не  совсем  ослепла  от
старости. Ничего не скажу - красивая безделица. Да вы сами поглядите.
   Из обширных складок платья (в последние годы старая крестьянка  стала
их носить, чтобы  походить  на  свою  госпожу,  пани  Доминику)  старуха
извлекла и продемонстрировала сыновьям большую подушечку  для  иголок  и
булавок. Очень декоративную и очень неплохо  сохранившуюся.  Изготовлена
она была из красного бархата, а по  краям  отделана  мелкими  ракушками,
заблестевшими при свете лампы.
   В  выпуклой  середине  подушечки  торчали  несколько  иголок  и  одна
декоративная шпилька с коралловой головкой.
   Довольная  произведенным  эффектом,  матушка  Кацперская  уселась   в
кресло, расправила складки  платья,  ну  точь-в-точь  пани  Доминика,  и
продолжала:
   - Услышала я, как вы тут головы ломаете, чать еще не глухая. И из ума
не выжила. Слабость завелась в середке, не в голове. Ну и  принесла  вам
эту штуку. Носилась она с ней, ну как курица  с  яйцом,  уж  и  не  знаю
почему, ну да говорю, у каждой бабы есть любимая вещь. Твоя воля, сынок,
поступить с ней, как пожелаешь, но сдается мне, грех было бы  выбросить,
покойница уж очень ее уважала.
   Мать отдала подушечку Мартину, с трудом встала с  кресла  и  неспешно
удалилась.
   У братьев полегчало на душе, спасибо матери,  поняла  последнюю  волю
покойницы.   Тянуло   на   откровенный   разговор,   и   они   предались
воспоминаниям.
   Начал старший.
   - Помнишь, как восемнадцать лет назад ты отправился в  Кале  за  пани
Юстиной? - задумчиво произнес Флорек.
   - Еще бы не помнить, особенно сегодня! - живо отозвался младший брат.
- Ведь именно тогда я и увидел свою Антосю!
   Флорек помолчал, вроде бы раздумывая, стоит ли  продолжать,  потом  с
некоторыми колебаниями все-таки продолжил:
   - Столько лет  прошло...  Пани  Клементина  скончалась...  Вот  и  не
знаю... Тогда я не стал тебе говорить,  потому  как  сам  не  очень  был
уверен,  но  кое  о  чем  догадывался.  Затерялась  тогда  их  фамильная
драгоценность.  Алмаз  это  был.  Старая  история,  запутанная,  полиция
разбиралась, как оно было со скоропостижной смертью виконта  де  Пусака,
алмаз вроде бы в следствии никак не  упоминался,  но  помощник  ювелира,
бывший жених твоей Антоси, везде  там  мелькал,  а  потом,  сбежавши,  к
Антосе в Кале явился. Вот я и подумываю  -  а  не  знала  ли  покойница,
светлая ей память, чего насчет алмаза и перед  смертью  хотела  сказать,
душу облегчить?
   Мартин на слова брата отреагировал двусмысленно - одновременно кивнул
и с сомнением головой покачал.
   - Знаешь, мне в голову тоже такие  мысли  закрались.  Подушечка  само
собой, может, и правда хотела, чтобы память о ней осталась, но в  словах
ее было что-то насчет сокровища... Не то у нее оно где-то припрятано, не
то она только что-то о нем знает. На алмаз я не  подумал,  ведь  слышал,
что тот придурок потерял его, еще когда в море их трепало.
   Пани Клементина тогда допросила парня и пришла к выводу,  что  камень
пропал. А ты напрасно боялся  мне  про  алмаз  сказать,  я  и  без  тебя
наслышан.
   Старая-престарая история, индийско-английская.
   Приходилось слышать, а как же!
   - Вот и я говорю...
   - Погоди! - вскричал младший брат, о чем-то припомнив. - Этот  бывший
Антосин жених оставил, убегая,  у  нее  свою  вещь,  малюсенький  желтый
саквояжик, я когда-то его видел. Ну, я без претензий, если  жена  хотела
сохранить его на память о бывшеньком - ради Бога, мне не  жалко.  Антося
спрятала его, чтобы мне на глаза не лез нахально...
   - И где же этот саквояж?
   - Не знаю. Раз в жизни всего-то и видел, и то давно, тогда  еще,  как
только поженились с Антосей.
   Флорек задумчиво произнес:
   - Ну  вот  теперь  и  думай,  действительно  ли  он  потерял  в  море
драгоценность или...
   Братья обменялись взглядом и оба глубоко призадумались. Факт остается
фактом: перед смертью Антуанетта явно пыталась сказать им что-то важное,
то,  что  ее  тревожило,  может,  даже  удручало.  Интересно,  куда  мог
подеваться саквояжик помощника ювелира?
   Теперь Флорек пожал плечами.
   - Даже если мы решимся его разыскивать, ума не  приложу  где.  Скорее
всего, остался в замке Нуармон.
   Мартин внес свое предложение:
   - Мне кажется, надо об этом сказать пани Юстине.  На  всякий  случай.
Торопиться особо нечего, в Нуармоне все спокойно, ничего не  происходит,
да и прошли уже целые века и не было там военной  разрухи,  а  из  замка
наверняка ничего из вещей не выбрасывают, хранится, пылится... Так  что,
может, при случае...
   - При случае, - согласился  и  Флорек.  -  Ведь  нет  у  нас  никакой
уверенности, ничего определенного не знаем, а сообщить надо.  Правильно,
мало ли что, а совесть наша будет спокойна.
   На том и порешили. А декоративную подушечку для иголок Мартин положил
на комоде в комнате покойной жены. Долго  она  там  лежала,  покрывалась
пылью, красный бархат выцветал, и он спрятал ее в шляпную картонку,  где
уже лежали веер, бусы из  ракушек,  перчатки,  шарфик  и  еще  кое-какие
мелочи, принадлежавшие покойной супруге. Прошли годы, Мартин переехал  в
Варшаву, а служанка  без  ведома  старухи  Кацперской  вынесла  картонку
из-под шляп на чердак.

***

   Случай поговорить на эту тему  представился  через  два  года,  когда
только что повенчавшаяся  с  кузеном  Каролина  приехала  обживать  свою
варшавскую виллу.
   Супруг приехал вместе с ней,  оба  восприняли  приезд  в  Польшу  как
заключительный  аккорд  свадебного  путешествия.  С  Мартином   Каролина
встретилась сразу же по приезде, ведь он был ее официальным поверенным.
   Поселившись в особняке, что выстроен был у дороги, ведущей в Урсинов,
она с недельку пожила в нем. Молодую графиню де Нуармон очень  забавляла
роль хозяйки дома, в котором не было прислуги, так  что  ей  приходилось
собственноручно готовить завтраки для себя и мужа, в чем граф де Нуармон
помогал ей радостно, но бестолково. Через неделю  такая  жизнь  Каролине
надоела, ведь надо было и порядок в доме наводить,  и  кое-какую  стирку
сделать. Вот Каролина и наняла на два дня женщину, чтобы та привела  дом
в порядок, а сама с мужем поехала к бабке.
   Бабке Доминике к  тому  времени  наскучили  вояжи  по  Европе  и  она
вернулась домой, где ей жилось всего приятнее.  Физически  Доминика  еще
неплохо держалась, но была законченной тунеядкой, а  это  очень  старит.
Ничем не занималась, ничем не интересовалась,  лишь  бы  ее  оставили  в
покое да как следует обслуживали. Впрочем,  посещения  дочери  и  внучки
воспринимала  благосклонно,  ведь  все  хлопоты  приходились   на   долю
превосходно вышколенной прислуги.
   Юстина по-прежнему торчала в Англии, и  у  нее  никак  не  находилось
времени для просмотра библиотеки в замке Нуармон.  Совесть  ее,  правда,
мучила, ведь так и не исполнила заветов Клементины.
   После мандрагоры раз попробовала было поискать, обнаружила  вложенный
в фолиант XVII  века  под  интригующим  названием  "Как  определить  вес
воздушной массы" отдельный клочок бумаги с рецептом травяного  сбора  от
простуды, после чего приступила к чтению фолианта,  увлеклась  и  больше
поисками не занималась. Понемногу в ней зрело решение  свалить  на  дочь
бабкину просьбу, ведь та могла жить в замке  сколько  заблагорассудится,
ну уж летом-то в любом случае...
   А пока что к Каролине подступился Флорек.
   Каролина  раньше  намеченного  вернулась  с  охоты,  поскольку  начал
накрапывать дождь, предоставив мужу самому  взять  кабана.  Поскольку  с
мужем оставался егерь, она могла спокойно покинуть графа в лесу.  Дорога
домой вела мимо Флорековых владений, где  ее  приняли  с  распростертыми
объятиями. Выскочили на крыльцо, встретили, как  особу  царских  кровей,
лошадь отвели на конюшню, а Каролину - в парадную комнату, где и усадили
в кресло у камина. Приветствовать паненку с трудом  приволоклась  старая
Кацперская, ведь, в конце концов, это она выкормила ее  бабку,  так  что
имела право считать Каролину чуть ли не своей правнучкой.
   Поприветствовав,  старуха,  ковыляя,  прошаркала  вон   из   парадной
гостиной и больше не показывалась.
   Принимать паненку выпала честь Флореку, и уж он не посрамил  славного
рода Кацперских. Во  всяком  случае,  такого  меда,  приготовленного  по
старопольским рецептам, не пивали и короли Речи Посполитой.
   А после того как графиня угостилась  на  славу,  Флорек  приступил  к
делу.
   - Проше паненки, - начал он и, спохватившись, исправился:
   - Ох, прошу прощения, проше пани графини...
   - Прошу вас, пан Флорек, не валяйте дурак", услышал он от  вельможной
паненки. - Всю жизнь вы называли меня по имени, и я очень хорошо  помню,
как вы отшлепали меня по.., ну, по  этому  месту,  когда  я  несмышленой
девчонкой  сунулась  под  необъезженного  жеребца.  Хороший  был   урок,
навсегда запомнился.
   Флорек слегка покраснел.
   - Не знаю уж, как оно  получилось,  рука  сама  дернулась.  Да  и  то
сказать, еще секунда - и паненка бы головы лишилась. Молодой  граф,  что
видел все это, потом мне насильно вручил два злотых.
   - Вот как! Ну ничего, я ему сегодня это припомню!
   - Зачем? Не стоит. А прошу меня послушать, есть одна вещь, о  которой
я бы хотел с паненкой поговорить, потому как  с  пани  Доминикой  смысла
нет, ее ничто не интересует. Может, стоило бы поговорить с пани Юстиной,
да не знаю, когда она в наших краях появится, а мне за  море  выбираться
неспособно. Написал я ей, ответила, что и сама бы  дочери  передала,  да
уже нечего.
   - Это как же понимать - нечего? - удивилась Каролина.
   Флорек почесал в затылке.
   - Вот и я сомневаюсь - так ли уж нечего. Тут  мы  с  братом  Мартином
говорили... Его жена перед смертью здорово нам мозги запудрила. Не могла
уже толком сказать, а хотела, болезная,  так  уж  старалась,  да  смерть
пришла. А ведь Антося могла и знать...
   Дело в том, что в вашем  роду  был  алмаз,  фамильная  драгоценность,
втайне его хранили, у светлой памяти пани Клементины, вашей  прабабушки,
в сохранности был и пропал еще при ее жизни. Совсем  пропал,  с  концами
Так все думали...
   - А как пропал? - вдруг заинтересовалась Каролина.
   - Да в море потонул, - ответил  Флорек  и  в  подробностях  рассказал
молодой графине все, что  было  ему  известно,  выводя  на  первый  план
помощника ювелира. Каролина слушала рассказ  старого  слуги  с  растущим
интересом.
   - А что с ним сталось? - спросила она. - В Америке? Ну, я имею в виду
этого придурка, помощника ювелира. Есть ли о нем какие сведения?
   - Есть, Мартин специально проверял. Жив он.
   Удалось ему до Америки добраться, помогли знакомые моряки из Кале.  А
в Америке, прошел слух,  устроился  парень  по  специальности,  поступил
работать в ювелирную фирму в Нью-Йорке. Кое-как сводит концы с  концами.
Нет,  не  разбогател,  значит,  не  продавал  алмаз.  А   та   фамильная
драгоценность, о какой я говорил, так это огромный алмаз был. Выходит  -
не увез его парень в Америку. И больше мы этим бедолагой не  занимались.
Так вот, когда пришло время Антосе помирать, та стала что-то  непонятное
о сокровищах плести, а ведь она была невестой парня,  что  махнул  через
океан. Так случилось, что когда помощник ювелира прощался с невестой, их
пани Юстина застукала, по его следам в Кале примчалась.  Похоже,  они  и
поговорить-то толком не успели, как пани Юстина  вдруг  в  окно  влезла.
Парень, значит, со страху  опять  драпанул,  да  забыл  у  невесты  свой
саквояж,  маленький,  желтого  цвета.  Антося  его  на  память,   видно,
сохранила, а брат Мартин как-то раз его у нее видел.  Мартин  говорит  -
маленький  такой,  из  желтой  кожи.  После  того  как  брат  с  Антосей
поженились,  мы  какое-то  время  все  жили  в  замке  Нуармон,   может,
где-нибудь там остался: А после смерти пани Клементины  Мартин  с  женой
приехали сюда, ко мне. Уезжали не так, когда забирают все  добро,  могло
что-нибудь и остаться. А ремонта в замке Нуармон  не  делали  со  времен
свадьбы пани Клементины, уж я это знаю, ведь потом  весь  замок  был  на
мне. Так  что  лет  шестьдесят  там  все  без  изменений,  и,  если  что
оставлено, так до сих пор и лежит. Я почему об этом говорю?
   Может, он, алмаз, и в  самом  деле  в  море  потонул,  но  что  стоит
проверить? Ведь драгоценность уникальная, на такую  не  жаль  и  времени
потратить.
   Самый большой алмаз в мире.
   - А чей он? - допытывалась Каролина.  -  Кому  принадлежал?  То  есть
какому именно семейству?
   Какой его части? Той, что из Польши, или той, что из Франции?
   - Речь была  о  том,  что  он  вообще  английский,  но  я-то  знаю  -
французский. Ведь не глухой же я, не слепой и, возможно,  не  совсем  уж
дурак. А слышал я, что он с давних пор  принадлежит  графьям  Нуармонам,
что ясновельможная пани Клементина получила его от мужа в подарок. Перед
самой смертью подарил. Она и то сомневалась, не чужое ли  имущество,  но
выяснили из старых писем - нет, не чужое, ее законное.
   -  А  сейчас  его  свободно  какая-нибудь  рыба  могла  заглотать,  -
меланхолически заметила молодая графиня. - Но вы правы,  и  пожалуй,  по
возвращении в замок я его  поищу.  Давно  облазила  все  помещения,  все
закоулки и даже догадываюсь, где именно стоит поискать.  А  кроме  того,
боюсь, мама заставит меня приводить в порядок библиотеку,  хотя  бабушка
обязала ее этим заняться. Да уж ладно, займусь, я люблю старые книги.
   На этом и порешили, и тут как раз появился господин граф, чрезвычайно
гордый тем, что подстрелил-таки кабана, которого, уложенного на  ветках,
тащил конь егеря.  Следовало  немедленно  заняться  копчением  кабаньего
окорока, и алмаз моментально был забыт и Флореком, и  Каролиной.  Флорек
лишь успел порадоваться тому, что сообщил паненке важную семейную тайну,
пусть теперь она ею занимается.
   Вторую тайну Флорек предусмотрительно  оставил  при  себе.  О  лакее,
сорвавшемся с полуразрушенной стены  нуармонского  замка,  Флорек  решил
рассказать лишь ксендзу, исповедуясь перед смертью.

***

   Помощник ювелира действительно  добрался  до  Америки.  И  на  работу
устроился сразу же, правда, не по  специальности,  а  грузчиком.  Прошло
немало времени, прежде чем он  пристроился  в  ювелирную  фирму.  Работы
хватало. Воры и грабители со всей Европы косяками бежали с  награбленным
в Америку, причем многим из них хотелось изменить внешний вид украденных
драгоценностей. Новая огранка камней, новая оправа - и добычу можно было
сбывать  без  опаски.  Занявшись  любимой  работой,  месье  Трепон  стал
постепенно обретать душевное спокойствие.  И  даже  память  вернулась  в
нему. Он так усиленно старался восстановить в памяти последний  визит  к
брошенной невесте, так мучительно вспоминал каждую деталь этого  визита,
что в его сумеречном сознании появились проблески и что-то замаячило.
   Все-таки какая-то ноша у него в руках была.
   Обычно он приходил к клиентам со своим небольшим саквояжем, в который
клал ювелирные изделия, деньги  и  важные  бумаги.  И  наверняка  в  тот
роковой день он отправился к виконту  тоже  с  саквояжем.  Ну  да,  ведь
помнит же, как вынул браслет, который  должен  был  вручить  несчастному
виконту, а раз вынул, стало быть, было из чего вынимать, стало быть, был
при нем саквояжик. Кроме обычной ручки у сумки-саквояжа был еще  длинный
ремешок, Шарль  обычно  вешал  сумку  на  плечо,  достав  нужное,  чтобы
освободить руки. Должно быть, и в  этот  раз  так  же  поступил:  достал
браслет, а сумку повесил через плечо. В кабинете виконта наверняка сумки
с плеча не снимал, а сама она соскочить не могла. Наверняка и в  Кале  с
ней приехал, не снимал ее с  плеча,  только  потом...  Алмаз  же  был  в
кармане, он хотел показать его Антуанетте, но не успел... А дальше  что?
Не спрятал ли его случайно в саквояж?
   И что сталось с саквояжем?
   Когда болтался в море с рыбаками, саквояжа при нем не было. Это Шарль
отчетливо вспомнил. Не висел он на плече, потому что он, Шарль, свободно
сбросил с себя куртку, когда  пришлось  помогать  рыбакам  тащить  сеть.
Потом куртку натянул, а потом волна сорвала ее  с  него,  он  еле  успел
ухватить,  иначе  бы  за  борт  смыло,  гонялся  за   ней   по   палубе,
неудивительно, что вода  выпотрошила  карманы.  Осталась  у  парня  лишь
мелочь, что оказалась в кармашке жилетки. Жилетка была тесная, да к тому
же на все пуговички застегнута, ее волной не сорвало.
   А алмаз?
   Неужели действительно и его смыло  в  море?  Не  оставил  ли  он  его
все-таки в саквояжике, который - о, вот теперь отчетливо вспомнил! Так и
стоит перед глазами на столике в комнате Антуанетты. А  тут  вдруг  дама
лезет в окно и.., и его, Шарля, как ветром выдуло в то же окно! Да,  да,
вспомнил, не схватил он, убегая, саквояж, даже не подумал  о  нем  в  ту
минуту...
   Чем  сильнее  напрягал  Шарль  свою  хилую  память,  тем   отчетливее
воссоздавал  события  тех  драматических  дней,  тем  более  приходил  к
убеждению, что обманул графиню де  Нуармон.  Нет,  не  сгинул  проклятый
алмаз в бурном море, остался он в Кале. Вместе с саквояжем.
   Придя окончательно к такому выводу, Шарль в первый момент  чуть  было
не принялся писать покаянное  письмо  графине,  но  спохватился.  Совсем
спятил, признаться в письменной форме в наличии алмаза! Да ведь это  все
равно что самому себе подписать  смертный  приговор  Ясное  дело,  сразу
решат - убил виконта, чтобы овладеть драгоценностью. А теперь, когда  по
глупости  данной  драгоценности  лишился,  делает  вид,   что   замучили
угрызения совести, а так он  честный  человек,  простите,  дескать,  бес
попутал. Еще напустят на него полицию или  каких  мстителей.  Зачем  ему
это?
   Или вот еще вариант: после его бегства Антуанетта  обнаружила  алмаз.
Выходит, полицию или опять же мстителей он напустит на  бедную  девушку.
Мало того, что обманул невесту, обещал жениться, голову заморочил, а сам
аж в Америку сбежал, так теперь еще бедняжку  за  решетку  посадят!..  А
если честная девушка, обнаружив  алмаз,  отдала  его  по  принадлежности
графине де Нуармон? Ну, тогда и вовсе незачем делать из  себя  дурака  и
писать письмо. Да, решено. Никаких писем!
   Отказавшись от мысли написать письмо, от воспоминаний  Шарль  не  мог
отделаться. Нет,  не  о  невесте  он  вспоминал.  Перед  глазами  стояла
сверкнувшая на миг  ослепительная  глыба,  сверкнула  и  навеки  исчезла
Несправедливо все-таки устроен этот мир. Раз уж ему,  Шарлю,  выпало  на
долю пережить столько мучений, пусть  хоть  бы  в  качестве  компенсации
достался этот чудесный камень. А он не достался. Жаль, очень жаль...
   Чем дальше, тем больше думал парень  о  дивном  сокровище.  Уж  он-то
понимал, насколько уникален камень. Одного взгляда хватило.  Сверкнул  и
погас для него навеки И даже  не  с  кем  здесь,  в  треклятой  Америке,
поговорить по душам, не с кем поделиться своей бедой. Тут все чужие.  Во
Франции остался брат, с ним бы Шарль поговорил,  но  Франция  далеко,  а
писать опасно, еще перехватят письмо. Вот и пришлось  держать  при  себе
все свои горькие мысли.
   Прошли годы. Шарль немного  обжился  в  Нью-Йорке.  Устроился,  потом
женился на дочери патрона. Жена родила ему дочь. Постепенно Шарль совсем
привык к жизни на чужбине, стала она для него второй родиной. Разбогател
даже, но по-прежнему  не  с  кем  было  поделиться  самыми  сокровенными
мыслями. Не с женщинами же...
   А когда появился наконец близкий человек в лице внука, алмаз к  этому
времени  как-то  потускнел,  превратился  в  миф,  легенду  из  далекого
прошлого. Даже факт  неумышленного,  непреднамеренного  убийства  Шарлем
виконта де Пусака выглядел совсем по-другому, утратил черты  преступного
деяния, вообще стал  каким-то  нереальным,  едва  просматривался  сквозь
туманную завесу времени. В конце концов, может,  это  и  не  он,  Шарль,
толкнул  шаткий  столик,  не  он  задел  хлипкую  колонку  с   мраморной
скульптурной группой,