то там?
   - Его невозможно открыть, ключи были только у  Арни...  он  никому...
даже мне... а я...
   - Да, да,  -  сказал  Никоненко  нетерпеливо,  -  я  уже  слышал.  Вы
посвятили ему жизнь и выгнали шлюху, на которой он женился. Что  было  в
сейфе?
   -  Драгоценности,  -  свистящим  шепотом  выдохнула  Инесса  и  стала
заваливаться в кресле на бок. -  Он  любил  драгоценности...  Покупал...
Антикварные магазины... Фаберже... В сейфе... Он никому... Даже мне...
   - После его смерти в сейф кто-нибудь заглядывал?
   - Нет! Никто не знал, что там сейф! Это Арни придумал. Никто  не  мог
догадаться!
   - Ну, я же догадался, - сказал Никоненко. - Вы заглядывали в сейф?
   - У меня даже нет ключей! -  очевидно,  собравшись  с  силами,  снова
завизжала она так, что у капитана зазвенело внутри головы. - Арни никому
не давал ключи! Чтобы взломать этот сейф, пришлось бы выбить всю  стену,
бетон, железо, железобетон! - Все-таки она еще плохо  соображала.  -  Он
говорил, что ни один банк не обеспечит ему такой безопасности!
   - Тем не  менее  драгоценностей  нет,  и  ваш  Арни  умер,  -  сказал
Никоненко  насмешливо.  -  Вот  вам  и   железобетон.   У   кого   опись
драгоценностей?
   - У нотариуса. Сейф нельзя открыть. Он все завещал этой стерве  и  ее
ублюдку, а я бы ни за что не отдала! Ни за что! Я опротестую  завещание,
и ей придется все вернуть! Все, все вернуть мне! Это она украла, она,  я
знаю!
   Гребенка выскочила и покатилась по полу, седые космы повисли по обеим
сторонам желтых, как сушеный абрикос, щек. Она запустила руки в волосы и
с силой дернула себя, как будто намеревалась выдрать клок побольше.
   - Жена вашего брата приходила к вам после того, как он умер?
   - Что?! - взвизгнула Инесса. - Да она не смеет даже мимо  этого  дома
ходить, потому что я ей сразу в рожу вцеплюсь!  И  она  это  знает!  Она
сука, ничтожество, дрянь! Он все оставил ей!.. Это она, она украла!
   - Как она могла что-то украсть,  если  даже  в  квартиру  никогда  не
входила?
   Инесса перестала рвать на себе  волосы  и  уставилась  на  Никоненко.
Глаза у нее были совершенно безумные.
   - Это она тебя подослала!  Она?!  Признавайся!  Это  ты  украл  моего
Фаберже?!
   Никоненко вздохнул, обошел кресло, в котором надрывалась  обкраденная
сестра гения, и по темному коридору выбрался из квартиры.
   Вода на  кухне  продолжала  литься  в  раковину,  заваленную  грязной
посудой.
 
*** 
 
   Потапов приехал к Маниному дому в десятом часу.
   - До завтра, Паша, - попрощался он и выволок  из  салона  портфель  и
пакет с едой. В пакете было  мясо  и  крошечный  лоточек  с  земляникой,
которая так пахла, что у голодного Потапова всю дорогу кружилась голова.
   -  Завтра  как  обычно,  Дмитрий   Юрьевич?   -   спросил   водитель,
перегнувшись через сиденье и придерживая дверь.
   Потапов кивнул. Ему даже думать не хотелось о  том,  как  водители  и
охрана относятся к его внезапному переселению с дачи на Николиной Горе в
спально-районную хрущевку.
   Больше того, ему не хотелось думать о том, как к этому  относится  он
сам. А также родители, Зоя,  домработница  Лия  Мамедовна,  брошенная  в
одиночестве на даче, замы, которым - Потапов был в этом  уверен  -  всем
моментально   доложила    их    личная    контрразведка,    председатель
правительства,  которому  доложили  потаповские  замы,  министр  МЧС,  с
которым Потапов дружил.
   Поначалу еще можно было  списать  собственный  благородный  порыв  на
чувство вины и тонкость натуры. Предлог довольно  хлипкий,  но  все-таки
предлог. После того как выяснилось, что мишенью был вовсе не Потапов,  а
именно Маня, и этот предлог исчез.
   Следовало  бы  закончить  с  "досадным  недоразумением",  тем   более
гражданский долг был выполнен с лихвой, повстречаться с  министром  МВД,
попросить его обратить особое внимание на это  дело,  сменить  охрану  в
больнице, проворонившую  все  на  свете,  преподнести  своей  зачуханной
пострадавшей однокласснице какой-нибудь сувенирчик на память и отбыть  с
Зоей на недельку на Мальдивы - отдохнуть от трудов  праведных,  полежать
на солнышке, прийти в себя.
   Вместо этого Потапов продолжал каждый вечер таскаться к Марусе.
   Зачем  он  все  это  затеял?  Если  уж  чувство  ответственности  так
взыграло, куда проще было  нанять  охрану  и  заставить  ее  дежурить  в
больнице.
   Раздумывая так, Потапов нехотя поднялся по лестнице и вошел в  Манину
квартиру очень раздраженным.
   Медсестрица  встретила  его  в  похожей  на  гардероб,  прихожей   и,
добросовестно  тараща  глаза,  доложила,  что  "день  прошел  нормально,
больная чувствует себя хорошо". Потапов медсестрицу отпустил,  посмотрел
в пакет, на свое мясо - его еще  нужно  было  жарить,  а  есть  хотелось
невыносимо, - пришел в еще большее раздражение и заглянул в комнату, где
лежала Маня.
   - Ты как? - спросил он и потянул с шеи галстук.
   Завтра  нужно  отправить  водителя  на  дачу  за  другим  костюмом  и
галстуком. Это невозможно - третий день один и тот же галстук, и рубашку
он вчера сам стирал в розовом пластмассовом тазике, а  утром  гладил  на
шаткой  гладильной  доске.  Вспомнив   про   тазик,   Потапов   внезапно
развеселился.
   - Митя, ну зачем ты опять  приехал?  -  пробормотала  Маруся.  Увидев
Потапова, который развязывал галстук, она покраснела  так,  что  в  ушах
стало горячо. - Я уже  отлично  себя  чувствую.  Мне  ничего  не  нужно.
Правда. Езжай домой.
   - Мань, замолчи, - не повышая голоса, сказал он из соседней  комнаты,
- не нервируй меня, я и так нервный.
   - Федор звонил, - зачем-то сказала она, - господи, мне так стыдно!  Я
лежу тут, как дура, а за мной все  ухаживают!  Алинка  Федора  родителям
пристроила, ты зачем-то ездишь каждый  день.  Митька,  я  чувствую  себя
свиньей! - крикнула она в сторону двери.
   Показался Потапов в джинсах и майке с надписью "1950"  поперек  хилой
груди.
   - Я понял, - сказал он, - ты мне каждый день об этом сообщаешь. Что я
могу сделать, чтобы ты перестала чувствовать себя свиньей?
   - Перестань ездить, - сказала она быстро.
   Это уже была просто игра, и они оба об этом знали.  Марусю  эта  игра
пугала до смерти.
   - Ездить не перестану, - он почесал в затылке, смешно взлохматив свою
безупречную стрижку. - Мань, я привез тебе землянику. Мать сказала,  что
тебе хорошо поесть земляники. Правда, она португальская,  но  все  равно
пахнет офигенно. Принести?
   Маруся молчала.
   Живот болел уже не так сильно, в голове тоже просветлело.  Утром  она
сама дошла до туалета и перестала чувствовать себя  инвалидом.  Ей-богу,
лучше бы она оставалась в инвалидном состоянии, когда ей было почти  все
равно, кто рядом с ней!
   Хуже всего то, что ей льстит потаповское внимание. Льстит и  повышает
собственную значимость и заставляет мечтать о чем-то совсем  нереальном.
Маруся никогда ни о чем таком не мечтала.
   Потапов на кухне водрузил на огонь сковородку и уложил  ровные  куски
розового мяса. Нужно завтра позвонить Лии Мамедовне, чтобы она  прислала
с водителем не только костюм и галстук, но и какой-нибудь  еды.  Он  сто
лет ничего не готовил. Мясо он, конечно, в состоянии  поджарить,  но  на
большее вряд ли способен. И он совсем не уверен, что Маню можно  кормить
жареным мясом.
   Он задумчиво смотрел в сковородку и размышлял о том, что  сказал  ему
сегодня капитан Никоненко.
   Значит, у Алины Латыниной  прикончили  домработницу.  Дело  принимает
скверный оборот - так понял звонок  капитана  Дмитрий  Юрьевич  Потапов.
Кому и зачем могут понадобиться две подруги? Потапов ничего не  знал  об
Алине, но Марусина жизнь вся была у него перед глазами.
   Всесезонная обувка, чистенькое пальтецо, макароны,  кусок  колбасы  в
холодильнике, телевизор "Радуга" и два тюбика с кремом на зеркале.  Один
для рук, другой для лица. Производство фабрики "Свобода".
   И еще сын Федор.
   С этим все ясно.
   Потапов ничего не знал о ее работе, зато хорошо знал ее начальника  -
ухоженного, нервного,  высокопоставленного  телевизионного  мерзавца.  В
большинстве своем они все были одинаковыми, но  Артура  Агапова  Потапов
особенно  не  любил,  может  быть,  еще  и  потому,  что  никак  его  не
контролировал. Агапов был ставленником другой группировки, с  которой  у
Потапова был осторожный негласный паритет.
   Мы вам не мешаем, и вы нам не мешайте.
   Потапов никогда  не  лез  в  дела  телеканала  ТВ-7,  тем  более  что
телеканал был частный и не слишком раскрученный, погоды на отечественном
медиа-небосклоне он не делал. Одно время Потапов пытался прибрать его  к
рукам, но ему  посоветовали  не  делать  этого,  подождать  до  выборов.
Министр всегда хорошо знал, к чьим советам нужно прислушаться, и оставил
ТВ-7 в покое.
   Может, все дело именно в этом, в ее работе?
   Кому  может  всерьез  мешать  секретарша?  Только  в  романах  модных
писательниц, которых в  последнее  время  развелось  великое  множество,
бандиты гоняются за ловкими и осведомленными секретаршами,  а  те  водят
джипы и бьют прицельным огнем  из  снайперских  винтовок  -  и  все  без
промаха. Потаповская мать эти романы обожала. Однако для реальной  жизни
- Дмитрий вздохнул - такие заходы не годились.
   И непонятно, какое отношение может иметь к Маниной работе ее  подруга
Алина, а домработницу убили именно у нее.
   Или все дело в Алине, а Маня просто попалась под руку?
   Об Алине Потапов совсем ничего не знал.
   - У тебя так вкусно пахнет. - Голос прозвучал очень близко, и Потапов
оглянулся с изумлением, чуть не снеся с плиты увесистую сковородку.
   Маня стояла в проеме, обеими руками держась за дверную  ручку.  Халат
висел на ней нелепыми складками. Лицо было зеленоватое и напряженное  от
усилий.
   И как она ухитрилась спастись, тогда, в больнице?
   Жалко будет, если ее убьют,  вдруг  подумал  Потапов.  Никак  нельзя,
чтобы ее убили.
   - Мань, ты почему ходишь? - спросил он растерянно. - Разве  тебе  уже
можно ходить?
   Перехватывая руками, она добралась  до  табуретки,  села  и  перевела
дыхание.
   - Наоборот, мне даже  нужно  ходить.  Я  же  не  паралитик!  Я  утром
вставала. Мне сначала Света помогала, а потом я  сама.  -  Светой  звали
сестру. - Так что ты вполне мог не приезжать. Я теперь самостоятельная.
   Потапов опять пришел в раздражение.
   - Мань, ты бы для разнообразия сказала  мне  что-то  вроде  "спасибо,
Митя", а ты долдонишь одно  и  то  же  -  не  надо  приезжать,  не  надо
приезжать! Ты же не попка-дурак.
   - Спасибо, Митя, - сказала Маруся и улыбнулась,  -  только  тебе  все
равно не надо приезжать.
   - Вот  твоя  земляника,  -  буркнул  Потапов  и  поставил  перед  ней
пластмассовый лоток. - Ты не знаешь, ее моют?
   - Ты с ума сошел, Потапов, - заявила Маруся, - конечно, нет.
   Она подняла лоток к носу и осторожно понюхала.
   - Господи, она на самом деле пахнет земляникой! Митька, ты ее нюхал?
   - Всю дорогу, - он потыкал вилкой в  мясо.  -  Думал,  что  с  голоду
помру.
   Она взяла ягоду, положила себе  в  рот  и  от  удовольствия  прикрыла
синеватые веки.
   - Мить, как ты думаешь, если ее положить в холодильник,  она  доживет
до Федора?
   - Нет, - сказал Потапов, - не мечтай даже. Ешь. Федору я еще куплю.
   Это  было  странное  заявление,  которому  можно  было  придать   или
невероятно огромное значение, или - никакого. Маруся никогда  не  знала,
чему стоит придавать значение, и по лицам читать тоже  не  умела.  Кроме
того, она все время забывала, что этот  человек  в  джинсах  и  майке  с
надписью "1950" не просто бывший одноклассник, невесть как  затесавшийся
в ее жизнь, а Дмитрий Юрьевич Потапов - "сам Потапов", министр по  делам
печати и информации, член правительства,  публичная  фигура  и  еще  бог
знает кто.
   Как принято  обращаться  с  министрами,  Маруся  не  знала  вовсе.  И
красавица Зоя маячила на  горизонте,  редакторша  моднейшего  глянцевого
журнала, окончившая то ли Гарвард, то ли Сорбонну, неизменная  участница
всех модных  тусовок  в  Сочи  и  Каннах.  Марусе  она  всегда  казалась
упакованной в блестящий полиэтилен, как и ее  журнал,  продававшийся  на
развалах то ли за восемьдесят, то ли за сто рублей.
   Нет, не могла  Маруся  "придавать  значение"  случайно  произнесенным
потаповским фразам.
   Осторожно, по одной, она ела  землянику,  а  Потапов,  пристроившийся
напротив, поглощал свое  мясо,  и  все  это,  вместе  с  тишиной  пустой
квартиры, в которой никогда не было тихо, с тех пор как  родился  Федор,
было настолько нереально и даже угрожающе, что  Маруся  решила  -  нужно
что-нибудь говорить. Но что?
   - Скорее бы Алина вернулась, - не придумав  ничего  лучшего,  сказала
она. - Так некстати улетела!
   Она уже прилетела, но Потапов не стал говорить этого Марусе.
   - Мань, если это все о том,  чтобы  я  не  приезжал,  то  хватит.  Мы
договорились, что ты отныне говоришь "спасибо, Митя", а не  "пошел  вон,
болван".
   - Я никогда не говорила тебе "пошел вон"! -  перепугалась  Маруся.  -
Просто мне очень...
   - Знаю, знаю, - перебил ее Потапов, поднялся и стал мыть  под  краном
свою тарелку, - тебе очень неловко, ты меня стесняешься, и я мешаю  тебе
тихо проститься с жизнью.
   - Вовсе я не собираюсь прощаться с жизнью, - пробормотала Маруся, - я
только не понимаю, зачем тебе все эти... хлопоты.
   Потапов и сам не понимал и старательно делал вид, что  этого  вопроса
вообще не существует.
   - Что-то наш инспектор Дрейтон не едет, -  сказал  он  недовольно,  -
собирался сегодня приехать и не едет.
   - Кто такой инспектор Дрейтон?
   - А черт его знает, - Потапов улыбнулся, сверкнули безупречные  зубы.
- Это из какой-то книжки. Я не помню. А ты?
   Маруся пристыженно покачала головой.
   Потапов читал всегда. Читал на переменах, на  нудных  классных  часах
под партой, во время дежурства на лестнице.
   Всем  хотелось  дежурить  на  лестнице.  Во-первых,  потому,  что  на
площадке можно был сидеть, а во-вторых, потому, что мыть  лестницу  было
легко и приятно. Во время дежурств  каждый  дежурный  должен  был  после
уроков мыть свой "пост".
   - Митька, помнишь, как вы с Кузей  на  лестнице  дежурили?  Кузя  все
время в окно смотрел, потому что во дворе в футбол играли, а ты какие-то
книжки читал.
   - Помню, - сказал Потапов. - А еще помню, как Мишка  Махов  на  доске
написал: "Да здравствует хард-рок!"  и  еще  вроде:  "ЭйСи  -  ДиСи",  и
директриса сказала, что это антисоветская пропаганда, и вызвала милицию.
   - А  еще  помнишь,  как  мы  щавель  собирали  и  нас  заставили  его
перебирать, а в это время автобус уехал, и мы  остались  в  чистом  поле
одни? И денег ни у кого не было. А потом за нами твой папа приехал.
   - А наша Карелия даже про нас не вспомнила,  пока  они  до  школы  не
доехали, а мы с отцом на рыбалку собрались, он меня  у  школы  встречал.
Автобус приехал, а нас нет.
   - Нас потом еще чуть из комсомола не исключили.
   - А мне характеристика была нужна, и я боялся, что мне ее испортят, -
подхватил Потапов, но Маруся перебила:
   - А про Павку Корчагина, которого Женька Первушин ставил, помнишь?..
   Звонок в дверь прервал трогательный вечер воспоминаний.
   Маруся дернулась и уронила ягоду на халат. И посмотрела на  Потапова.
Он посмотрел на нее и пожал плечами.
   - Господи, кто это может быть? - пробормотала Маруся. - Мить, кто это
может быть?
   Потапов тоже почему-то испугался и рассердился на себя за это.  И  на
Маню рассердился.
   - Я отсюда не вижу. Сейчас открою и тогда скажу.
   - Мить, может, лучше... не открывать? - прошептала она и схватила его
за руку. - А?
   - Мань, прекрати, - велел он и отцепил от себя ее пальцы.
   Он вышел в  прихожую.  Щелкнул  замок,  проскрипела  тугая  дверь,  и
Потапов спросил то ли сердито, то ли изумленно:
   - А вы откуда взялись?!
   Марусе показалось, что в ответ заговорили  сразу  несколько  человек.
Слов было не разобрать, потому что говорили они так, как давно никто  не
говорил в ее присутствии - громко  и  перебивая  друг  друга.  Маруся  в
волнении поднялась с табуретки, страшась,  что  ее  подведут  ненадежные
нынче ноги, сделала шаг, ухватилась за  дверь,  и  навстречу  ей  из  ее
собственной прихожей вывалились какие-то чужие люди - много.
   - Здрасте, - насмешливо сказала незнакомая женщина.
   - Здрасте, - выдавила Маруся. Она шарила глазами, но Потапова не было
видно. Куда они его дели?!
   - Вы кто? Где Митя?! Что вам здесь надо?
   - Маня, успокойся, -  сказал  откуда-то  Потапов,  -  это  не  группа
захвата. Это мои родители и сестра.
   Маруся дышала так, что живот моментально  свело  жуткой  болью.  Боль
упиралась прямо в горло. Говорить было невозможно, и  казалось,  что  из
горла вот-вот хлынет кровь, заполнившая живот.
   - Да ну вас к черту, - сказал Потапов и пролез  к  ней,  -  зачем  вы
приехали? Перепугали ее до смерти! И откуда вы адрес взяли?
   -  Адрес  Паша  дал,  -  проинформировала  его  сердитая  насмешливая
женщина, которая первой поздоровалась с Марусей, - тебя нет  и  нет,  мы
решили, что сами навестим, а то, пожалуй, и вовсе  не  дождемся.  А  вам
нужно лечь. Вы совершенно напрасно встали. Врач разрешил вам вставать?
   - Разрешил, - пробормотала Маруся. - Сегодня.
   - И напрасно, - безапелляционно заявила женщина, - идите и ложитесь.
   - Я... посижу лучше, -  пролепетала  Маня,  понимая,  что  до  своего
дивана не доползет, - вот тут посижу, на табуреточке...
   - Зачем вы приехали?!
   - Любопытство замучило, - подала голос женщина помладше,  удивительно
похожая на ту, насмешливую и сердитую, - папа говорил, не надо, а мы все
равно приехали.
   - Занимались бы лучше своими делами, - сквозь зубы процедил Потапов.
   У него был такой тон, что Маруся  даже  голову  в  плечи  втянула  от
страха. Но никто, кроме нее, Потапова здесь не боялся.
   - Мить, мы только на пять минут, - сказал молчавший до их пор пожилой
лысый мужик и улыбнулся Марусе доброй  улыбкой,  -  мать  вбила  себе  в
голову, что тебе тут помощь нужна.
   - Мне не нужна никакая помощь, - тем же тоном, отчетливо  выговаривая
слова, проинформировал их Потапов, - всем спасибо, все свободны.
   - Сильно болит? - поинтересовалась у Маруси сердитая женщина.
   - Когда как. Вообще-то не очень сильно, -  боль  убралась  обратно  в
живот и свернулась там в  холодное  кольцо  -  до  поры  до  времени.  -
Спасибо.
   - Пожалуйста, - ответила женщина все так же насмешливо. -  Митя  дает
вам клюкву?
   - Мам, мы даем ей все, что положено! В конце концов, ты детский врач,
а не специалист по ранениям! И хватит! Езжайте  домой.  Вам  еще  Таньку
завозить, а уже одиннадцать.
   - Я, между прочим, вас помню, - сообщила потаповская мать, не обращая
на сына никакого внимания. - И маму вашу помню. Она вам не помогает?
   - Нет, - сказала Маруся, прислушиваясь к шевелению боли в  животе,  -
не помогает.
   - Очень жаль, - заключила та. - Меня зовут Нина  Георгиевна.  Отца  -
Юрий Петрович. А это наша дочь Таня. Давайте, я отведу  вас  в  постель.
Зря вы из больницы  ушли.  Это  совершенно  не  правильно.  Я,  конечно,
понимаю, что в больнице лежать никакой радости нет, но все же нужно было
взять себя в руки и остаться.
   - Это я ее забрал, - сказал Потапов раздраженно, - мама,  это  совсем
не твое дело!
   - Ну конечно. Это ваш диван? - спросила Нина Георгиевна,  заглянув  в
комнату.
   Маруся кивнула. От растерянности, неловкости и боли в животе говорить
ей было трудно.
   - Ужас какой-то. Разве больной может на этом лежать?
   - Мам, в больнице кровати еще хуже.
   - Может, они и  хуже,  но  они  по  крайней  мере  приспособлены  для
больных. Пойдемте, Маша.
   - Спасибо, я сама... потом.
   - Не потом, а сейчас.
   - Нина, отстань от нее! Что ты на девочку насела, в самом деле!
   - Пап, она не насела, она просто хочет помочь!
   - Ей не нужна никакая помощь! Танька, забирай родителей домой!  Мань,
не обращай на них внимания.
   - Я не обращ