как выразился позже комиссар) поступку. Разыгралась
бурная сцена, в которой герцогиня не жалела сочных эпитетов.
  - Маркиз! - сказала она мужу, - только вчера вы говорили мне о своих
возвышенных чувствах...
  - Ваше высочество, - не растерялся Вася, - это был рядовой
профилактический осмотр и не более того...
  - Блеф! - брезгливо вмешался комиссар, - у этого проходимца нет даже
диплома врача...
  - Я врач по призванию, - гордо сказал Василий, - и обязан облегчить
страдания несчастной женщины...
  - Я знаю, как вы умеете это делать, негодяй, - со слезами на глазах
сказала герцогиня и гордо вышла из кабинета.
  - Мент, поганый, ты у меня попомнишь это, - бросил маэстро комиссару и
поспешил за герцогиней. Догнав жену в античном портике со статуями
греческих богов, де Хаимов покрыл ее холодные руки страстными поцелуями:
  - Алиса, - сказал он, - мне никто не нужен кроме тебя... - он пал ниц
перед возлюбленной.
  - Я хотела бы вам верить, маркиз! - горестно сказала, герцогиня и
заплакала. Не поднимаясь с колен, он нежно поцеловал ей ногу, и снизу
вверх преданно посмотрел в глаза. В этой романтической позе их застал
комиссар Вольф. Он улыбался маэстро во всю ширь своего круглого лица и,
похоже, держал в запасе еще один убойный "сюрприз":
  - Командир, - весело сказал он, - королева, слава Богу, благополучно
отравила короля и намерена посадить на трон герцога, который назначил
своим заместителем лорда де Брука...
  Де Хаимов даже не удивился:
  - Ты уверен в этом, мент? - сказал он, поднимаясь с колен
  - Как в самом себе, - подтвердил комиссар, - я лично щупал пульс их
величеству.
  - Значит, его величество мертв? - сказал Вася, - но ведь она сама должна
была принять яд.
  - Ваш яд не сработал, сэр, - с ехидцей констатировал комиссар, - вы,
наверное, не успевали в школе по химии, бурда, которую вы составили,
привела к расстройству желудка у ее величества.
  - Чем же накормили короля?
  - Цианистым калием, сэр, я привез его для герцога, пришлось поделиться с
королевой. Она подсыпала ему в суп.
  С минуту Василий соображал, что сулит ему дворцовый переворот. Королева
не прощает обид и ему надо быть настороже.
  - Уж, не ты ли супчишко королю преподносил, комиссар?
  - Нет, не я.
  - Не скромничай, Иуда, не зря же королева произвела тебя в посыльные.
  - Я не посыльный, - обиженно отвечал комиссар, отныне я заместитель их
сиятельства лорда де Брук.
  - Жена протекцию устроила, - понимающе улыбнулся маэстро.
  - Просто пригодился мой опыт сыщика, сэр.
  - Опыт делать гадости.
  - Гадости делаешь ты, маркиз, а я борюсь с преступниками. Герцог, все
рассказал мне. Куда ты девал деньги, которые похитил в банке?
  - Крал не я, а герцог, а ты в это время ждал Чомбе в Управлении.
  - Лжешь, мерзавец! Я никогда не имел дела с криминальным элементом.
  - Не скромничай, комиссар, все знают, что ты брал взятки, и особняк свой
строил на ворованные деньги.
  - Кстати, о деньгах, маркиз, герцог утверждает, что они у тебя.
  - Поищи их у герцога, найдешь, непременно, ищейка!
  - Ему они ни к чему, он теперь первое лицо в Англии, а вот ты арестован,
лекарь.
  - Как ты смеешь, червь, называть великого полководца лекарем? - гневно
вскричала Алис. Кажется, она забыла, что минуту назад застала мужа в
обществе прелестной незнакомки, и была готова расцарапать Вольфу лицо. Это
был прекрасный порыв со стороны благородной герцогини, и Василий обожал
ее в эту минуту.
  Но Иуда Вольф ни за что не назвал бы Васю полководцем, как его величали
уже с недавних пор придворные льстецы, слишком свежа была обида,
нанесенная гнусным лекарем: слыханное ли дело - убирать парашу за членами
генерального штаба.



                                  Глава 73



  Кадишман приказал Альтерману срочно сменить посты в больнице, и самому
безотлучно находится при Елизавете. Почти неделю Альтерман дневал и
ночевал в приемном покое второго корпуса, но в один из скучных вечеров,
уступая попрекам жены, отправился с ней в Камерный театр смотреть
"Идиота". Последствия этого "идиотического поступка", как с сарказмом
выразился позже профессор Хульдаи, были просто ужасны.
  В эту ночь, не предвещавшую никаких сюрпризов, один из солдат,
приставленных к палате, с больной пациенткой, уломал (после долгих
заигрываний) дежурную сестру, отдаться ему, и они рьяно принялись за дело,
прямо на столе, хранившем следы недавней хирургической операции. Второй
солдат, заскучавший от суточного стояния на посту, мирно задремал, презрев
строжайший запрет Альтермана. Появившиеся невесть, откуда мертвецы
мгновенно раскроили череп заснувшему подле стойки солдату, после чего,
натыкаясь на бесчисленные шкафы и стенды в петляющих коридорах корпуса,
стали быстро прочесывать палаты, уничтожая на пути все живое.
  Гавриэль, ждавший покойников в своем старом "Рено", бесшумно вышел из
машины и, крадучись, последовал за дедом. Он не знал, где находится в это
время его жена; по приказу Кадишмана ее каждый раз перемещали на новое
место. Инспектор потребовал от администрации больницы, не вписывать в
температурный лист (висевший обычно на больничной койке) настоящее имя
Елизаветы. Это удивило несколько главного врача клиники.
  - Вряд ли покойники станут читать фамилии пациентов, - с улыбкой сказал
он, - если нужно, они найдут жертву по нюху.
  Но Кадишман давно уже не спорил с ближними и не доказывал им свою
правоту, он попросил Главного врача, если это не затруднит его, конечно,
неукоснительно выполнять все предписания тель-авивской полиции.
  Подобрав автомат погибшего солдата, Гаври затаился в регистратуре, ожидая
появления мертвецов, орудующих в это время в процедурном кабинете.
  Стрелять и действовать в подобных передрягах, ему было не впервой. Теперь
он не боялся деда, и готов был сражаться с целым полком привидений.
  Первой же пулей он сразил однорукого Румына, начисто снеся ему вторую
половинку черепа, которую тому чудом удалось спасти в тот памятный
пуримский карнавал. Безголовый труп денщика долго тыкался по темным углам
полуосвещенной регистратуры, пока с глухим стуком не упал на пустое
кресло.
  Генерал Хильман с тупой методичностью сокрушал в эти минуты новейшее
оборудование в процедурном кабинете. Еще немного и он заглянул бы под
операционный стол, где затаились солдат с обнаженной сестричкой, но,
услышав выстрелы, он быстро повернул в раздевалку, надежно укрывшись там,
среди белоснежных халатов.
  Когда Гавриэль, минуя процедурную, вошел в раздевалку, дедушка живо
накинул ему на шею резиновую трубку, которую за минуту до этого сорвал с
безнадежно больного коммерсанта, подключенного к дыхательному аппарату.
  Страдающий от ужасных болей коммерсант давно уже умолял врачей помочь ему,
умереть, но они не решались брать на душу грех (комиссар сказал бы в этом
случае - ответственность), и спасение пришло к больному в виде
безобразного изверга с пустыми глазницами.
  


                                  Глава 74



  - Взять его! - командным голосом рявкнул комиссар, и на беззащитного
маэстро навалилась стража. Бой длился недолго. Васе удалось разбросать
подручных комиссара хорошо поставленными боковыми ударами по туловищу;
после памятной стычки с любителем кошерной свинины в ресторане, он не
оставлял следы на физиономии оппонентов. Иуда Вольф, с недавних пор
решивший не подвергать более свою челюсть серьезным испытаниям, предпочел
не вмешиваться в драку, последствия которой он предвидел. Неумелые сервы
безуспешно пытались сбить полководца с ног. Откуда им было знать, что
вчерашний лекарь был грозой любительского ринга. Вскоре все стражники
послушно вытянулись у ног непобедимого чемпиона.
  Разделавшись с наемниками, Василий взялся, было за комиссара, но на
помощь начальнику ринулась новая партия телохранителей. Это был хитроумный
маневр комиссара, который решил измотать маркиза в первой стычке, а затем,
разделаться с ним с помощью гвардейцев де Брука.
  - Беги! - крикнула Алиса мужу, - меня он не тронет!
  Свалив на пол первого гвардейца, бросившегося на него с кинжалом, Василий
нырнул в окно, выбив раму головой. Господину Вольфу ничего не оставалось
делать, как объявить Алис заложницей герцога Балкруа.
  - Вы еще ответите мне за червя, мадам! - заносчиво сказал он и, зная,
чем можно угодить похотливому патрону, немедля доставил ее в кабинет
босса.
  Герцог обрадовался сюрпризу, и сначала не мог скрыть радости, но, увидев
преданную физиономию полицейского, подавил свои чувства. Он давно оценил
способности исполнительного комиссара, но, помня о "гостеприимстве",
оказанном ему в Тель-Авиве, не очень церемонился с ним.
  - Пошел вон отсюда, мразь! - зычно скомандовал он Вольфу и, когда тот
вышел, стал приставать к Алис. Он протянул руку, чтобы приласкать
пленницу, но она оттолкнула его. Разгневанный он ударил непокорную
женщину. Она упала на пол и застонала. Он тяжело навалился на нее и стал
разрывать на ней одежду. Задыхаясь, он поцеловал ей грудь, шею и опустил
руку к бедру, но в эту минуту в кабинет вошла королева. Злопамятный
комиссар не любил, когда "отъявленные преступники" называли его мразью и
благополучно сдал блудливого герцога Ее величеству; воистину он был
отменный сыщик и никогда не прощал обид.
  - Смотри, герцог, ты еще не коронован, - гневно сказала королева
неверному любовнику, - я могу переиграть все!
  - Ваше величество, я люблю лишь вас! - с звериным пылом в голосе заверил
ее герцог.
  - А что ты делал с этой потаскушкой, рыцарь?..
  - Сударыня, - уверенно произнес Балкруа, - у нас с ней старые счеты...
  - Не знала, герцог, что вы умеете считать. Раз уж у вас такие познания в
математике, позвольте предложить вам вакантное место, которое с
сегодняшнего дня освобождает Вольф? Будете убирать парашу за членами
генерального штаба.
  - А Вольф пойдет на повышение? - перекосило герцога.
  - Это уже не вашего ума дело, благородный рыцарь, может, пойдет, а может,
нет. Вас об этом никто не спросит.
  - Растешь, христопродавец, - злобно прорычал Балкруа, но, встретившись
взглядом с королевой, скромно потупил очи:
  - Моя госпожа должна знать, что я искуплю свою вину кровью. - Сказал он
упавшим голосом.
  - Прекрасно, герцог, мне очень хочется знать какого цвета у вас кровь. -
Грозный рыцарь был унижен, как комнатная собачка, которую сурово
отчитывают за то, что она наследила в неположенном месте. Королева кричала
на него дурным голосом, а он смиренно слушал ее, не поднимая головы.
  Мужественный шрам, пересекавший обезображенное лицо героя Антиохии,
побагровел, вздулся, и, казалось, вот-вот лопнет от натуги. Продолжалось
это недолго; прогнав притихшую прислугу и сияющего от счастья Вольфа,
королева шумно отдалась герцогу, даже не заперев за собой двери
аудиенц-зала.
  Она любила повелевать великим воином в его интимные минуты, и герцог
вполне оправдал ее ожидания.
   

  * * *

   
  Вымолив прощение у королевы, Балкруа приказал держать строптивую Алис
взаперти, а комиссара, опасавшегося хозяйской мести, направил к Васе,
который укрылся с группой верных рыцарей в крепости Балан, отбитой им у
Герцога.
  - Де Хаимов, - вкрадчиво сказал Вольф, прибыв к маэстро с белым флагом, -
лучше тебе самому сдаться в руки правосудия.
  - Почему ты так решил, Чудо-юдо? - с задорной улыбкой спросил Василий.
  - Все равно тебе век свободы не видать, - приблатненным баском сказал
комиссар, - у нас ты идешь сразу по трем статьям, в том числе за
производство гигиенических прокладок, которые ты со своим сраным другом
незаконно сбываешь в феодальной Англии.
  - А это не твое дело, мусор.
  - Кроме того, - не унимался комиссар, - дети так называемой гражданки
Блюм, вовсе не твои дети и даже не герцога, хотя он об этом поет на всех
перекрестках...
  - Чьи же они, по-твоему, жандарм?
  - Супругов Шварц. Я не понимаю только, как тебе удалось перетащить их
сюда?
  - Каких Шварцев, кретин, это мои дети, от моей законной жены, понял! Кто
скажет иначе...
  - Будет иметь дело с твоей мощной дланью, это мы уже проходили,
Дубровский, придумай что-нибудь поновее.
  - Да я тебя...
  - Успокойся Хаимов, вот фотография, я изъял из дела, сличи, пожалуйста,
сам.
  - Не может этого быть, - сказал потрясенный Вася, всматриваясь в снимки
детей, - похожи на моих сорванцов. Тут что-то не так, опять твои подлые
шутки, комиссар?
  - Если бы это были шутки, Дубровский...
  - Откуда у тебя этот снимок?
  - Это не важно, маркиз.
  - А что для тебя важно, сволочь?
  - Важно, что я со своей стороны готов сделать все, чтобы скосить тебе
срок - пообещал комиссар, - поверь, Дубровский, ты должен вручить себя в
руки правосудия...
  - То есть, в твои грязные руки? - уточнил Вася.
  - Не важно в чьи, - сказал Иуда, - важно, что тебе это зачтется.
  - Дерьмо ты, комиссар, - проникновенно сказал Василий, - ты ведь знаешь,
если я сдамся, герцог казнит меня.
  - А если не сдашься, - он казнит детей, которых ты похитил у Шварцев, не
станешь же ты способствовать гибели своих любимых чад?
  Комиссар давно раскусил маэстро, и знал чем его можно взять в решительную
минуту.
  - Ты гарантируешь безопасность детей? - дрогнувшим голосом спросил Вася.
  - На все сто процентов, маркиз, я обещал Елизавете вернуть их ей, и
выполню свое обещание, чего бы мне это не стоило!
  - Ты здорово все, продумал, Вольф, кроме одного.
  - Что такое? - встревожился комиссар.
  - Пока я здесь, я по-прежнему военачальник, не так ли?
  - Разумеется, маркиз.
  - Так вот, своей властью главнокомандующего назначаю тебе сто палок
горяченьких.
  - За что? - вскричал Иуда.
  - За измену, родной. Как представитель славной полиции ты должен был
стоять на страже прав граждан своей страны, разве не так?
  - Да, - вынужден был признать Вольф, - должен...
  - А ты что делаешь, собака?
  Василий подверг комиссара унизительной экзекуции и сдался на милость
герцога Балкруа.
   

  * * *

   
  После многих безуспешных попыток связаться с Институтом Времени, Цион
вышел, наконец, на очкастого инструктора:
  - Мы делали вам заявку о подкреплении, - с ожесточением накинулся он на
безответственного очкарика, - вы что там позасыпали что ли?
  - Давайте не будем орать, гражданин, - вежливо предложил инструктор, - а
лучше уточним, кто конкретно нуждается в нашей помощи?
  - Не притворяйся, очки, - огрызнулся Цион, - мы тут во дворце, истекаем
кровью, пока вы там чешетесь, чинуши!
  - Не чешемся, а обсуждаем ваш запрос, сэр, - отрезал инструктор, не
желая препираться с грубияном, - не советую поднимать лай, милейший, а то,
как бы вам там не застрять еще на пару сотен лет.
  - Сволочь! - вдогонку бюрократу бросил Цион и, морщась от резкой боли в
коленке, потянулся к чудовищно распухшей ноге.
  Два дня назад опухоль пошла выше, к бедру, местами почернела и была
близка к гниению. Заярконский боялся, что дело кончится ампутацией, и не
чаял поскорее выбраться из этой проклятой дыры, где о хирургической
операции, не могло быть и речи.

  * * *
 
  После непродолжительного совещания в рамках министерства внутренних дел,
Когаркин в официальном порядке обратился к премьеру, чтобы вместе с
Хозяином решить вопрос о срочном подкреплении, которое запрашивали
попавшие в беду путешественники.
  На сей раз, Когаркин не стал связываться с профессором Хульдаи, как это
он делал раньше, чтобы заручиться поддержкой влиятельных лиц; этот человек
(по последним сведениям) уже ничего не значил в Кнессете. По старой
привычке он продолжал визгливо кричать на экстренных заседаниях о
недопустимости грубого вмешательства в ход истории, но его уже никто не
слушал. В силу снова входил Академик Ашкенази, призывавший правительство
свернуть эксперименты, проводимые институтом Времени, и радикально
перестроить тактику борьбы с химерическими призраками.
  "Все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы освободить человека
от ненависти, - утверждал он в прессе, - человек, свободный от злых
чувств, свободен также и от страха, тем более перед всякими мифическими
мертвецами"
Народ внимательно слушал опального академика и склонен был верить ему.
  Отношения между министром обороны и Когаркиным заметно потеплели, и вопрос
о подкреплении, в котором столь остро нуждались путешественники, был решен
ими совместно с повеселевшим премьером и без визгливого участия Шломо
Хульдаи.
  В Прошлое срочно снарядили десант армейских командос, под началом майора
Кадишмана. После мучительной Одиссеи в Одиночный мир ему очень не
хотелось отправляться в "неизвестное измерение", но он был единственный
человек, знавший герцога в лицо, и начальство решило, что лучшей
кандидатуры не сыскать.
  Не обошлось тут, конечно, без моральной поддержки профессора Ашкенази,
вступление которого в должность председателя Чрезвычайной комиссии по
делам национальной безопасности было делом нескольких дней.
   

  * * *

   
  Кровавая схватка в больнице продолжалась.
  Задыхаясь от страшного захвата, Гавриэль пытался достать не слишком
приветливого родственника прикладом, но тот только покруче затянул петлю
на шее своего пленника. К этому времени к театру военных действий подоспел
сержант Альтерман. Культурный досуг в обществе жены, неожиданно сорвался;
актера игравшего "Идиота" нашли задушенным в гримерной. Спектакль пришлось
отменить и недовольная публика села в армейский автобус, который под
присмотром солдат развез их по домам. Проводив огорченную жену, сержант
немедленно вернулся на объект и сразу был, втянут в побоище.
  Альтерман первый открыл огонь и меткой очередью привел генерала в
замешательство. Потрясенного ветерана зашатало, словно гнилое дерево от
резкого порыва ветра, но на ногах он устоял. Приблизиться к дедушке,
сержант не посмел, памятуя о затянутом в могилу командире. Хильман
оказался более чувствителен к пулям, нежели герцог и его можно было
ошеломить по крайней мере, автоматной очередью. Но стрелять в деда
повторно Альтерман не решился. Хильман использовал Гаври как живой щит, и
пока сержант искал удобную позицию, дедушка, проявив удивительное
проворство, вцепился зубами в горло молодого человека и разорвал его.
  Подоспевший армейский патруль набросил на людоеда стальную сеть, которую
ему не удалось порвать, несмотря на чудовищную силу. Обезглавленный Румын
все еще извивался в регистратуре, словно оторванный хвост ускользнувшей в
последнее мгновение от преследователя змеи.
  Из-под операционного стола смущенно выползла ошарашенная голозадая пара,
так и не сумевшая осуществить задуманную ими любовную связь. Кто-то
бережно накрыл простыней уже застывшее тело Гавриэля.
   

                                   Глава 75


  В это хмурое ненастное утро герцог был зол и мрачен как никогда.
  С недавних пор ему стала мешать ревнивая королева, и он решил убрать ее.
  Он со стыдом вспоминал, как накануне был вынужден целовать холодные ноги
своей благодетельницы, умоляя простить ему "постыдную сцену " в кабинете
покойного короля.
  После непродолжительной бурной близости с ней, которую он предпринял для
демонстрации своей безграничной преданности английской короне, он вышел из
аудиенц-зала навсегда прощенным ею и подал условный знак верному
лорду-распорядителю, давно уже приготовившему предательское оружие.
  Де Брук, дождавшись глубокой ночи, украдкой вошел в опочивальню Ее
величества и обнажил меч. "Все-таки продал свою госпожу, грязная собака!"
- с невольным сожалением сказала королева, и явно струхнувшему де Бруку
было непонятно, кого она имела в виду - герцога или своего убийцу.
  Королева приняла смерть достойно, прямо смотря в рысьи глазки лорда,
который в минуту смертельного удара трусливо отвел взгляд в сторону.
  - Я убил ее, сэр, - слабым голосом сказал он Балкруа, сидевшему в
кабинете Генриха четвертого, и тот мрачно усмехнулся в ответ.
  С самого утра королева не показывалась на людях, а у бесстрашного рыцаря
и героя первого крестового похода, не хватало духу войти к ней и лично
удостовериться в ее смерт