чем
повторное явление герцога, кто знает, где и как проявят себя объекты ее
последующих переселений"
Но склонять сварливую мадам к дальней поездке профессору не пришлось. Она
и сама не желала оставаться в Настоящем, ибо считала, что должна
находиться при своей госпоже, которая без нее "Совсем пропадет, бедняжка"
Но была еще одна немаловажная причина, по которой служанка не собиралась
задерживаться в гостях. Больное колено Циона давало о себе знать, и
Виолетта, исполнявшая при нем роль сестры милосердия, не решилась доверить
его очаровательным сиделкам из больницы "Тель а Шомер". Комплексов в
общении с женщинами тот уже не испытывал, и это обстоятельство возбуждало
ревнивую подозрительность бдительной подруги. Наставления де Хаимова пошли
Циону на пользу; он смело отчитал комиссара за хамство, и даже герцога в
"А-пропо" поставил на место. Впрочем, у оруженосца заметно испортился
характер: он стал почти несносен, постыдно мелочился по пустякам и
необоснованно подозревал каждого в подрывной деятельности.
  В компактной сверкающей разноцветными огнями пультовых лампочек кабине
было прохладно. Комиссар демонстративно отказался от единственного
свободного места рядом с Виолеттой и всю дорогу простоял в хвостовом
отсеке, предаваясь невеселым размышлениям. Его связь со студенткой
прервалась (прокурору удалось переманить ее в свой офис), секретарша
удачно вышла замуж, оставив его с носом, и он решил удержать при себе хотя
бы Ривку. В последние дни он совсем приуныл и "запрезирал" женщин за
присущую им продажность. Ривку, впрочем, он не относил к категории
презираемых.. В продажности она не уступала ни одной из его бывших
любовниц, но сегодня - это единственный человек, с которым его связывают
родственные отношения. Близкие комиссара пострадали от сталинских
репрессий, в страну он репатриировал один, и у него никогда не было
друзей, он любил подчинять их своей воле. Все, что у него оставалось, была
одна лишь заблудшая Ривка, и он боялся потерять ее. Да, он сердился на
жену за ее измену, но в душе считал, что она пала жертвой развратного
герцога, с которым он мечтал разделаться, и вернуть, сошедшую с истинного
пути супругу в мирное лоно семьи.
  Оправляя на себе ржавые рыцарские доспехи, в которые его вынудил
облачиться зануда-инструктор, комиссар чувствовал себя одиноким и
несправедливо обойденным судьбой. Он ужасно волновался перед встречей с
Ривкой, но был уверен, что найдет для нее нужные слова.
  Василий удобно устроился в уютном кресле "Колесницы", и млел от
удовольствия в предвкушении опасных приключений. Он не надел на голову
эбонитовый шлем, собираясь послать подальше очкарика, если тот полезет со
своими глупыми указаниями. Но инструктор, зная его заносчивый нрав, не
стал вступать с ним в пререкания, тем более что Виолетта с Ционом
педантично следовавшие всем его предписаниям, немало порадовали его
уставную душу.


  * * *
 
  К месту назначения группа комиссара Вольфа прибыла в жаркий полдень 1125
года. Вокруг буйствовала весна, ярко светило мартовское солнце, и пряно
благоухающие цветы опьяняли взбудораженных путешественников.
  Гостей встретил расторопный лорд-распорядитель, одетый в расшитый золотом
кафтан работы ирландских рукодельниц. Он был надушен, весел и пьян.
  - Господа, я рад приветствовать вас от имени короля, королевы и народа
Великой Британии! - торжественно молвил он, с придворной ловкостью выгибая
спину и, придерживая на весу тяжелую сирийскую саблю, в эфес которой был
вкраплен сверкающий под солнцем изумруд, стоивший по оценке комиссара сто
тысяч долларов. "Как мог он узнать о нашем приезде?" - подивился
Заярконский, с опаской приглядываясь к сабле горделивого лорда. Вопрос
сей, для Циона был далеко не праздным: окружающие его люди с их
"непоследовательными поступками", представлялись ему в последнее время в
мрачном и подозрительном свете.
  - С какой стати этот сноб нас встречает? - сказал он Васе.
  - Тебе не по нраву прием, Ципа?
  - Нет, я просто хочу знать, почему его не удивляет наше появление?..
  - Оставь, - досадливо отмахнулся Вася, - во всем ты видишь подвох и
несоответствие исторической правде, право же, друг, надобно и меру знать...
  Мнительность Циона, проявляющаяся в нем с некоторых пор особенно
нервировала де Хаимова. Он беспрестанно жаловался другу на боль в коленке,
ныл, как баба и обижался по пустякам, которые раньше воспринимал с юмором.
  Василий с сочувствием посмотрел на Заярконского; что-то с ним происходит
странное - он совсем изменился, бедняга, всего боится, всех подозревает,
эдак ведь и вовсе свихнуться можно.
  - Подлечи ногу, парень, - мягко посоветовал он другу, полагая, что это
боль в коленке сводит его с ума.
  Впрочем, и самого Васю удивил неожиданный прием, оказанный им де Бруком:
  - Этот подлец обладает даром ясновидения, - сказал он Циону и, дружески
похлопав лорда по плечу, фамильярно спросил:
  - Стоит ли у вас, старина?
  - Простите, маркиз, - смутился лорд, - я вас не понял...
  - Все в порядке, милорд, это своего рода приветствие в наших краях.
  "Идиоты! - невесело подумал комиссар, удивляясь непростительной глупости
путешественников, - им и невдомек, что это я поддерживаю связь с Ривкой"
Странно, что сам Цион об этом не догадывался. Как и в прошлый раз,
осуществление "меж временной" связи было возложено на Заярконского и при
нем находилось миниатюрное устройство, тщательно спрятанное под верхней
одеждой. Друзья не знали, однако, что обладателем подобного же устройства
являлся и сам Вольф, во всем и везде соблюдавший строжайшую конспирацию,
которая, увы, не всегда была ему на пользу; благодаря излишней
осторожности, а скорее постыдной трусости он потерял во время пожара
ценные бумаги, стоившие состояние. Тогда, проявив малодушие и не
застраховав имущество, он пострадал вполне заслуженно, но теперь поступил
очень даже благоразумно, не доверяя партнерам, особенно Васе, от которого
можно было ждать всякой подлости.
   

  * * *

   
  Король, заскучавший оттого, что давненько некому было слушать его
притупившиеся остроты, устроил гостям пышный прием. Он оказал де Хаимову
неслыханную честь, лично поднявшись ему навстречу и приказав палить из
пушек в небо. Предупредительная челядь, разряженная в парчовые камзолы с
вышитыми на бортах золотыми вензелями, не знала чем угодить
путешественникам.
  - Маркиз, - томно вымолвил Генрих четвертый после того, как тот выполнил
целую серию сложноподчиненных реверансов, - не волнуйтесь понапрасну -
герцогиня вне опасности и находится под моим личным покровительством.
  Василий почтительно выгнул гибкий хребет, всем своим преданным видом
показывая, как высоко он ценит благородный жест Его величества.
  - Она передала мне с гонцом послание, в котором сообщила о вашем
благословенном браке с ней и о бесчестных домогательствах со стороны
герцога, - продолжил король, нахмурив брови. - Я приказал господину
герцогу не приближаться к ней на расстояние полета стрелы, и ваша супруга
с нетерпением ждет вас в своем фамильном склепе... простите, сэр, замке.
  Услышав, небрежную оговорку короля, Цион вновь насторожился. "Ведь должен
же он был поинтересоваться, откуда мы вообще прибыли сюда, и, что нам
здесь надо? Почему все вокруг делают вид, будто все так должно и быть?
  Что со мной происходит, Боже, когда закончится эта проклятая боль в
коленке?"
Узнав, что прекрасная Алис с нетерпением ждет его, Василий не мог уже
ни о чем думать, кроме своей возлюбленной. Когда король Англии, испытывая
блаженный наплыв великодержавного юмора, решил в очередной раз поведать
современникам о своем феерическом приключении, в котором якобы был замешан
отец Васи, тот не удержался и напомнил Генриху.
  - Ваша величество я уже имел удовольствие слушать эту историю.
  Это было в высшей степени бестактно, да и небезопасно по тем временам, но
король в порыве эстрадного азарта, не принял возражений де Хаимова.
  - Господа, - загадочно сказал он, - вы и представить себе не можете,
сколь обязан я достославному маркизу!
  На сей раз, рассказ прозвучал в ином варианте и порядком утомил тайком
позевывающих слушателей, не упускавших, однако, случая разразиться
неуправляемым (будто бы) хохотом в местах, которые король специально
отводил для активной реакции свиты. Маркиз, разумеется, покатывался вместе
со всеми, в душе проклиная венценосного олуха, вздумавшего отсрочить его
свидание с любимой женщиной.



                                  Глава 61



  Воскресшая под Лондоном лошадь, уничтоженная английским фермером, была
срочно кремирована сыщиками из Скотланд-Ярда, и прах ее с той же
поспешностью развеян над Темзой. На следующий день лошадь, как ни в чем не
бывало, снова появилась на злополучной ферме. Но теперь она была с
основательно подпаленной гривой и обугленным левым ухом. Упрямую лошадь
кремировали вторично, приняв возможные меры, для предотвращения
последующей материализации. На сей раз, прах нежеланной гостьи поместили в
цинковый сосуд и замуровали его в стенах Вестминстерского аббатства, как
будто стены этого богоугодного заведения могли предотвратить новое
восстание сбесившегося животного.
   

  * * *

   
  Судьба покойного председателя в Узбекистане сложилась куда удачнее,
нежели печальная участь лошади из предместий английской столицы. Никто не
думал кремироват