ед Маней. Как  бы  там  ни  было,
стреляли-то в него, а в реанимации теперь лежит она.
   Вот черт.
   - Дмитрий Юрьевич, - осторожно позвали из трубки.
   - Да, да, - отозвался он неприязненно, - я думаю. Когда вы улетаете?
   - Ночным рейсом. Сегодня. Вернусь через  четыре  дня.  Конечно,  если
сделать ничего не удастся, я останусь.
   Ничего она не останется, Потапов это  отлично  понимал.  Если  бы  он
должен был лететь в Штаты по  каким-то  карьерным  соображениям,  он  бы
полетел, даже если бы в ближайшее время планировался всемирный потоп.
   - А мальчика вы куда денете?
   - С ним останутся мои родители. Мама. Она его хорошо знает и любит. Я
его вечером к ней отвезу.
   Черт, черт, черт!
   Она приняла решение за него, эта баба. Это редко кому  удавалось.  Ей
удалось, и ему она не  оставила  никакого  пространства  для  маневра  -
только согласиться с ее решением.
   - Ладно, - покорившись, сказал Потапов и захлопнул лежавшую перед ним
на столе раскрытую папку с документами. - Летите  в  свой  Нью-Йорк  или
куда вы там летите...
   - В Нью-Йорк.
   - Ну конечно. Я через полчаса приеду в больницу, и мы все решим.
   Ему совсем не хотелось привлекать к этому делу охрану, и  он  был  не
слишком уверен, что это вообще возможно. Пришлось бы  сочинять  какие-то
сложные объяснения начальникам из ФСБ, в одном из подразделений  которой
числилась его охрана, а он понятия  не  имел,  какими  должны  быть  эти
объяснения.
   Нет, охрана не годится.
   Кроме того, в то, что ее пытались убить, он  почти  не  поверил,  но,
когда приехал в институт Склифосовского,  врач  подтвердил  -  пытались.
Милиция была, и тоже сначала не верила, а потом  капитанишка  капельницу
увидел, вытаращил глаза и побежал к Сурковой подробности  выяснять.  Так
что все всерьез.
   Врачу было интересно и лестно, что с ним разговаривает "сам Потапов".
Он старался ему угодить, рассказать как можно  больше  и  занимательнее,
чтобы министр в нем не разочаровался.
   - Как она все это пережила?
   - Да как! Плохо. Обезболивающее уколоть не дает. Все время смотрит на
дверь. Под вечер совсем неважно стало - нервничает,  плачет,  а  что  мы
можем? Ничего. Успокаиваем только, говорим, что все обойдется.
   - Понятно, - Потапов посмотрел на часы. - Можно мне к ней зайти?
   Она действительно смотрела на дверь и, как только он вошел, сразу  же
сказала:
   - Митя.
   - Мань, - спросил Потапов, - ты как?
   - Хорошо, - ответила она и улыбнулась. - Спасибо, что пришел.
   Он уже принял решение, и почему-то после того, как он его принял, ему
стало легко. Его не смущал ее вид, он перестал думать  о  том,  как  сам
выглядит со стороны, и о том, что именно он должен говорить, прежде  чем
станет прилично убраться восвояси.
   - Ты молодец, Маня. Мне уже все рассказали. Я и не знал, что ты такая
боевая.
   - Я не боевая. Я боюсь. Я боюсь, что меня  убьют  и  Федор  останется
сиротой.
   Врач очень ему мешал. Оказывается,  он  все-таки  думал  о  том,  как
выглядит со стороны.
   - Вот что, Маня, - сказал Потапов, покосившись на врача, - я  забираю
тебя домой. Прямо сейчас. Наверное, ты права,  и  здесь  тебе  лучше  не
оставаться.
   - Как домой? - спросил врач изумленно.
   - Домой? - спросила и Маня  и  даже  приподнялась  на  острых  желтых
локтях со сморщенной кожей. Он давно уже рассмотрел,  какие  страшные  у
нее локти.
   - Домой, - повторил Потапов. Высказанная вслух, эта идея  и  ему  уже
казалась безумной, но отступить он не мог, -  я  отвезу  тебя  домой.  К
тебе. С тобой побудет твоя подруга. - Не подруга с  ней  побудет,  а  он
сам, подруга пока побудет в Нью-Йорке, но это  он  скажет  ей  потом.  -
Завтра придет сестра. Послушайте, у вас тут есть сестра, которая  сможет
завтра прийти?
   - Куда прийти? - не понял врач. Он смотрел на Потапова с сочувствием,
как будто неожиданно оказалось, что тот только прикидывался  "великим  и
могучим", а на самом деле он... странный какой-то.
   - Куда я скажу, - терпеливо объяснил Потапов, - ну что вы на меня так
смотрите? Только что вы мне рассказывали, что она нервничает и  не  дает
уколоть снотворное! Я забираю ее домой. Я совершенно уверен, что дома ей
лежать только  лучше.  Завтра  вы  приедете,  посмотрите  ее,  назначите
что-нибудь,  пришлете  сестру.  Моя  мать  первоклассный  врач,  никаких
нововведений не признает, за коллег  горой  стоит,  и  даже  она  всегда
говорит, что болеть лучше дома.
   - Она не болеет! - возразил врач. Просто так возразил, "из интересу".
Никакие возражения значения не имели, это  было  ясно.  -  А  вдруг  швы
разойдутся?
   - Не разойдутся. Почему они разойдутся, если она будет так же лежать,
только на своей собственной кровати?
   - Митя, - вдруг сказал больная Суркова, - ты  что,  вправду  отвезешь
меня домой?
   - Да. Сейчас я позвоню вашему главному или кому  там  нужно  звонить?
Директору института? Министру здравоохранения?
   - Главного хватит, - пробормотал врач, - и в милицию, наверное,  надо
звонить, а то они завтра придут, с нас спросят, а мы понятия  не  имеем,
куда больная Суркова подевалась.
   - Я все улажу. Соберите ее, пожалуйста. И скажите, что нужно делать -
уколы, таблетки?
   - На сегодня уже все сделали. А завтра...
   - Завтра пришлете врача и  сестру.  Я  договорюсь  с  вашим  главным.
Оставите мне номер телефона, по которому звонить, если ей  вдруг  станет
плохо.
   - Как хотите, -  сказал  врач,  пристально  изучая  Потапова,  -  вам
виднее.
   - Да, - согласился он, - мне виднее.
   Он поговорил с главврачом  и  позвонил  помощнику,  чтобы  тот  нашел
капитана Никоненко с Петровки. В пиджаке было жарко - в больнице  топили
от души. Потапов повесил пиджак на спинку  стула,  сел  на  продавленное
сиденьице и потер лицо.
   - Мы здесь надолго, Дмитрий Юрьевич? - спросил охранник. Голос у него
был столь нарочито безучастный, что Потапов моментально представил  себе
объем и  содержание  слухов,  которыми  завтра  будут  полны  курилки  и
кабинеты в его министерстве.
   - Нет. Сейчас уедем.
   Черт побери, как это вышло, что он влез во все это дело?!
   У самого уха  в  нагрудном  пиджачном  кармане  зазвонил  телефон,  и
Потапов сильно вздрогнул.
   - Мить, ты где? - спросила Зоя из трубки. - Звоню на работу, говорят,
что ты уехал. Или ты прячешься?
   - Я не прячусь. Я в Склифе. - Потапов был трус,  поэтому  на  вопросы
вроде этого всегда отвечал по возможности честно, чтобы потом не угодить
в ловушку.
   - Опять в Склифе? - Зоя была  недовольна.  Потаповская  честность  ее
нисколько не вдохновила. - Сколько это будет  продолжаться,  а?  До  тех
пор, пока эта твоя одноклассница на пенсию не пойдет? Нашел себе занятие
- в Склиф таскаться!
   Потапов молчал. Оправдываться ему было не в чем, кроме того, Зоя была
слишком умна, чтобы долго продолжать  в  том  же  духе.  Она  и  вправду
закруглилась очень быстро.
   - Митюнь, поедем вечером в гости? Ильины приглашают. Поедем?
   - Что-то больно скоропостижно, - пробормотал Потапов, прислушиваясь к
шуму за белой дверью. Волоком они, что ли, Маню волокут? - Я не готов.
   - Мить, ну к чему ты не готов? Они раньше не  могли  пригласить,  они
только  вчера  с  гастролей  вернулись.   -   Ильины   были   знаменитой
киношно-театральной парой, в  этом  сезоне  очень  модной.  Он  играл  в
боевиках и сериалах, она в сложных концептуальных спектаклях и время  от
времени в каких-то судьбоносных фильмах, которые, ясное дело,  никто  не
смотрел, зато про них много писали. - Поедем, мы сто лет нигде не были!
   Позавчера они ужинали с принцем  и  принцессой  Нидерландов,  которые
сопровождали королеву и  крон-принца  во  время  официального  визита  в
Россию. И принц, и принцесса  были  очень  милы,  показывали  фотографии
своего малютки и приглашали Потапова на следующий год в Монако, смотреть
с их яхты очередной этап "Формулы-1". Дмитрию они  страшно  понравились,
может быть, еще и потому, что ему все время казалось, что они только что
свалились с Луны. Оба были загорелые, белозубые,  улыбчивые,  глянцевые,
благополучные не просто до мозга костей, а до кончиков волос  и  шнурков
на ботинках. Они гордились своим малюткой, своей страной, своей  семьей,
своей лошадью Клотильдой, голландскими тюльпанами, картинными галереями,
каналами, гаагской городской ратушей и всем на свете.
   - Я не могу сегодня, Зоя, - сказал он. - Иди одна или перенеси их  на
следующую неделю.
   - Скучно с тобой, Потапов, - печально констатировала она  и  повесила
трубку.
   Маню привезли на больничной каталке. Она была до  подбородка  закрыта
тощим одеяльцем, молчала и только испуганно таращила шоколадные глазищи.
   - Может, лучше ее на "Скорой" отправить? - спросил врач. - Как вы  ее
в машину положите?
   Потапов понятия не имел, как именно он засунет Маню в машину,  но  от
"Скорой" отказался.
   Все вокруг  любопытствовали.  Любопытствовали  от  души,  искренне  и
неистово.
   Лучше бы он поехал к Ильиным.  По  крайней  мере  никого  из  них  не
пришлось бы везти до его машины на больничной каталке.
   Все обошлось. Втроем с врачом и охранником они кое-как усадили Маню в
"Мерседес", и первое действие закончилось.
   Второе началось в ее квартире, когда, сгрузив Маню на диван,  Потапов
отправил охранника в магазин за едой и  получил  таким  образом  в  свое
распоряжение час.
   - Мань, - начал он, подтаскивая к ее дивану стул, -  я  тебя  забрал,
потому что твоя Алина сегодня ночным рейсом должна лететь в  Нью-Йорк  и
быть с тобой в больнице некому. Она мне рассказала, что  ночью  на  тебя
кто-то напал и что милиция по этому поводу очень взволновалась.
   - А Федор где? - тут же спросила она.
   - Федор у Алининых родителей. Она мне сказала, что они  его  знают  и
любят.
   - Господи, зачем она его родителям-то навязала! - воскликнула  Маруся
и попыталась сесть, чтобы немедленно бежать  за  Федором.  -  У  Людмилы
Николавны сердце, а Аркадий Петрович все время на работе! Его же в школу
надо возить, и обедом кормить, и уроки проверять...
   - Мань, - перебил Потапов, - успокойся. Ты все равно сейчас  сама  не
можешь ни в школу водить, ни уроки проверять.  Алина  через  четыре  дня
прилетит, и Федор твой вернется. Пока ее нет, с тобой буду я.
   - Как - ты? - поразилась Маруся. - Что значит - ты будешь?
   Потапов вздохнул.
   - Я буду приезжать по  вечерам  и  ночевать  с  тобой,  чтобы  ты  не
нервничала. - Он старательно подчеркивал,  что  все  дело  только  в  ее
нервах, а вовсе не в возможности  повторения  всего  инцидента.  -  Днем
здесь будет сестра или врач, или оба вместе.
   - Мить, что это ты придумал? -  Всплеск  эмоций  отнял  у  нее  силы,
пришлось прилечь и даже глаза закрыть, хотя ей  казалось,  что  выглядит
это как в кино, и было неприятно. - Я не могу... Ты не сможешь  здесь...
У тебя, наверное...
   - Мань, ночевать с  тобой  в  больнице  мне  действительно  не  очень
удобно. Здесь удобнее. По  крайней  мере,  об  этом  не  будет  оповещен
персонал института Склифосовского и Министерство здравоохранения.  -  Он
улыбнулся. - Я публичная фигура, и мне приходится с этим считаться.
   Это прозвучало как на собрании, и Потапов поморщился.
   - Митя, это невозможно. Я как-нибудь одна. Правда.  Спасибо,  что  ты
меня привез, мне сразу полегчало, просто оттого, что я теперь дома. Я не
хочу, чтобы у тебя из-за меня были такие сложности.
   - Это у тебя из-за меня сложности. Ты теперь должна просто  лежать  и
не думать ни о каких ужасах. С Федором все в порядке. Здесь с тобой  все
время будут люди. И все, вопрос решен.
   - Это невозможно, невозможно. Как ты здесь  будешь  ночевать?  У  нас
только один диван и кровать Федора. Она тебе не подойдет. Она маленькая.
   - В крайнем случае, я буду спать на полу.
   - Я тебя боюсь, - сказала она тихо, - я тебя очень боюсь и стесняюсь.
Как же ты не понимаешь? У меня в животе дырка. От меня, наверное, воняет
ужасно. Я не могу есть  и  стоять  тоже  могу  не  очень  хорошо.  А  ты
говоришь, что будешь спать на полу в моей квартире!
   - Маня, спать на полу на лестничной клетке я  не  стану  точно,  даже
если ты умрешь от смущения.
   Она посмотрела на него и натянула на голову одеяло.
   Спряталась.
   Потапов улыбнулся.
   Он и сам не понимал, зачем так уж навязывает свои услуги. Ну не хочет
она, чтобы он изображал из себя сестру  милосердия,  и  не  надо.  Самое
время  отбыть  на  дачу  и  почитать  в  тишине  и  покое   какие-нибудь
необходимые  для  завтрашней  работы  бумаги.  Или   позвонить   Зое   и
поехать-таки  на  эпохальную  встречу  с  Ильиными.  Или   сделать   еще
что-нибудь,  устойчиво-привычное,  приятное,  далекое  от  огнестрельных
ранений, больничного запаха и неустроенного бедного быта.
   У Мани был именно такой. Две  комнатки  -  любопытный  Потапов  сразу
сунул нос и во вторую - были чистенькие, маленькие и невыносимо  бедные.
Мебели было мало. Никаких безделушек. Игрушек и  то  почти  не  было,  а
имеющиеся были совсем  старыми,  старательно  вычищенными  и  как  будто
подштопанными. Была шикарная  железная  дорога  с  мостом  и  маленькими
домиками и еще большая собака - очевидно, подарки Алины.
   Обувь под вешалкой - по паре на сезон. Зимние ботинки, практичные  до
нелепости всесезонные туфли, поношенные босоножки и кроссовки. Следующий
ряд принадлежал Федору  и  был  так  же  беспредельно  уныл  -  ботинки,
кроссовки, сандалии. Ничего лишнего,  яркого  и  бессмысленного.  Только
необходимое.
   Конечно,  сказал  себе  Потапов,  попробуй  проживи  с   подрастающим
мальчишкой на зарплату... кто там она... секретарша?  Специалист  первой
категории, как это называлось в отделе кадров их министерства?
   На кухне, где Потапов ставил чайник, все было  так  же  -  чистенько,
аккуратно, и от этого опрятного нищенства становилось не по себе.
   - Мань, у тебя есть  клюква?  -  спросил  Потапов,  чтобы  что-нибудь
спросить. От матери он знал, что пить больным лучше всего  шиповник  или
клюкву. Может, позвонить матери, чтобы она приехала и посидела с  Маней?
Она врач и Маню хорошо помнит. Удивительное дело, но мать  помнила  всех
его одноклассников.
   - Митя, не надо  никакой  клюквы,  -  страдающим  голосом  отозвалась
Маруся, - ты бы лучше домой поехал.
   - Нашел, - сообщил Потапов и вытащил из морозильника пакет с клюквой.
Замерзшая и твердая, как каменные шарики, клюква перекатывалась в пакете
и приятно позвякивала.
   Не станет он звонить матери. Справится сам.
   Чего ради, хотелось бы знать?
   Митя Потапов был трус и отвечать самому  себе  на  такие  вопросы  не
умел.
   Будем считать, что он просто чувствует вину перед ней.
   - Митя, - позвала Маруся, - брось ты эту дурацкую  клюкву  и  уезжай.
Спасибо, мне ничего не нужно.
   Он появился на пороге комнаты, вытирая руки  салфеткой,  которую  она
обычно стелила на стол вместо скатерти.
   Инопланетянин. Чужак.
   На нем была темная льняная рубаха  с  закатанными  рукавами,  неяркий
галстук и  черные  брюки  с  безупречными  стрелками.  Песочные  волосы,
которые в далекие школьные времена нелепо и плоско прилипали  к  голове,
подстрижены непостижимым образом,  так  что  казалось,  будто  их  вдвое
больше, чем на самом деле.  Лицо,  состоявшее  из  одних  только  острых
углов, не было ни выразительным, ни даже просто симпатичным, однако кожа
была загорелой и чистой, а зубы очень  белыми.  Еще  в  больнице  Маруся
обнаружила, что у него удивительная улыбка.  Он  был  высокий,  худой  и
немножко сутулый,  как  люди,  проведшие  всю  молодость  за  письменным
столом. Несмотря на сутулость, одежда сидела на нем идеально.
   Он был отутюженный, выбритый, хорошо пахнущий,  уверенный  в  себе  и
вправду похожий на министра.
   Пятнадцать  лет  назад  Митя   Потапов   производил   совсем   другое
впечатление. Пожалуй даже, он вовсе никакого впечатления не производил.
   - Мань, - позвал Потапов осторожно, - ты меня не узнаешь?
   - Почему? - Маруся отвела глаза от третьей пуговицы льняной рубахи  и
уставилась на вторую. В лицо ему она смотреть не решалась.
   - Потому что ты на меня  так  смотришь,  как  будто  не  узнаешь.  Не
переживай, все будет хорошо. Клюква сейчас закипит, я ее процежу,  и  ты
попьешь. - Он закинул на плечо салфетку, о которую вытирал руки, подошел
и пристроился на край Марусиного дивана.
   Худая жилистая рука с закатанной манжетой  оказалась  совсем  близко.
Так близко, что Маруся чувствовала чужое тепло.
   - Если тебе понадобится... куда-нибудь, скажи, я тебя отведу.
   Господи, сделай так, чтобы этот  чужой  человек  куда-нибудь  пропал.
Сейчас же. Немедленно. И чтобы вместе с ним пропало все остальное - боль
в животе, страх, запах бинтов, крови и смерти, беспомощность и  ожидание
еще большей, еще худшей беды, которая  скоро  придет,  и  остановить  ее
будет невозможно.
   - Митя, - сказала Маруся и на секунду взглянула ему в лицо, как будто
он был мусульманской красоткой, а она нарушителем законов ислама. И  еще
эта рука у нее за головой мешала ужасно! - Спасибо. Теперь  ты  поезжай.
Что ты жене скажешь?
   - Жены нет, Мань, - сообщил Потапов. Ее попытка  осведомиться  о  его
семейном положении его развеселила. Все-таки мужчины  и  женщины  -  это
совершенно разные биологические  виды.  -  Неужели  тебе  на  вечере  не
доложили? Или ты в газетке никогда про меня не читала?
   Это прозвучало самодовольно, и  Потапову  стало  неловко.  Смущается,
черт побери, как девица на выданье. Это Маня  его  гипнотизирует  своими
шоколадными замученными глазищами.
   - Читала, - улыбнулась Маруся, - сто раз читала. Только я никогда  ни
одному слову не верила. Значит, ты и вправду... холостой. А  редакторша?
Я забыла, как ее... Журнал "Блеск", и она такая потрясающая. Кира?
   - Зоя, - подсказал Потапов. - Она существует.
   - А тебе от нее не попадет?
   Потапов усмехнулся.
   - Принцесса, - сказал  он,  -  вы  так  наивны,  что  можете  сказать
совершенно страшные вещи. Это из Шварца. Не помнишь?
   Маруся покачала головой. Потапов был начитаннее всех в  классе.  Куда
ей до него!
   - От Зои мне не попадет. У нас все по-другому, Маня.  -  "У  нас"  он
произнес так, как будто хотел сказать "у нас на Олимпе" или  "у  нас  на
Марсе". - От Зои мне попасть не может. В  этой  опере  я  пою  заглавную
партию. Я выбираю. Всегда.
   - Тебе повезло, - тихо сказала Маруся, - а я один раз выбрала,  и  не
правильно. Теперь вот не знаю, смогу ли еще раз выбрать. Нет, наверное.
   - У тебя  что?  -  спросил  Потапов  насмешливо.  -  Большое  светлое
чувство?
   - Ну да, - кивнула Маруся. - Очень большое. Только я  тебе  не  стану
рассказывать, ладно, Мить?
   Можно подумать, что ему интересны ее откровения!
   - Может, тогда позвонить ему? - предложил Потапов сердито.
   С той самой минуты, когда было принято решение  забрать  ее  домой  и
сидеть  с  ней,  он  чувствовал  себя  рыцарем  в  сверкающих  доспехах,
спасающим захудалую принцессу.
   Оказывается, у принцессы имеется собственный Ланцелот.
   Тогда где же, черт побери, его носит?
   Предложение вызвать Ланцелота  непосредственно  к  одру,  на  котором
возлежала принцесса, вызвало такую бурю сложных и  недоступных  Потапову
эмоций, что он моментально ретировался на кухню, благо  клюква  в  белой
кастрюльке вовсю кипела, пахла, и красные капли летели во все стороны.
   Потапов выключил клюкву, постоял, глядя в окно и собираясь с мыслями,
а потом вернулся в комнату.
   - Мань, - сказал он, - тебе, конечно, неприятно, я понимаю, но  давай
подумаем, кто мог все это затеять. Ты подумай хорошенько. Мне это как-то
не сразу в голову пришло. Дело не во мне. Дело в тебе. Подумай,  за  что
тебя хотят убить?
 
*** 
 
   - Я говорю вам, что ничего не видел, ничего не  слышал  и  ничего  не
знаю!  С  Потаповым  я  почти  не  разговаривал!  Меня   совершенно   не
интересовал ваш  Потапов!  Я  пришел...  я  пришел,  чтобы  увидеться  с
друзьями, а он никогд