закончилась.  Следующим  в
цепочке оказался польский слуга графини. Самый обыкновенный  деревенский
Флорек удостоился чести, во многом случайной, но в то же время абсолютно
им заслуженной.
   Доминике, дочери Клементины, требовалась мамка для  ребенка.  Выбрана
была в  собственной  деревне  крепкая  баба,  чье  потомство  отличалась
необычайной живостью и здоровьем. Старшим же в этом  потомстве  был  как
раз  Флорек.  Благодаря  высокому  положению,  занятому   матерью,   ему
представилась возможность учиться. Мальчик  оказался  способным  и  даже
вскоре овладел иностранным языком, на  котором  говорили  господа.  Мало
того.
   Барышню, которую выкармливала его  родительница,  он  считал  близким
человеком и полагал необходимым оберегать как  зеницу  ока  И  оберегал,
благодаря чему оказался в нужное время  в  нужном  месте.  Четырехлетняя
девчушка  -  ребенок  бешено  активный  -  угодила  в  пруд,  достаточно
глубокий, чтобы там утонул и взрослый. Флорек же спас ее  из  пучины.  С
того  самого  момента  взаимные  связи  стали  неразрывными,  а  Флорек,
вероятно, за  то,  что  ему  позволили  отличиться,  полюбил  всю  семью
барышни, которая оказала ему такую любезность.
   Позднее в придачу  еще  обнаружилось,  что  родная  бабка  барышни  -
графиня де Нуармон - лично во время последнего восстания кормила в  лесу
его родного деда, собственными благородными  ручками  перевязывала  тому
раны. И если бы не ее сиятельство графиня  Клементина,  отца  Флорека  и
вовсе на свете не было бы, не говоря уж о нем самом А посему преданность
Флорека графине Клементине превосходила не только человеческую, но даже,
пожалуй, и собачью. Будучи  последний  раз  в  Польше,  графиня  забрала
верного слугу с собой, и Флорек получил новую возможность проявить  свои
таланты.
   Фигаро он явно переплюнул, достигнув в служебной  иерархии  должности
доверенного человека.
   За лакеем-французом Флорек и не думал следить специально, но то,  что
случайно увидел, заставило его  серьезно  забеспокоиться.  А  увидел  он
выражение  лица,  на  котором  явно   читалась   алчность   и   звериная
жестокость-Суть дела прояснилась сразу Лакей заглянул в спальню, где как
раз умирал господин граф, отдавая  последние  распоряжения  графине.  Не
иначе  как  открыл  ей  какую-то  семейную  тайну,  которую  можно  было
подсмотреть, ну и лакей это увидел, а что  могло  навести  на  его  рожу
жадность, как не какое-нибудь сокровище?
   Выждав неделю после похорон графа, верный слуга отправился к  госпоже
графине.
   - Я, ваше сиятельство, больше молчать не могу, -  твердо  заявил  он,
слегка понизив голос. - Понимаю, что сейчас еще слишком  рано  и,  прошу
прощения,  вашему  сиятельству  сейчас  не  до  этого,  но  может  выйти
несчастье, поэтому я осмелился...
   -  Незачем  извиняться,  говори  прямо,  в  чем  дело,   -   ответила
Клементина, которая весьма высоко ценила Флорека и понимала,  что  из-за
ерунды тот беспокоить не станет.
   - Точно не знаю, важно оно иль нет, но только вижу, как этот пройдоха
вынюхивает. Арманд. Что при гардеробной светлой памяти графа состоял.
   Вашему сиятельству только рану растравлю, но все равно  скажу.  Когда
господин граф умирал, вы с ним разговаривать изволили, а этот в  спальню
заглядывал. Что увидел, того не знаю, а только весь с лица аж изменился.
Это я своими глазами видел. А теперь, выходит, я на всякий случай глаз с
него не спускаю - что шарит, как бы чего ищет, все больше  по  книгам  в
библиотеке. Пока я его близко-то не подпускаю, ночью не  войдет,  я  сам
замок поставил,  но  как  дальше  будет,  не  знаю.  Может,  для  вашего
сиятельства оно и важно, а если нет, так не буду зря голову морочить.
   Клементина спокойно выслушала слугу, только чуть побледнела. Пока что
единственным найденным ею документом, да и то случайно, и не среди книг,
а в бюро графа, было письмо от ее отца к зятю, содержащее  дополнения  к
ранее полученному письму. Из этого послания  она  смогла  понять  только
одно: алмаз краденый, а обладание им является, или, возможно,  являлось,
страшным позором для владельца.  Граф  Дембский,  правда,  имел  в  виду
полковника Блэкхилла, но откуда его дочери  было  об  этом  знать,  ведь
имени он не называл, просто продолжал тему, поднятую в предыдущем письме
и зятю отлично известную. Клементина страшно  испугалась  и  подумала  о
муже.
   Ни одна секунда, проведенная при смертном одре графа де Нуармона,  не
стерлась из ее памяти, и не было ни малейших сомнений  по  поводу  того,
что именно увидел лакей. Кражи она не боялась.
   Алмаз, конечно, поразил се  воображение,  но  алчности  не  возбудил.
Пусть уж лучше украдут, черт бы его побрал, она легко пережила бы утрату
камня, но существовала опасность, что дело  получит  огласку.  Доберется
лакей до сокровища или нет, но может разболтать, что видел, а тогда этот
страшный позор  обрушится  на  ее  покойного  мужа,  который  уже  не  в
состоянии себя защитить. Этого она ни за что не должна допустить!
   Клементина думала, а  мысли  отражались  в  ее  глазах.  Флорек  ждал
ответа, следил за взглядом госпожи,  и  ему  становилось  поочередно  то
жарко, то холодно. Верный слуга убедился, что поступил правильно,  придя
с доносом, а может,  даже  не  следовало  дожидаться  похорон  господина
графа...
   - Лучше уж мне тогда не жить! - вырвалось у Клементины.  -  Но  тогда
нельзя жить и моим детям, и внукам...
   Слуга осмелился высказать свое мнение:
   - Вижу, дело не из легких.
   - Тяжелее не бывает. Погоди, мне надо подумать.
   - Это как вашему сиятельству будет угодно.  А  себе  позволю  кое-что
понять. Вы уж будьте покойны, ваше сиятельство, и на меня  не  обращайте
внимания.
   Они посмотрели друг другу в глаза и сочли всякие разговоры излишними.
Взаимопонимание было достигнуто.
   Честь муха или человеческая  жизнь?  Клементина  моментально  сделала
выбор - прямо противоположный выбору Арабеллы.

***

   Казалось бы, обычнейшая и самая что  ни  на  есть  натуральная  вещь:
свидание кухонной девки со своим деревенским ухажером за стенами  замка.
Де Нуармоны нападения на замок не опасались, а посему во  время  ремонта
стены оставили в живописном беспорядке. Перелезать  через  них,  правда,
было не слишком удобно, так как процесс разрушения продолжался  и  камни
иногда летели из-под ног прямо в пересохший ров. Однако кухонная  девка,
крутившая любовь весьма интенсивно, знала безопасные перелазы.
   К тому же ров, хоть и  сухой,  не  приведенный  в  порядок,  заросший
густой  травой  и  всевозможными  весьма  пахучими   полевыми   цветами,
представлял  собой  замечательное  место  для  романтических   свиданий.
Гораздо  менее  романтичной  показалась  влюбленной   парочке   находка,
неожиданно обнаруженная в густых зарослях на дне рва.
   Девка, понятное дело, завопила так, что подняла на ноги всю  прислугу
в  замке.  Ухажер,  не   успев   вовремя   заткнуть   ей   рот,   весьма
предусмотрительно смылся, а на его место сбежалась толпа, гораздо  менее
интересующаяся  девкиными  прелестями.  О  происшествии  незамедлительно
стало известно Клементине.
   В 1906 году телефон уже существовал, поэтому полиция явилась  быстро.
Все переговоры с представителями властей взял на себя  камердинер,  хотя
хо шика замка выказала полную готовность к сотрудничеству. Однако широко
известно, что уровень сведений господ о прислуге редко превышает нулевую
отметку, а посему хорошо знавшие жизнь фараоны предпочли  пообщаться  со
слугами.
   - Итак, это уже третий день, - давал показания  камердинер,  сохраняя
спокойствие и достоинство, так как в своем  деле  был  профессионалом  в
нескольких поколениях. - Два дня его не было, этого Арманда Буше,  никто
его не видел,  но  должен  сказать  сразу:  никого  это  особенно  и  не
беспокоило.
   - Почему? -  недовольно  прервал  его  комиссар  полиции.  -  Его  не
любили?
   - Нет, не в том дело. Относились к нему неплохо, парень вежливый,  не
лентяй, компанейский... Но было известно, что его все равно уволят,  так
как состоял при покойном графе. У молодого господина графа - свой лакей.
Все думали, был такой разговор в людской, что не стал дожидаться  и  сам
ушел; может, нашел хорошее место и боялся упустить.
   Невежливо и глупо, конечно, так как сам лишился хороших рекомендаций,
но, возможно, вообще сменил занятие? Человек еще  молодой.  А  жалованье
госпожа графиня никогда не задерживала, так что  заработанное  было  при
нем, ну вот и полагали, что просто-напросто убрался со двора.
   - А вещи? Его вещи?
   Камердинер позволил себе некоторое неудовольствие во взгляде.
   - О его вещах только теперь узнали, что остались,  -  объяснил  он  с
достоинством.  -  Здесь  не  принято  шарить  по  чужим  комнатам.  Если
позволите, объясню подробнее. В первый день никто не  обратил  внимания,
что его нет. Только вечером кто-то заметил его отсутствие за ужином...
   - Кто?
   - К сожалению, не знаю. Лично мне кажется, одна из  горничных.  Я  ем
отдельно, у себя. Позволите продолжать?
   - Да, пожалуйста.
   - Итак, отсутствие никого не встревожило. На следующий день, это  уже
второй, заметили, что  его  все  нет,  но  решили,  что,  может,  парень
загулял.
   Воспользовался тем, что после смерти светлой памяти  графа  работы  у
него было немного, и позволил себе  отлучиться.  И  только  сегодня,  на
третий день...
   Слуга взглянул на часы и несколько сбился.
   - Ну, через минуту  уже  будет  вчера...  В  общем,  на  третий  день
пересуды об Арманде приобрели, скажем, излишне оживленный характер, и  я
решил, что если он не вернется до завтра, проверить,  взял  ли  с  собой
вещи. Это произошло бы как раз сегодня...
   - Понятно, - задумчиво произнес комиссар полиции и начал выспрашивать
о более тесных связях покойного с кем бы то ни было.
   В результате, допросив всех слуг, он узнал, что погибший в  последнее
время несколько изменился.
   Стал молчалив, рассеян, профессиональные  свои  обязанности  выполнял
подальше от людских глаз, казался даже каким-то нервным и  раздраженным,
но все это объясняли тем, что Арманд должен был приводить в порядок вещи
покойного графа, и возможным скорым увольнением. Заметили также, что  он
часто забирался на стены замка и смотрел вдаль.  Что  все  это  значило,
никто не догадывался.
   Принимая во внимание отсутствие на теле погибшего  каких-либо  следов
насилия, кроме синяков от падения и сломанной шеи, смерть лакея в  конце
концов сочли несчастным случаем. Во время  очередной  вылазки  на  стены
наступил на непрочный камень, сорвался -  и  конец.  О  самом  же  факте
частых   вылазок   сообщил   доверенный   слуга    графини,    польского
происхождения, не имевший никаких связей  с  французским  персоналом  и,
следовательно, никаких причин для лжи.
   В ведущихся в замке Нуармон хозяйственных записях  печальное  событие
нашло свое отражение,  вещи  покойного  и  некоторая  сумма  денег  были
отосланы его старшей сестре - единственной родственнице. Клементина  же,
мужественно затронувшая тему, узнала от Флорека, что полиция  догадалась
верно. И в самом деле, несчастный с той  стены  свалился  -  видно,  так
судьба распорядилась.
   Слегка удивленная  такой  расторопностью  судьбы,  Клементина  начала
приводить в порядок библиотеку.
   Помогал ей только один доверенный слуга,  необходимый  для  переноски
тяжеленных фолиантов, и никто более. Однако дверей хозяйка не запирала и
не запрещала входить в помещение лакеям и горничным, а посему ее занятия
не вызвали никаких подозрений или сплетен и показались  всем  совершенно
обычным делом.
   Только через месяц обнаружился архив мужа.
   Граф  счел  двухсотлетние  "Жития  святых"  не   слишком   популярным
произведением и устроил там безопасный тайник, разместив между  древними
страницами часть корреспонденции.  Клементина  нашла  там  черновик  его
письма к тестю, первый ответ своего  отца,  где  пространно  описывалась
английская часть алмазной аферы, несколько записей и  газетных  вырезок.
Одна была из английской прессы и  содержала  спекуляции  о  самоубийстве
полковника Блэкхилла, а две - из французской, которые довольно  коротко,
но зато весьма таинственно намекали на некое проклятие, обрушившееся  на
внешне ничем не примечательный парижский дом, где в течение одной недели
трагически погибли три женщины. Среди записей  оказалось  дополнительное
упоминание о французе, бывшем якобы законным хозяином алмаза.
   Из всего этого абсолютно полная картина не складывалась, особенно три
женщины из проклятого дома как-то выбивались  из  общего  ряда,  но  все
равно Клементина испытала огромное облегчение. Не ее мужу грозил  позор,
а тому английскому полковнику. Каким образом граф  де  Нуармон  оказался
владельцем  алмаза,  она  не  имела  ни   малейшего   понятия,   однако,
разумеется, не верила, что граф мог его украсть,  как  самый  вульгарный
воришка. Если кто и стащил камень, то уж никак не ее благородный муж,  а
в  детали  очередных  преступлений  Клементина  вникать  не  собиралась.
Упоминание о французе неясным образом ассоциировалось  у  нее  с  правом
собственности  на  драгоценность,  на  чем  графиня  и  завершила   свои
изыскания. Для нее самым важным была возможность очистить имя  покойного
графа, а все остальное интересовало очень мало.
   Что совсем не помешало ей, так, на всякий  случай,  не  признаваться,
что алмаз существует и находится у нее.
   Зато захотелось взглянуть на него еще раз.
   Желание свое графиня осуществила в полном одиночестве, отправив  даже
Флорека. Дверь в библиотеку на этот  раз  она  заперла,  собственноручно
зажгла  дополнительные  лампы,  ибо  удобство  в   виде   электрического
освещения в замке имелось уже с год, вынула  фолиант  о  соколах  и  тут
вспомнила, что обещала мужу заново склеить страницы.  Сделать  это  было
нетрудно Клей находился здесь же, в библиотеке,  и  часто  использовался
для мелкого ремонта книг. Обычно этим занимался специально  приглашаемый
переплетчик, но и сама Клементина умела обращаться с клеем. Достала  его
из шкафчика, приготовила кисточку и только после этого раскрыла книгу.
   Она очень долго не могла отвести глаз от  сияния,  усиленного  светом
лампы. В конце концов,  графиня  была  женщиной,  а  от  такого  зрелища
нелегко оторваться. Алмаз начинал оказывать свое могучее  влияние  и  на
нее. Отказаться от него?.. А почему, собственно, она должна это  делать?
Ценность камня - огромная, а кроме того, он просто прекрасен,  а  у  нее
дочь и даже внучка, есть кому оставить!
   А если его возвращать, то,  собственно  говоря,  кому,  в  чьи  руки?
Запихать в могилу того полковника, что открещивался от камня даже  после
смерти, или лично отвезти его в Индию и подбросить тайком в какой-нибудь
древний храм, который даже неизвестно, существует ли еще? Чушь.  А  если
семья, не дай  Бог,  обеднеет,  такая  страховка  на  будущее  наверняка
пригодится...
   Клементина с трудом оторвалась от сверкающей драгоценности, аккуратно
склеила разделенные стилетом страницы и водрузила трактат о  соколах  на
прежнее место. Бумаги из "Жития святых" она спрятала в шкатулку в  своей
спальне.

***

   Из всех детей Клементины дочь Доминика как минимум  половину  времени
проводила "в Польше, где благоденствовала в  многочисленных,  беззаботно
эксплуатируемых поместьях, сын же,  двумя  годами  младше,  Жан  Пьер  -
теперь уже граф де Нуармон, проживал в Париже, время от времени  навещая
Лондон, Вену и Монте-Карло. В родовой замок он наезжал  исключительно  в
охотничий сезон, который, правда, был таковым только  по  названию,  так
как дичью окрестности, прямо скажем,  не  изобиловали.  Гораздо  больший
интерес представляли лошади, которыми  почти  сорок  лет  занимался  его
отец, создав небольшой, но замечательно налаженный конный завод.  Теперь
им управляла мать, тоже весьма талантливая в этой области.
   Единственной дочери Доминики -  Юстине,  той  самой,  которую  Флорек
вытянул  из  заболоченного  пруда,  в  год  смерти   французского   деда
исполнилось восемнадцать. Единственному  сыну,  названному  по  семейной
традиции опять же Жаном Пьером, было семь, и малыш только начал учиться.
Зятя - Кшиштофа  -  Клементина  всегда  очень  любила,  а  вот  невестка
оказалась  неудачной.  Молодая  графиня  де   Нуармон   являлась   самой
обыкновенной дурындой, хотя и очень красивой,  но  с  весьма  неприятным
характером, что обнаружилось, к сожалению, уже после свадьбы, когда было
поздно.  Заносчивая,  эгоистичная,  ленивая,  патологически   жадная   и
одновременно транжира, она без  всяких  угрызений  совести  использовала
ложь, коварство, шантаж  для  достижения  своей  цели  и  удовлетворения
собственных капризов.
   Молодой граф, ясное дело, клюнул на ее красоту и влип хуже,  чем  это
могло случиться с его отцом, женись тот на Мариэтте.  Ведь  та,  обладая
сходными  чертами  характера,  была  по  крайней  мере   трудолюбива   и
благоразумна.
   Следовательно, Клементине пришлось основательно задуматься,  кому  же
оставить сверкающее наследство и всю информацию о нем.
   Сын отпадал сразу, так как за ним стояла жена.
   А той он ради собственного спокойствия подчинялся во  всем  и  ничего
сохранить в тайне не мог. Молодая же  графиня  способна  была  на  любую
глупость и любую подлость и не посчиталась бы ни  с  кем  и  ни  с  чем.
Клементина ни за что не доверила бы ей даже дохлого кролика,  не  говоря
уже о чести семьи.
   Внук отпадал из-за возраста - слишком еще мал.
   Доминика...
   Доминика вызывала весьма серьезные сомнения.
   Она пошла в основном в бабку, старую графиню де  Нуармон,  от  второй
своей  бабки,   графини   Дембской,   унаследовав   только   несгибаемый
патриотизм.
   У старой же графини де Нуармон была масса достоинств, вот только умом
бедняжка не грешила. Прекрасная  жена  и  любовница,  идеальная  мать  и
хозяйка дома, она в то же время была законченной кретинкой, трусихой, не
способной самостоятельно мыслить, зато весьма склонной к истерии.  Часто
случается,  что  всевозможные  черты   характера   перескакивают   через
поколение, вот и Доминика пошла в свою  французскую  бабку,  а  ее  дочь
Юстина - в Клементину.
   Хорошенько обдумав дело, Клементина выбрала внучку.
   Пока  она  после  смерти  мужа  размышляла   и   принимала   решение,
присутствовавшие на похоронах члены семьи успели  поразъехаться  во  все
стороны, и Юстина с матерью находились в Ницце.
   Внучка как раз разорвала сверхнеудачную помолвку, была этим несколько
раздосадована и с охотой предавалась  светским  развлечениям.  Доминика,
куда  еще  более  раздосадованная,  поскольку  очень  рассчитывала,  что
слишком живая и энергичная, по ее мнению, дочь наконец-то  устроит  свою
жизнь и успокоится, а тут  все  лопнуло,  также  нуждалась  в  отдыхе  и
разрядке.  Будучи  несколько  стеснена  в  действиях  трауром  по  отцу,
Доминика твердила, что жертвует собой исключительно ради ребенка.
   Ребенок же весьма охотно жертвовал собой ради матери. Таким  образом,
обе развлекались на славу.
   Отдых неожиданно прервало недомогание  пана  Пшилесского,  который  в
Польше сломал ногу, упав с лошади. Точнее, лошадь упала  вместе  с  ним.
Письмо Клементины не застало обеих дам в Ницце, так как  те  уже  успели
уехать домой ухаживать за  мужем  и  отцом.  Это  потребовало  какого-то
времени, затем у самой Клементины возникли дела в Париже, и в результате
прошло два года, прежде чем теперь уже двадцатилетняя внучка  наконец  к
ней приехала.
   Внимательно разглядев  ее,  Клементина  мысленно  поздравила  себя  с
правильным выбором и вдруг почувствовала, что не знает, как начать. Дело
все еще казалось ей несколько щекотливым.
   Юстина, сама того не подозревая, помогла ей.
   - ..не везет мне с женихами, -  печально  рассказывала  она,  изливая
душу бабке, к которой чувствовала явное расположение.  -  Один  оказался
недоумком, другой -