ренко и даже несколько подвинул кресло  в
сторону капитана, - чем могу быть вам полезен? В прошлый  раз  со  мной,
по-моему, другой...
   - Так и есть, так и есть, - заговорил Никоненко, вытаскивая  на  свет
Федора Ивановича Анискина, - в тот раз - один, в этот раз - другой.
   -  Не  нашли?  -  спросил   Дмитрий   Степанович,   расслабляясь   от
подхалимского капитанского тона.
   -  Не  нашли,  -  сокрушенно  вздохнул  "Анискин"  и  даже  посмотрел
виновато. -  Потому  и  пришли  к  вам  за  помощью,  уважаемый  Дмитрий
Степанович.
   - Да чем же я могу...
   - Очень, очень даже многим, - затарахтел лже-Анискин, - вы  художник,
а у художников потрясающее внимание к  деталям!  И  наблюдательность!  И
умение замечать мелочи! Вот например... Например,  кто  стоял  у  ворот,
когда вы выходили из школы?
   - Сидорин стоял, - принимая мяч,  отозвался  Димочка.  Глаза  у  него
стали еще веселее. - Дина стояла. Женька Первушин мелькнул.  Еще  кто-то
стоял, из параллельного класса, я точно не помню. Кроме того,  я  их  не
всех знаю.
   - Вот видите, видите! - вскричал капитан,  как  дети  кричат  "Ага!",
когда их что-то поражает. - Я так и знал! А теперь  скажите,  слева  или
справа на сцене стоял ящик с записками?
   Он был уверен,  что  Лазаренко  обязательно  спросит  "Какой  ящик?".
Вместо этого он сказал беззаботно:
   - Сначала слева. Если стоять лицом к сцене. А потом он куда-то делся,
черт его знает куда. Я не следил.
   Так.
   Значит, ящика не было. Суркова не ошибается.
   Что такое с ним связано, с этим дурацким ящиком?  "В  этот  радостный
вечер, когда мы празднуем встречу..."
   Пока попразднуем, пожалуй, встречу с Дмитрием Лазаренко.
   - Дмитрий Степанович, дорогой вы мой, вы же  мне  первый  помощник  и
друг! Я на  вашу  художественную  наблюдательность  теперь  буду  ставку
делать. Вы не поверите  -  никто,  ну,  никто  ничего  не  помнит.  Даже
потаповские охранники, а уж они-то должны бы!
   Упоминание об охранниках художнику  не  понравилось,  но  он,  как  и
должен был, приписал все милицейской непрошибаемой тупости.
   - Вы видели, как все произошло?
   - Видел. Правда, на Маню я не смотрел. Я смотрел на Дину. Она  стояла
у самых ворот и курила. Кто-то приглашал в бар, и я думал, пойти или  не
пойти. Потом на дороге машина затормозила, я  подумал,  что  это  кто-то
ненормальный паркуется. Сидорин курил чуть-чуть правее, почти на  клумбу
залез и курил.
   - А что курил, не заметили, Дмитрий Степанович?
   Димочка весело и легко задумался.
   - Конечно, я не помню. Но могу вам сказать, что пачка была  белая,  в
центре синяя. И название написано тоже в центре.
   - Потрясающе! - воскликнул "Анискин".  -  Удивительно!  Как  это  вам
удается?
   Белая с синим пачка могла означать любые сигареты. От "Парламента"  и
до "Примы".
   Кто-то за углом с надписью "Аи лав ю"  курил  "Приму".  Долго  курил.
Набросал целую кучу окурков.
   Сидорин? Вполне возможно.
   Зачем он там стоял? Что именно высматривал?
   - А еще кого вы видели?
   - Еще кто-то шел в коричневом  плаще.  Такой  коричневый  безобразный
плащ, в стиле шестидесятых. У моей бабки  такой.  Она  в  нем  ходит  на
партсобрания. Притворяется бедной, чтобы товарищи по партии не осудили.
   Опять коричневый плащ.
   - Он шел к воротам или на вас?
   - Ну-у, таких деталей я не помню! Я даже не помню, шел он или  стоял,
этот плащ.
   - А Сидорин во что был одет?
   - Во что-то светлое. В светлую куртку, пожалуй.
   - А вы сами?
   Димочка засмеялся. Немножко неестественно засмеялся, и Никоненко  это
заметил.
   - Вы что, подозреваете, что это я стрелял в Митьку Потапова, а  попал
в Маню Суркову?
   - Что вы, что вы, Дмитрий Степанович, -  переполошился  "Анискин",  -
как можно!
   - Я был одет в пальто. В пальто и костюм.  Могу  показать  вам,  если
желаете. У нас с Потаповым похожие пальто.  -  Он  сказал  это  с  таким
самодовольством, что Никоненко стало смешно.
   - Какие же?
   - Черные. Кашемировые. Костюм коричневый,  пиджак  в  мелкую  клетку.
Показать?
   Никоненко его пиджак и кашемировое пальто не очень интересовали, зато
его интересовал коричневый старомодный  плащ  в  стиле  шестидесятых,  в
котором его бабушка посещала партсобрания.
   - Дмитрий Степанович, а записок вы никому не писали?
   - Записки? - переспросил Димочка и ответил, запнувшись:
   - Нет, не писал. Мне даже в голову не пришло.
   Почему-то слово "записка" его обеспокоило, и Никоненко  это  заметил.
Димочка пропустил мимо ушей вопрос про ящик. Этот ящик его совершенно не
интересовал.
   О каких еще записках может идти речь, если не о тех, которые кидали в
ящик?
   Имеет это отношение к делу или нет?
   В дверь тихонько постучали, и  вошла  давешняя  Люся.  В  отличие  от
секретарши Алины Латыниной подноса у нее  в  руках  не  было,  зато  она
катила маленький деревянный столик на колесах. На  столике  был  большой
фарфоровый чайник, и еще  один  чайник,  поменьше,  и  кружки  с  видами
Парижа, и груда золотистых пирожков в  плетеной  корзиночке,  лоснящееся
желтое масло, хлеб, искусно выложенные ломтики колбасы, при виде которых
у капитана подвело желудок, и еще лимон, и сахарница с  разным  сахаром,
белым и коричневым.
   - Я не хочу, - не обращая внимания на домработницу, сказал Димочка, -
а вы поешьте. В этом доме не есть нельзя - смертельная обида.
   -   Дима,   тебе   тоже    надо    поесть,    -    произнесла    Люся
просительно-настойчивым тоном.
   - Кыш! - добродушно прикрикнул Димочка. - Сказал, не хочу, значит, не
хочу! У меня сегодня еще тренажерный зал, я не могу нажраться и идти  на
тренажеры.
   - Спортом увлекаетесь? - полюбопытствовал "Анискин". - Это правильно,
это хорошо. И для здоровья польза, и в форме себя помогает держать.
   Есть очень хотелось, но есть  одному  было  неловко.  Однако  игра  в
деревенского детектива требовала соблюдения  правил,  поэтому  Никоненко
положил на кусок теплого хлеба сразу три  куска  колбасы  и  сверху  еще
накрыл сыром. В кружке с видом Парижа дымился чай, в  тонкой  серебряной
ложечке перекатывался солнечный клубок.
   Никоненко откусил от своего невиданного бутерброда и захлебнул чаем.
   - Вы часто ходите на такие встречи?
   - Да нет. Как придется. Года три назад был. А до этого собирались, но
я не был, летал в Швейцарию на этюды. Ну и на лыжах заодно покатался.
   - И Потапов всякий раз бывает?
   - Ну что вы! Простите, вы не представились, а я не поинтересовался...
   - Капитан Никоненко Игорь Владимирович, - рука автоматически  полезла
в  нагрудный  карман  за  удостоверением.  Бутерброд  мешал,  и  Анискин
запихнул его в рот.
   -  Потапов  приехал  первой  раз,  -  сообщил  Димочка,  с  некоторой
надменной жалостью глядя, как трудится капитан, пытаясь  прожевать  гору
хлеба с колбасой.
   Цель была достигнута -  Димочка  окончательно  уверился  в  том,  что
капитан идиот и, следовательно, опасен быть не может.
   - Как правило, министры вообще не склонны вспоминать тех, кто  учился
с ними в школе, - продолжал он задумчиво и как будто про себя. Никоненко
жевал, сделав безразличное лицо. - Странно,  что  Потапов  приехал.  Вот
Маня Суркова для таких мероприятий вполне подходит. Ей все равно  больше
делать нечего. А тут как раз можно над чем-нибудь всплакнуть ненароком.
   - Вы с ней хорошо знакомы? - спросил Никоненко, заглядывая в кружку.
   - С кем? С  Маней?  -  Димочка  закинул  за  голову  длинные  руки  и
потянулся всем телом. Тело было ухоженное, красивое, лоснящееся,  как  у
добермана. - С Маней я даже спал когда-то. Вам разве никто  не  сообщил?
Это, по-моему, всем  известно.  Знаете,  в  молодости  все  кажется  так
просто: был интерес, пропал интерес. У меня пропал.
   - А у нее?
   - У нее? - удивился Димочка.
   О ней он никогда не думал. Черт ее знает, пропал у  нее  интерес  или
нет! Зря он вообще  заговорил  об  этом.  Теперь  этот  прилипнет  и  не
отвяжешься от него. Таких, как он, всегда тянет на сальные подробности.
   - Знаете, - сказал он проникновенно,  -  давайте  не  будем  об  этом
говорить. Мне неловко. Тем более Маня в больнице. Кстати, вы не  знаете,
как она? Жива?
   - Знаю, - сказал Никоненко равнодушно, -  жива.  Правда,  ее  сегодня
ночью чуть не прикончили, но пока жива.
   - Что значит - чуть не прикончили? - переспросил Димочка и руки из-за
головы вынул. - Как  чуть  не  прикончили?  Кому  она  нужна,  чтобы  ее
приканчивать? Стреляли-то в Потапова!
   - Нет, - сказал "Анискин" ласково, - мы тоже так думали  и  ошиблись,
ошиблись, Дмитрий Степанович! В подружку вашу  стреляли!  Да  и  попали,
собственно говоря, в нее. В нее стреляли, в нее и попали, все сходится!
   - Во-первых... - начал Димочка медленно, пытаясь осознать, чем именно
ему может  грозить  заскок,  происшедший  в  неповоротливых  милицейских
мозгах. Конечно, никто и не думал стрелять  в  Маню!  -  Во-первых,  она
вовсе не моя подружка! - И зачем только он  сказал,  что  спал  с  ней?!
Проклятый характер! -  А  во-вторых,  мне  кажется,  что  вы  не  правы,
господин...
   - Никоненко, - подсказал капитан, нацеливаясь на следующий бутерброд,
- капитан Никоненко. Говорят, у  нее  и  сыночек  ваш  имеется.  Или  не
правда? Врут люди?
   Димочка изменился в лице. Было одно  лицо,  стало  другое.  Никоненко
взглянул и вновь перевел взгляд на стол.
   - Сыночек? - переспросил Димочка, чуть запнувшись. - Я ничего не знаю
ни про какого... она когда-то говорила... Я не особенно слушал. Да вроде
у нее ребенок, но я понятия не имею...
   Не хватало ему только влипнуть в историю с  Маней  после  всего,  что
произошло на школьном вечере! Он выполнил все инструкции, которые должны
были его обезопасить, и даже предпринял некоторые дополнительный шаги, и
вот на тебе!
   Нужно немедленно взять себя в руки.  Нужно  продемонстрировать  этому
недоумку  полное  равнодушие.   Его,   Дмитрия   Лазаренко,   не   могут
интересовать Маня Суркова и ее ребенок, и этот недалекий капитан даже  в
голову себе не должен брать, что Димочка  каким-то  образом  попадает  в
круг его интересов.
   - Вот что, Игорь Владимирович, - сказал он, старательно  прикидываясь
солидным и равнодушным, - я свою личную жизнь ни с кем не обсуждаю, даже
с правоохранительными органами. Но если вас  так  интересует  Маня,  вам
могу сказать, что я ее очень  быстро  бросил.  Она  тогда  действительно
что-то говорила про свою беременность, но меня это не интересовало. Я не
собирался на ней жениться, и вообще она мне  совсем  не  пара  -  серая,
плохо  образованная  девочка  с  рабочей  окраины.  Ну,  грешен,   люблю
девчонок! - Он обаятельно улыбнулся. - А вы разве не любите?
   Капитан Никоненко "девчонок" не любил.
   Он вообще никого не любил. Однажды на заре туманной юности он женился
на однокурснице. Рай в шалаше не состоялся.  Тонкие  чувства  и  высокие
отношения без подпитки  "презренным  металлом"  в  одночасье  умерли,  и
капитан пришел к выводу, что только дураки могут  надеяться  на  что-то,
отличное от одноразового секса.
   Была еще, правда, Саша  Волошина,  сотрудница  строительного  магната
Павлика Степанова.  Встречаясь  с  ней,  капитан  вздыхал,  печалился  и
примерно неделю после встречи не находил себе места. Саша была  влюблена
в Павликова зама и на капитана не обращала никакого  внимания,  так  что
это никак нельзя было подогнать под определение романтических отношений.
   Так как  капитан  помалкивал,  Димочка,  не  умеющий  держать  паузу,
предпринял новую попытку:
   - Вы же не думаете, что мне могло прийти в голову выстрелить  в  Маню
потому, что когда-то я с ней переспал?!
   - Ваш отец богатый человек? - спросил Никоненко неожиданно.
   - Что?
   - Ваш отец богатый человек?
   Димочка пожал плечами:
   - Смотря что принять за точку отсчета.
   Никоненко неприятно улыбнулся.
   - Примите за точку отсчета среднего москвича, получающего в месяц три
тысячи рублей, обремененного семьей, коммунальными платежами, ценами  на
бензин и на электричку.
   Лазаренко  опять  пожал  плечами,   на   этот   раз   снисходительно.
Удивительно, как легко он забывал, вернее, даже не забывал, а  отстранял
от себя неприятное - раз, и как будто ничего такого и не было.
   - Ну, если три тысячи рублей, то богатый, конечно. Он всегда  занимал
большие должности, получал хорошие  заказы,  зарабатывал  прилично.  Ну,
квартира эта, дача. А что?
   - Ничего. Он знает, что у вас есть ребенок?
   - Ребенок? Какой ребенок?
   - Ваш ребенок, - пояснил Никоненко.  Димочка  ему  надоел.  -  Кстати
сказать, очень мальчик на вас похож. Ну просто как две капли воды,  даже
удивительно. Его зовут Федор. Ваш отец знает о нем?
   - Нет, наверное. Я и сам о нем ничего не знаю. А при  чем  здесь  мой
отец?
   - Ваша подруга не собиралась  предпринять  никаких  попыток  к  тому,
чтобы вы признали вашего сына?  Стали,  например,  алименты  платить?  К
вашему отцу не обращалась? Ну, чтобы он написал завещание в пользу внука
или давал ей деньги?
   Почему-то Лазаренко соображал медленно. Медленнее, чем должен был, по
крайней мере на взгляд капитана Никоненко.
   - С чего это вдруг мой отец должен составлять  завещание,  да  еще  в
пользу какого-то там ребенка?
   - С того, что этот ребенок - его внук. Ваш  сын,  следовательно,  его
внук. Суркова с ним не встречалась?
   Димочка наконец-то вышел из себя.
   - Да с чего вы взяли, что она с ним может встречаться?!  Мой  отец  -
знаменитость, авторитет, большой человек, а Маня - никто! При чем  здесь
мой отец?! Или вы теперь думаете, что это отец в нее выстрелил?
   - Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, - попросил Никоненко безразлично.
- Ваш отец когда-нибудь встречался с потерпевшей Сурковой?
   - Нет. Послушайте, господин капитан...
   - Она когда-нибудь обращалась к вам за деньгами для ребенка?
   - Нет. Я вообще не понимаю...
   - Она не пыталась давить на вас, чтобы вы женились на ней или хотя бы
признали ее сына?
   - Мне нет никакого дела до ее сына! Она ко мне не обращалась, и  я  с
ней не встречался уже лет десять или  даже  больше!  Мы  и  переспали-то
всего несколько раз!
   - А ее подруга?
   - Какая еще подруга?! Я не знаю никаких ее подруг и знать не желаю!
   - Зачем вы пришли на школьный вечер?
   Тут Димочка  сбился.  Он  был  очень  уверен  в  себе  и  справедливо
негодовал - до этого вопроса.
   - Как зачем? - пробормотал он, словно бы с трудом приходя в  себя  от
удара лбом в какое-то  препятствие.  -  Пригласили,  я  и  пришел.  Всех
приглашали, не меня одного...
   - Но до этого вы посетили только одну встречу - десять лет назад, - и
с тех пор в школу не ходили. Что вас заставило пойти именно на этот раз?
   Ему прислали инструкцию о том, что  он  должен  пойти  и  что  именно
должен там делать, но не мог же Лазаренко объявить об этом капитану!
   - Что заставило, что заставило... Мне просто захотелось, вот и все.
   Это было такое откровенное, детское,  убогое  вранье,  что  "Анискин"
ласково улыбнулся Димочке Лазаренко.
   - Что же это вы так, Дмитрий Степанович! Столько лет  не  хотелось  и
вдруг захотелось! Ностальгия? Тоска по молодости? Годы идут?
   - Годы идут, - согласился тот неуверенно.
   Почему он не был готов к тому, что капитан спросит  о  Мане?!  Почему
так постыдно растерялся? Он не совершал никаких преступлений...  вернее,
он не совершал ничего такого, в чем капитан мог бы его уличить. То  было
просто ошибкой, которую он исправит, но капитан ничего не  мог  знать  о
ней. Почему он к нему привязался?! Что он знает?! Или не знает ничего  и
просто  "берет  на  мушку",  пытается  "расколоть",  так,  кажется,  это
называется в пошлых детективных киношках?
   Никоненко знал, что Димочка ругает себя  за  неуверенный  тон  и  что
сейчас он попробует сыграть по-другому.
   Ну что ж. Посмотрим новую игру. Первый тайм мы уже отыграли. Счет  не
открыт.
   - Вы слишком много на себя берете, господин...
   - Никоненко.
   - Да. У вас есть какие-то подозрения в мой адрес?
   - Суркова вполне могла вас шантажировать. Ребенком. Или приставать  с
клятвами в вечной любви.  Вам  это  надоело,  и  вы  попытались  от  нее
избавиться. Как вам сюжетец?
   Димочка вспылил вполне натурально - то ли и вправду разозлился, то ли
вошел в роль.
   Пока он возмущенно грозил капитану разными страшными именами, начиная
от московского мэра и кончая все тем же многократно помянутым  министром
внутренних дел, капитан думал.
   Зачем он пошел на вечер?  И  что  это  за  записка,  которой  он  так
перепугался? Может, "Д. Л." - это никакая не Дина Лескова, в  девичестве
Больц,  а  именно  Димочка  Лазаренко?  Может,  именно   его   собирался
остановить автор записки? И именно ему написал,  что  "зло  должно  быть
наказано"?
   Никоненко пока еще не понял, тянет Димочка на  "зло"  или  только  на
мелкие пакости вроде соблазнения глупых девчонок.
   - Покажите мне пиджак, в котором вы были в тот вечер. Можете?
   Лазаренко стал вопить что-то о санкции на обыск, но  капитан  молчал,
смотрел серьезно, и Димочка струхнул.
   Черт с ним, пусть смотрит! Какое это имеет значение!
   Никоненко  быстро  и  безразлично  осмотрел  пиджак  и  попросил  еще
показать пальто. Почему-то он был  уверен,  что  большинство  Димочкиных
вещей содержится именно в этой квартире, а не  в  его  собственной.  Тот
показал пальто.
   Домработница Люся наблюдала за демонстрацией  одежды  с  возрастающим
беспокойством. Гость моментально перестал быть  гостем  и  стал  врагом,
который угрожает драгоценному спокойствию сына хозяина.
   - Ну что? - спросил Лазаренко мстительно, когда капитан закрыл  шкаф.
- Ничего предосудительного не обнаружили? Пальто как пальто?
   Капитан промолчал, обуваясь под осуждающим взглядом домработницы.
   Димочкино пальто мало его интересовало, и вовсе не его он осматривал,
но Димочке об этом знать не полагалось.
 
*** 
 
   Этого Потапов не ожидал.
   - Как напали? - тупо переспросил он. - В больнице напали?!
   В трубке тревожно молчали, и министр, привыкший, чтобы на его вопросы
отвечали быстро и толково, слегка повысил голос:
   - Что это за ерунда? Кто на нее мог напасть? И вообще, откуда это вам
известно?
   - Мне рассказал врач, - голос был холодный. Потапов  увидел  ее,  как
будто она стояла посреди его кабинета, а не была только голосом в трубке
- длинную, стройную, очень стильную и  во  всех  отношениях  опасную.  -
Дмитрий Юрьевич, я позвонила вам  потому,  что,  с  моей  точки  зрения,
положение очень серьезное. Охраны  там  никакой  нет.  Никто  не  знает,
может, сегодня ночью все опять повторится. Я бы, конечно, сама  осталась
в больнице, но у меня Федор и...
   В дверь заглянул помощник. Потапов  отрицательно  качнул  головой,  и
помощник моментально скрылся.
   - Я вас слушаю.
   - Я должна улететь дня на три, Дмитрий Юрьевич, - продолжала Алина. -
Это ужасно, но не полететь я не могу. Я много лет добивалась, чтобы  мое
агентство приняли в Американскую  маркетинговую  ассоциацию.  Сегодня  я
получила приглашение от их президента. Он  готов  встретиться  со  мной,
чтобы обсудить условия вступления. Я не могу не лететь, Дмитрий Юрьевич!
   - Я понял. - Ему совершенно не нужны были чужие проблемы. -  Чего  вы
хотите от меня?
   Она вздохнула, он услышал в трубке.
   - Если можно, на время моего отсутствия пусть у нее в палате  побудет
ваша охрана. Это ведь, наверное, не слишком сложно? Ну  хоть  по  ночам.
Врач мне сказал, что она опять плоха.  Кроме  того,  теперь  она  еще  и
боится. Знаете, вторая попытка подряд - это очень страшно. И  за  Федора
она волнуется. Ей кажется, что он тоже... в опасности.
   - Кто мог на нее  напасть?  -  снова  спросил  Потапов  с  досадой  и
пожалел, что спросил. Ему некогда было вдаваться ни в какие подробности.
Кроме того, проявив заинтересованность, он должен был продолжать  в  том
же духе, а ему этого совсем не хотелось.
   И еще он чувствовал, что виноват пер