ая коза, чтобы в конце концов оказаться на том же самом месте.
   Единственно правильном месте, где они лежат, тесно прижавшись друг  к
другу, и она ровно дышит ему в бок.
 
*** 
 
   Клавдия проснулась от того, что рядом с ней  что-то  изменилось.  Она
проснулась, очень свежая и прекрасно выспавшаяся,  и  долго  лежала,  не
открывая глаз и с удовольствием вспоминая сон, который ей приснился. Под
одеялом было тепло, а вокруг холодно. У  нее  даже  нос  замерз,  и  она
сунула его под одеяло.
   Сон был изумительный. Как  будто  Андрей  Ларионов  занимался  с  ней
любовью. И это было... необыкновенно. Не зря она ждала так  долго.  Она,
наверное, интуитивно знала, что Андрей  из  тех  мужчин,  которых  можно
ждать сколько угодно.
   Зато уж когда дождешься, жизнь становится совсем  другой.  Особенной.
Не похожей на прежнюю.
   Она забралась поглубже под одеяло. Может, удастся еще немного поспать
и она увидит продолжение? Как в сериале.
   Одеяло было  легким  и  теплым  и  просто  громадным,  как  десантный
парашют. Под ним слегка пахло Андреем и еще  чем-то,  и  Клавдия  быстро
открыла глаза.
   Это было не ее одеяло. У нее такого отродясь не  было.  Это  даже  не
одеяло, а целая перина. И комната не ее. Она села, придерживая на  груди
перину. Внутри ей было немножко больно, и она наконец-то сообразила, что
ей ничего не приснилось.
   Она в комнате у Андрея, на диване Андрея и под его одеялом.
   Она охнула и зажала рот рукой. Господи, что она наделала?!
   Ничего особенного. Просто только что переспала с Андреем  Ларионовым.
Она посмотрела на часы. Начало второго. Спала она от силы час.
   Как же это получилось? Зачем они  сделали  это?!  Ему-то  ничего,  он
завтра все забудет, а  она  как  будет  жить,  зная,  что  это  такое  -
заниматься любовью с Андреем Ларионовым?! Как завтра она вернется в свою
пустую квартиру, к своему Сене и капусте, как будет работать, зная,  что
больше никогда...
   Она даже заскулила от ужаса.
   Пусть бы все оставалось по-прежнему. Пусть бы она  только  мечтала  о
нем,  потому  что,  неосуществленная,  эта  мечта  не  могла  ее  убить.
Осуществленная, она была по-настоящему опасна.
   Он ни  в  чем  не  виноват.  Он  пожалел  ее,  бедную  и  несчастную,
прибежавшую к нему среди ночи в мокрой  и  грязной  куртке,  в  джинсах,
порванных на коленях, трясущуюся от страха и холода. Он пожалел ее,  как
жалеют брошенных собак и выносят им остатки от ужина, но мало кто  берет
их к себе, спасая по-настоящему.
   Клавдия выпрямилась на постели и, сколько  могла,  расправила  плечи.
Она не станет навязываться. Она не даст ему никакого повода для жалости.
Один раз пожалел - и хватит. Она уберется  из  его  жизни,  она  никогда
больше не напомнит ему о себе, она...
   - Я тебя разбудил? - приглушенно спросил он от двери.
   Она сильно вздрогнула и оглянулась. Свет из коридора бил ему в спину,
поэтому она видела только силуэт - широченные, в дверной  проем,  плечи,
могучая шея, ежик волос на голове, рельефные ноги.
   - Прости, - сказал он, подошел и сел на диван. - Я не хотел. Я думал,
что тебя теперь пушкой не разбудишь.
   Она молчала, и в темноте он не мог  рассмотреть  выражение  ее  лица,
поэтому он просто потянулся, легонько толкнул ее на  спину  и  навалился
сверху.
   - Я не могу дышать, - пискнула она.
   - Я тоже, - признался Андрей и поцеловал ее. - Как, черт возьми,  нам
теперь быть?
   Он начал свои дьявольские поцелуи от макушки и уже дошел до шеи.
   - Как нам быть? - переспросил он и поднял голову. Его глаза в темноте
казались совершенно черными. - Как  нам  быть,  если  мы  оба  не  можем
дышать?
   - Слезь с меня, - попросила она, боясь, что сейчас заплачет и убежит.
Все это было как в сказке. Все это было лучше, чем в сказке.
   Он чуть подвинулся, но Клавдию не отпустил.
   - Я встал потому, что  мне  еще  нужно  поработать,  -  сказал  он  с
сожалением. - Если я засну рядом с тобой - все. Пропала  моя  работа.  А
мне нужно, понимаешь?
   - Понимаю, - ответила она  осторожно.  Он  как  будто  извинялся  или
оправдывался, и это ее смущало.
   Теперь он целовал сгиб  ее  локтя,  и  она  готова  была  плакать  от
удовольствия. Ни в одной медицинской книге Клавдия не читала,  что  сгиб
локтя - это исключительно чувствительное место. Потом он переместился на
ее живот, и оказалось, что живот тоже исключительно чувствительное...
   - Перестань! - Она дернулась и попыталась  освободиться.  -  Прекрати
сейчас же!! Перестань, я тебе говорю, Андрюшка!
   Он щекотал ее, а она хохотала и извивалась, пытаясь стукнуть или хотя
бы лягнуть его, но у  нее  не  получалось.  Он  был  гораздо  сильнее  и
как-то... ловчее, что ли.
   Она уже почти не могла дышать,  когда  он  отпустил  ее  и,  опасаясь
возмездия, отпрыгнул от дивана, как очень большой и тяжелый, но  все  же
тренированный зверь.
   - Лежать! - сказал он. - Лежать и спать.
   - А ты? -  спросила  она,  задыхаясь.  -  Ты  будешь  спать,  стоя  в
коридоре?
   - Я буду работать, Клава, - повторил он отчетливо. - Тебе придется  к
этому привыкнуть. Жить со мной трудно. Я или все время  на  работе,  или
все время думаю о работе. Конечно, иногда  я  о  ней  забываю,  -  и  он
ухмыльнулся так, что Клавдия покраснела в темноте, -  но  чаще  все-таки
помню. Постарайся уснуть. Я тебя растормошил, конечно...
   И он тихо прикрыл за собой дверь.
   Она осторожно, как стеклянная, легла на диван, как будто боялась, что
стекло разобьется и драгоценные  слова  вырвутся  наружу,  разлетятся  и
больше никогда не вернутся.
   Он сказал - тебе придется привыкнуть.
   Он сказал - жить со мной трудно.
   Тебе придется привыкнуть. Жить со мной трудно.
   Он собирается с ней жить?! Он хочет, чтобы она к нему привыкла?!
   Она перевела дыхание и подняла к глазам руку,  чтобы  удостовериться,
что это действительно она и что она не бредит.  Потом  пощупала  перину.
Рука была настоящая, и перина тоже казалась настоящей.
   Так не бывает, сказала она себе. Не бывает.
   Так не бывает, но так есть.
   Она полежит и тихонько все обдумает. Времени у нее полно, и Андрея, в
присутствии которого думать она совершенно не способна, рядом  нет.  Она
все-все обдумает и поймет.
   Как он сказал?
   Он сказал: привыкай. Жить со мной трудно.
   - Я привыкну! - пообещала она вслух и  сморгнула  слезы,  от  которых
дрожал и двоился свет уличного фонаря.
 
*** 
 
   Сосредоточиться  было  очень  трудно.   Нет,   сосредоточиться   было
совершенно невозможно. Такое неукротимое чувство победы он  испытывал  в
жизни всего раза два, и тогда, кажется, оно было как-то бледнее.
   Он не будет думать о Клавдии, которая лежит в  двух  шагах  от  него,
укрытая по шею его одеялом, теплая, сонная и розовая от  любви,  которой
они занимались с таким студенческим пылом.
   Да нельзя об этом думать, черт тебя побери, если  ты  хочешь  сегодня
еще заниматься работой! Или не хочешь?
   Может, ну ее к бесу, эту работу, а? Сейчас я выключу  свет,  тихонько
открою дверь, заберусь под одеяло и...
   Очень решительно Андрей Ларионов  прошагал  в  выстуженную  ванную  и
сунул голову под холодную воду. Вода была не просто холодной, вода  была
совершенно ледяной, и это немного помогло.
   Вытирая полотенцем покрасневшую шею, он решил, что сейчас  быстренько
прослушает кассеты, все обдумает, и у  него  останется  еще  полночи  на
Клавдию. Часа три, не меньше.
   Повеселев, он поставил чайник, насыпал в кружку растворимого  кофе  и
закурил.
   А почему, собственно, три часа? Завтра, или нет, уже сегодня вечером,
она приедет из аптеки прямо к нему, и они смогут заниматься любовью хоть
всю оставшуюся жизнь, прерываясь  только  для  того,  чтобы  сходить  на
работу. Он не отпустит ее домой. Убедить ее  будет  нетрудно,  повторное
нападение очень ее напугало, она согласится пожить у него, а  там  видно
будет... Андрей самодовольно улыбнулся. Он сумеет ее убедить в чем бы то
ни  было.  Она  в  него  влюблена.  Эта  мысль   доставляла   прямо-таки
чувственное удовольствие. Она в него влюблена  уже  десять  лет.  У  нее
никогда не было мужа, потому что она была влюблена в Андрея Ларионова.
   Чувствуя, что нужно снова совать голову в раковину, он глупо  помахал
руками. Почему-то ему пришло в голову разогнать сигаретный дым, а то  он
помешает Клавдии спать. Она же не курит...
   Он  все  время  улыбался  и,  ловя  в  темном  кухонном  стекле  свое
отражение, вдруг не узнавал себя. Ему не было холодно, хотя  он  натянул
только джинсы. Стена, к которой он привалился,  приятно  холодила  голую
спину.
   Не простыть бы, подумал он озабоченно,  как  будто  думал  не  он,  а
кто-то другой.
   Чайник вскипел, и Андрей налил кипятка в кружку.
   - Успокойся, - сказал он себе вслух и не узнал своего  голоса.  -  Ты
что? В первый раз, что ли?
   Но счет - в первый ли, во второй или в  пятнадцатый  раз  -  не  имел
никакого значения, и он  тотчас  же  почувствовал  это.  Имело  значение
только то, что произошло, и то, что еще произойдет.  Почему  же  у  него
ушло десять лет на то, чтобы догадаться, что ему  нужна  именно  Клавдия
Ковалева? Это было очень глупо потому, что он уже спрашивал себя об этом
и, понятное дело, никакого ответа от себя самого не получил.
   - Ладно, - сказал он себе, - давай поработай немножко. Раньше сядешь,
раньше выйдешь.
   Наверное, Клава за стенкой решит, что он ненормальный.  По  ночам  не
спит, а разговаривает вслух сам с собой.
   Еще минуточку, попросил он себя жалобно. Только одну...
   Он поставил на стол кружку, подкрался к двери в спальню  и  приоткрыл
ее. Клавдия спала, уличный фонарь освещал  ее  диким  синим  светом.  По
крайней мере, она на месте. Он ничего  не  придумал,  и  ему  ничего  не
показалось.
   Чувствуя себя идиотом, он захватил из большой комнаты  "Панасоник"  и
вернулся на кухню. Налил себе еще кофе и достал из куртки кассеты.
   Послушаем сначала, что там у Ирины...
   Сигнал, шуршание пленки, рыдающий  голос:  "Ира,  девочка,  это  Таня
Маркова, мы только что узнали о Сережке... Если нужна  помощь...  Марков
прилетит  из  Парижа  только  утром,  мы  сразу..."  Андрей  прислонился
затылком к стене  и  прикрыл  глаза.  Сигнал,  шуршание  пленки.  "Ирина
Николаевна, это Лев Антонович, директор школы. Мы с женой  готовы  взять
детей  на  время  к  себе.  Перезвоните.  Глубоко  соболезную".  Сигнал,
шуршание. "Ир, это я. Я не еду  потому...  потому..."  Сдержанный  плач,
какое-то движение. Андрей  открыл  глаза  и  покосился  на  аппарат.  "Я
приеду, как только приду в себя. У меня была дама из милиции, спрашивала
про нас и про вас. Ничего особенного я ей  не  сказала,  да  и  говорить
нечего, кроме того, что мы все сто лет дружим... Ирка, я  не  знаю,  что
теперь делать. Прости меня". Опять всхлипывания и  короткие  гудки.  Это
нежная Мила Гольдина, все ясно. Сигнал, шуршание пленки. Продолжительное
молчание.  Трубку  повесили.  "Ирина,  это  Лидия  Петровна.  Ты  должна
немедленно вернуться в город. Если ты не способна заниматься  Сережиными
делами, пусть ими займется кто-нибудь другой,  но  я  считаю,  что  твое
бегство  на  дачу  просто  неприлично.  Академик  Виноградов,  например,
сегодня весь день искал тебя, чтобы выразить соболезнования. Кроме того,
мальчикам нельзя так долго оставаться с твоими родными. Это их полностью
дезорганизует". Короткие гудки.
   - Вот сволочь, - пробормотал Андрей, не открывая глаз.
   Сигнал, шуршание пленки. Долгое молчание.
   "Ты получила по заслугам, сука. Все вы получили по заслугам. Особенно
твой гениальный муженек. Ты думала, что всю жизнь сможешь упиваться  его
успехами и ни черта не делать? Жизнь еще тебе покажет, какая ты  мелкая,
слабая, никому не  нужная  дрянь.  А  как  же  теперь  твои  драгоценные
детишки, которых ты каждый год по два раза за границу таскала?  Придется
в Москве сидеть, а? Ты его держала в своих  ручках  и  думала,  что  так
будет всегда, и ничего у тебя не вышло. И мне тебя  не  жалко,  сука.  И
никому тебя не жалко. Таких сволочей  никто  не  жалеет.  В  электричках
побираться будешь, сука. Так тебе и надо".
   Монолог оборвался, кончилось время, отведенное на один звонок.
   Андрей перемотал на начало.
   "Ты получила по заслугам..."
   На слух невозможно было определить, женский голос или мужской. Скорее
действительно мужской, как и сказала  Ирина  Мерцалова.  Впрочем,  нужно
отвезти пленку  Семенычу,  авось,  он  чего  расслышит,  чего  не  может
расслышать Андрей Ларионов.
   Он прослушал запись еще раз, снова закрыл глаза и  вытянул  ноги.  По
бессмысленности этот звонок  мог  быть  сравним  разве  что  с  попыткой
украсть из "Мерседеса" пачку сигарет. Шума много, поймают - бить  будут,
а смысла... Нет никакого смысла. Чепуха  какая-то.  Вариантов,  с  точки
зрения майора Ларионова, могло быть  только  два  -  или  это  настоящий
убийца  пытается  ввести  в  заблуждение  уголовный  розыск,   заставить
поверить, что смерть Сергея - это месть его жене, или же звонил  кто-то,
не имеющий отношения  к  убийству,  но  люто  ненавидевший  мерцаловскую
семью. Звонил просто так, ублажал собственную ненависть.
   И пожалуй, в этом случае Андрей точно знал, кто это.
   Если это убийца, то придется копать еще и связи Ирины.  Чем  черт  не
шутит, может, все дело в ней, а не в Сергее. Просто это такая изощренная
месть. Психоз, что ли... Но в это майор Ларионов верил мало, как и в то,
что Мерцалова задушили какие-то никому не нужные бандиты.
   Но черт побери всех на свете бандитов, все это придется проверять,  а
времени у него совсем нет.
   Он поставил на голый живот остывающую кружку с кофе.
   Нужно искать где-то совсем не там, где они ищут. Нужно завтра с  утра
на свой страх и риск снимать ребят с бандитов и начинать  разбираться  с
Клавдией Ковалевой, которую неизвестно зачем пасут день  и  ночь  и  еще
регулярно отнимают сумки.
   Да. Сумки.
   Для чего нужно два раза подряд отнимать у человека  сумку?  В  первый
раз ее вернули. Это вообще клиника какая-то. Белые Столбы называется. Во
второй раз почему-то не вернули. Почему? Почему  вернули  первый  раз  и
назавтра всю процедуру повторили сначала?
   Андрей,  дотянувшись  и  чуть  не  свалившись  со  стула,  поменял  в
"Панасонике"  кассету.  Эта  кассета  была  из  дома  родителей   Сергея
Мерцалова. На ней было всего три сообщения.  Два  из  них  от  пациентов
Мерцалова-папаши, третье - от того самого академика Виноградова, которым
свекровь попрекала Ирину. Дальше только тихое шуршание пленки.
   Зря ты старался, майор Ларионов. Все чисто. Даже  если  что  и  было,
аккуратные родители Мерцалова, конечно же, все затерли. Зачем  он  врал?
Зачем папаша Мерцалов врал, что у него не работал  телефон?  Ну,  соврал
бы, что они ничего не слышали, автоответчик что-то там такое записал,  и
ладно. В конце концов никто  никогда  не  докажет,  что  человек  слышал
сообщение, если он говорит, что он его не слышал.
   Андрей снова поменял кассету и сразу понял,  что  здесь  ему  повезло
больше. Сообщения были разнообразные и  явно  более  ранние,  чем  ночь,
когда произошло убийство. Очевидно, у Петра не  было  привычки  затирать
сообщения.
   Мышиный писк, шуршание пленки, задыхающийся голос: "Петя,  немедленно
возьми трубку.  Слышишь?  Петенька,  я  прошу  тебя,  немедленно  возьми
трубку!"
   Пауза. Андрей выпрямился и с изумлением посмотрел на "Панасоник".
   "Петя, да где же ты?! Там что-то стряслось у Ирины.  Сергей  пошел  с
собакой и не вернулся домой. Петя! Перезвони нам, как только вернешься".
   Этот задыхающийся, дрожащий, умоляющий голос принадлежит самой царице
Тамаре - Лидии Петровне Мерцаловой?!
   Андрей перемотал пленку.
   "Петя, немедленно возьми трубку. Слышишь?  Петенька,  я  прошу  тебя,
немедленно возьми трубку! Петя, да где же ты?! Там  что-то  стряслось  у
Ирины. Сергей пошел с собакой и не вернулся домой. Петя! Перезвони  нам,
как только вернешься".
   Итак, Пети не было дома в  ночь  убийства.  Вряд  ли,  услышав  такое
сообщение  от  матери,  человек  спокойно  завалился  бы  спать  дальше.
Очевидно, телефон  у  него  работает  таким  образом,  что  автоответчик
включается  после  нескольких  звонков,  ведь  Мерцалова  несколько  раз
повторила, чтобы он взял трубку, значит, была уверена, что он слышит.
   Снова писк и тот же умоляющий, полный  сокрушительной  паники  голос:
"Петенька, да где же ты?! Господи, там что-то ужасное. Петя, я  не  могу
тебя найти, твой мобильный не отвечает" Отец поехал туда. Господи, Петя,
что нам делать?! Позвони немедленно, как только прослушаешь сообщение".
   Отец поехал... куда?!
   Это Гольдин поехал, а не отец Мерцалова!  Леонид  Андреевич  Мерцалов
сказал, что ничего не знал до самого утра, пока они с женой не позвонили
Ирине, чтобы выяснить, кто будет забирать детей!
   Андрей длинно и витиевато выругался.
   Когда-нибудь я разберусь в этом проклятом деле или нет?!!
   Он нажал кнопку. Снова писк и тот же голос, на этот  раз  исполненный
вселенского страха и такой же тоски:
   "Петя, уже почти  утро.  Папа  вернулся.  Мы  не  знаем...  Петенька,
позвони нам. Петя, я умоляю тебя, мальчик мой, позвони  нам...  Господи,
как это ужасно... Мне не верится даже..."
   Они все знали. Они все знали и узнали о Сергее ночью,  а  никаким  не
утром. Петра дома не было. Где был отец Мерцаловых, куда именно он ездил
- непонятно. У Ирины он не был. Где он был?
   Думай спокойно, приказал себе  Андрей.  Думай  так,  как  ты  думаешь
обычно. Не спеши и не зарывайся.
   Если бы только это было обычной работой!
   Дальше пошли сообщения, не  имеющие  отношения  к  той  ночи.  Андрей
старательно дослушал их до конца и поставил все сначала.
   Он слушал очень внимательно, сцепив на животе большие руки. Он должен
был услышать что-то, не услышанное с первого раза.
   Сергея Мерцалова убил его собственный брат.
   Брат?!
 
*** 
 
   Клавдия слышала, как он зачем-то приоткрывал к ней дверь и  некоторое
время  мялся  на  пороге.  Проверял,  не  снятся  ли  ей  кошмары?   Она
старательно притворялась, что спит. Не зря же он сказал ей  -  привыкай.
Ему  нужно  работать,  и  она  совсем  не  хочет  его   отвлекать.   Еще
рассердится.
   Она была так счастлива, что спать не могла  совершенно.  Где  уж  тут
спать, когда он сказал, что жить с ним трудно и что ей нужно привыкнуть!
   Господи, в это невозможно поверить. Все это произошло не с ней,  а  с
какой-то другой женщиной. Именно этой другой женщине только что сказали,
что она сможет жить с мужчиной,  в  которого  всю  жизнь  влюблена,  как
школьница. Именно  у  этой,  другой  женщины  неожиданно  появился  шанс
устроить свою жизнь так,  как  ей  даже  не  могло  присниться  в  самых
соблазнительных и невероятных снах.
   Не то что спать, она  даже  лежать  не  могла  спокойно.  Он  сказал:
"Лежать и спать!" - как будто она была его собакой. Какое  счастье,  что
он сказал ей: "Лежать и спать!" Так говорят только очень близким,  самым
близким. Самым понимающим. Своим. Как будто  она  давно  и  безраздельно
принадлежит ему и он в ней совершенно уверен. Впрочем, так оно  и  есть.
Она принадлежит ему всю жизнь, и он может быть в этом совершенно уверен.
Не в силах лежать, она села на диване и натянула на голову  перину.  Она
любила так сидеть в минуты сильных душевных потрясений.  В  детдоме  она
всегда натягивала на  голову  одеяло,  чувствуя,  что  это  единственный
способ укрыться от мира, который был ей опасен и  враждебен.  В  котором
нужно было выживать.
   Она улыбнулась под периной.
   Теперь ей не нужно  выживать.  Теперь  у  нее  есть  Андрей,  который
заботится о ней. Который даже заглянул тихонько, чтобы  проверить,  спит
ли она.
   Ну, и что ты теперь плачешь? Зачем ты плачешь, ведь  все  хорошо!  И,
начиная с сегодняшней ночи, будет хорошо всегда.
   Слезы капали прямо на разбитые коленки. Клавдия  осторожно  промокала
их пододеяльником.
   Нужно вста