ной и  с...  вами,  -
ровно сказал Андрей. - Я звонил сегодня утром вам домой, но мне сказали,
что вы здесь.
   - С Ирой разговаривать нельзя, -  отрезал  Леонид  Андреевич.  -  Она
плоха. Со мной - говорите, только быстро. И покажите ваши... разрешающие
документы.
   Андрей снова вытащил удостоверение.
   - Вы бы чем  с  нами  разговаривать,  порядок  на  улицах  навели,  -
неприятно морщась,  сказал  Мерцалов-старший.  -  А  теперь  говори,  не
говори...
   - Придется  все-таки  поговорить,  -  твердо  сказал  Андрей.  -  Где
удобнее? Вчера мы разговаривали в кухне.
   - Ну, пойдемте на кухню, - все также неприязненно  проговорил  Леонид
Андреевич и пошел впереди Андрея в глубину  квартиры,  сторонясь,  чтобы
случайно его не коснуться. Как будто  Андрей  только  что  вывалился  из
тифозного барака.
   У них горе, сказал себе Андрей. Горькое горе, горше которого быть  не
может.
   В гостиной сидели какие-то люди, как по команде  повернувшие  головы,
когда Андрей проходил  мимо.  Тяжеловесный  мужчина  в  дорогом  костюме
что-то негромко и утешающе втолковывал домработнице в черном  негнущемся
платье.
   Как быстро, подумал Андрей. Как все  быстро.  Вот  они  уже  и  траур
надели...
   Следы вчерашнего разгрома были полностью ликвидированы.  Кухня  вновь
стала веселой и чистой. Андрея это удивило. Почему-то он был уверен, что
застанет хаос и разрушения.
   Женщина, открывшая ему дверь, пила на кухне веду из толстого стакана.
Увидев Андрея, она резко отвернулась.
   - Ну как? - спросил Леонид Андреевич.
   - Все так же, Леня! - ответила женщина с сердитой досадой. У нее были
красные глаза, и руки заметно  дрожали.  -  Она  всегда  была  слаба,  а
сейчас... что говорить...
   - Моя  жена,  -  спохватившись,  сказал  Леонид  Андреевич.  -  Лидия
Петровна Мерцалова. Сергей Мерцалов был нашим сыном. Ваня и Гриша - наши
внуки. А в спальне лежит наша невестка, и  мы  не  знаем,  сохранит  она
рассудок или нет.
   Женщина выронила стакан и, зажав рот рукой, почти выбежала из  кухни.
Стакан покатился по ковру,  оставляя  за  собой  узкую  мокрую  дорожку.
Андрей нагнулся и тихонько поставил стакан на край барной стойки.
   Глаза мужчины тоже налились слезами, и он вытер их,  позабыв  о  том,
что должен стесняться.
   - Ну спрашивайте! - сказал он  грубо.  -  Спрашивайте,  что  вам  там
нужно. И уходите, ради Христа...
   Андрей работал на этой проклятой работе много лет. Он знал, что можно
говорить и делать, а чего говорить и делать нельзя. Поэтому он  не  стал
выражать сочувствие отцу Сергея Мерцалова. И слов о том, что  он  просто
выполняет свой долг, он тоже говорить не  стал.  И  не  стал  спрашивать
разрешения закурить.
   Он сел на то место, где  вчера  сидела  Ирина  Мерцалова,  и  вытащил
сигарету. Пепельница стояла там же, где и вчера.
   - Скажите, Леонид Андреевич, что вам известно о  том,  что  за  вашим
сыном в последнее время следили?
   Напряженная, худая спина под  дорогим  кашемиром  пиджака  стала  как
будто  еще  напряженней.  Мерцалов-старший  медленно  повернулся.  Чашка
вздрагивала у него в руке, изредка постукивая о блюдце.
   - Слежка? - переспросил он. - Что еще за слежка? Кто за  ним  следил?
Что вы говорите?
   - Я еще не знаю, кто за ним следил, -  сказал  Андрей,  глядя  ему  в
лицо. "Но я - узнаю, - пронеслось в голове, - и очень быстро". - Я хотел
бы спросить у вас, не говорил ли Сергей в последнее время о том, что  он
обнаружил за собой слежку?
   - Да  нет  же!  -  сердито  и  как-то  беспомощно  воскликнул  Леонид
Андреевич и покосился на дверь. - Какая слежка, что за ерунда?  В  конце
концов, он ведь врач, а не бандит и не депутат...
   Вот именно. Он врач, а не депутат, и тем не менее за ним следили.
   - Вы когда-нибудь обсуждали с ним проблемы его... работы?
   - Видите ли, - начал Леонид Андреевич и наконец  догадался  поставить
чашку на стол, - я ведь тоже врач.  Это  у  нас,  как  бы  это  сказать,
потомственное, семейное. И Лида врач, терапевт. И Петя...
   - Кто такой Петя? - спросил Андрей.
   -  А...   это   наш   второй   сын,   Сережин   брат...   -   ответил
Мерцалов-старший. Как-то в одну минуту  он  растерял  весь  свой  боевой
задор и стал похож на того,  кем  был  на  самом  деле,  -  на  усталого
старика, только что потерявшего сына. - У нас их двое - Петя  и  Сережа.
Петя на восемь лет младше Сережи, и он тоже кардиолог. Хирург. Мы  часто
разговаривали о работе, в этом вся наша жизнь. Даже по праздникам, когда
мы собираемся у Сережи или у нас на  даче,  мы  всегда  разговариваем  о
наших больных, о проблемах, о начальстве... о работе, мы  не  можем  без
этого, мы этим живем. Но о слежке... Нет, Сережа ничего не  говорил  мне
ни про какую слежку. Это совершенно точно. А вы?! - вдруг вскинулся  он.
-  Если  вы  знали,  то  какого  черта  не  приняли   мер?   Почему   не
предупредили?! Ведь это катастрофа - смерть  такого  врача!  Это,  может
быть, медицину на десять лет назад отбросит...
   - Простите, а у вас какая специальность? - перебил Андрей,  не  давая
возможности Мерцалову углубиться в мысль о том, что в  смерти  его  сына
повинен именно он, майор Ларионов.
   - Я... да, я невропатолог... - Леонид Андреевич сел  и  потер  руками
лицо.  -  А  мой  отец  был   военным   хирургом.   Дед   -   педиатром,
известнейшим... Основоположник целой школы... Хотя что я вам-то говорю.
   - Скажите, вы знали, что  Сергей  собирался  в  отпуск?  -  продолжил
Андрей свои вопросы.
   - В отпуск? Н-нет, не знал.
   - Почему? Он не предупреждал вас, когда уезжал куда-то?
   - Ну, это нас никак  не  касалось.  Конечно,  они  всегда  ездили  за
границу,  погреться,  как  Сережа  говорит,  но   мы   никогда   их   не
контролировали, ну собираются и собираются, все как обычно...
   - Ваш сын часто совершал какие-нибудь неожиданные поступки?
   - Какие, к примеру? - отнимая руки от лица, спросил отец.
   - Ну, например, уезжал в отпуск, никого не предупредив...
   - Да почему не предупредив? - Леонид Андреевич смотрел на Андрея, как
профессор, которому до смерти надоел неуч-студент. - Он предупредил  бы,
если бы уехал! А так... Ему  тридцать  пять,  он  почти  пятнадцать  лет
женат, у него свои дела...
   -  У  него  были  враги?  По  крайней  мере  такие,  о   которых   он
рассказывал?
   - Господи, какие враги?! - Леонид Андреевич вытер лоб и сунул  платок
мимо кармана. - Ну, у всех врачей есть пациенты, которые ими недовольны.
Есть родственники пациентов, которые, бывает, даже  проклинают  нас,  но
какие же это враги? Это просто больные люди, которым врач ничем не  смог
помочь, только и всего.
   -  У  Сергея  были  такие...  -  Андрей  поискал  слово,  -   активно
недовольные пациенты?
   - Ну, были, конечно. И у меня они есть, и у Пети. И у Саши Гольдина.
   Гольдин - зам Мерцалова в институте, вспомнил Андрей.
   - Сергей рассказывал вам что-нибудь о них?
   - Бывало -  рассказывал.  По-разному.  -  Леонид  Андреевич  встал  и
медленно  побрел  к  окну.  -  Вы  хотите,  чтобы  я  назвал  вам  имена
недовольных или погибших пациентов, а вы побежите и арестуете их? Или их
родных?
   Он повернулся и посмотрел на Андрея.
   - Ничего у вас не выйдет. В клинике у своего сына я не работал, о его
делах ничего не знаю. Помочь, - он приналег на это слово, - я  ничем  не
смогу.
   - Очень жаль, - сказал Андрей.  -  Где  вы  были  позавчера  вечером,
первого сентября, с девяти до двадцати четырех?
   - В опере, - ответил Мерцалов-старший с  яростной  любезностью.  -  В
Большом театре. Давали "Евгения Онегина". Билеты сохранились, я могу  их
вам показать. Показать?
   -  Потом   покажете,   -   согласился   Андрей,   стараясь   остаться
хладнокровным. - Ирина в тот вечер вам не звонила?
   - Мы имеем обыкновение поздно вечером выключать  телефон,  -  сообщил
Мерцалов-старший. - Мы не можем разговаривать до глубокой ночи. Слышите,
что делается?
   За закрытой дверью действительно  непрерывно  звонил  телефон,  и  на
аппаратике, висящем на кухонной стене,  то  и  дело  загоралась  красная
лампочка. Звук, очевидно, был выключен.
   - Поэтому, если мы поздно возвращаемся откуда-то, а  люди  продолжают
нам дозваниваться, мы просто выключаем  телефон.  И  все.  -  Он  развел
руками. - Ира ночью до нас не дозвонилась, только и всего. И  мы  узнали
обо всем,  только  когда  его...  -  Леонид  Андреевич  махнул  рукой  и
отвернулся. Голова у него тряслась.
   - А по работе? - осторожно спросил Андрей. - Были  у  него  враги  на
работе? Кто-нибудь, кого он несправедливо обошел,  или  уволил,  или  не
повысил, или не замечал заслуг?
   - Леня! - закричали издалека, и дверь распахнулась.  -  Леня,  помоги
мне!
   - Что случилось? - Леонид Андреевич бросился  вон  из  кухни.  Андрей
вышел следом.
   - О господи, вы все еще здесь,  -  с  отвращением  пробормотала  мать
Сергея Мерцалова. - Леня, она плачет, и я никак не  могу  ее  успокоить.
Посмотри, пожалуйста, у меня в чемоданчике ампулы и шприцы. Быстрее  же,
Леня!
   Леонид Андреевич метнулся в сторону холла, а Лидия Петровна Мерцалова
приказала Андрею:
   - Уходите. Вы же видите, что здесь происходит. Вы все равно никого не
найдете. Мы не станем жаловаться и писать в вышестоящие организации,  мы
все понимаем. Считайте, что вы сделали все, что смогли, и убирайтесь.
   Это Андрея позабавило.
   - Спасибо за заботу, - сказал он вежливо. -  С  вашего  разрешения  я
поговорю еще с Ириной Николаевной. И с вами.
   - Вы что, не  слышали  ни  слова?!  -  поразилась  Лидия  Петровна  и
крикнула:
   - Леня, ну скорее же! Я не разрешу вам ни с кем разговаривать. И сама
не буду.
   - Мне не нужно ваше разрешение, - холодно сказал Андрей. - Позвольте,
я пройду.
   - Слава богу, - не обращая  на  него  никакого  внимания,  вскрикнула
Лидия Петровна и вырвала из рук мужа  небольшой  щегольской  саквояж.  -
Загляни потом, ладно?
   Проводив ее глазами, Андрей вернулся на кухню.
   Она странно вела себя, эта женщина.  Как  будто  не  она  только  что
потеряла сына. Так хорошо владеет собой? Такой сильный характер?
   Ему было неприятно, что она будет колоть чем-то Ирину Мерцалову.
   Но это же глупость, сказал он себе. Глупость?
   В дверь позвонили, и  Леонид  Андреевич,  возникший  было  на  пороге
кухни, вновь  исчез  в  сумрачных  глубинах  квартиры.  Андрей  вышел  в
необъятный коридор.
   Сколько книг. И картин.  И  как  все  приспособлено  для  жизни.  Как
хорошо, как свободно, наверное, здесь было жить. И никто не  смел  ничем
распоряжаться, кроме хозяина. И как в один день все изменилось.
   - Ну что? - спросил из коридора быстрый мужской голос. -  Как  тут  у
вас? В институте просто конец света.
   Леонид Андреевич что-то отвечал, слов Андрей не разобрал.
   - А царевна Несмеяна? Рыдает? Ну  конечно,  рыдает,  что  же  ей  еще
делать... А вы с маманей утешаете, значит? Понятно...
   Дверь из холла широко, по-хозяйски распахнулась, и молодой мужчина  в
длинном плаще спросил с ходу:
   - Вы кто?
   - Майор Ларионов, - сказал Андрей. Ему становилось все  интереснее  и
интереснее. - А вы, как я понимаю, Петр Мерцалов?
   - Вы верно все понимаете, - сказал мужик и, стягивая  плащ,  прошагал
мимо Андрея в комнату. - Садитесь, - пригласил  он,  простирая  руку  на
диван, - потолкуем.
 
*** 
 
   - Клава, что с рукой-то у тебя? - спросила заведующая озабоченно. Она
пила чай и заедала его сладкой липкой конфеткой под названием "Коровка".
На вытертом до  зеркального  блеска  столе  перед  ней  лежали  какие-то
бумаги. Даже обедая, она работала и, даже работая,  умудрялась  замечать
все, что происходило вокруг нее. Уникальная женщина.
   - Ничего особенного, - улыбаясь от  нежности  к  начальнице,  сказала
Клавдия. - У меня вчера вечером на лестнице вырвали сумку.
   - Да что ты?! - ахнула Варвара Алексеевна, не донеся до  рта  остаток
"Коровки".
   - Нет-нет, - заторопилась Клавдия. - Это просто удивительно,  но  все
обошлось. Они мне ее вернули.
   - Как вернули? - не поняла заведующая.
   - Да так, вернули, и все. - Клавдия улыбнулась. -  Через  две  минуты
соседка на лестнице ее нашла, ну и позвонила мне  в  дверь.  Я  как  раз
рыдала около двери...
   - Пустую вернули? - уточнила заведующая.
   - В том-то и дело, что со всем содержимым!  Правда,  там  содержимого
было всего ничего - тридцать рублей денег, проездной и очки...
   - Клава, ты  рассказываешь  какие-то  сказки,  -  решительно  сказала
заведующая. - Точно у тебя из сумки ничего не пропало?
   - Точно, - подтвердила Клавдия. - Я сама поначалу не  поняла  ничего.
Все цело. Даже кошелек.
   - Господи боже мой, - пробормотала заведующая, - ну и дела! А рука?
   - У меня ремень был на руку намотан. Для верности. Ну... и дернули за
кисть...
   - Болит? - с сочувствием спросила заведующая.
   - Болит, - призналась Клавдия.
   Всю ночь эта распроклятая рука не  давала  ей  спать.  Ныла  и  ныла.
Пришлось в конце концов прибегнуть к решительным  мерам  и  помазать  ее
"Финалгоном". Кисть сразу стала гореть, и пчелиный яд,  составная  часть
этой дьявольской мази, к утру сжег всю кожу. Теперь рука выглядела  так,
как будто Клавдия некоторое время варила ее в кипятке. Но  внутренняя  -
мышечная, как определила Клавдия, - боль немного утихла.
   - Странная какая-то история, - задумчиво сказала заведующая  и  доела
конфету. - Очень странная. Первый раз о таком  слышу.  Может,  они  тебя
пожалели, увидев, какие богатства ты в сумке носишь?
   - Пожалели? - усомнилась Клавдия. - Воры?
   - Варвара Алексеевна, в торговый зал, к телефону! - хрипло  возвестил
селектор голосом заместительницы Натальи Васильевны.
   - Может, домой тебя отпустить? - спросила заведующая,  поднимаясь.  -
Полдня впереди. Как ты с такой рукой до конца доработаешь?
   - Доработаю, Варвара Алексеевна, -  перепугалась  Клавдия.  Домой  ей
совсем не хотелось. Что она  станет  там  делать?!  Лежать,  изнывая  от
скуки, страха и боли в руке?! - Конечно, доработаю!
   - Ну, смотри сама, - сказала заведующая. - А то я отпущу...
   - Спасибо вам большое! - поблагодарила Клавдия. - Спасибо!
   Практикантка  Настя,  сидевшая  спиной  к  ним  за  соседним  столом,
негромко, но выразительно фыркнула, демонстрируя свое полное презрение к
подхалимажу, которым занималась Клавдия.
   Стоя Клавдия допила чай и вернулась на свое рабочее место.
   Соглядатай был при ней - она увидела его с утра на собачьей  площадке
перед своим домом и потом у аптеки, выглянув в  залитое  дождем  окошко.
Диму, которого обещал  прислать  Андрей,  она  не  заметила.  Может,  не
приехал еще, а может, прячется лучше, чем эти двое...
   Со вчерашнего дня, после  этого  нелепого  похищения  сумки,  Клавдия
стала чувствовать приближение какой-то беды. Этому своему чувству, как и
зрительной памяти, она доверяла беспрекословно. Как будто в позвоночнике
у нее, кроме обычного набора костей и нервных узлов,  присутствовал  еще
какой-то   специальный    индикатор,    настроенный    на    улавливание
приближающейся опасности.
   Не зря у нее утащили сумку. Им было нужно что-то определенное, чего в
этой сумке не было, а остальное их не интересовало. А может быть, пришло
время переходить к более решительным действиям, и они перешли.
   Да, но зачем?! И кто они?! И при чем здесь она, Клавдия Ковалева?!
   Финка была пристегнута к щиколотке специальными кожаными  ножнами.  С
детдомовских времен ремешки ножен стали ей тесны, хотя она и  застегнула
их на самую последнюю дырку, и  противно  натирали  кожу  под  джинсами.
Придется пока походить в штанах. Вряд ли заведующая Варвара Алексеевна с
пониманием отнесется к набранной из цветных колец ручке  ножа,  торчащей
из-под юбки Клавдии Ковалевой.
   Клавдия усмехнулась.
   Не стоило даже ломать голову, кому она могла  понадобиться  и  зачем,
потому что она никому и ни за чем не могла понадобиться.
   Надвигалось что-то ужасное, клубящееся испепеляющими чужими эмоциями,
ненавистью, страстью. Оно было уже рядом,  приближалось  и  приблизилось
настолько, что Клавдия чувствовала, как чужое дыхание шевелит  волосы  у
нее на затылке. Словно перед бурей, когда все живое стремится забиться в
укрытие, Клавдия осталась в полном одиночестве на самом открытом  месте,
уверенная, что бежать уже поздно. Или бесполезно. Оставалось только одно
- наблюдать приближение  этого  чудовищно  опасного,  не  рассуждающего,
яростного и, время от времени закрывая от страха глаза, просить кого-то,
чтобы он оставил ее в живых...
   Под правой  рукой  зазвонил  телефон,  и  Клавдия  моментально  взяла
трубку, пользуясь тем, что ни один из  покупателей  еще  не  решил,  что
именно нужно купить для спасения своего драгоценного здоровья, и все они
пока что с умеренным интересом рассматривали витрины.
   - Аптека, - сказала Клавдия в трубку.
   - Ковалеву, пожалуйста, - отчетливо произнес в трубке низкий  мужской
голос. Совсем незнакомый.
   - Я слушаю, - пролепетала совершенно сбитая с толку Клавдия. Кто  это
может быть? Танькин Павлов?
   - Майор Ларионов, - представилась трубка официально. - Как дела?
   - Кто?! - вытаращив глаза, переспросила Клавдия и залилась чудовищным
помидорным румянцем. Шее под толстой  шерстяной  водолазкой  моментально
стало жарко. - Алло, кого вам позвать? Я плохо слышу!
   Она слышала все совершенно  замечательно.  У  нее  был  слух,  как  у
камышового кота.
   - Все в порядке, - успокоительно  сказал  голос  в  трубке.  -  Звать
никого не надо. Я хотел сказать, чтобы ты не  волновалась.  Мой  человек
где-то рядом с тобой. Ты уже его засекла своим радаром?
   - Андрей, - недоверчиво сказала Клавдия. - Это что, и вправду ты?
   Она оттянула от горевшей  шеи  воротник  водолазки  и  повернулась  к
торговому залу спиной. Кажется, впервые за все время своей работы.
   - Я, - сказала трубка, и это был голос Андрея Ларионова, такой, какой
ни с  чьим  другим  уже  нельзя  было  спутать.  -  Что  это  ты  так...
напряглась?
   Я тебя люблю, хотелось сказать Клавдии. Я тебя люблю уже лет  десять.
И ты никогда мне  не  звонил.  Бывало,  ты  искал  у  меня  Таню,  чтобы
встретить у метро, или подходил к телефону, когда я звонила твоей сестре
или матери, но ты сам никогда мне не звонил.
   - Я не напряглась, - выговорила Клавдия с усилием. - Я удивилась.
   Андрей сам удивился, когда решил ей позвонить, и еще больше удивился,
когда нашел телефон ее аптеки в своей записной  книжке.  Откуда  он  там
взялся?
   - Ну что? - спросил он. - Засекла гвардейца Диму?
   - Нет, - призналась Клавдия честно. - Не засекла. А вчера  вечером  у
меня на лестнице отняли сумку.
   Андрей присвистнул.
   - Вечно с тобой какие-то истории, Клава, - сказал  он  недовольно.  -
Много денег-то было?
   - Тридцать рублей, - радостно сказала Клавдия. - Но мне  их  вернули,
представляешь?
   - Девушка, вы работаете? - спросил у нее за спиной нетерпеливый голос
какого-то созревшего покупателя.
   - Да-да, - виновато пробормотала Клавдия, не  поворачиваясь.  -  Одну
минуточку, пожалуйста...
   - Нет, подожди, - сказал у ее уха безмерно удивленный Ларионов, - что
значит вернули?
   - То и значит, - счастливая от того, что он внимательно  слушает  ее,
заторопилась Клавдия. - Через две минуты соседка  позвонила,  я  открыла
дверь, а сумка моя на лестнице стоит, прямо  у  моей  квартиры.  Цела  и
невредима, только ремешок оторван.
   - И все цело? - спросил Андрей недоверчиво.
   - И все цело, - подтвердила Клавдия. - Представляешь?
   - Не особенно, - сказал Андрей.
   - Девушка! - позвали сзади совсем нетерпеливо.  -  Может,  уже  нужно
начать работать?
   Андрей услышал.
   - Ладно, Клава, - сказал он решительно. - Давай уже начинай работать.
Вечером я тебе позвоню. Черт, лучше ты мне. У меня, по-моему...
   - Не по-твоему, а точно, - перебила Клавдия, и даже он расслышал в ее
голосе ликование. - У тебя нет моего телефона. Я сама позвоню. И спасибо
тебе за заботу.
   О