ла куртку, порвала  джинсы  и  долго  валялась  в  луже.  Толкнул,
конечно, не брат, а жулик.
   - Ну ты даешь! -  сказала  Таня  с  восхищением.  -  И  что  Ларионов
говорит?
   - Говорит - надо подумать, - сказала Клавдия.
   Ее страшил момент объяснений с подругой. Конечно, Таня  все  про  нее
знает и очень сочувствует, но одно дело - сочувствие, и совсем другое  -
пикантный эпизод с ее ночевкой в постели Андрея Ларионова.
   - Я не могла идти домой, - твердо сказала Клавдия, решив,  что  лучше
выложить все сразу. - А тебя не было. Я ночевала у Андрея.
   Воцарилось молчание, столь красноречивое, что Клавдия даже улыбнулась
тихонько, хотя бояться не перестала.
   - Неужели? - спросила Танька, как показалось Клавдии, очень  холодно.
- Поправь меня, если я ошибаюсь, но  мне  показалось,  ты  сказала,  что
переспала с моим братом.
   - Да, - подтвердила Клавдия.
   - Гениально, - сказала Таня. - Стоило один  раз  в  жизни  уехать  из
Москвы,  и  все  произошло.  Ты  не  разочаровалась  в  своих  чувствах,
Ковалева?
   Клавдия с облегчением перевела дух. Самое страшное было позади - Таня
не бросила трубку и не потребовала объяснений. Клавдия была  ей  за  это
несказанно благодарна.
   - Клавка,  ты  что  там?  Непрерывно  грезишь  о  Ларионове?  -  Таня
постучала чем-то по трубке, и Клавдии пришлось отодвинуть ее от уха. - Я
все еще здесь. Твоя лучшая подруга хочет с  тобой  поговорить.  Ты  меня
слышишь?
   - Слышу, - согласилась Клавдия.
   - Ты сегодня опять у Ларионова ночуешь?
   - Опять, - сказал Клавдия и покраснела.
   - То есть мне приезжать нет никакого смысла, да? Вы с Ларионовым вряд
ли будете рады видеть нас с Павловым?
   - Мы всегда... - заговорила Клавдия и осеклась.
   "Мы всегда" - это были слова из совсем  другой  жизни.  Не  из  жизни
Клавдии Ковалевой. Кажется, впервые она сказала "мы".
   "Мы" - это Андрей и я. Я и Андрей. Мы всегда рады вам с Павловым.  Мы
всегда рады принять гостей. Мы ждем вас к восьми часам.
   Нет, не может быть, чтобы это могла сказать она, Клавдия Ковалева.
   - Клавка, не переживай ты так, - сказала Таня серьезно. -  Я  страшно
рада, что у вас в конце концов что-то получилось. Господи, да  никто  не
подходит ему так хорошо, как ты, и не подходил  никогда!  Только  смотри
теперь,  не  упусти  его.  Ты  же  у  нас  девушка  неопытная,   скажешь
что-нибудь, а он не так поймет или совсем не поймет...
   - Не упущу, - пообещала  Клавдия.  -  Постараюсь  не  упустить,  если
только.... Если только я на самом деле ему нужна.
   - Нужна! - уверила Танька. - Конечно, нужна. И я на самом  деле  была
уверена, что рано или поздно он все правильно сообразит. Он и сообразил.
Всего десять лет прошло.
   На глаза Клавдии навернулись слезы,  и  Танька  как-то  подозрительно
всхлипнула в трубке.
   - То есть бандиты и истории с сумками и слежками  для  вас  нынче  не
актуальны, правильно я понимаю?
   - Не совсем, - призналась Клавдия. - Слушай,  давай  я  тебе  вечером
позвоню. Или ты нам... А то мне говорить неудобно.
   - "Нам" - это звучит гордо, - провозгласила Танька. - Я вам  позвоню.
Я очень рада, что ты жива и здорова и что ты теперь спишь с моим братом.
   Улыбаясь, Клавдия положила трубку.
   - Ты чего не ушла, Клава? - спросила  проходящая  через  зал  Варвара
Алексеевна. - Твоя смена давно закончилась...
   - Я этикетки пишу, - сказала Клавдия, краснея  оттого,  что  она  как
будто занимается сверхурочной работой, а на самом деле ждет Ларионова.
   - Клавочка, тебе просто цены нет! - сказала заведующая с чувством.  -
Я тебе премию выпишу!
   Все слышали, что заведующая опять похвалила Ковалеву и что  она  даже
собирается выписать  ей  премию,  и  раздражение  сотрудниц  было  таким
острым, что Клавдия почувствовала его, как уколы электрофореза.
   Я не виновата. Она ожесточенно  печатала  и  думала  о  своем.  Я  не
виновата. Андрей велел мне ждать, но не могу же я просто  сидеть  и  три
часа пить кофе. Это как-то глупо.
   Вспомнив, что она собиралась выглянуть на улицу, когда ее  позвали  к
телефону, Клавдия решительно погасила свет и прижалась носом к холодному
стеклу.
   Знакомая машина была на месте, и шофер мирно дремал в ней.
   Нет, не права Танька. Все-таки слежка ее  пугала.  Даже  несмотря  на
Ларионова.
 
*** 
 
   Андрей вспомнил, что ему еще нужно заехать за Клавдией, только  часов
в семь. Вспомнив, он вдруг вскочил и начал собираться.
   - Ты что? - спросил Полевой.
   - Да я забыл совсем, что я сегодня свою аптекаршу забираю,  -  сказал
Андрей, натягивая куртку. - Игорь, дождись ребят и позвони мне  вечером,
ладно? Только обязательно.
   - Ну, конечно,  -  сказал  Полевой,  с  интересом  изучая  Андрея,  -
позвоню. Только не нравится мне все это. Особенно последнее.
   - Можно подумать, что мне нравится, - буркнул Андрей. - Выходи давай,
мне еще дверь закрывать...
   - А куда  ты  ее  денешь?  -  спросил  Игорь,  пока  Андрей  привычно
прилаживал на дверь пластилиновую печать.
   - К себе отвезу, - сказал Андрей. - У меня с ней... роман.
   - Остановись, пока не поздно, Ларионов,  -  сказал  Игорь  весело.  -
Какой еще роман?
   - Самый обычный, - буркнул Андрей. - И вообще  я  не  понимаю  твоего
веселья. Какое тебе дело?
   - Никакого, конечно, - согласился Полевой. - Пока. Я позвоню. Или сам
звони, как со своей аптекаршей разберешься.
   Андрей издалека показал ему кулак и, не дожидаясь лифта,  побежал  по
лестнице вниз.
   Он волновался, что она не дождалась его и ушла, а этого  нельзя  было
делать. Он волновался, что не позвонил ей, а она,  наверное,  ждала.  Он
волновался, что она обиделась на то, что он ей не позвонил, да и  вообще
забыл о ней, занятый своей работой и не только работой.
   Глупо было волноваться обо всем  этом,  все-таки  ему  было  тридцать
шесть, а не шестнадцать, и он был не молодой  влюбленный,  а  умудренный
жизнью мент, но он волновался так, что пришлось  даже  несколько  секунд
посидеть в машине, чтобы успокоиться.
   Запирая дверь, он оглянулся по сторонам.  Соглядатай  был  на  месте,
значит, Клава из аптеки не ушла.
   Умница.
   Он взбежал на высокое  крылечко,  посторонился,  пропуская  людей,  и
вошел в теплый и залитый ярким светом зал. Зал был небольшой и уютный, и
в нем приятно пахло лекарствами. Вдоль стен стояли диваны, и на  диванах
сидели старики. По старику на каждом диване.
   Интересно, почему они не ходят  в  аптеку  днем,  когда  никого  нет?
Почему они непременно идут вечером, когда народу в  десять  раз  больше,
чем днем? Может, потому, что им хочется посмотреть на людей или кажется,
что, когда они приходят в аптеку вечером,  они  больше  похожи  на  всех
остальных, молодых и занятых, таких, какими и они сами были когда-то.
   - Вы что-то хотели, молодой человек? -  окликнула  Андрея  маленькая,
плотная дама в белом халате, с высокой прической и очками, сдвинутыми на
кончик носа.
   Андрей улыбнулся.  Дама  смотрела  подозрительно.  Он  знал,  что  не
внушает доверия дамам среднего и старшего возраста..
   Дама  улыбнулась  в  ответ,  потому   что   Андрей   умел   улыбаться
исключительно обаятельно. Так что не могли устоять даже дамы среднего  и
старшего возраста.
   - Мне Клаву Ковалеву, - сказал Андрей доверительно.  -  Она  не  ушла
еще?
   - Н-нет, - протянула дама, - не ушла. Я так понимаю, что она как  раз
вас и дожидается. Девушки! - крикнула дама  за  перегородку,  в  глубину
белого, залитого огнями коридора. - Позовите Ковалеву!
   Она кивнула Андрею, что должно  было  означать,  что  Клавдия  сейчас
придет, и направилась  в  противоположную  сторону.  Согревшийся  Андрей
потянул вниз "молнию" на куртке.
   Он изучал стойку с зубными пастами и кожаной своей спиной чувствовал,
как вся аптека пристально и придирчиво изучает его. Не то чтобы ему было
неловко, но хорошо бы все-таки Клава побыстрее вышла...
   - Привет, Андрей, - сказала она совсем рядом. - Как  хорошо,  что  ты
приехал.
   Он оглянулся, увидел сияющее личико, рыжие волосы, собственный свитер
и  собственную  куртку,  которая  висела  на  ней,  как  на  вешалке,  и
собственные джинсы, которые он сам утром  аккуратно  обрезал  ножницами,
потому что они были ей слишком длинны, и на душе у  него  сделалось  так
хорошо, так радостно и так спокойно, что он  в  первую  минуту  не  смог
ничего сказать. Он просто молча потянул ее за руку к выходу из аптеки, и
она еще на ходу успела проговорить:
   - До свидания, девочки, до завтра! Спустившись с крылечка и не  думая
о соглядатае, Андрей нагнулся и поцеловал ее в губы. Губы были теплыми и
нежными, а щека холодной. Он поцеловал ее еще и в щеку. А потом опять  в
губы.
   - Андрей! - придушенным голосом прошипела она. - Тут же люди!
   Но рук от него не отняла и голову не опустила. Он  поцеловал  ее  еще
раз и отпустил  с  сожалением,  понимая,  что  место  выбрано  не  самое
удачное.
   Ничего. Так он сказал себе. Через пятнадцать минут мы будем дома. Там
мы запрем дверь на замок, и не будет никаких людей, которые  смогут  нам
помешать.
   Подумаешь, осталось потерпеть всего пятнадцать минут.
   Оказывается, он ждал  встречи  с  ней  весь  день,  просто  за  всеми
делами... немножко забыл об этом.
   Сколько раз в день средний мужчина думает о сексе?
   - Садись, - он открыл ей  дверь  и  увидел  мельком,  что  соглядатай
таращится на них из своих "Жигулей" в полнейшем изумлении.
   Не ожидал меня увидеть, голубчик, подумал  Андрей  злорадно.  Ну  вот
посмотри. И хозяину своему доложи, что она  теперь  не  одна.  А  теперь
посмотри, как я мастерски,  просто  виртуозно  сниму  тебя,  глупого,  с
хвоста. Ты и не поймешь ничего...
   - Андрюш, а как же мы поедем? - тревожно  спросила  Клавдия.  -  А...
тот?
   - Который? Который сидит в пруду? - переспросил Андрей.  -  Молод  он
еще со мной тягаться. Молод и глуп. Не переживай, он за нами не успеет.
   - Точно? - уточнила Клавдия осторожно.
   - Точно! - сказал Андрей уверенно.
   Ему нужно было на Тверскую и по ней до поворота  на  "Сокол",  но  на
улицу Чехова, с которой был выезд на Тверскую, он не поехал, зато поехал
прямо под "кирпич", к только что выстроенному, шикарному, как "Титаник",
отелю "Мариотт". Соглядатай еще только ковырялся в тесном Воротниковском
переулке, а Андрей уже зарулил на широченный, с коврами и вазами, подиум
"Мариотта", сверкавший европейскими огнями и витринами.
   Озабоченный швейцар подбежал и наклонился  к  окну.  Андреева  машина
никакого восторга у него не  вызвала.  Андрей  опустил  стекло  и  сунул
швейцару под нос удостоверение.
   - Я сейчас уеду, - сказал он. -  Я  на  работе.  Швейцар  почтительно
отступил, округлив глаза и косясь на удостоверение. Клавдия голову могла
дать на отсечение, что он раздумывает, не вызвать ли срочно охрану.
   Кто их знает, этих... из уголовки...
   Громыхая по булыжникам мостовой,  сделанной  под  старину,  мимо  них
пролетел "жигуленок" соглядатая и свернул направо, на Тверскую.
   - Вот и все, - сказал Андрей. - Поехали.
   Он включил зажигание и не спеша съехал с подиума.
   - Ты голодная? - спросил он у Клавдии. - Если  очень  голодная,  могу
тебе булку купить, здесь хорошая булочная. А если не очень, то терпи  до
дома. Дома мясо есть, сейчас поджарим. Ну что? Тормозить у булочной  или
до дома потерпишь?
   Клавдия быстро на него взглянула, сняла с рычага переключения передач
его огромную, тяжелую лапищу, распрямила пальцы и поцеловала  в  ладонь.
Он следил за ее манипуляциями с загадочным выражением лица.
   - Потерплю, - решила она наконец, - не  тормози  у  булочной.  Поедем
домой.
 
*** 
 
   Они ее упустили.
   Несколько недель неустанных наблюдений пошли прахом. Эти тупые свиньи
не смогли даже проследить за машиной, которая ее  увезла.  Откуда  могла
взяться какая-то машина,  когда  она  даже  в  магазин  ходит  в  строго
определенные дни, а все остальное время только на работу и с работы.
   Сволочи, придурки. Никому и ничего нельзя  поручить.  Непременно  все
испортят. В сильном раздражении он сплетал и расплетал пальцы. Он всегда
отлично умел владеть собой и не давал себе воли, только в совсем крайних
случаях - вот как сейчас - позволял себе стискивать руки.
   Хуже всего то, что у него совсем не осталось времени.
   К началу следующей недели дело должно  быть  закончено,  или  его  не
стоило затевать вообще. И вот пожалуйста! Глупая баба  не  нашла  ничего
лучшего, чем в самый последний момент завести мужика, который увез ее на
машине в неизвестном направлении, а идиоты, наблюдавшие за ней, даже  не
смогли проследить.
   Господи, как его раздражали  свиньи,  в  окружении  которых  он  жил!
Тупые, жадные, неповоротливые свиньи, почему-то уверенные, что они такие
же люди, как и он.
   Он доведет дело до конца, как бы ни мешали ему эти свиньи. Он  просто
чуточку изменит планы, немного подкорректирует их, и  все.  От  него  не
уйдешь, тем более когда сделано почти все и осталось сделать еще  совсем
немного.
   Одну треть, подумал он.
   Во всем он любил точность.
   Женщина должна умереть, и она умрет тогда, когда будет нужно.
   Завтра, как он и планировал.
   Милиция -  такие  же  тупые  свиньи,  как  и  те,  что  вели  за  ней
наблюдение, - ему не помеха.  Он  был  не  так  глуп,  чтобы  совсем  не
принимать их в расчет, но он был совершенно уверен, что они никогда  его
не найдут.
   Где им!..
   Нужно спокойно подумать и решить, как именно он это сделает.
   Отчеты наблюдателей лежали перед ним на столе, как всегда, в  строгом
соответствии с датами. Он знал все об этой убогой крысе. Он знал  все  о
ее образе жизни, о графике ее работы, о том, что она ест на обед  и  как
проводит выходные.
   Он презрительно усмехнулся.
   С какой дрянью ему приходится возиться. Ему, никогда в жизни  ни  обо
что не пачкавшему руки!
   Значит, завтра.
   Он просмотрел отчеты еще раз, внимательно и беспристрастно.
   Завтра в два часа дня. Конечно, от шнура придется  отказаться.  Новое
положение дел вынуждает  его  воспользоваться  пистолетом,  хоть  это  и
казалось ему пошлым и глупым. Но не настолько уж он прямолинеен и гибок,
чтобы не использовать другое  оружие,  когда  оно  было  более  уместно.
Этим-то он и отличался от всех окружающих свиней. Он  всегда  делал  все
так, как ему было удобно, и до конца выполнял свой долг.
   В два часа дня в ее аптеку приходит машина  с  медикаментами.  Машина
приходит во двор, старинный московский глухой двор, сохранившийся еще  с
прошлого века. Машина въезжает в  арку  так,  что  ни  развернуться,  ни
выехать вперед она не может, и сопровождающий отправляется с бумагами на
аптечный склад. Шофер остается в машине, но из-за арки ему не видно -  и
не может быть видно то, что делается сзади, у кузова машины.
   Там  всегда  стоит  бледная  рыжая  крыса,  которую   ему   предстоит
уничтожить. Стоит и ждет распоряжений. Стоит  и  ждет,  когда  откроются
складские двери. Стоит и ждет сопровождающего, мерзнет и держит бумажки,
в которых будет отмечать привезенные лекарства.
   У него будет по меньшей мере несколько минут, чтобы выстрелить в  нее
и убраться. Рядом - совсем рядом -  стройка.  Особняки  переоборудуют  в
офисы, в которых разместятся потом свиньи  рангом  повыше.  За  неровным
сосновым забором ревут экскаваторы и краны швыряют  многопудовые  плиты.
Если выстрел и услышат, то  никто  не  придаст  ему  никакого  значения.
Подумаешь, на стройке опять что-то бабахнуло.
   Он усмехнулся.
   К тому времени, как ее найдут, он будет мирно  пить  кофе  в  кофейне
Театра  Станиславского  и  спокойно  отдыхать  с   чувством   до   конца
выполненного долга.
   Да. Все будет именно так.
   Он радостно и глубоко вздохнул.
   Завтра. Завтра все будет хорошо. Завтра  к  нему  вернется  привычное
спокойствие и уверенность. Завтра он наконец-то доведет до конца то, что
началось так много лет назад, когда в  их  жизнь  вломилась  та,  первая
гадина и чуть было все не разрушила.
   Он вовремя остановил ее.
   Завтра он закончит то, что началось так давно.
   Завтра...
 
*** 
 
   - Завтра ты поедешь на работу вместе со мной. -  Андрей  потянулся  и
пристроил ее голову себе на плечо. Ему нравилось, когда ее голова лежала
у него на плече и волосы щекотали нос.
   - Но мне завтра к двум! - сказала Клавдия беспечно. По правде говоря,
ей было совершенно все равно, к которому часу ехать на работу.  Прикажет
майор - поедет  к  девяти,  не  прикажет  -  поедет  к  двум.  Придумает
что-нибудь, как-нибудь объяснит сотрудницам свое непреодолимое служебное
рвение, заставляющее ее приходить на работу на полдня раньше.
   Он помолчал.
   Клавдия его  слушалась  так,  как  будто  он  и  впрямь  был  центром
вселенной, и это его обескураживало и пугало. Немножко.
   У него не было никакого опыта по  части  ответственности  за  другого
человека, особенно  когда  этот  человек  полагался  на  него  так,  как
полагалась Клавдия - полностью. До конца.
   - Мы так и не поели, -  почему-то  рассердившись,  сказал  он.  -  Ты
небось с голоду помираешь.
   - Помираю, - сказала она новым для него и для  себя  робко-кокетливым
тоном и куснула его за голое плечо. - Помираю. Сейчас тебя съем.
   Он захохотал, подтянул ее за локти и  переложил  на  себя.  Она  была
удивительно легкая, несмотря на то, что  длинная,  но  совсем  не  такая
костлявая, как он представлял себе все эти десять лет.  Теперь  ему  уже
казалось, что все десять лет он  мечтал  о  ней  и  воображал  ее  себе.
Холодные пальцы ее ног осторожно потрогали его ноги. Это было приятно.
   - Замерзла? - спросил он заботливо.
   - Нет, - сказала она, рассматривая его очень близко. - Как я  могу  с
тобой замерзнуть. Ты такой... теплый и большой.
   Клавдия не могла поверить в то, что лежит с  ним  в  постели,  гладит
ногой его ногу и близко смотрит в серые, внимательные глаза. Что  с  ней
будет, когда прекратится  эта  дурацкая  слежка,  -  нет,  эта  чудесная
слежка, спасибо тому, кто придумал последить за ней! - и Андрей выставит
ее вон из своей квартиры и из своей жизни. Ведь не мог  же  он  в  самом
деле внезапно, спустя десять лет в нее влюбиться!
   - Ковалева, - сказал он задумчиво. Его большая  рука  гладила  ее  по
голове, как маленькую. - В своей стиральной машине я  нашел  самодельную
финку с наборной ручкой, в самодельных же ножнах. Можно узнать, что  это
такое?
   Вот идиотка! Она  забыла  финку  на  его  стиральной  машине!  В  его
присутствии она забывала обо  всем  на  свете,  не  то  что  о  каких-то
дурацких финках!
   - Это... моя, - пробормотала она, пытаясь рассмотреть  выражение  его
лица. Все-таки она была беспризорником, нет, беспризорницей, а он  вырос
в благополучной и большой московской семье. Ей не хотелось посвящать его
в тонкости детдомовского быта.
   - Что твоя, я понял, - сказал он, - потому что она точно не моя. - Он
перестал  гладить  ее  по  голове  и  подсунул  руку   под   ее   грудь,
распластанную на его груди. У Клавдии  по  спине  пробежали  мурашки,  и
сразу стало щекотно и радостно где-то в глубине. - Ты ее всегда с  собой
носишь? Или только теперь стала?
   - Она мне досталась по наследству, - сказала Клавдия  неохотно,  хотя
он спрашивал вовсе не об этом. - От одной девчонки.  Она  несколько  раз
мне помогала. И спасала даже. Почему-то жалела, хотя мы  вообще-то  друг
друга жалели мало. Ну вот... В общежитии финка  мне  очень  пригодилась.
Там разные придурки шлялись. Начиная от вьетнамцев и кончая работягами с
ЗИЛа. Я их два раза этой финкой припугнула, а на третий они отвязались.
   - Как ты их припугнула? - спросил Андрей, рука его замерла у  нее  на
груди.
   Клавдия тяжело вздохнула от воспоминаний.
   - Ну... сказала, что со всеми сразу  я,  конечно,  не  справлюсь,  но
того, кто подойдет первый, - прирежу. Потом они, конечно, смогут сделать
со мной все, что хотят, но одного-то  я  с  собой  заберу  точно.  Пусть
выберут и решат, кого именно. С н