акой-то  пока
неизвестной Андрею игры. Сам он считает, что играет с блеском, и что это
игра в дурака, и дурак в ней, конечно же, майор Ларионов.
   Ну, что ж...
   Послушаем. Подумаем. Подыграем...
   - Дай бог здоровья Галине  Яковлевне,  жене  Сергея  Анатольевича,  -
пробормотал Андрей так, чтобы Мерцалов расслышал. - Значит, вы  приехали
в пять, посмотрели кино и легли спать. Что было за кино?
   - Да так, какая-то  космическая  стрелялка  по  НТВ-Плюс,  -  ответил
Мерцалов равнодушно. - Или я видео, что ли, смотрел?.. Точно  не  помню.
Помню только, что очень долго шло.
   - С родителями в этот вечер вы разговаривали?
   - Да, по-моему... Мы вообще-то стараемся каждый день созваниваться, а
то мама беспокоится, и  все  такое.  Да,  созванивались,  точно!  Они  в
какой-то театр собирались, и мама позвонила довольно рано.
   - Рано, это во сколько? - уточнил Андрей.
   - В полседьмого, что ли.  Мама  позвонила  уже  одетая,  так  она  по
крайней мере сказала. Ну вот... Мы поговорили, я досмотрел свой фильм  и
лег, наверное, в половине одиннадцатого. И прекрасно  проспал  до  утра.
Чтоб вы не придумывали, что бы у меня такое спросить, сразу говорю,  что
спал до утра  совершенно  спокойно,  никакие  кошмары  меня  не  мучили,
предчувствия не томили, интуиция тоже молчала.
   - Кто-нибудь может подтвердить, что вы из своей квартиры не выходили?
- спросил Андрей. - Ну, может, любимая в полдвенадцатого  звонила?  Друг
на рыбалку приглашал? Нет?
   - Нет, - отрезал Мерцалов, явно  раздраженный,  что  настырный  майор
продолжает  приставать  с  расспросами   про   его,   Петра   Мерцалова,
времяпрепровождение, несмотря на то, что он уже два раза упомянул Сергея
Анатольевича и один раз даже Галину Яковлевну. -  Никто,  кроме  матери,
мне не звонил. Впрочем, может, и звонил, у меня автоответчик работал,  к
телефону мне лень было подходить.
   - Подъезд охраняемый?
   - Отчасти, - улыбнулся Мерцалов и с сожалением скомкал пустую  пачку.
- Сидит бабулька-вахтерша или ее муж. Ночью они спят, конечно.
   - Вчера ночью они тоже спали?
   - Я не знаю, - сказал Петр Мерцалов с раздражением, -  я  уже  сказал
вам, что из квартиры  не  выходил.  Или  это  у  вас  приемы  такие?  Вы
пытаетесь взять меня на мушку?
   - Никуда я не пытаюсь вас взять, Петр Леонидович! -  Андрей  все-таки
потер ноющее плечо, хотя не хотел  этого  делать,  но  боль  его  просто
замучила. - Не хотите здесь разговаривать, я вас моментально на Петровку
повесткой вызову, желаете?
   - Я к вам не приду! - Мерцалов посмотрел на руку майора Ларионова.  -
Что у вас с рукой? Шальная пуля? Или просто царапина?
   - Придете, - Андрей опустил руку. - Прибежите.  Никуда  не  денетесь.
Так что вы постарайтесь со мной вежливо разговаривать и приятно, чтобы я
на вас не обиделся.
   -  Вы  на  меня  уже  обиделись,  -  сказал  Мерцалов   с   некоторым
самодовольством, и Андрей усмехнулся.
   Что ты возомнил о себе, мальчик? Разве может майор Ларионов  на  тебя
обижаться? Он работает, только и всего. Твои детские наскоки слегка  его
развлекают и дают некоторое  представление  о  семье,  в  которой  вырос
Сергей, только поэтому он и слушает тебя так терпеливо. Только  поэтому,
а вовсе не потому, что ему интересны  твои  соловьиные  песни.  Из  всех
твоих песен майор выловит одну-единственную фразу, которая, может  быть,
будет ему полезна.
   Значит, говоришь, автоответчик...
   - А вы не выключаете на ночь телефон? - неожиданно спросил Андрей,  и
Петру Мерцалову пришлось даже секунду подумать, прежде чем он сообразил,
о чем именно его спрашивает майор.
   - Зачем? - Он был явно удивлен. - Автоответчик все  записывает,  а  я
потом сортирую, кому перезвонить, а кто обойдется...
   - Ирина Мерцалова звонила вам в ту ночь?
   - Зачем? - опять спросил он, глядя на Андрея. - Ах,  да!..  Но  я  же
сказал вам, что не подходил к телефону!
   - А автоответчик вы тоже не прослушивали?
   - Не до  этого  мне  было,  уважаемый  милицейский  майор!  -  сказал
Мерцалов с какой-то чрезмерной досадой, как будто ему было стыдно  и  он
изо всех сил пытался это скрыть. - Утром я уехал на работу, а в середине
дня мне позвонила мама и сказала, что с Сережкой... что Сережку...
   - Убили, - закончил за него Андрей.
   - Да, - сказал Петр Мерцалов. - Убили. Простите, мне нужно...
   И он стремительно вышел из кухни. Глядя в окно, Андрей думал.
   - Извините еще раз, - Мерцалов-младший  осторожно  прикрыл  за  собой
дверь. - Я принес сигареты.
   Они не в машине оказались, а в плаще. Курите, если хотите...
   - Хочу, - сказал Андрей.
   - Он мой брат, - длинные  красные  пальцы  стиснули  зажигалку.  -  Я
учился во втором классе, а он в десятом. Он водил меня в буфет и покупал
коржики. На каждой перемене. Я их обожал,  а  мама  есть  не  разрешала,
говорила, что там одна сода и еще неизвестно что. У нас была такая  игра
- он покупал мне коржики, и я их ел. Я наелся их на  всю  жизнь,  теперь
меня от них тошнит. Я ненавидел его жену. Она появилась и отобрала его у
нас. Мне было двенадцать лет. Я так им пакостил, что в конце концов  они
переселились в общежитие. Я не мог с  ним  работать,  и  он  приходил  в
бешенство от моего "консерватизма", так это называлось. Отец нас  мирил,
разнимал, чуть не по разным углам рассаживал. А теперь какой-то  подонок
его убил.
   - Да, - произнес Андрей. - Убил. Скажите, Петр  Леонидович,  у  ваших
родителей тоже автоответчик?
   - Что? - Он потер лицо. - Что вы спрашиваете?
   - Я спрашиваю, у ваших родителей тоже автоответчик?
   - Господи, дался вам этот автоответчик! - вдруг возмутился  Мерцалов.
- Да, и у них тоже! Да какая разница-то?! Нам могут звонить больные,  мы
не можем просто не подходить к телефону, и все!
   - Понятно, понятно, - сказал Андрей успокаивающим тоном. - А про  то,
что за вашим братом следили, вы знали?
   - Знал, - сказал Петр. - Это все знали. Он так злился, а мы  над  ним
смеялись. У него иногда фантазии были просто феерические...
   - Кто - мы? - спросил Андрей. - Кто над ним смеялся?
   - Ну, я, - сказал Петр Мерцалов, - Сашка Гольдин. Митя  Давыдов,  это
его анестезиолог. Все, кому он рассказывал сказки про эту слежку. А что?
Это были не сказки?.
   - А ваш отец?
   - Папаня? - переспросил Мерцалов-младший и как-то даже  задумался.  -
Нет, вроде не смеялся... Мы  с  ним,  по-моему,  эту  тему  ни  разу  не
обсуждали...
   - По-вашему, или не обсуждали?
   - Я не помню! Откуда я мог знать, что все это будет нужно?!
   - Не могли, - подтвердил Андрей. - Не могли, конечно.  Скажите,  Петр
Леонидович, Сергей боялся тех, кто за ним следил?
   - Нет, не боялся. Он вообще ничего не боялся. Говорил, что  таскаются
за ним два каких-то придурка. Он даже сигнализацию на машине  сменил.  И
замки они вроде поменяли, думали сначала, что их ограбить хотят.
   -  Он   высказывал   какие-нибудь   предположения?   Кто   может   им
интересоваться и почему?
   - Нет, - Мерцалов опять закурил. От их непрерывного  курения  посреди
кухни висело сизое дымное привидение.  -  Да  мы  с  ним  это  почти  не
обсуждали. Я ему не верил, и все. Гольдин, наверное, больше меня знает.
   - Он дружил со своим замом?
   - Не разлей вода, - коротко подтвердил Петр. - Они  даже  на  курорты
коллективом ездили - Гольдин с женой и  выводком  и  Серега  с  женой  и
пацанами. И не уставали они друг от друга на работе... Я вот на  тех,  с
кем работаю, вне работы даже смотреть не могу, так они меня все бесят...
- Он перехватил задумчивый взгляд Андрея и встрепенулся:
   - Кажется, это не противозаконно?
   - Нет, - ответил Андрей. - Не противозаконно. Дружите с кем хотите. У
вашего брата были враги, Петр Леонидович?
   - По работе - сплошные враги, - сказал Мерцалов радостно. - Он злил и
раздражал, наверное, процентов девяносто тех, с кем общался. Кроме того,
конечно, многим  очень  хотелось  его  съесть.  Креслице-то  не  низкое.
Прооперировал бы через годок-другой очередного болезного  президента,  и
привет. Тогда точно никто бы не достал. А это никому не нравилось,  всех
раздражало. А как же?
   - Всех - это слишком неопределенно, - заметил Андрей.
   - Точней не  знаю,  пофамильно  перечислить  не  могу.  Извиняйте.  -
Мерцалов развел руками. - Ищите сами. При мне ему  никто  и  никогда  не
угрожал, так что вам не повезло.
   - А пациенты? Или их родственники?
   - Что -  пациенты?  Что  -  родственники?!  -  раздражаясь,  Мерцалов
заговорил громче. - Да не придет в голову  никому  убивать  врача  из-за
того, что он не смог помочь! При чем тут пациенты?! И не знаю я  никаких
его пациентов, я с ним уже три года не работаю! Вот министр  иностранных
дел у него лежал,  недели  две  назад  выписался,  Серега  им  хвастался
ужасно. Пойдите проверьте, не он ли, часом...
   - Проверим, - пообещал Андрей.  -  Кроме  министра  иностранных  дел,
никто не вспоминается?
   - Нет, - отрезал Мерцалов. - Не вспоминается.  Еще  какие-то  бандиты
просили его положить кого-то, чтобы потом  за  границу  переправить.  Он
рассказывал, смеялся. Деньги они ему сулили несметные.
   - Положил? - спросил Андрей.
   - Не знаю,  -  пожал  плечами  Петр.  -  Меня  его  дела  не  слишком
интересовали, я же вам говорю. Гольдин знает, наверное...
   Дверь  в  кухню  распахнулась,  на  пороге  возникла  Лидия  Петровна
Мерцалова.
   - Петя, - сказала она, не замечая  Андрея,  -  пожалуйста,  посиди  с
Ирой. Я боюсь отлучаться, но мне срочно нужно  в  институт.  Только  что
позвонили.
   - А папа? - спросил Мерцалов-сын. - Он-то что?
   - Он разговаривает с Николаем Васильевичем. Тот тоже  едва  на  ногах
держится. Пойдем, я покажу тебе где что...
   - Адрес ваш запишите, - попросил Андрей Мерцалова. -  Боюсь,  вы  еще
мне понадобитесь.
   Мерцалов с нетерпеливой досадой  написал  на  бумажке  адрес,  и  они
вышли, даже не взглянув на Андрея.
 
*** 
 
   К пяти часам  Дима  Мамаев  совершенно  точно  знал,  что  человек  в
неприметных "Жигулях" делает то же самое, что и сам Дима, - наблюдает за
аптекой. Правда, он не переезжал с места на место, как это делал Дима  в
соответствии с требованиями  конспирации  и  сыщицким  азартом,  который
начал обуревать его примерно в половине третьего.
   Выходит, прав был майор Ларионов, черт бы его взял.
   Правда, неясно было, за кем именно наблюдают. Может, вовсе  и  не  за
рыженькой, а просто за аптекой. Аптека на  вид  неплохая  -  чистенькая,
ухоженная, народ то и дело входит и выходит. Не бедная, судя  по  всему,
аптека. Может, на аптеку нацелились, а вовсе не на рыженькую?
   Впрочем, все это станет ясно, когда Дима поведет ее вечером домой.
   Дождь  кончился,  и  водитель  "Жигулей"  вышел  из   машины,   чтобы
размяться. Диму удивляло, что он и не думал прятаться.  Конспирацией  он
явно обременен не был. Что же это за соглядатай,  который  торчит  перед
глазами у объекта и даже думать не думает, что его могут засечь?
   Непрофессионал, наверное.
   Себя Дима считал профессионалом.
   Как  там  дела  у  мужиков...  и  дам,  подумал  Дима,  вспомнив  Олю
Дружинину. Наверняка уже что-нибудь нашли. Какие-нибудь нитки,  зацепки.
Следы. Улики. Доказательства. Как там  его,  Димин,  свидетель,  который
вполне мог  оказаться  убийцей?  Небось  майор  Ларионов  уже  давно  на
Петровке, пьет свой кофе, загадочно  молчит  и  точно  знает,  кто  убил
Сергея Мерцалова.
   От этой мысли Дима опять рассердился и расстроился.
   Ну какого черта все работают, а он караулит аптеку?! Пусть бы Полевой
караулил, чем он лучше Димы? Так нет, Полевого майор отправил на дело, а
Диму - в машине сидеть, будь оно все проклято!
   Водитель "Жигулей" дошел до угла, где тихий  Воротниковский  переулок
вливался в бушующее Садовое кольцо, и купил в киоске газету или  журнал.
Диме со своего места не было видно, что именно.
   Должно быть, они  подкованные  ребята,  эти  соглядатаи.  Целый  день
читают.
   Диме тоже захотелось выйти из машины. Хоть подышать, что ли.  Того  и
гляди снова дождь пойдет. Вздыхая, Дима выбрался  из  кресла,  захлопнул
дверь и подождал, когда свистнет сигнализация, запирающая все двери.  Не
выпуская из виду соглядатая и аптечную дверь - вдруг рыженькой придет  в
голову уйти пораньше, - он втиснулся в  стеклянную  коробку,  где  висел
телефон. Приседая, потому что телефон был  приделан  слишком  низко,  он
набрал номер. Никто не отвечал, и он  понял,  что  оправдались  все  его
худшие подозрения. Сослуживцы еще не возвращались, следовательно, работа
шла полным ходом. У Димы было своеобразное представление  о  работе.  Он
был твердо уверен, что работать в кабинете так же глупо, как,  например,
писать романы. Настоящая работа - это поиск, охотничий  азарт,  быстрота
перемещения и добыча фактов, которые в кабинете никак не добудешь.
   Ну вот. Все добывают, а Дима с утра в Воротниковском переулке  сидит,
и неизвестно, сколько еще просидит.
   Как следует разозлившись, он подумал и набрал еще один номер.
   Трубку сняли сразу же, но Инки дома не было. Ее мать  очень  холодным
голосом сообщила Диме, что Инка еще в университете и будет очень поздно,
у них там какой-то праздник букваря. Если вообще будет.
   - Она может... не приехать совсем? - не удержавшись, спросил Дима,  и
собственный голос показался ему отвратительным -  просительный,  тонкий.
Дурацкий какой-то голос.
   - Вполне, - сказала Инкина мать со спокойным злорадством. - Она  меня
даже предупредила, чтобы мы ее не ждали. Впрочем, она будет звонить.
   Дима с силой вдвинул трубку  в  аппарат  и  выбрался  из  стеклянного
саркофага.
   Зря он позвонил. Придурок.
   Сидел бы в машине и мечтал о том, как вечером  они  встретятся.  Знал
же, что ее мамаша с папашей терпеть  его  не  могут.  Хотя,  собственно,
почему они должны его терпеть? У них с Инкой свои дела, своя жизнь,  они
оба взрослые умные люди и будут делать то, что считают нужным...
   Он убеждал себя и не слишком себе верил.
   Инкин  отец  руководил  какой-то  строительной  фирмой,  процветал  и
собирался процветать дальше. Инка недавно  хвасталась,  что  он  получил
подряд  -  или  как  там  это  называется  -  на   ремонт   целой   кучи
административных зданий, принадлежащих мэрии или еще кому-то,  столь  же
всесильному. Он был шумный, краснолицый, громогласный. Когда он говорил,
необходимо было молчать и смотреть ему в рот. Диме это было противно.  В
его семье все было по-другому. Впрочем, в его семье и подрядов от  мэрии
никто  не  получал.  Инкина  мать  относилась  к  Диме  с   высокомерием
генеральши, которая не желает выдавать дочь замуж за лейтенанта.
   Дима не подходил им ни по каким критериям. Зарабатывал  мало,  жил  с
родителями, перспектив - никаких. Всего  богатства  -  новенькая  черная
"девяточка", которую Дима обожал и которую ему подарил брат, отъездив на
ней месяца три. Потом она ему надоела, и он купил "Тойоту", а  "девятку"
отдал Диме,  за  что  Дима  был  ему  несказанно  благодарен.  Брат  был
компьютерный гений, зарабатывал несметные, по Диминым понятиям, деньги и
всю жизнь делал что хотел.
   "Мне повезло, - говорил он. - Я как Фрэнк Синатра. Делаю то, что  мне
нравится, и мне еще за это платят".
   Дима тоже был как Фрэнк Синатра, но к нему относилась  только  первая
часть бессмертного изречения.
   Зачем он позвонил?!
   Весь остаток дня, вместо того  чтоб  худо-бедно  работать,  он  будет
думать, у кого Инка собралась ночевать. Или наврала мамаша?
   Черт, зачем он позвонил?!
   Впрочем, он же не страус. Голову в песок он прятать не станет.  Лучше
уж все знать, чем пребывать в идиотской  уверенности,  что  ты  нужен  и
любим.
   Или не лучше?
   Дима сел в машину и сунул в рот осточертевший леденец  от  кашля.  На
этот раз оранжевый. Леденец захрустел на зубах,  превращаясь  в  мелкие,
как будто стеклянные, осколки.
   Он не будет думать об Инке. И вечером не будет звонить  и  проверять,
где она. Он будет думать о Сергее Мерцалове и о том,  кто  его  убил,  а
вечером на Петровке он поразит их всех своими  потрясающими  логическими
выводами.
   Данных маловато, но чтобы занять голову - хватит.
   Где же она собралась ночевать?..
   Информация, которую он получил от Бориса, оказалась неутешительной.
   - Да ты что? - спросил шеф с другого конца света, а впечатление  было
такое, как будто он сидит  за  стенкой  и  разговаривает  по  мобильному
потому, что ему лень встать и открыть дверь. - Неужели убили?
   - Убили, - подтвердил Юрий Петрович. -  Женька  своими  глазами  труп
видел.
   - Во дела! - хохотнул в трубку шеф. - Что бы это значило, не знаешь?
   В данный момент Юрию Петровичу больше всего на свете хотелось  знать,
что бы это значило, и он подозревал, что шеф-то как раз в курсе событий.
   - Женька как его узнал, так драпанул оттуда, как немец из-под Москвы,
- сказал Юрий Петрович осторожно.  -  Его,  конечно,  менты  моментально
найдут, если еще не нашли. Ну, - я его проинструктировал.
   - Молодец, - похвалил шеф таким тоном, что у  Юрия  Петровича  встали
дыбом волосы на затылке. Он был бы неприятно удивлен,  если  бы  в  этот
момент вспомнил, что точно таким же тоном он сам еще вчера  разговаривал
с тупоумным Женькой. - Это ты все придумал?
   - Что? - переспросил Юрий Петрович.
   - Ну... убрать его? - спросил шеф. - Или Женька?
   - Ты что,  Борис?  -  забормотал  Юрий  Петрович.  По  спине  у  него
пробежала струйка пота, рубашка прилипла к лопаткам,  стягивая  их,  как
будто его, Юрия Петровича Василькова, уже начали вязать веревкой. - Мыто
тут при чем?
   - А кто при чем? - спросил шеф вежливо. - А, Юрок?
   Юрий Петрович лихорадочно соображал.
   Если врача убрали ребята Бориса, их никто и никогда  не  найдет.  Они
профессионалы, ментам не чета. Если Борис  по  каким-то  своим  причинам
решил сдать Юрия Петровича, то необходимо  срочно  что-то  придумать.  В
конце концов, до Бориса далеко, а Юрий Петрович здесь, под боком.
   Врач уже никому  ничего  не  расскажет.  А  Юрий  Петрович?  Он  ведь
доверенное лицо, а следовательно, Борису опасен.
   Что на уме у шефа? Что он задумал?
   Как понять?
   - Ты уснул там, Юра? - спросил шеф ласково. - Не  спи,  дорогой,  всю
жизнь проспишь. Так чего там делается-то у вас?
   - Я пока не понял, Борис, - сказал Юрий Петрович жалобно. - Я  просто
звоню сообщить, что Женька...
   - А мне плевать, что там Женька, - перебил шеф холодно. - Выясни  все
и позвони. На мой мобильный не звони, позвони Мише.  Он  меня  соединит.
Кто вас знает, кретинов, что вы там накрутили...
   Это было совсем плохо. Выходит, теперь Юрий Петрович  даже  позвонить
напрямую не может?!
   Он положил трубку и закрыл глаза.
   Кто убил врача?
   Свои или чужие?
   Как это проверить?
   Борис темнит, и непонятно, почему он темнит.  Собирается  подставить?
Он, Юрий Петрович Васильков, ему больше не нужен? Мавр сделал свое дело,
мавр может смело отправляться на трт свет? Если врача убрали по  приказу
Бориса...
   Нет, не так.
   Зачем Борису нужно было убивать врача? Чтобы тот в случае чего ментам
не стукнул? Почему Женька  оказался  на  месте  преступления?  Случайно?
Хороша случайность... Или Женька знает больше, чем говорит?  Это  совсем
плохо. Это означает, что он, Юрий Петрович  Васильков,  уже  выведен  из
игры.
   Он был в бизнесе довольно  давно,  и  до  сих  пор  дела  шли  просто
отлично. Алмазы благополучно уходили за  рубеж,  денежки  собирались  на
счетах, а Женька их довольно талантливо  обналичивал.  Скорее  всего  он
даже не знал толком, на кого работает. Юрий Петрович посвящал его в дела
ровно настолько, насколько было необходимо, да и сам Евгений Васильевич,
тертый калач, ни в какие подробности не вдавался. На  девочек,  сауну  и
иностранную машину ему вполне хватало, а его представление  о  богатстве
вполне укладывалось в три эти составляющие.
   Неужели Борис решил сделать рокировку и поменять Юрия Петровича?
   Зачем?! Почему?!
   Где он так проштрафил