спомнил о каждом моем романе и о том, как  себя  вел,  получая
мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях,  когда  мы  только  начали
работать, и о тех, что последовали за ними. Я  хочу,  чтобы  ты  показал
расцвет нашей любви и ее упадок.  Хочу  знать  все  о  твоей  встрече  с
будущей женой, все, что ты  скрывал  от  меня:  твои  измены,  подлость,
трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня  страдать.
Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной.
   Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен.
   - Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы  я  читала  его  и
рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я  швырну  его  тебе  в
лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не  превратится  в
маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня.
   - ...Ты действительно потребуешь от меня такого?
   - Уверена, что ты не станешь искать себе  соавтора;  не  представляю,
что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю!
Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать.
   Она разражается хохотом.
   - Теперь ты поймешь, легко ли писать о  любви.  Отправляйся  домой  и
берись за работу. И помни, это должно быть талантливо!
   Она открывает дверь и выталкивает его на площадку.
   - Тебе нужно всего лишь думать о нас...

3. Луи

   Луи входит в театр  последним,  когда  публика  уже  сидит  на  своих
местах,  приготовившись  к  предстоящему  зрелищу   и   овациям.   Такая
единодушная реакция  зрителей,  еще  до  подъема  занавеса,  всегда  его
раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь  для  того,
чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной  силе  их  таланта.
Луи готов признать, что одни люди  умеют  сочинять  фразы,  а  другие  -
произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят  вторых
и забывают первых. Каждый  раз  при  виде  переполненного,  как  сегодня
вечером, зала, он представляет, как молодой драматург,  живущий  в  трех
шагах  отсюда  в  какой-нибудь  жалкой  лачуге,  пишет  пьесу,   которая
когда-нибудь произведет фурор.
   Опоздавшие  ищут  свои  места,  остальные  уже   проявляют   признаки
нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть  зал,
Луи бросает последний взгляд  на  зрителей,  занавес,  огромные  люстры,
вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за  всего
этого Лиза его и бросила.
   Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается
за кулисы и без стука входит в уборную.
   Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам
черным  карандашом.  Заметив  в  зеркале  силуэт   Луи,   он   удивленно
оборачивается.
   - Станик?
   Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него.
   - Кто вам позволил войти?
   Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим.
   - Мой выход через пять минут.
   - Пять минут для актера - очень много. За пять минут вы можете увести
нас очень далеко.
   Наклонившись  к  зеркалу,  актер,   выставив   подбородок,   быстрыми
движениями наносит на лицо пудру.
   - Я что-то не видел вас на похоронах.
   - Зато я видел ее тело на полу, кровь на виске,  а  вы  в  это  время
находились в Испании.
   - Вы хотите сказать, что ничего не случилось бы, будь я рядом?
   - Если такую женщину, как Лиза, оставляют одну  на  три  месяца,  это
значит, что ее не любят.
   Актер вертит головой в разные стороны, чтобы размять шейные позвонки.
   - И вы пришли сюда, Станик, только ради того, чтобы сказать мне это?
   Луи достает сложенный вдвое листок и протягивает его актеру.
   Ты, жалкий сценарист-неудачник!
   Можешь еще немного подождать, так как  вначале  я  займусь  дерьмовым
актеришкой, и он подохнет, как Мольер! Хотя и недостоин такой смерти!  А
потом наступит и твой черед, Станик.
   Актер бросает бумажку на край стола и пожимает плечами.
   - Какой-то безумец. Он уже присылал мне похожие письма.
   - Самое непонятное в этом деле - существование третьего  мужчины.  Он
утверждает, что любил Лизу больше,  чем  мы  вместе  взятые,  но  только
сумасшедший может говорить такое. Вы не знаете, кто бы это мог быть?
   -  Третьего  мужчины  не  существует,  Станик.  Это  просто  какой-то
неуравновешенный тип, начитавшийся газет. Полиция считает, что  подобные
психи никогда не переходят к действиям.
   Луи бросает взгляд на пачку писем, лежащую на стуле.
   - Он не присылал вам записки с пожеланием успеха,  чтобы  еще  больше
нагнести обстановку?
   - Может быть, но я никогда не читаю писем  перед  выходом  на  сцену.
Суеверие.
   Несколько озадаченный, Луи на  минуту  задумывается.  Он  рассчитывал
увидеть перед собой  напуганного  человека,  но  пока  его  ожидания  не
сбываются.
   - Сегодня вечером я уезжаю. Писатель может  писать  в  любой  забытой
богом дыре, это его единственная привилегия. Зато все заранее знают, где
можно найти вас по вечерам в ближайшие три месяца. Прекрасно  освещенная
мишень.
   В дверь стучат,  чтобы  поторопить  актера  с  выходом.  В  ответ  он
ругается.
   - Вы пришли сюда ради этого, Станик? Вам хотелось увидеть мой страх?
   Молчание.
   Неожиданно  актер  разражается  смехом,  громким,  искренним   смехом
человека, не нуждающегося в сочувствии.
   - Знаете, Луи, почему мне плевать на эти угрозы? Потому что никто: ни
вы, ни те, кто ждет в зале, ни даже этот  идиот  не  могут  представить,
какой панический страх я  испытываю  сейчас,  перед  выходом  на  сцену.
Бояться анонимного письма, мне? Бояться жалкого кретина,  который  хочет
напасть на меня в городе? Да это просто смешно...
   Обманутый в своих надеждах,  Луи  утрачивает  всю  самоуверенность  и
превращается   в   обычного   зрителя,   наблюдающего   за    последними
приготовлениями актера.
   - То, что я испытываю сейчас, больше похоже  на  холодный  ужас.  Моя
жизнь для меня не имеет никакого значения, я  готов  сбежать  на  другой
конец света, послать все  к  черту,  обрушить  проклятия  на  весь  мир,
отрицать, что я существую, кричать, чтобы меня  разбудили,  звать  мать,
да, свою мать... кстати, где она сейчас, эта стерва?.. Успокойтесь, Луи,
вам известен лишь жалкий страх, а я рассказываю  вам  о  страхе  гораздо
более ужасном, более беспощадном. О страхе высшей категории. Внутри меня
живет зверек, пожирающий мои внутренности. У него зверский аппетит, и  я
кормлю его  с  того  дня,  когда  решил  стать  актером.  Можете  ли  вы
представить, что испытывает человек, которому капнули кислотой на  язву?
Я бы хотел увидеть его реакцию. Помните, как у  Виктора  Гюго:  "...  на
поле, покрытое трупами, опускается  ночь".  Но  только  через  несколько
секунд придется прекратить жалобы  и  отправляться  вкалывать,  а  иначе
нужно менять профессию.
   Все получается совсем не так, как рассчитывал Луи, и он не знает, как
себя вести.
   - Да, вас не назовешь трусом. И это, безусловно, то, что привлекало в
вас Лизу.
   - Я никогда не заставлял ее бросить вас, Луи.
   - Но почему тогда она ушла? Черт побери, что было у вас, чего не  мог
дать ей я?
   - Светской жизни, всего лишь светской жизни! Лиза ее  обожала,  и  вы
это прекрасно знаете. Я никогда  не  посещал  светские  обеды  настолько
часто,  как  после  нашей   свадьбы.   Когда   я   отказал   "Пари-Матч"
сфотографировать нас дома, она неделю со мной не разговаривала.  Однажды
она устроила скандал только  потому,  что  на  премьере  Мольера  сидела
слишком далеко от министра. Если бы вы знали, как мне противен весь этот
шум вокруг этой чертовой профессии!
   - Если бы мне  тогда  досталось  немного  признания,  ну  хоть  самую
малость, хоть отблеск той славы, что есть у вас, возможно,  она  до  сих
пор жила бы со мной в полном здравии.
   В уборную с решительным видом врываются директор театра  и  режиссер.
Актер успокаивает их и просит минуту подождать. Они выходят.
   - Я понимаю, что вы считаете все это несправедливым, Луи. И все же...
   Впервые с момента появления Луи он выглядит неуверенным.
   - И все же, если бы вы знали, как я вам завидую.
   - ...?
   - Вам, авторам, не нужен никто. Вы  первыми  сочиняете  первое  слово
первой фразы. И дальше работаете свободно, как вам заблагорассудится.  А
в тот день, когда мы играем  ваши  пьесы,  ваши  мысли  уже  далеко,  вы
готовите новое путешествие, в которое нам хотелось бы отправиться  вслед
за вами.
   Внезапно душа Луи освобождается от жгучей  злобы.  Актер  выходит  из
уборной и дважды хлопает в ладоши, словно совершая какой-то свой обряд.
   Мужчины обмениваются долгим рукопожатием. И взглядом. Первым.
   - ... Мне пора, - говорит Луи. - Но мысленно я буду с вами.
   Перед тем как покинуть театр, Луи возвращается в зал и  на  несколько
секунд замирает на ступеньках. Вокруг него - тишина и темнота.
   Занавес поднимается. На сцене - актер.
   Один.
   Зал взрывается аплодисментами, и Луи аплодирует тоже.
   Пьеса начинается...

4. Я

   - Маэстро часто говорил: "Рассказ - это стрела, нацеленная на мишень,
когда вы натягиваете лук".
   - Так прямо и говорил?
   - Написав первые слова, вы уже должны  знать  конец  истории.  Эпилог
должен быть включен в пролог. Вы должны знать мораль своей истории,  как
только произнесете слова: "Жили-были..."
   Мы встретились в  нашем  кафе  в  половине  девятого  вечера,  как  и
договаривались.  Оставалось  десять  минут  до  начала  последней  серии
"Саги". Десять минут до начала прощания.
   Матильда  заказывает  рюмку   кальвадоса   и   кофе.   Она   выглядит
необыкновенно красивой, измученной и спокойной.  Она  все-таки  выиграла
безумную гонку. До последнего момента мы были уверены, что она  дрогнет.
Матильда, у которой такое доброе сердце. Матильда, готовая достать  луну
с неба в обмен на улыбку. Нам не слишком нравилась  мысль  оставлять  ее
наедине с негодяем, заслуживающем того, чтобы ему дали по морде. Но наша
Матильда не сдалась! Она повергла дракона, которого когда-то любила.  За
эти месяцы она научилась использовать палитру  каждого  из  нас:  Жером,
которому нет равных в изобретении способов мщения, нанес  основной  фон,
Луи поработал над деталями и нюансами, а Марко положил последний  мазок.
Теперь Матильда свободна, избавлена от  своих  демонов.  "Саге"  удалось
даже такое.
   - Я буду сожалеть о перцовке, - вздыхает Жером. - Мне срочно придется
привыкать к виски. "Джек Дэниэлс", двойной, пожалуйста.
   Я тоже заказываю виски. Тристан ждет брата в шикарном "Рено-  Эспас",
который они арендовали два дня назад. Мне  кажется,  что  я  никогда  не
видел Жерома таким счастливым, как  сегодня.  Он  обещает  мне  показать
пленку, где Совегрэн попадает в  ловушку.  В  этой  одноактовке  я  тоже
принял участие. Диалог  полностью  принадлежит  Жерому,  но  неожиданное
появление Спилберга - моя идея (я исходил из своей теории  о  достижении
максимальной достоверности  за  счет  избытка  реалистических  деталей).
Сколько часов мы провели вместе, сочиняя эту простую сцену, занявшую  на
бумаге не больше пяти страниц.  После  восьмой  или  десятой  версии  мы
прочитали ее Луи, он изменил две-три реплики и дал  свое  благословение,
обозвав при этом нас чокнутыми. Подбором  актеров  занялась  Лина  и  ее
"охотники". Теперь Жером может считать себя богатым человеком, вернувшим
свое достоинство и самоуважение. Готовым покорить Голливуд.  Но  сейчас,
больше, чем бурбоном, он наслаждается каждой минутой пребывания с  нами,
словно запасаясь воспоминаниями.
   Луи заказывает себе граппу. На свой манер он дает нам понять, что его
мысли уже далеко. Впрочем, как и у остальных.
   - Только новички как  сумасшедшие  набрасываются  на  основную  идею,
уверяя себя, что конец пути они как-нибудь найдут.
   Финал. Ему нужно было  придумать  финал  перед  тем,  как  уехать  из
Парижа. Преследуемый призраком Лизы, он больше не мог откладывать  дуэль
с актером. И помочь ему в этом могла  лишь  Матильда.  Матильда  -  душа
нашей команды, несравненная советчица по семейным вопросам и  специалист
по адюльтеру - не имеет себе равных в  умении  расшифровывать  необычный
язык ревности.
   На экране телевизора в углу кафе  лицо  ведущего  программы  новостей
сменяется заставкой. Сейчас последуют реклама и прогноз погоды; обратный
отсчет времени начался. Теперь уже ничего не изменишь.
   - Представляю, какая  физиономия  была  бы  у  Маэстро,  если  бы  он
посмотрел хоть одну серию "Саги".
   Луи показывает на огромную спортивную сумку, набитую до отказа.
   - Я увожу с собой все кассеты с  "Сагой",  включая  последнюю  серию.
Вильям сделал мне копию. Уверен, что несмотря на нервный тик при взгляде
на телевизор, Маэстро все же посмотрит ее и оценит по  достоинству.  Мне
хочется показать ему все, что я без него сделал.
   Без пего. Каждый раз, когда Луи  вспоминает  Маэстро,  я  представляю
глаза. Или взгляд. Взгляд подглядывающего человека или строго взирающего
Бога. В глазах Луи я читаю желание поскорее встретиться с Маэстро.
   Мы не всегда разделяем счастье наших друзей.
   - Во сколько твой поезд, Луи?
   - Через полчаса, с Лионского вокзала. Я  буду  в  Риме  около  десяти
утра. Но не уверен,  есть  ли  там  местный  поезд  до  Палестрины.  Эти
итальянские поезда... О них можно снять целый сериал.
   - Если хочешь, могу подбросить тебя до вокзала,  в  машине  есть  еще
место. Я должен  заехать  за  Ооной  и  захватить  килограммов  тридцать
шмоток, которые она купила в Париже.
   - Вы полетите прямо в Лос-Анджелес?
   - Нет, вначале в Монтану, чтобы устроить Тристана у ее родственников.
Я не знал, с кем его оставить, мне нужно время, чтобы осмотреться.
   Похоже, у них все расписано как по нотам.  Матильда  роется  в  своей
сумочке в поисках сигарет. Она тоже ничего не оставляет на волю случая.
   - Можно будет приехать к вам в гости на остров?
   - Конечно! Я только не знаю, сколько времени буду им нужна.
   - Может, расскажете,  что  за  секретная  работа  ждет  вас  на  этом
таинственном острове? Не мучьте нас неизвестностью.
   - Я никому на свете не доверяю так, как вам, но из  суеверия  я  дала
себе слово молчать. Как только работа наладится, я пришлю каждому из вас
открытку.
   80-я серия вот-вот начнется. Не успеет она закончиться, как трое моих
друзей будут уже далеко. Станут недоступными  и  свободными.  Я  начинаю
сомневаться, правильно ли делаю, что остаюсь.
   - А ты, Марко?
   Я? Да, действительно. Что будет со мной? С завтрашнего дня  мне  надо
садиться за сценарий нового фильма. Почему же я чувствую себя не в своей
тарелке?
   - Ты уверен, что не хочешь уехать из Парижа?
   - Ты же можешь писать свой сценарий где угодно.
   - Вы так говорите, словно меня ожидают большие неприятности...
   Я жду несколько секунд, чтобы  меня  успокоили.  Но  никто  этого  не
делает.
   - ... Вы действительно считаете, что у меня будут неприятности?
   Сочувствие во взглядах. Так или иначе, вопрос о моем отъезде даже  не
стоит. Что бы ни случилось после заключительной серии, я должен остаться
в Париже. "Сага" причалила к берегу, и я уверен, что Шарлотта ждет  меня
на набережной, размахивая платочком.
   Матильда встает первой, обрывая тревожное молчание.
   - Через двадцать минут я должна быть на вокзале Аустерлиц,  мне  пора
на такси.
   Она  берется  за  сумку,  давая  другим  сигнал  к  отправлению.  Луи
подхватывает свой багаж.
   - Ну что, вскоре увидимся?
   Никто не решается ответить. Все равно я должен был это спросить. Даже
если я один в это верю.
   - Приезжайте ко мне в Рим, если найдете время.
   - Я дам вам  знать,  как  только  обоснуюсь  в  Лос-Анджелесе.  Слова
застревают в горле. Мы целуемся, снова и снова.  Словно  все  разговоры,
все пережитое, все наше прошлое и наше будущее потеряли значение.
   В последний раз мы крепко обнимаем друг друга.
   Они выходят из кафе в тот момент, когда звучит фуга Баха.
   Проклятая "Сага"!
   Вот мы и остались с тобой вдвоем.

***

   Мои друзья только что ушли,  а  ночь  обещает  быть  длинной.  Первая
летняя ночь.
   Небо усеяно звездами, все окна  распахнуты  настежь,  в  холодильнике
есть свежее пиво, друзья уже далеко, любимая женщина меня бросила,  а  я
порядком набрался. Можно и похандрить.
   Я отключаю телефон, иначе он будет трезвонить всю ночь,  а  я  каждый
раз  буду  надеяться,  что  это  Шарлотта.  И  каждый   раз   испытывать
разочарование. Если она вернулась, то пусть подождет еще одну ночь.
   С тишиной приходит жара.
   Вы все - порядочные мерзавцы, раз превратили меня  в  сироту.  Сейчас
четыре утра, ночь удивительно  спокойна,  словно  ничего  не  произошло,
словно никто не плакал  над  трупом  "Саги".  Я  тоже  не  собираюсь  ее
оплакивать, эта дрянь бросила меня - меня, кто любил ее больше  всех  на
свете, кто, как отец, наблюдал за тем, как  она  росла.  Подохни,  сука!
Пусть девятнадцать миллионов потерянных душ скорбят о тебе, но мы - Луи,
Матильда, Жером и я - не будем этого делать.  Мы  сшили  тебе  саван  из
самой черной материи, которую только нашли,  настолько  черной,  что  по
сравнению с ней мрак сошел бы за белоснежные кружева на  женском  белье.
Где мы раздобыли такие черные краски? Не могу сказать. Это  не  в  нашем
стиле. Нам пришлось обратиться  к  самым  темным  сторонам  подсознания.
Прислушаться к музам коварства и низости. Разбудить дремлющую  в  каждом
из нас гиену.
   Я высовываюсь из окна и пытаюсь распознать первые признаки хаоса.
   Ничего.
   Ни малейшего ветерка.
   Коллективное самоубийство?  Девятнадцать  миллионов  трупов  на  моей
совести? Или все уже забыто и миру наплевать на случившееся?
   Тем не менее я все еще помню, как вчера в полдень мы все сидели перед
экраном, испытывая отвращение к своей жажде мести. Я уже видел эту  80-ю
серию, настоящую, которую мы сделали под носом у Сегюре.
   Благодаря  Вильяму  и  его  фокусам,  мы  сработали  как  ювелиры   и
фальшивомонетчики.  Мы  просмотрели  десятки  сохранившихся  кадров,  не
использованных при  монтаже,  отобрали  необходимые,  наложили  один  на
другой,  смикшировали  и  терпеливо  смонтировали,  до  конца  оставшись
хозяевами положения. Как только Сегюре мог подумать, что  мы  пойдем  на
поводу у такой посредственности, как он, и опозорим нашу "Сагу"?  Вильям
переписал старые эпизоды, сделал коллажи и даже ухитрился наложить новые
диалоги на кадры, где речь шла совсем о другом. Это маленькое  чудовище,
которое мы, как безумные ученые, создавали  ночью,  в  полнейшей  тайне,
было показано вчера вечером. Нам  пришлось  придумать  сложнейший  план,
чтобы провести серию через технический  контроль  и  чтобы  ее  признали
годной  к  трансляции.  Мы  обращались  к  оккультным  силам,  проводили
мозговую атаку вместе с дьяволом, чтобы  обмануть  бдительность  великой
машины, властвующей над воображением. А на прощание  устроили  маленький
апокалипсис.
   In cauda venenum .
   Я должен еще раз посмотреть серию, посмотреть в  полном  одиночестве.
Пока перематывается пленка, я лежу на диване со стаканом  пива  в  руке.
Пьяный. Мои друзья уехали. "Сага" скончалась.  И  правильно,  пусть  она
лучше умрет от наших рук, чем продолжит жить  в  лапах  Сегюре.  Обычное
преступление на почве страстей.
   Заглавные титры.

СЕРИЯ N 80

   Вальтер готовит себе коктейль, сливая остатки  напитков  из  бутылок,
найденных  в  баре  Френелей,  и  размешивая  смесь  пальцем.  Каким  он
останется  в  памяти  людей?  Опустившимся  алкоголиком?  Жизнь  -   это
маскарад, и алкоголь, слава Богу, иногда  помогает  нам  сорвать  с  нее
маску. Если искренняя фраза исходит из  сердца,  то  алкоголь  обостряет
взгляд, и, напиваясь, мы издеваемся  над  смертью.  Вот  почему  Вальтер
снова не просыхает. После второго стакана он становится поэтом, а поэзия
облагораживает. Но что будет завтра? Завтра будет новая выпивка, которая
даст ему силы пережить ночь. А в один прекрасный де