его   странным
содержимым.
   - Хорошо бы знать еще, у кого именно были  столь  веские  причины,  -
недовольно заявила сестра. - Не надо было нам так  это  все  лапать.  На
предметах могли сохраниться отпечатки пальцев, и  если  собрать  их,  то
есть отпечатки, со всех этих  коробок,  мебели,  бумаг  и  так  далее...
Электроника делает чудеса! Наверняка  мы  смогли  бы  выделить  пальчики
прабабки, невесты и этого паршивца, помощника ювелира. А ты сразу  хвать
за портсигар и  ну  его  ощупывать!  А  вот  на  нем  отпечатки  пальцев
наверняка сохранились. Теперь все пропало. Эх!
   Я разозлилась:
   - Ну что ты несешь! За сто лет наверняка эти вещи не раз  трогали,  с
мебели стирали пыль и так далее. Какие уж тут отпечатки?
   - Ладно, давай условимся: в дальнейших  поисках  непременно  обращать
внимание на все предметы, сделанные из вот такого красного бархата.  Ну,
ту  самую  гипотетическую   косметичку-сумочку.   Полагаю,   ее   трудно
проглядеть, бархат такой яркий.
   - Э, сколько лет прошло. Эти куски лежали  спрятанные,  потому  и  не
выцвели, а косметичка могла пообноситься, пообтереться, из  ярко-красной
могла стать серовато-розовой. И  вообще,  это  может  быть  вовсе  и  не
косметичка, а что-нибудь другое. Так что я скорее настроилась бы  уж  на
ракушки, тем время нипочем.
   Ракушки нас примирили, решили в  дальнейших  поисках  ориентироваться
именно на них. Я аккуратно сложила  в  платок  наши  находки  -  обрывки
красного бархата, ракушечки, кусочки губки с налипшим  конским  волосом,
завязала все в узелок, как было раньше, и сложила в саквояжик все бывшие
в нем предметы. Поднимая с пола узелок,  обнаружила  под  ним  сложенную
вчетверо бумажку. Как-то мы ее не заметили, когда она выпала  вместе  со
всем барахлом.
   И опять  мы  с  Кристиной  со  вспыхнувшей  вновь  надеждой  схватили
бумажку. Это  оказалась  расписка.  "Я,  виконт  де  Пусак,  подтверждаю
настоящей получение своего браслета с выгравированной надписью..." А вот
и не получил, подписи  виконта  на  расписке  не  было,  видно,  ювелир,
посылая к заказчику своего помощника, расписку заготовил заранее.
   - Что ж, вот еще одно доказательство того, что эта сумка - тот самый,
упоминаемый многими свидетелями, желтый саквояжик Шарля Трепона. Никаких
сомнений!
   Усталые, мы наконец встали с пола.  Саквояжик  я  забрала  к  себе  в
спальню. Так уж повелось, мне вменялось в обязанность заботиться о  всех
старинных предметах, имеющих историческую ценность, а  саквояжик  и  его
содержимое несомненно были очень ценным историческим памятником.

***

   Ближе к вечеру, когда мы с сестрой пили кофе на застекленной веранде,
в широко распахнутую дверь постучался старик-камердинер. Он  был  уже  в
своем нормальном виде, без белого тюрбана на седой голове. Освоившийся с
тем, что нас двое, камердинер уже  не  обращался  в  пространство  между
нами, как в первые дни нашего пребывания в замке, а нормально смотрел то
на Кристину, то на меня.  Высокопарно  извинившись,  старик  попросил  у
высокородных мадемуазелей разрешения сообщить нечто важное.
   Разумеется,  высокородные  мадемуазели  тут  же   разрешили,   причем
Кристина добавила:
   - Только вы, Гастон, сначала сядьте. Нечего стоять  перед  нами,  тем
более что вы еще не окрепли после травмы.
   - Ни в коем случае! - с силой  возразил  камердинер.  -  Не  пристало
мне...
   - Еще как пристало! - оборвала его Крыська. - Иначе и разговаривать с
вами не будем. Я, например, все равно бы ничего не поняла, думая лишь  о
том, что вам стоять вредно.
   И поскольку Гастон все еще колебался, Крыська рявкнула:
   - Прошу немедленно сесть!
   Должно быть, в этот момент Кристина  показалась  камердинеру  вылитой
старой графиней, распоряжения которой он привык выполнять не  рассуждая.
Вот и теперь Гастон сразу перестал возражать и немедленно  сел.  Правда,
не к столу присел, избави бог, а в сторонке, на краешке стоящего у стены
кресла.
   Желая поощрить старика, мы произнесли: "Слушаю".  Получилось  в  один
голос.
   Гастон откашлялся и приступил к делу.
   - Так вот, милостивые мадемуазели, я  этого  бандита  опознал.  А  не
признался полиции потому, что не ее это дело, а ваше,  фамильное.  Когда
негодяй бросился на меня, я успел рассмотреть его лицо, да и еще раньше,
до этого, как только вошел в комнату, а он стоял к двери спиной и  рылся
в туалетном столике графини, так я его  со  спины  признал,  потому  как
очень он приметный вот тут, в плечах.
   Желая показать, где  именно  мерзавец  приметный,  старый  камердинер
выразительно повел плечами,  как  это  делают  испанские  танцовщицы.  И
замолк, ожидая нашей реакции.
   Не пристало старика разочаровывать, и реакцию мы выдали самую бурную,
словно бы не догадывались раньше ни о чем.
   - Так кто же это был? - опять дуэтом вскричали мы.
   - Да тот самый американец, который сюда приходил, в замок, -  ответил
очень довольный камердинер. - Милостивые мадемуазели его  еще  на  целый
день в библиотеку запустили. На два дня! А он и раньше  бывал  в  замке,
еще когда госпожа графиня была жива.
   - Ну вот, видишь! - почему-то торжествующе  крикнула  мне  сестра,  а
камердинер удовлетворенно кивнул, словно чего-то такого и ждал от нас.
   - А дальше что было? - спросила я.
   - Госпожа графиня велела мне быть особенно внимательным  и  сразу  же
доложить ей, если тот снова появится, но его больше не  было.  Несколько
лет не появлялся.
   Старик замолк, подсчитывая что-то про себя, и продолжал:
   - Да, лет шесть как не появлялся. А  вот  теперь  опять  приехал.  Не
очень изменился. Можно сказать, совсем не изменился.
   - А вас не узнал? - удивилась я. - При встрече с вами, когда легально
пришел в замок?
   Старик вроде бы смешался, но превозмог  себя.  По  нему  было  видно,
решил говорить правду, и только правду.
   - Не признал. И по двум причинам. Во-первых, в  те  времена  в  замке
было много прислуги и он больше имел дело с лакеем.  Да  и  я...  Так  и
быть, признаюсь. И я в те годы выглядел иначе. Боялся,  как  бы  госпожа
графиня не сочла меня слишком старым и не  отправила  на  покой,  вот  и
старался выглядеть помоложе. Волосы у  меня  тогда  были  черные,  да  и
одевался, и держался соответственно. Так что  он  запросто  мог  спутать
меня с лакеем, Бернардом, тот тоже был брюнетом. Лакея давно уволили. Но
это еще не все.
   - А что еще? - пришла на помощь старику Кристина, видя,  что  тот  не
знает, как лучше приступить к рассказу.
   Обе мы слушали камердинера с нескрываемым интересом; старик,  заметив
это, разошелся, от  первоначальной  скованности  и  следа  не  осталось.
Теперь он рассказывал живо, с огоньком.
   - Вот, значит, какое дело. Милостивые мадемуазели наверняка  знают  -
прислуге всегда все известно, больше, чем ей  положено,  да  только  она
помалкивает. Я же... Ведь я здесь, в замке,  и  родился,  еще  в  первую
войну,  мать  моя  здесь  ключницей   работала.   Она   хорошо   помнила
высокородную графиню Клементину. Матери моей и  двадцати  лет  не  было,
когда  здесь,  в  замке,  разыгрались  важные   события.   В   ту   пору
скоропостижно скончались их милость, виконт де Пусак,  Гастоном,  как  и
меня, звали, пусть ему земля будет пухом. Трагической смертью  помер!  У
госпожи графини тогда в замке проживала ее внучка, леди Юстина Блэкхилл,
тогда еще молодая девушка и фамилии  этой  еще  не  носила.  Так  она  с
превеликой поспешностью туда-сюда ездила, а госпожа графиня  с  полицией
общалась. Какой-то важный полицейский комиссар приезжал к ней  в  замок.
Обо всем этом матушка не раз мне рассказывала, особенно в  старости,  ей
все ее молодые годы вспоминались. Вот я и запомнил. Да только не в  этом
дело.
   Кристина сорвалась с места.
   - Ну нет! Такие прекрасные истории нельзя слушать всухомятку!  Сейчас
принесу вино!
   И  она  умчалась  прежде,  чем  несчастный  камердинер  осознал,  что
произошла чудовищная  вещь,  просто  скандал  в  благородном  семействе:
высокородная дама обслуживает его, слугу! Побагровев, бедняга вскочил  с
места, что-то бормоча, и собирался броситься вслед за Кристиной на своих
старых, разбитых ногах. Пришлось чуть ли не  силой  усадить  старика  на
место.
   - Ну уж нет, господин Гастон, не для  того  мы  с  сестрой  разведали
самое лучшее винцо в этом замке, чтобы теперь  оставлять  его  здесь  на
произвол судьбы. Еще неизвестно, кому оно может достаться,  так  что  мы
решили  его  сами  прикончить.  И  вы  нам  немного  поможете.  А   ваши
воспоминания, безусловно, достойны самого прекрасного вина!
   Не знаю, насколько мои уговоры убедили бы верного слугу, да Кристина,
к счастью, обернулась  быстро,  и  Гастону  ничего  не  оставалось,  как
принять участие в торжестве, причиной которого стал  он  сам,  и  выпить
бокал чудесного вина. Впрочем, спокойно выпить ему не дали.
   - Ну! - торопила старика Кристина. - Остановились вы на том, что  обо
всем этом рассказывала вам ваша матушка и не в этом дело. Так в чем же?
   Старик послушно отставил благородный напиток и продолжил рассказ:
   - Так получилось,  что  моя  покойная  матушка  была  в  приятельских
отношениях с горничной мадемуазель Юстины,  Лизелоттой,  вот,  даже  имя
запомнилось. Так вот, как раз в  ту  пору,  что  с  господином  виконтом
несчастье приключилось, эта самая Лизелотта замуж собралась и аккурат за
женихом охотилась. А ее госпожа все планы Лизелотты порушила.  В  голову
ей втемяшилось мчаться за тридевять земель и, ясное  дело,  горничную  с
собой прихватить. А тут жених ждет,  еле  его  уломала.  Так  эта  самая
Лизелотта себя не помнила от злости. К тому же  госпожа  бросила  ее  на
произвол судьбы в Кале, а сама в Англию махнула. А еще  Лизелотта  никак
понять не могла, из-за чего  весь  сыр-бор,  с  чего  вдруг  мадемуазель
Юстина в Кале помчалась, а потом аж в Англию, ради чего она,  Лизелотта,
торчит в этом паршивом Кале, когда решается судьба ее? И это  совсем  ее
из себя выводило. В замок Нуармон Лизелотта явилась  зареванная  и  злая
как сто тысяч чертей и моей матушке плакалась,  как  это  водится  между
подружками.
   Мы с сестрой даже о вине  позабыли,  настолько  сенсационные  новости
узнали от старого слуги. У того, похоже, пересохло в горле. Заметив, что
бокалы пустые, я осторожно, стараясь не  пролить  ни  капли  драгоценной
жидкости,  наполнила  всем  бокалы.  Камердинер,   уже   не   стесняясь,
отхлебнул, откашлялся и продолжил повествование:
   -  Больше  всего,   ясное   дело,   эта   Лизелотта   жаловалась   на
пренебрежительное отношение со стороны барышни. И только после того  как
все узнали о трагической смерти виконта де Пусака, как газеты  расписали
обо всем в подробностях, и об убийце, который оказался не убийцей вовсе,
но все равно сбежал,  Лизелотта  перестала  твердить  о  своей  обиде  и
кое-что припомнила. И матушке моей рассказала. Сидела она, Лизелотта,  в
фиакре, как ей барышня приказала, и ждала барышню. Ждала, ждала, глаз не
сводила с переулка, куда барышня побежала, как вдруг из  этого  переулка
какой-то тип выскочил. Молодой парень, высокий, плечистый, в распахнутом
сюртуке и такой перепуганный,  что  ничего  перед  собой  не  видел.  На
лошадей чуть не наскочил, те даже шарахнулись. И парень шарахнулся вбок,
руками  взмахнул,  чтобы  не  упасть,  и  куда-то   сбежал.   Лизелотта,
естественно, тоже  перепугалась.  Сидит,  бедняга,  одна-одинешенька,  с
кучером, в фиакре, ждет госпожу, а  той  все  нет.  Наконец  мадемуазель
Юстина явилась -  тоже  бегом  прибежала,  что-то  там  все  бегали  как
полоумные. Лизелотту на  почту  с  телеграммой  отправила,  а  сама  тем
временем в Англию уехала, вот так! Не предупредив ее, Лизелотту!  Хорошо
еще,  по  словам   Лизелотты,   какая-то   девушка-француженка   о   ней
позаботилась, барышня ее попросила, вся заплаканная и печальная, нет, не
барышня, а  та  девушка,  но  хоть  и  чем-то  огорченная,  о  Лизелотте
позаботилась, к поезду ее отвела, помогла билет купить. Но и она  ничего
горничной  не  рассказала,  вообще  почти  не  говорила,  на   расспросы
горничной не реагировала. Правда, кое-какие слова  у  печальной  девушки
вырвались сами по себе, горничная  их  запомнила.  "Не  видать  мне  его
больше!" - вот какие слова вырвались у  печальной  французской  девушки,
причем, как  говорила  Лизелотта,  такое  горе  в  них  звучало,  словно
печальная девушка сейчас побежит в море топиться, благо море под  боком.
Из чего горничная сделала вывод, что тот перепуганный  плечистый  сбежал
вот от этой печальной девушки.
   Больше никому в замке, кроме моей матушки, Лизелотта ни  словечка  не
рассказала, назло так поступила, потому что из-за  сумасбродных  поездок
барышни от нее, Лизелотты, жених тоже сбежал. Ну  не  так  чтобы  далеко
сбежал, но свадьба сорвалась. Вот  она  и  обозлилась.  И  вскоре  потом
уволилась от нас, и двух месяцев не прошло, барышня из Англии не  успела
возвратиться. А пока не уволилась, без конца жаловалась и плакалась моей
матушке на свою несчастную долю да на безалаберную барышню, что жизнь ее
порушила. Но все равно дело не в этом...
   - Езус-Мария! - чуть ли не с ужасом произнесла Кристина.  -  Пожалуй,
схожу еще за бутылкой...
   Я обоих остановила, ибо, услышав о таком намерении,  камердинер  тоже
сорвался с места.
   - Спокойно, у нас еще много времени. Гастон, пожалуйста,  продолжайте
и не торопитесь, вы чудесно рассказываете.
   Тут, как назло, прилетела какая-то певчая птичка, уселась на  веточке
под самым окном и принялась отчаянно щебетать. Так расщебеталась, что  я
даже не расслышала, что ответил Гастон.
   - Брысь! - заорала на птичку Кристина, а та  -  ноль  внимания,  знай
поет в свое удовольствие на всю округу. Сестра крикнула  громче  и  даже
рукой устрашающе  махнула.  Певунья  замолкла  на  мгновение,  наклонила
головку, поглядела на  Крыську  изумленным  глазом-бусинкой  -  как  это
кому-то может не нравиться такое прекрасное  пение?  И  опять  принялась
самозабвенно распевать, даже и не думая улетать.
   Я вдруг почувствовала, что просто не выношу живой природы. Сорвавшись
с кресла, бросилась к распахнутому окну и энергично  махнула  на  птичку
тем, что оказалось в руке, - бокалом с  остатками  вина.  Подействовало,
птичка вспорхнула и улетела, явно обиженная.
   И   одновременно   что-то   зашуршало    под    окном.    Еше    одна
энтузиастка-певунья или какой зверек в сухой траве? Я высунулась из окна
и увидела прижавшегося к стене дома какого-то парня. Он понял, что я его
заметила, смутился, но не очень испугался.  Без  особой  спешки,  словно
раздумывая, он поднялся и вдруг как-то мгновенно исчез за углом террасы.
   И все-таки старик Гастон успел. Я и не заметила,  когда  он  оказался
рядом со мной, когда перегнулся через перила и увидел парня.
   - Вот это самое! - торжественно заявил он.
   Кристина молча сорвалась с места и успела вернуться еще до того,  как
я усадила почтенного камердинера. На  сей  раз  за  стол.  Сил  не  было
смотреть, сколько усилий он тратил на то,  чтобы  взять  со  стола  свой
бокал, как изгибался кряхтя. И опять же  в  наших  интересах,  чтобы  он
тратил силы на умственную работу, а не на физические упражнения.
   Ясное дело, Кристина принесла новую бутылку и решительно заявила:
   - Мы непременно должны выпить за то, в чем  же  дело,  независимо  от
того, в чем оно заключается.
   - Вот именно, - согласился камердинер. - Дело как раз в этом. В Леоне
Берттуалетте, сыне  нашего  трактирщика.  Мадемуазели  в  трактире  мало
бывают, так что могут и не знать. Подслушивал, паршивец.
   Услышав такое, мы с Кристиной как-то не сумели сформулировать вопрос,
который  бы  выразил  наше  глубочайшее  изумление.   Так   и   молчали,
уставившись на старика во все глаза. Для  него  этого  оказалось  вполне
достаточным.
   - Если уважаемые барышни разрешат, я расскажу все по порядку.
   - По порядку! - дуэтом попросили уважаемые барышни.
   - Ну, значит, в те давние времена, а было  мне  всего  лет  двадцать,
незадолго до второй войны померла наконец графиня Мария-Луиза...
   Сообразив,  что   допустил   бестактность,   камердинер   сконфуженно
замолчал, да слово не воробей. Сказанного не воротишь, и старик,  махнув
рукой, обескураженно побрел дальше:
   - Скончалась, значит, тогдашняя графиня Мария-Луиза, и хозяйкой стала
в замке милостивая мадам Каролина, светлая ей память. А  в  замке  в  те
времена такой бардак... извините, такой беспорядок царил, что и  сказать
нельзя. Ведь графиня Мария-Луиза была скупа до  умопомрачения,  чего  уж
скрывать. Моя матушка, бедняга, царство ей небесное, уж так из-за  этого
переживала,  так  переживала,  что  и  на  тот   свет   раньше   времени
отправилась. А графиня Мария-Луиза каждое  полешко  считала,  топить  не
разрешала печей и  каминов,  хотя  леса  у  нее  было  предостаточно.  В
спальнях у господ  мороз  трещал,  что  уж  говорить  о  помещениях  для
прислуги. Раз зимой даже вода в трубах замерзла,  тогда  только  графиня
Мария-Луиза вроде как немного опомнилась, пусть земля ей пухом будет...
   Графиня Каролина, значит, принялась наводить  в  замке  порядок,  моя
матушка, тогда еще живая, помогала ей,  насколько  сил  хватало,  и  вот
однажды милостивая графиня и говорит матушке: "Если ты,  Клотильда,  где
наткнешься на старинный желтый саквояжик - не прикасайся к нему, а сразу
позови меня. Где-то здесь он должен быть, а мне  дорог  как  память".  И
все. И больше об этом никакого разговору не  было.  А  то,  что  госпожа
графиня искала, так я точно знаю, много раз своими  глазами  видел,  как
рылась в шкафах и ящиках комодов...
   Кристина подняла бокал с вином и торжественно произнесла:
   - Ваше здоровье, Гастон! Будьте здоровы и счастливы еще сто лет!
   Как  пристало  галантному  французу,  камердинер,  привстав,  в  свою
очередь поднял бокал с вином:
   - А я пью за ваше здоровье, дорогие барышни! Итак, вернемся  к  делу.
Читать мы  все  умели  и  из  газет  знали,  что  парень,  первоначально
подозреваемый полицией, носил с собой желтый саквояжик на длинном ремне.
Ну тот, которого сначала подозревали в убийстве виконта де Пусака. И  он
пропал, я о саквояжике говорю,  да,  наверное,  не  совсем,  потому  как
госпожа графиня его всюду искала. И рассказы матушки хорошо помню.  Ведь
та Лизелотта ей сколько раз повторяла: мчался тот парень, себя не  помня
от страха, и руками размахивал. А коли размахивал, выходит,  в  руках  у
него ничего не было. Спрашивается, где саквояжик?
   Похоже, старик немного устал. Чтобы передохнуть, отпил  из  бокала  и
посмотрел на нас чрезвычайно довольный собой. А мы могли сказать, где  в
данный момент находится саквояжик, бывший в те давние времена желтым, да
не стали. Старик явно не закончил, чувствовалось, он  к  чему-то  ведет,
еще не все сенсации выложил. Передохнув, камердинер продолжил рассказ:
   - Ну и потом все началось! Несколько лет назад, еще при жизни графини
Каролины, приехали сюда двое. Тот самый американец и еще один с  ним.  С
графиней разговаривал в основном тот,  другой,  он  постарше  был  этого
американца. Хотел купить замок вместе со  всей  меблировкой.  А  молодой
американец, который к вам приезжал,  тогда  больше  занимался  тем,  что
вынюхивал. Старую прислугу  разыскивал,  в  деревне  расспрашивал,  вино
ставил кому ни попадя. Ну и раз обжегся. Простите, уважаемые барышни,  а
не жалко вам такого вина для старика-камердинера?
   - Никто больше вас не заслуживает такого вина, Гастон! - торжественно
заверила старика Кристина, подливая ему в бокал.
   - Продолжайте же, Гастон! - умильно попросила я. - В жизни не слышала
ничего интереснее!
   Привстав и отвесив нам элегантный полупоклон, камердинер  вернулся  к
прерванному рассказу.
   - Есть тут у нас в деревне  один  парень,  некий  Фавье,  в  трактире
прислуживает, так он ни разу в жизни не  напивался  пьяным,  зато  умеет
прекрасно пьяного изобр