а Таня. - Ты в субботу утром в
каком-нибудь дачном направлении выезжала, Клавка? Или нет?
   - Нет, - призналась Клавдия.
   - И не надо, - уверила ее Таня. - Так что мы заедем. Только  мы  рано
ездим. Не в одиннадцать.
   - А во сколько?
   - В девять, - усмехнувшись, сказала Таня. - Если только  мне  удается
растолкать Павлова. Он считает, что по  выходным  вставать  нужно  самое
раннее в двенадцать. А лучше в два.
   - Заезжайте! - решилась наконец Клавдия. - Спасибо.  Я  так  давно  у
ваших не была, соскучилась  ужасно...  Я  так  рада,  что  они  меня  не
забывают.
   -  Ты  просто  незабываема,  Клавка!  -  провозгласила  Таня,  и  они
попрощались.
   Клавдия сполоснула тарелку и налила себе в кружку растворимого кофе.
   Вечер неожиданно оказался просто изумительным - в субботу она  поедет
в гости, в дом, который очень любила, а к кофе у нее есть  сэкономленный
торт.
   Человек, о существовании которого она не подозревала, в  этот  момент
сдавал  вахту  своему  напарнику.  Неприметные   "Жигули",   в   которых
происходила смена караула, затерялись в ряду машин, мирно  дремавших  во
дворе. Если бы Клавдия выглянула в окно, то непременно увидела бы их  и,
конечно, не обратила бы никакого внимания.
   - Ну что? - спросил напарник, щелкая зажигалкой.
   - Все как всегда - аптека, метро, теперь дома сидит. Ты долго  будешь
ее караулить?
   - Часов до одиннадцати, - зевнул напарник. - Потом поеду. И кому  она
сдалась, эта аптекарша, и за каким чертом?  Чего  ее  сторожить?  Ладно,
валяй  езжай!  Она  тебе  небось  за  целый  день  хуже  горькой  редьки
надоела...
 
*** 
 
   Кто-то настойчиво и не переставая долбил ему в череп чем-то острым  и
тонким.  Он  пытался  спрятаться,  уползти  от  этой  долбежки,  но  она
настигала его там, где он прятался. Со стоном он обхватил голову,  чтобы
спасти ее от того острого и тонкого, что в нее долбило. Что-то со звоном
упало и рассыпалось то ли внутри головы, то ли  снаружи,  и  он  наконец
проснулся.
   Звонил телефон, черт бы его побрал. И в этом было все дело.
   Никто не бил его по голове. Просто звонил телефон.
   Пошарив рукой, он снял визжащий, как поросенок, аппарат с журнального
столика, придвинутого вплотную к дивану,  и  волочащийся  шнур  снес  по
дороге что-то еще, кроме того, что он уже свалил, пытаясь защититься  от
настырного, бьющего в уши звука.
   - Але, - сказал он хриплым голосом пропойцы и неудачника. - Але!
   Он был уверен, что звонят с работы. И ошибался.
   - Андрюша, - деловито произнесла ему в ухо бывшая  жена,  -  ты  что,
спишь?
   - Нет, - сказал он, морщась и не открывая глаз. Голова болела ужасно,
и во рту было сухо. С чего это он вчера так перебрал?
   - А что ты делаешь? - удивилась бывшая жена совершенно искренне.
   - Пишу диссертацию, - ответил он, пытаясь  так  приладить  к  подушке
голову, чтобы с ее помощью можно было хотя бы разговаривать. - О жизни и
размножении карибских попугаев в неволе.
   Последовала выразительная пауза. Он был  бы  счастлив,  если  бы  она
продолжалась час, а еще лучше - до вечера.
   - Ты шутишь, - обиженно протянула бывшая жена. И уточнила:
   - Ты ведь шутишь, да?
   Черт ее знает, вроде она никогда не была  тупой.  Но  всю  жизнь  они
разговаривали, как глухой со слепым. Или как гусь со свиньей.  Нет,  это
другое... Гусь свинье не товарищ, вот как. Интересно, кто из них свинья?
   - Андрюша! - подбодрила бывшая жена, побуждая его высказываться более
четко.
   - А?  -  спросил  он  и  потер  затылок,  в  который  теперь  ломился
курьерский поезд, причем с внутренней стороны.  -  Нет,  я  не  шучу.  Я
никогда не шучу. У меня отсутствует  чувство  юмора.  -  Он  помолчал  и
добавил:
   - Как таковое.
   "Как таковое" - это было ее выражение, и он как будто  увидел  бывшую
жену рядом с собой.
   Это зрелище оптимизма ему не добавило.
   "Как таковая, моя работа тебя  совершенно  не  интересует...  У  тебя
отсутствует чувство долга, как таковое...Как  таковые,  общечеловеческие
ценности для тебя ничего не значат..."
   -  Андрюша,  -  сказала  бывшая  жена   с   хорошо   прочувствованной
интонацией, - я все понимаю. Ты до сих пор не можешь простить мне, что я
от тебя ушла. Но мы цивилизованные люди и должны  все  же  оставаться  в
рамках цивилизованных отношений...
   - С чего ты взяла? - спросил он вяло.
   - Что? - не поняла она.
   - Что я не могу тебе что-то там такое простить?.. -  выговорил  он  с
трудом, потому что язык цеплялся за сухое  небо  и  мешал  ему  блеснуть
красноречием.
   Не стоило этого говорить. Совсем не стоило.
   Зачем он задает ей дурацкие  вопросы?  Не  иначе  как  от  вчерашнего
перепоя у него помутился разум.
   Как это говорят у них на работе? Снесло  крышу,  вот  как.  И  еще  -
чердак потек.
   Да, совершенно верно: от вчерашнего перепоя у него потек чердак.
   Теперь жена в трубке объясняла ему, почему он так и не смог  простить
ей уход от него. На эту тему она могла рассуждать  часами.  Хорошо  еще,
что в трубке, а не у него в кровати.
   - Ты ничего не понял, Андрей, - мягко утешала она, как будто  он  был
подросток в переходном возрасте, который на глазах  у  всего  класса  не
смог сделать "подъем - переворот". - Мы разошлись вовсе не потому, что я
считала или считаю тебя недостойным. Твоя жизненная позиция  заслуживает
уважения, но ты заблуждаешься, думая, что всю жизнь сможешь прожить так,
как живешь сейчас. Я не могла с этим смириться, я хотела большего, и  ты
прекрасно об этом знал...
   Андрей осторожно вернул трубку на телефон, а  телефон  на  журнальный
столик. Зная бывшую жену, он был уверен, что через секунду она  позвонит
снова. Может, вообще сегодня к телефону не подходить?
   Придерживая руками голову, чтобы не отвалилась по дороге, он побрел в
ванную. Звонок настиг его уже у Дверей, и он длинно содрогнулся, как  от
первого удара плетью по голой спине.
   Ни за что не подойду. Хоть ты пополам разорвись от звона. Не подойду.
   Он закрыл за собой дверь, и неистовые телефонные трели  отдалились  и
сразу стали как будто совсем неважными.
   Андрей неизвестно зачем  глянул  на  себя  в  зеркало,  скривился  от
отвращения и полез в облупившуюся ванну. Горячую  воду  дали  только  на
прошлой неделе. Жильцы продержались  на  холодном  пайке  лишних  десять
дней. Все премии за экономию добывают, с вялой  ленивой  злобой  подумал
Андрей про ЖЭК. Конечно, поди проживи на зарплату рядового жэковца...
   Это было смешно, и он улыбнулся, с наслаждением глотая попавшую в рот
воду. Он злился вовсе не на махинации  с  водой,  к  которым  все  давно
привыкли, а на себя за то,  что  вчера  так  надрался,  а  сегодня  день
начался со звонка жены. Бывшей.
   Пока он трусливо отсиживался в  ванной,  телефон  все  разрывался  от
звона.  Потом  наступил  короткий  перерыв,  во  время  которого  Андрей
побрился.
   Теперь хорошо было бы что-нибудь съесть, но даже думать о запахе  еды
было страшно. Нет, нужно поесть, ему ведь сегодня за город ехать...
   Хмуро глянув на телефон у разгромленного дивана, он пошел в  кухню  и
плюхнул на плиту чайник. На этом силы иссякли окончательно, и  Андрей  в
изнеможении присел на табуретку у  холодильника.  Кажется,  где-то  была
минеральная вода...
   Хорошо, что вчера пили не у него, а то  пришлось  бы  еще  заниматься
уборкой. От этой мысли его едва не стошнило.
   Телефон опять зазвонил. Андрей  замысловато  выматерился  и,  выразив
таким образом свое отношение к жизни, снял трубку в кухне.
   Конечно, решение вовсе не подходить к телефону было очень  правильным
и даже некоторым образом героическим, но  совершенно  неосуществимым.  В
конце концов ему могли позвонить с работы.
   - Да! - сказал он. От холодной минеральной  воды  к  нему  неожиданно
вернулся голос.
   -  Андрюша,  что  случилось?  -  с  тревогой  спросила  жена.  -  Так
неожиданно  все  разъединилось,  и  я  уже  полчаса  не  могу  до   тебя
дозвониться.
   - Я был в сортире, - объявил он, зная, что ее тонкая натура не  может
выносить  подобных  натуралистических  подробностей.  -  Мне  неожиданно
срочно понадобилось в сортир.
   Жена поперхнулась какой-то почти вылепленной  фразой,  и  Андрей  был
вознагражден несколькими секундами приятного молчания.
   - Ты грубишь, Андрюша, - наконец печально констатировала она. - Что с
тобой происходит в последнее  время?  Ты  уверен,  что  с  тобой  все  в
порядке?
   Он вовсе не был уверен, что с ним все в  порядке.  Какой  может  быть
порядок после такого перепоя?!
   - Жанна, ты чего хотела? - спросил он, чувствуя, как минеральная вода
льется в воспаленный желудок и, кажется, даже что-то там успокаивает.  -
Поговорить?
   -  Поговорить  нам   давно   необходимо,   -   подтвердила   жена   с
профессиональной интонацией. Она была психотерапевтом,  с  точки  зрения
Андрея, очень плохим. - Но я звоню не за этим.
   - А зачем? - спросил Андрей. Чайник закипел, и, дотянувшись,  он  его
выключил.
   - Ты  помнишь  Иру  Мерцалову?  -  спросила  жена,  и  это  было  так
неожиданно, что Андрей разлепил глаза и  уставился  на  обои  в  наивный
цветочек, которыми была оклеена кухня.
   - Кого? - переспросил он  осторожно.  У  него  была  профессиональная
память на фамилии и лица, и что-то такое он действительно вспоминал,  но
ему требовалось подтверждение.
   - Ах, господи, Ира Мерцалова, моя хорошая  знакомая,  -  затараторила
жена. - Мы вместе работали когда-то, я тебе про нее много  рассказывала.
Вечно ты ничего обо мне не помнишь! - пожаловалась она по ходу пьесы.  -
Ну, у нее еще такой потрясающий муж, Сережа, ну я тебе говорила....
   - Ты говорила, но я их никогда в жизни не видел,  -  перебил  Андрей,
морщась от ее возбужденного стрекотания у себя в ухе. - Что нужно-то?
   - Они  оба  врачи.  Сережа  -  известнейший  хирург,  а  она  детский
психолог. Ну, вспомнил?
   Он давно все вспомнил, но предпочел промолчать.
   - Ира мне вчера позвонила и была очень встревожена...
   Почему он раньше никогда не замечал,  что  его  жена  говорит  такими
невозможно длинными, казенными фразами?..
   - Сереже с недавних пор кажется, что за ним кто-то следит...
   - Стоп, - перебил Андрей.  -  Все  ясно.  Когда  кажется,  креститься
нужно. Это единственное, что я могу посоветовать твоим  хорошим  друзьям
Ире и Сереже. Это понятно?
   - Ты грубишь потому, что не уверен в себе, - радостно сообщила бывшая
жена. - Ты даже не дослушал до конца. Сережа - очень, о-очень  известный
врач. С мировым именем. Ирочка  позвонила  именно  мне  потому,  что  не
знала, что мы с тобой развелись. Она просила помочь... - По голосу  жены
Андрей чувствовал, как  она  горда  тем,  что  Ирочка  вместе  со  своим
знаменитым мужем именно к ней обратились за помощью. - Сережа ничего  не
выдумывает, поверь мне. Ира говорит, что он расстроен и даже стал  плохо
спать.
   - Выпиши ему снотворное, - сказал Андрей грубо.
   - Андрюша! - воскликнула бывшая жена укоризненно. - Снотворное тут ни
при чем. Ты должен им помочь.
   - Я?! - поразился Андрей. - Чем?!
   - Ты должен разобраться в ситуации, - твердо сказала бывшая  жена.  -
Поговорить  с   ним,   выяснить,   кто   за   ним   следит   и   почему.
Правоохранительные органы призваны защищать спокойствие  граждан,  разве
не так?
   Он помолчал, стараясь взять себя в руки.
   - Правоохранительные органы в моем лице, - сказал  он  наконец  очень
спокойно, - в данный момент заняты убийством бизнесмена Мурова.  Читала?
Его нашли на МКАДе с простреленной башкой. А вчера те же органы и в моем
же лице взяли одного мудака, который накануне двух девчушек  изнасиловал
и убил. Девчушкам было семь и девять. Мудаку - семнадцать.  Мне  недосуг
заниматься фантазиями каких-то болванов с мировым именем. Это понятно?
   - Андрюша, - начала жена, но он перебил. Тон у него  был  такой,  что
она моментально поняла - дальше продолжать не нужно, иначе дело кончится
плохо.
   - Я не хочу больше это обсуждать и не буду. Я не занимаюсь  проверкой
ничьих глубоких переживаний. Я  расследую  убийства.  Если  твои  друзья
могут  это  себе   позволить,   пусть   наймут   частного   сыщика   или
телохранителя. Все остальное не ко мне. Телефоны частных сыскных  контор
вполне легальны и доступны. Чтоб ты не  переживала,  я  могу  дать  тебе
слово офицера, что у меня нет ни одного знакомого в подобной конторе.  -
Он врал для того, чтобы жена от него наконец отвязалась. -  Зря  ты  все
утро угробила на телефон. Спала бы лучше.
   - Андрей, я от тебя такого не ожидала, - отчеканила жена. - Даже  для
тебя это слишком.
   - Ожидала, ожидала, - сказал Андрей. - И звонила-то просто  так,  для
проверки. Я же знаю. Чтобы потом с этой Ирой обсудить, какая я  сволочь.
Верно?
   - До свидания, - попрощалась жена холодно и повесила трубку.
   Почему-то после разговора с ней ему стало еще противней, чем было.
   Что не так?
   Вроде все правильно. Он не частный детектив, готовый взяться за любую
оплаченную работу, даже если у клиента паранойя или мания преследования.
Конечно, он - "правоохранительные органы", ну и  что  из  того?  Кому-то
что-то кажется, или  не  кажется,  а  мерещится,  или  не  мерещится,  а
снится... Может быть все, что угодно - от ревнивого мужа, подозревающего
богатенького и удачливого доктора, и до  любимой  супруги,  тоже  что-то
подозревающей. А может, у них  просто  помутнение  разума,  как  у  него
самого с утра...
   Андрей заставил себя подняться с табуретки и заварил чай.
   Может, бутерброд съесть?
   И еще родители привязались - приезжай на выходные к ним.
   Вчера он устал, закончил дело, вдребезги напился и сегодня  не  хочет
никого видеть. Ему бы машину посмотреть в гараже на яме, в тишине, покое
и прохладе, а то она совсем на ладан дышит и дымит, как зараза. Гаишники
свои ребята и права у него, конечно, не отберут, но машину жалко. Андрей
к ней привык. Она была его любимая девочка. По секрету от коллег он даже
придумал ей имя и называл ее по имени, когда ремонтировал или  мыл.  Ему
казалось, что она его понимает.
   Может, собаку купить?
   Такую замечательную, желтую, беспородную собаку. Щенка.  Назвать  его
Тяпа. Поехать на Птичку и найти там  одного-единственного,  собственного
щенка,  с  карими  глазами,  обведенными  желтым  ободком,  и   холодным
любопытным носом. Толстого и неуклюжего,  похожего  на  всех  породистых
собак сразу и оттого еще более беспородного. У него  должно  быть  сытое
розовое пузо, младенческие лапы и выражение любви ко  всему  окружающему
миру на милой мохнатой морде. Он будет кидаться к Андрею, встречая его с
работы, как будто Андрей самый лучший человек на земле, лизать ему  руки
и скулить от полноты чувств. Андрей  вымоет  его  в  ванне,  сварит  ему
овсянки, а ночью он будет  спать  в  ногах  его  дивана,  как  настоящий
сторожевой пес, оберегающий покой хозяина. И заживут они вдвоем, и никто
им не будет нужен.
   Он мечтал о собаке все свое детство. Он много раз представлял ее себе
и точно знал, какая она, его собака. Но бабушка болела, и  о  собаке  не
могло быть даже речи.
   У него дежурства, ночные бдения, срочные  вызовы  и  "ненормированный
рабочий день", как это называется в законодательстве о труде.  Какая,  к
бесу, собака?! Она через неделю сдохнет от тоски и одиночества  и  будет
совершенно права.
   Бывшая  жена  популярно  разъяснила  ему,  что   он   -   индивидуум,
непригодный для жизни "в социуме" и  патологически  тяжелый  в  общении.
Именно этим она объясняла его  выбор  профессии.  "Копаться  в  отбросах
может только человек, всецело преданный  своему  делу  и  сознающий  его
важность, или неудачник,  пытающийся  доказать  окружающим  свою  мнимую
значимость", - говорила она.
   На "всецелую преданность" он не тянул и потому автоматически попал  в
неудачники.
   Вот несчастье-то...
   Чай получился слишком крепким, и в желудке опять что-то загудело, как
в пчелином улье. Чего бы такого съесть, чтобы не стошнило?
   Он поискал на полках. Ничего. Засохший батон, крупа и несколько банок
с засахаренным вареньем, которое регулярно привозила мама. Варенье он не
любил.
   Зато в холодильнике был сыр и одеревеневший от мороза хвост  копченой
колбасы.
   Интересно, откуда она взялась?
   Последние недели он пахал день  и  ночь,  ел  в  столовой  -  страшно
вспомнить! - и ни в какие магазины не ходил.
   Точно! Колбасу принесла Галка, ночевавшая у него дней пять назад. Она
всегда что-нибудь с собой  приносила,  зная,  что  у  Андрея  есть,  как
правило, нечего. Ее муж укатил в очередную командировку, и она  выкроила
вечерок для  Андрея.  Каждые  полчаса  она  звонила  няне  и  проверяла,
соблюдает ли няня указания по правильному воспитанию Галкиных отпрысков.
Няня все указания соблюдала, а Андрей бесился,  как  всякий  индивидуум,
непригодный для жизни в социуме.
   Что-что, а жизнь в социуме никак ему не давалась.
   Все его раздражало.
   Раздражали Галкины звонки и то, что  она  приперлась  к  нему  не  по
какой-никакой великой любви, а от скуки, потому что иметь  в  любовниках
милицейского майора, человека из совершенно другого  мира,  в  их  кругу
считалось чрезвычайно романтичным. А то,  что  он  когда-то  вытащил  из
передряги  ее  мужа,  крупного  мебельного  торговца,   лишь   добавляло
ощущениям остроты.
   Он злился на себя, потому что втайне мечтал о чем-то  совсем  другом,
чему не знал даже названия, потому что слово "любовь"  было  не  из  его
лексикона.
   Он никогда и  никому  не  признавался  в  этом,  тридцатишестилетний,
разведенный, циничный, хладнокровный, злопамятный, жестокий и  удачливый
профессионал. Милицейский майор. Масса выносливых и тренированных  мышц,
девяносто килограммов живого веса, три пулевых ранения,  сломанный  нос,
послужной список "отсюда и до заката" - и тайные мечты о  толстом  щенке
по имени Тяпа и женщине, которая принимала бы его таким, какой он есть.
   Без  препарирования  его   психики.   Без   извращенного,   сладкого,
отвратительного любопытства - каково это,  переспать  с  ментом,  низшим
существом, у которого  только  и  есть  что  тренированное  тело  и  для
которого женщина из высшего общества - невообразимый подарок  судьбы,  с
которым он и обращаться-то как следует не умеет.
   Андрей с силой швырнул на плиту чайник. Кипяток плеснул ему на руку.
   Стоп. Хватит. С чего это ты так разошелся?
   В университете, где он прилежно  учил  английский  язык,  в  какой-то
книжонке - Бернарда Шоу, что ли? - ему встретилась поговорка, которую он
вспоминал всю жизнь, и, как ни странно, она его иногда выручала.
   "Делай, что должен, и  будь,  что  будет"  -  вот  как  примерно  она
переводилась. Андрею она нравилась  больше  всех  остальных  пословиц  и
поговорок.
   Пить надо меньше, и все будет хорошо.
   Он должен попасть к родителям на дачу не позже двух часов дня, потому
что в это время мама, как правило, загоняет семью обедать.  Если  он  не
приедет, его будут ждать,  нервничать,  голодать,  и  проблем  потом  не
оберешься. Значит, у него еще  четыре  часа,  чтобы  посмотреть  машину,
вместе с другом Витькой сменить ей масляный фильтр, помыться и выбраться
за город.
   Успею...
   Делай, что должен, и будь, что будет.
 
*** 
 
   Ну слава богу, хоть какое-то разнообразие.
   Что-то ее за город понесло, эту аптечную крысу. Принарядилась даже  -
сарафанчик нацепила с голыми плечами.
   А плечи-то бледные до синевы, как позавчерашний  кефир,  а  босоножки
латаные-перелатаные, а сумка точь-в-точь из кино про семидесятые годы, а
лопатки торчат так, что хочется хлопнуть ее по спине. Вот волосы  у  нее
красивые. Не то каштановые, не то рыжие, и много их очень, и  пострижены
они хорошо - не коротко и не длинно, до плеч, как раз так, чтобы закрыть
убогую тощую шею.
   Посмотрим, посмотрим, куда ты направляешься и  что  тебе  там  нужно.
Неужели у такой тихой крысы есть друзья или, может,  любовник,  которого
она посещает раз в месяц? Хотя