овая  библиотека
всегда к ее услугам, пожалуйста, в любое время.
   Юстина  может  приезжать  в  Нуармон  когда  захочет,  не  только  не
испрашивая разрешения его владельцев, но даже и без предупреждения. А ее
английская дочка чувствовала себя  в  старинном  французском  замке  как
дома,  и  даже  лучше.  И  никто  не  собирался  лишать  ребенка   этого
удовольствия.
   Английской дочке Юстины по окончании войны было одиннадцать  лет.  Ее
французскому  кузену,   молодому   виконту   де   Нуармон,   исполнилось
девятнадцать. Излишне вертлявая девчонка, что проводила лето в  поместье
его предков, показалась ему столь несносной, что  он  был  просто  не  в
состоянии забыть ее.
   Он женился на ней через семь лет.

***

   Как Мартин и  предполагал,  его  старший  брат  Флорек  после  смерти
Клементины вернулся в Польшу. Старик отец передал ему хозяйство  и  ушел
на покой. Через полгода скончался и  он,  и  для  оформления  наследства
Мартину также пришлось приехать на родину.
   Похоронив отца, Мартин с супругой не сразу вернулся  во  Францию.  Он
мог позволить себе задержаться, хотя дела в конторе несомненно  страдали
от его отсутствия.  Материальное  положение  Мартина  делало  этот  факт
маловажным. А все благодаря отцу.
   Дело в том, что  на  старости  лет  Кацперский  совсем  помешался  на
золоте. Наличных денег у старика было немного, все пошло на дом, сначала
на постройку, а потом на то, чтобы его достойно обставить.
   Для себя старикам Кацперским немного  надо  было,  они  заботились  о
детях. Особенно старика беспокоили два старших  сына,  оба  остававшихся
бездетными.
   Сдвинулось что-то в старой голове, и  Кацперский  захотел  отсутствие
детей вознаградить любимым  сыновьям  звонкой  монетой.  Знал,  они  оба
хорошо разбираются в делах, и все равно настоял на  своем:  под  угрозой
родительского проклятия заставил перевести в золото все, чем до сих  пор
располагали сыновья, все эти акции, ценные бумаги и т.п.  Оба  брата  не
стали спорить со стариком, уважили его мнение, тем более  что  золото  -
это тоже неплохо,  вот  и  проявили  сыновью  покорность.  И  вскоре  по
достоинству  оценили  провидческий  дар   старика,   когда   разразилась
общеевропейская послевоенная инфляции и все бумаги обесценились. И  даже
не один раз при встречах дивились здравому крестьянскому  уму  покойного
отца. Надо же, вроде в далекой деревне сидит, а так здорово  разбирается
и в большой политике, и в экономике! А может, просто действовал здоровый
крестьянский инстинкт, а политика и экономика тут ни при чем?
   Как бы там ни было, Флорек  с  Мартином  сумели  выплатить  остальным
братьям и сестрам их паи и остались единовластными владельцами  двадцати
моргов  пахотной  земли,  гектара  сада,  небольшого  участка   леса   и
прекрасного дома с парком и служебными постройками.
   А вот господа, ясновельможные Пшилесские, прогорели. Их не заставляли
под угрозой родительского проклятия перевести все  состояние  в  золото,
самим им  такое  в  головы  не  пришло,  инфляция  застала  врасплох,  в
результате  чего  значительная  часть  состояния  пропала  безвозвратно.
Бабушка Юстины по отцовской линии скончалась  в  войну,  дедушка  -  еще
раньше, наследства после них осталось  что  кот  наплакал.  Родительское
поместье  влачило  кое-какое   существование   лишь   благодаря   давним
благодеяниям гданьской  бабки.  Впрочем,  родители  Юстины,  перебедовав
военное лихолетье на  родине,  махнули  рукой  на  все  мечты  о  давнем
магнатском  великолепии  своих  предков  и   примирились   со   скромным
существованием, тем более что были уже в весьма почтенном возрасте.
   Под носом оказались у них два брата Кацперских, те  по  инерции  и  в
силу давних традиций опять взялись служить господам  Пшилесским.  Флорек
занялся землей, а Мартинек  юридической  стороной  дела.  Вскоре  Мартин
свернул свою деятельность во Франции и решил навсегда осесть в Польше.
   Антуанетта была даже довольна  этим.  Француженка  тоже  с  возрастом
изменилась, причем к худшему. Она относилась к типу худощавых,  нервных,
излишне эмоциональных женщин. Рассудок не мог совладать с эмоциями, хотя
немного  и  корректировал  их.  Антуанетта  порой  с  трудом   подавляла
истерические припадки, стараясь сдержать бушевавшие в  ней  страсти,  но
такое каждый раз стоило женщине немало сил и здоровья. А все дело в том,
что несчастная страдала от страшных, могучих и разрушительных  приступов
ревности.
   Внешне Антуанетта не очень изменилась, оставаясь все такой же  ловкой
и стройной, сохранила девичье очарование и прекрасные  карие  глаза.  Но
вот остальное... Особенно лицо. Лицо стало  вдруг  стареть  с  ужасающей
быстротой, кожа как-то сразу увяла и  покрылась  морщинами.  К  тому  же
давала себя знать печень, и на лице  выступили  коричневые  пятна.  Видя
столь разрушительные следы  воздействия  безжалостного  времени,  бедная
женщина с трудом сохраняла прежнюю веселость и ровное настроение.
   А этот чертов Мартин с годами становился только краше. Ни капельки не
располнел, не сдал, не  утратил  юношеской  физической  силы,  напротив,
вроде бы стал еще сильнее, а уж  умнее  -  наверняка.  Ничем  не  болел,
здоровье было просто отличное, а уж лицо...  Короче  говоря,  перешагнув
сорокалетний рубеж, Мартин оставался красавцем мужниной,  пожалуй,  стал
даже интереснее, чем в молодые годы.
   Женщины в своем большинстве не были слепы и ухлестывали за  красавцем
без зазрения  совести,  что  доводило  супругу  до  белого  каления.  Со
временем  она  совсем  перестала  переносить  служебные  командировки  и
встречи мужа, не терпела никаких клиенток, пусть даже самых  выгодных  и
богатых, порог их дома давно не переступала ни одна женщина, кем бы  она
ни была. Любая представлялась несчастной Антуанетте опасным врагом.
   А Мартинек и не очень-то  интересовался  женщинами.  Ну  не  сказать,
чтобы совсем, так, иногда, позволял себя охмурить одной-другой,  но  без
особо тяжких последствий, а в принципе оставался верен своей Антуанетте.
Что с того, та была не в состоянии совладать с  жесточайшими  приступами
ревности и каждый раз в присутствии женщин переживала адские муки.
   И теперь, оказавшись со своим излишне красивым  мужем  в  деревенской
глухомани,  можно  сказать,  на  безлюдье,  где  из  достойных  внимания
элегантных женщин была одна лишь пани Доминика  Пшилесская,  слава  Богу
перешагнувшая  за  Шестьдесят,  несчастная  Антуанетта  испытала   такое
блаженное облегчение, что даже похорошела. На сердце стало легко, с лица
сошла серость. О поездках супруга в город, неизбежных при его  положении
юрисконсульта и поверенного при господах Пшилесских,  Антуанетта  как-то
пока не думала, а думала о том, как бы подвигнуть  мужа  остаться  здесь
насовсем.
   И подвигла. Вот таким образом два  верных  слуга  Клементины  сменили
французский Нуармон и Париж на польский Пежанов.

***

   Флорек не женился по одной простой причине.
   Просто-напросто всю свою жизнь, с того самого исторического прыжка  в
пруд, он всем сердцем любил Юстину, в чем не  признавался  никому,  даже
себе. Разве в таком можно признаться? Любовь была безответная,  да  и  в
самом чувстве содержалось нечто шокирующее. Что общего может быть  между
деревенским парнем, крестьянским сыном, и паненкой из аристократического
рода? А вот поди же ты, полюбил, и все тут! Сердцу не прикажешь.  Нельзя
сказать, чтобы он прожил жизнь в таком уж абсолютном  безбрачии.  Будучи
нормальным мужчиной, он изредка заводил подружек, но каждый раз  заранее
честно предупреждал, что очередной даме рассчитывать на прочные  чувства
его, Флорека, нельзя и роман закончится ничем.  Не  всегда  такие  связи
кончались  мирно,  некоторые  темпераментные  особы  не   ограничивались
слезами и упреками, но Флорек оставался твердым, как гранитная скала: не
женится, и баста!
   Вот так складывались обстоятельства,  когда  пан  Кшиштоф  Пшилесский
заболел воспалением легких и скончался. Шел 1924 год. На  похороны  отца
Юстина приехала с мужем и сыном, четырнадцатилетним Джорджем Блэкхиллом.
Захватила она и дочь, шестнадцатилетнюю Каролину, с трудом вырвав ее  из
объятий  двоюродных  деда  и  бабки  в  поместье  Нуармон.  Отец  Юстины
ухитрился подхватить воспаление легких в очень странную для этой болезни
пору года - летом, так что у детей как раз были школьные каникулы.
   Впрочем,  Каролину  не  было  необходимости   вырывать   из   объятий
родственников, ибо  привез  ее  лично  граф  де  Нуармон,  младший  брат
Доминики.
   Его сын приехал с ними по непонятным причинам, ибо продолжал  считать
свою кузину самой несносной девчонкой в мире и просто не мог выносить ее
общества. В ответ на недоуменные расспросы уверял, что  захотел  сделать
приятное тетке, поскольку очень любил бабушку Клементину.
   Результаты вышеупомянутого похоронного съезда были следующие:
   У   Флорека    произошло    нечто    вроде    раздвоения    сознания.
Шестнадцатилетняя Каролина казалась ему как две капли  воды  похожей  на
шестнадцатилетнюю Юстину, в ту пору,  когда  паненка  навсегда  взяла  в
полон его сердце. И вот теперь верное Флореково  сердце  разделилось  на
две более-менее равные половины. К Каролине он  испытывал  трогательное,
чуть ли не отцовское чувство,  хотя  одновременно  ощущал  что-то  вроде
претензии, ибо выяснилось, что девушка отлично плавает, так что  у  него
нет практически никаких шансов когда-либо спасти ее от смерти в глубоком
омуте. Скорее эта бойкая, спортивного склада  девица  сама  спасет  кого
угодно. Несколько огорошенный такими способностями девушки, не зная, что
бы для нее сделать, вконец  растерявшись,  взял  да  и  научил  девчонку
фехтовать и биться на саблях.  Весьма  сомнительно,  чтобы  аристократке
пригодились благоприобретенные навыки, но девчонка была в восторге.
   С Антуанеттой приключилось что-то неладное При виде Юстины, с которой
так подружились в юности, в столь тяжелый для нее,  Антуанетты,  момент,
благодаря которой, можно сказать, получила свое сокровище  -  Мартинека,
Антуанетта ощутила болезненный укол в  самое  сердце.  В  свои  тридцать
восемь лет Юстина была  прекрасной  молодой  женщиной.  Антуанетта  была
старше ее всего на два года, а вполне могла бы сойти за мать. Ну, не  за
мать, поскольку семейное сходство исключалось, так за  старшую  школьную
подругу  матери,  невелика  разница.  Вот  и  Антуанетта  вроде  бы  как
раздвоилась. Любила  Юстину  и  в  то  же  время  ненавидела.  Кое-какое
облегчение  приносил  тот  факт,  что  ее  дочь  Каролину  могла  просто
ненавидеть, не любя.
   В  общем,  похороны  пана  Кшиштофа   Пшилесского   дорого   обошлись
Антуанетте, желтуха ей, во всяком случае, была обеспечена.
   А в Юстине ни с того  ни  с  сего  вдруг  ярким  пламенем  разгорелся
патриотизм. Не иначе  как  Клементина  с  того  света  поспособствовала.
Недаром она при жизни всячески приобщала внучку к истории родного  края,
старалась впоить ей любовь к родине и сознание глубочайшей  исторической
несправедливости за ниспосланные ей несчастья и утрату  былого  величия.
Девушка была воспитана на героических примерах истинных сынов отечества,
начиная с борцов январского  восстания  1863  года  и  кончая  подвигами
родного  прадедушки.  Вот  почему  обретение  многострадальной   Польшей
наконец независимости наполнило торжеством душу Юстины.  Наконец  у  нее
была  достойная   родина,   она   перестала   быть   космополиткой   без
роду-племени, очень хотела как-то воспользоваться этим обстоятельством и
не знала как. Охотнее всего Юстина навсегда поселилась бы в Польше, или,
на худой конец, туда бы переехали ее дети,  но  это  было  маловероятно.
Ведь младший в роду Блэкхиллов  наследовал  майорат.  С  этим  майоратом
свалял дурака его прадед, муж Арабеллы, и теперь ничего уже нельзя  было
поделать.
   Оставалась Каролина, в этом отношении (майоратном) она была свободна,
но проницательная Юстина уже догадывалась, что дочь навсегда застрянет в
Нуармоне. Пожалела Юстина,  что  больше  детей  у  нее  нет,  и  сделала
единственное, что ей оставалось. Прожила у овдовевшей матери  целых  два
месяца, в течение  которых  заставила  отпрысков  заниматься  интенсивно
родным языком, который, впрочем, они и  до  этого  немного  знали  Ясное
дело,  неожиданные  последствия   взыгравшего   в   Юстине   патриотизма
отозвались самым плачевным образом на печени Антуанетты...
   Молодой  виконт  де  Нуармон,  мазохистски  вцепившийся  в  несносную
кузину, очень полюбил страну своих  предков  по  женской  линии  и  тоже
пожелал  провести  здесь  два  месяца,  что  несказанно  порадовало  его
возвращавшегося во Францию отца  Ведь  пребывание  в  стране  предков  в
финансовом отношении не шло ни в какое сравнение с пребыванием в  Париже
или, скажем, в Монте-Карло, в Лондоне или в Неаполе, а также в Бьяррице,
так что для графа Нуармона выходила большая экономия в средствах,  очень
и очень желательная. Граф всегда любил племянницу, теперь же полюбил  ее
еще больше. Он тоже видел насквозь мазохистские фанаберии сына.
   Тут будет кстати заметить, что уже очень давно, со времени мезальянса
с гданьской купеческой дочерью и ужасной ошибки Арабеллы, в роду не было
никаких  матримониальных  осложнений.   Молодое   поколение   благородно
одаривало своими чувствами партнеров из нужных сфер  общества,  ни  одна
паненка не сбежала с лакеем или кучером,  ни  один  молодой  человек  не
тащил к алтарю явную куртизанку. И всегда  хоть  у  одного  из  супругов
водились деньжата. Вот и сейчас все говорило о том, что предстоящий брак
будет удачным.
   Джек Блэкхилл, все еще безумно любящий Юстину, терпеливо выслушал  от
супруги несколько нелицеприятных замечаний по поводу  идиотских  выдумок
его  дедушки  и   самоотверженно   попытался   хоть   как-то   исправить
напортаченное предком.
   Он приобрел пол морга земли на окраине Варшавы  и  повелел  выстроить
элегантную виллу, предназначенную  дочери.  Тем  самым  он  хоть  как-то
помогал Каролине сделать более тесными контакты с родиной  ее  матери  и
бабки, во всяком случае, сам так думал.
   Разумеется, осуществлением прекрасных планов лорда Блэкхилла  занялся
Мартин, благодаря которому с самого начала  удалось  избежать  возможных
осложнений с получением наследства пана Пшилесского. У покойного дедушки
были младший брат и еще более младшая сестра, но оба они исчезли  где-то
еще в самом начале первой мировой. Все говорило о том, что оба  застряли
где-то по ту сторону  восточной  границы,  а  следовательно,  было  мало
надежды на их появление. Тот, кто не успел сбежать из  коммунистического
рая в первую фазу революции, уже там и оставался.
   Хорошо сохранившаяся овдовевшая  Доминика  решила  зиму  провести  на
Ривьере, а затем Лето - в Англии, оставив под опекой Флорека то, что еще
уцелело от ее состояния. Какие-то деньги еще были  на  счетах  в  разных
банках Европы, Мартину даже удалось подсчитать, сколько их, и вышло - на
путешествие хватит.
   Перед  тем  как  покинуть  Польшу,  Доминика  составила  завещание  и
оставила его для разнообразия под опекой Мартина.
   Семейство разъехалось в разные стороны, и было это в начале сентября.
***

   Два месяца - это слишком много. Антуанетта их не вынесла. Логики в ее
страданиях не было абсолютно никакой, но у печени нет ума, и логики  она
не признает.
   К господам приезжали гости. Юстина принимала братьев  Кацперских  как
равных, с ними знакомили гостей, молодые  и  красивые  шляхтянки  как-то
странно тяготели к Мартинеку,  а  тот  умел  держать  себя  в  обществе,
особенно дамском, и всех до одной сводил с ума своей белозубой  улыбкой.
А тот факт, что ему было  на  них  наплевать,  не  доходил  до  сознания
болезненно ревнивой жены.
   У Доминики постоянно были с Мартином переговоры на деловые  темы,  по
делам Мартину теперь приходилось то и дело отлучаться, в том числе  и  в
Варшаву, из-за одной виллы для Каролины хлопот был полон  рот,  ну  и  в
результате та самая желтуха свалилась-таки на  несчастную  Антуанетту  в
начале октября.
   Больница  отпадала,  Антуанетта  скорей  померла  бы  на  месте,  чем
позволила оторвать себя от мужа.
   Чрезвычайно огорченный  болезнью  жены,  Мартинек  подзапустил  дела,
чтобы ухаживать за бедняжкой.
   Разумеется, вызывал  лучших  врачей,  научился  травки  заваривать  и
настаивать, ему по мере сил помогал Флорек, очень любивший невестку,  но
с желтухой они не  справились.  В  самый  канун  Задушек
на кладбище состоялись похороны.
   Вернувшись с кладбища, оба одиноких брата уселись за стол,  поставили
бутылку. Устраивать поминки было не для кого.
   - Что-то бедняжка пыталась  сказать  мне  перед  смертью,  -  грустно
промолвил Мартин, не отрывая глаз от огня в камине. - В самую  последнюю
минуту перед смертью. Бредила, наверное, странные  вещи  говорила.  Жаль
мне ее, брат!
   Флорек по-своему утешал вдовца:
   - Мучилась бедняга ужасно, на том свете ей полегче  будет.  Мне  тоже
что-то пыталась втолковать, я так понял -  о  вещах,  что  останутся  на
память о ней.
   - Каких вещах?
   - Не знаю, только очень, сердечная, просила, чтобы не выбрасывать  ее
вещичек. Особенно об одной безделушке убивалась.
   Мартин отвел наконец взгляд от огня и взглянул полными  слез  глазами
на брата.
   - А знаешь, теперь и до меня дошло  -  и  впрямь  просила  ничего  не
выбрасывать из ее  вещей.  Ты  прав,  наверное,  хотела,  чтобы  в  доме
сохранилась о ней память. А я и не собираюсь выбрасывать, места  в  доме
предостаточно. И мне тоже показалось, что об одной вещичке она  особенно
просила.
   - А о какой?
   - Если бы я знал! Воля покойной - святое дело, в рамочку бы  повесил.
Жила в вечных переживаниях, хотя и без всякой причины, пусть бы теперь с
того света посмотрела да порадовалась. Может, ты вспомнишь?
   Флорек очень хотел помочь брату и попытался  вспомнить  слова  Антоси
перед смертью. За больной он  ухаживал  терпеливо  и  заботливо,  всегда
выполнял малейшую просьбу, а уж последнюю тем более.
   Да вот неизвестно, в чем она, последняя, заключалась. Голос умирающей
был слаб, то и дело прерывался, но видно было -  очень  бедняжку  что-то
заботит, так она старалась сказать, да ничего  не  получалось.  Глупости
Какие-то говорила. Ведь не может такого быть, чтобы самым ценным для нее
предметом, о котором она так  назойливо  твердила  перед  смертью,  была
старая подушечка для иголок и булавок.  А  у  него,  Флорека,  создалось
впечатление, что вроде Антося именно на нее смотрела и о  ней  говорила.
Да, да, и даже попыталась коснуться ее!
   - Да, она любила  ее,  всегда  любила,  -  меланхолически  подтвердил
вдовец.
   И  тут  вдруг  подала  голос  старуха  Кацперская,  мать  Флорека   и
Мартинека.
   Со дня смерти мужа, то есть вот уже три с лишним  года,  она  в  доме
жила тихо, незаметно. Не видно ее было и не слышно.  Хлопотала  по  мере
сил по хозяйству, а в последнее время тоже ходила за больной  невесткой,
которую любила, как дочь родную.
   И вот теперь, войдя в парадную комнату, где сыновья поминали усопшую,
она произнесла тихим, но суровым голосом:
   - Да о чем тут толковать? Ить эта  самая  игольница  у  нее  сроду  в
особом почете была. Вспомни, сынок, ты еще жениться собирался и в письме
невесту расхваливал, какая  она  хозяйственная  да  рукодельница,  какую
подушечку для  иголок  смастерила,  то-то  наши  мужики  тогда  животики
надорвали со смеху. Да у каждой бабы есть вещица,  что  ей  особенно  по
сердцу, вот и у нашей страдалицы эта подушечка осталась.  А  может,  она
желала, чтобы ей в гроб положили, да вы не поняли, дак таперича все одно
пропало. А уж  она  старалась  объяснить,  уж  она  так  просила!  Жаль,
по-французскому бормотала, не обучена я, а то скорей бы вас  догадалась.
А что перед  тем  как  навеки  закрыть  свои  ясные  глазоньки,  все  на
подушечку эту глядела,  так  и  я  видела,  еще