новый мир. Мир, который можно завоевывать. На  их  пути  было  множество
ловушек,  им  приходилось  расшифровывать  знаки  и  пробиваться  сквозь
темноту. Эта работа делала их более гордыми, более ловкими. И  только  в
конце каждой серии начиналась их настоящая Сага, и было неважно,  найдут
ли они  в  следующей  серии  ответ  на  свой  вопрос  -  они  отважились
пробраться туда, куда их никто никогда не приглашал.
   И все это мы убили нашей 80-й серией.
   Те, кто судит меня  сегодня,  были,  несомненно,  самыми  ревностными
верующими и самыми уязвимыми. Они требовали  гораздо  большего,  чем  мы
могли им дать.

***

   Опускается  вечер.  Моя  камера  на  последнем  этаже  здания  -  две
небольшие комнатушки с заложенными кирпичом окнами. Процесс  продолжался
почти четыре часа. Мой адвокат не ударил в грязь  лицом,  некоторые  его
реплики ставили прокурора в тупик. Но никто  не  в  состоянии  совершить
невозможное, слишком много было обвинителей. Матильда, Жером и Луи  были
осуждены заочно, оставалось решить лишь мою судьбу. Что я мог сказать  в
свою защиту? Только наплести паутину лжи, которой никто  не  поверил.  Я
сообщил им, что "Сага"  должна  возродиться  из  пепла.  И  даже  привел
доказательства, на свой страх  и  риск  опережая  события  и  обещая  им
золотые горы. "Сага" в свободном полете.  Я  заливался  как  соловей,  в
общем, дал им надежду.
   Не сомневаюсь, что это и повлияло на приговор.
   - Вы, конечно же, знаете сказки "Тысяча и одна ночь"? - ...?
   - Имя Шехерезады вам о чем-нибудь говорит?
   - Осужденная на смерть дочь везира? Она рассказывала  истории,  чтобы
развлечь султана, и  тот  оставлял  ее  в  живых,  пока  она  ухитрялась
придумывать продолжение.
   - В течение дня вы будете придумывать продолжение "Саги",  а  вечером
мы будем собираться здесь и слушать его. И каждый  вечер  будем  решать,
оставлять ли вас в живых.
   - Тысяча и одна ночь? Вы шутите!
   - Два года и девять месяцев.
   - Но как я смогу находить материал  на  протяжении  такого  срока?  И
потом, без моих коллег у вас будет только четвертая часть "Саги"!
   - Первая серия завтра вечером.
   - Но!..
   - На вашем месте я бы не терял время даром, а разрабатывал  ситуации.
Начните, к примеру, с Камиллы. Сделайте так, чтобы она вернулась.
   - Но она мертва!
   - Выпутывайтесь!
   Сейчас я вооружен карандашом и бумагой, но они обещали, что  скоро  у
меня будет компьютер и все остальное. Со мной будут  обращаться,  как  с
принцем из "Тысяча и одной ночи".

***

   - Проснитесь, Марко! Это я, ваш адвокат.
   - Мой... кто?
   Комната с трещинами на стене ... стопка блокнотов под рукой ... И мой
адвокат. Да, это он. А я-то надеялся, что вчерашний кошмар  испарится  с
первыми лучами солнца.
   - Что, уже пора? Но я еще ничего не придумал, я выжат как лимон,  мне
нужно больше времени. Ради Бога, объясните им это.
   - Я пришел, чтобы помочь вам выбраться отсюда.
   - ...?
   - Вставайте, уверен, что смогу вывести вас из этого логова психов.
   Это Ты, Господи, послал его мне? Неужели ты услышал мои молитвы?
   - Не знаю, кто вы на самом деле, но ваше  вмешательство  кажется  мне
очень странным. Может, вы потребуете от меня взамен нечто чудовищное.
   - Абсолютно ничего.
   - И потом, такие люди в обычной жизни не встречаются.
   - В обычной жизни я  преподаю  историю  в  университете.  Среди  этих
фанатиков был профессиональный адвокат, но  он  категорически  отказался
защищать вас. Пришлось взяться за дело мне. Я приложил  все  усилия,  но
дело было проигрышным заранее.
   -  Преподаватель   истории   и   президент   фан-клуба   "Саги"?   Вы
издеваетесь?
   - Честно говоря, моя страсть - это книги Понсона дю Тер-райля.
   - ...?
   - Понсон дю Террайль. Неужели это имя вам ничего не говорит?
   - Знаете,  я  мало  читал.  Если  бы  я  меньше  времени  смотрел  по
телевизору всякую чушь, то не находился бы сегодня здесь.
   - Граф Пьер Алексис Понсон дю Терраиль -  один  из  ваших  знаменитых
предшественников. Плодовитый писатель,  приобретший  известность  своими
романами с продолжением.  Он  написал  тысячи  страниц,  где  его  герои
попадают  в  самые  безысходные  ситуации,  чем  доказал   силу   своего
воображения. Хотя его произведения сегодня не слишком популярны, но  имя
главного героя его романов стало нарицательным.
   - Рокамболь!
   - Правильно, Рокамболь. Он встречается на страницах  более  чем  трех
десятков романов. "Парижские драмы".
   - Никогда не читал.
   - Это что-то невероятное! Столько таинственности и живописности,  что
прямо дух захватывает! Когда  я  прочел  последнюю  страницу  последнего
приключения Рокамболя, то совершенно забыл, что было вначале. Я  мог  бы
провести всю жизнь, перечитывая его книги. Но лаконичность - не  главное
достоинство милейшего Понсона, он весьма мало заботился о  правдоподобии
и психологии. Поругавшись с издателем своей  газеты,  Понсон,  в  порыве
гнева, пишет  последний  эпизод  романа.  Он  помещает  своего  героя  в
металлическую клетку, которую сбрасывают с судна в море,  в  месте,  где
глубина достигает нескольких сотен метров. Взбешенный издатель  нанимает
вместо него других авторов, но все терпят фиаско.
   Я тоже потерпел бы фиаско. Стоит мне вспомнить о возрождении Камиллы,
как мои извилины отказываются шевелиться.
   - К счастью, наш великий писатель,  поддавшись  на  мольбы  издателя,
соглашается продолжить роман. Хотите узнать, как выпутался Понсон?
   Мог бы и не  спрашивать.  Сейчас  такие  истории  для  меня  жизненно
необходимы.
   - Очень просто. Понсон начал следующий эпизод фразой: "Выбравшись  из
западни, Рокамболь поднялся на поверхность".
   - Он осмелился написать такое?
   - Вот именно!
   Потрясающе! Какая свобода! Какой урок для  всех!  Я  думал,  что  наш
сериал отрезал нам все  пути  назад,  стал  демаркационной  линией,  как
говорил  Жером.  Но  наши  великие  предшественники  доказали,   что   в
творчестве  нет  ничего  невозможного.  Гомер,  Шехеразада,  Понсон   дю
Террайль и другие расчистили нам дорогу. Показали пример.
   - Вы и трое ваших коллег были нашим Понсоном дю Тер-райлем.  С  таким
же безудержным воображением, веселым нравом. Я  был  без  ума  от  вашей
"Саги".
   - Нам далеко до его уровня.
   - И поэтому в память  об  этом  потрясающем  человеке  я  должен  был
вмешаться. То, что он сделал для  Рокамболя,  я  сделаю  для  вас.  Или,
возможно, для "Саги".

***

   Спустя две минуты  я,  обливаясь  потом,  как  сумасшедший  несусь  к
площади Бастилии. Свободный, но не способный сейчас оценить, что  же  со
мной случилось и какую роль сыграли в моей судьбе Бог,  дьявол,  случай,
мечта, реальность, человеческое безумие или я  сам.  Выбившись  из  сил,
останавливаюсь у фонтана Уоллеса  и  ополаскиваю  лицо  холодной  водой.
Нужно найти спокойное место, где  можно  немного  передохнуть.  Хотя  бы
немного. С  рюмкой  водки.  Нет,  лучше  с  бутылкой  водки.  Мне  нужно
напиться, поговорить с нормальными людьми. Или вообще не  говорить.  Кто
знает, где я заночую сегодня?
   Когда я поднимаюсь по улице Рокетт, мое внимание привлекает  мигающая
надпись над дверью бара "Место встречи".
   Час ночи.
   - Когда вы закрываетесь? - Примерно через час.
   - У вас есть перцовка?
   - Нет.
   - Тогда принесите любой другой водки, двойную порцию.
   В баре никого нет. Уютно, тихо и пусто. Я опускаюсь на табурет  возле
стойки, залпом проглатываю водку, потом  заказываю  еще.  Бармен  ставит
передо мной блюдце с арахисом и включает музыку - какой-то джаз.
   Сердце начинает биться нормально. Я облегченно вздыхаю и на мгновение
закрываю глаза.
   Покой.
   Представляю, как проведу оставшиеся годы жизни в этом  баре,  попивая
водку и слушая саксофон. Один. Вот  в  чем,  наверное,  секрет  счастья:
думать только о настоящем,  словно  речь  идет  об  отрывке  фильма,  ни
начало, ни конец которого тебе не известны.
   В бар входит женщина и садится за стойку в нескольких метрах от меня.
На ней слишком широкие джинсы и старая рубашка с длинными  рукавами.  На
груди надпись: АМНЕЗИЯ. Она заказывает виски без льда и стакан воды.
   Я ее знаю!
   Черт возьми, я се знаю!
   Мне было слишком хорошо, чтобы это длилось  вечно.  Я  получил  всего
лишь отсрочку. Несколько минут счастья.
   Она умеет завлекать, а поскольку других клиентов в баре нет,  жертвой
стану я. Она и пришла сюда потому,  что  я  здесь.  Паранойя  начинается
незаметно. Да, она здесь ради меня. Я вижу только  ее  затылок.  Она  не
хочет поворачиваться ко мне лицом.
   Этот нелепый наряд в американском стиле, шрамы на шее,  выразительные
беглые взгляды...
   - Милдред?
   О, как мне хотелось бы, чтобы она  не  откликнулась.  Но  ее  табурет
медленно поворачивается в мою сторону - и  ее  лицо  попадает  в  полосу
света.
   - Да?
   Разражаюсь хохотом.
   Потом придвигаюсь к ней и опускаю руку ей на плечо, чтобы  убедиться,
что она из плоти и крови. Встревоженный  бармен  спрашивает  издали,  не
мешаю ли я ей. Она отрицательно качает головой.
   Поразительное лицо, внушающее уважение. Размытые  черты,  не  слишком
красивые. Лицо, похожее на лицо античной статуи или на  лик  Богородицы.
Где они откопали эту девицу?
   - У меня плохая память на имена, тем более, на имена  актеров,  но  я
видел вас на коктейле, устроенном дирекцией студии. Кажется, это было  в
феврале. Мы не разговаривали. Помню, вы произнесли несколько милых  слов
о сценаристах. Ваша фамилия начинается на  Д  или  на  Т.  Вас  зовут...
София?
   Она рассматривает меня со смесью любопытства и неприязни.
   - Я бы предпочла встретить Матильду Пеллерен. Заказывает еще виски. В
одной из серий она напилась им
   вместе с отцом.
   -  Сожалею,  но  она  покинула  место  преступления  вместе  с  тремя
остальными. Это она придумала,  создала  и  вдохнула  жизнь  в  Милдред.
Любовь с Существом - тоже она.
   - Не называйте его так.
   - Кого?
   - Человека, которого я люблю.
   Я должен вспомнить, что писали о ней в газетах. София... Кажется  она
с юга, из  Ниццы  или  Каннов,  где  до  "Саги"  была  ведущей  какой-то
небольшой передачи местного телеканала. Но, может, я путаю ее  с  кем-то
другим. Я напрямик спрашиваю у нее: кто сказал ей, что я  в  этом  баре?
Она делает глоток виски, продолжая презрительно рассматривать меня с ног
до головы, что меня немного нервирует.
   - Только не говорите, что оказались здесь случайно.  Смотрите  мне  в
лицо, когда я говорю с вами!
   - Вы не можете не знать, что с некоторых пор между мною и  тем,  кого
вы называете Существом, не все ладится. И  поэтому  я  посещаю  бары.  В
конце концов, Дад прав -  нет  ничего  лучше  спиртного,  чтобы  немного
забыть этот подлый  мир.  Когда  мне  было  страшно  плохо,  я  серьезно
подумывала о том, чтобы превратиться в алкоголичку. Кстати, алкоголизм -
это тоже профессия, в которой можно преуспеть.  У  одних  получается,  у
других - нет.
   - Не пытайтесь морочить мне голову, я знаю, что все актеры взвыли как
волки, увидев 80-ю серию: искажение их образов, злоупотребление доверием
и так далее. Ваше болезненное актерское самолюбие тоже должно было  быть
уязвлено, но в то время это нас волновало меньше всего.
   - Моя самая большая удача в жизни - встреча с человеком,  которого  я
полюбила.  Затем,  мой  ум.  У  меня  невероятно   высокий   коэффициент
умственного развития, иначе мое место было бы  в  психушке.  Люди  часто
интересуются, делает ли человека несчастным его  гениальность.  До  80-й
серии я не смогла бы на это ответить. Но теперь знаю: чем умнее человек,
тем меньше он страдает. Улыбка довольного человека  и  счастье  простака
ничего не значат. Я чувствую себя лучше,чем другие, но у моего  любимого
мужчины не хватает интеллекта,  чтобы  понять.  Вы  же  видели,  как  он
реагирует на мир, на других людей...
   - Это Сегюре попросил вас проследить за мной?
   - ... Я могу лишь помочь ему разобраться в происходящем. И через  это
понять мою  собственную  боль.  Но  он  способен  только  страдать,  как
животное, потому что он и есть животное. И я страдаю вместе с ним, видя,
как он себя губит.
   - Вы неплохая актриса и быстро найдете работу.
   -  Вы  считаете,  что  мне  легко?  Отец-алкоголик,  довольный  своей
судьбой, но все-таки алкоголик. Мать, пропавшая без  вести,  появившаяся
неизвестно   откуда   и   снова   исчезнувшая.   Брат   -   полицейский,
превратившийся в холуя. И  возлюбленный,  который  живет  как  дикарь...
Прекрасные люди, эти Кал-лахэны... Не говоря уже об их окружении.
   - Что вам от меня нужно?
   Она допивает виски, и бармен наливает ей новую порцию. Она кивает ему
в знак благодарности как настоящая завсегда-тельница.
   - Вы жонглируете  словами,  сочиняете  многословные  диалоги,  но  не
пытаетесь влезть в душу. Вы решили, что наша пара должна пережить ад,  и
вот теперь мы его переживаем, с каждым днем все больше и  больше,  такой
ад, что даже ваше богатое воображение не поможет вам этого  представить.
Я знаю, что такое сильнейшая физическая боль, но это ничто по  сравнению
с тем, что он чувствует ежедневно.
   Она кладет на стойку сто франков и встает с табурета.
   -  Сделайте  что-нибудь  для  человека,  которого  я  люблю.   Нельзя
отпускать ее, не покончив с  этим  маскарадом.  Я  хватаю  ее  за  руку.
Встревоженный бармен приближается к нам.
   - Прежде чем уйти, вы покажете мне свои шрамы.
   Она с силой вырывает руку и вызывающе смотрит на меня.
   - Это настолько же в ваших интересах, как и в наших.
   Был только один эпизод, где показывались ее шрамы, и гример  потратил
почти два часа, чтобы нарисовать их. Хотя  теперь  и  он  может  быть  в
сговоре с ними!
   - Отпустите меня!
   Во мне поднимается волна ярости, однако бармен оттаскивает  нас  друг
от друга, хватает меня за  лацканы  пиджака  и  бросает  на  стол.  Стол
переворачивается, и я оказываюсь на полу.
   Милдред исчезла.
   Медленно поднимаюсь. Бармен приказывает мне убираться.
   - Эта девушка зашла сюда впервые?
   Вместо ответа он хватает меня за воротник и выталкивает на  улицу.  Я
оглядываюсь в поисках Милдред.
   Спрашиваю у прохожего, который час.
   Без двадцати два.
   Неужели ты никогда не спишь, Господи?
   Ты решил не оставлять меня в покое, пока я не пойму? Не беспокойся, я
уже понял. Могу даже пересказать Тебе твой внутренний  монолог:  "Бедный
Марко, ты хотел сыграть наравне с великими, ты бросил мне вызов на  моей
территории, но Я покажу тебе, что такое драматическая  ситуация,  ложный
след, кульминация. Ты узнаешь, что такое приключения".
   Ополчись на других, ведь они виноваты не меньше меня. Ты один  только
знаешь,  где  скрываются  Матильда,  Луи  и  Жером  и  чем  они   сейчас
занимаются.
   Где вы, ребята?
   - Это он?
   - Конечно, он.
   Ко мне направляются два типа.
   - Узнаешь нас?
   Конечно, я вас узнаю. Вы - Брюно и Джонас. Однако не прошло и минуты,
как Милдред меня одурачила, и поэтому я уже ничему не удивляюсь. Да,  вы
хорошо все продумали, но  я  не  собираюсь  принимать  участия  в  вашей
мизансцене.
   - Так ты нас узнаешь?
   Худшее оскорбление для актера - не узнать его.
   - Моя физиономия ничего не говорит тебе?
   - Нет, ничего.
   - И моя тоже?
   - Думаю, вы меня с кем-то перепутали, ребята.
   За кого они себя принимают, эти актеришки? До того как  им  достались
роли в "Саге", они были никем. Без нас они так бы и  остались  никем.  А
теперь они требуют, чтобы я признал их право на существование,  признал,
что они действительно существуют.
   Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения. Вы  обязаны  мне
всем.

ИЗГНАННИКИ

   Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения,  оставляют  меня
на асфальте с  окровавленной  рожей.  Бывший  полицейский  и  подросток,
делающий первые шаги в мире взрослых, отдубасили меня что надо.  Никогда
не думал, что они на такое способны. На что-нибудь еще хуже -  возможно,
но не на такое.
   Сажусь на край тротуара и смотрю на проносящиеся мимо такси.
   Господи, до чего же я устал!
   Мне так хочется быть рядом с Шарлоттой, особенно этой ночью.  Она  не
стала бы проливать слезы, а протянула бы мне носовой платочек,  чтобы  я
вытер кровь.
   Передо мной останавливается мотоциклист.
   - Простите, я ищу улицу Пуассоньер.
   К его багажнику  крепко  прикручен  веревками  переносной  телевизор,
который явно уже отдал Богу душу.
   - Вам нужно проехать площадь Республики,  бульвар  Бон-Нувель,  потом
повернуть налево сразу за кинотеатром "Ле Рекс". Если  вы  ищете  дом  №
188, то он в конце улицы.
   - Спасибо!
   Он заводит мотор и исчезает в ночи.
   Выйдя из аэропорта и увидев двух  вышколенных  полицейских,  я  сразу
понял, что я в Нью-Йорке.
   Они были в голубых  мундирах  с  контрастными  желтыми  нашивками,  с
дубинками, свисающими до колен, в фуражках,  способных  вызвать  зависть
даже у секретных агентов,  и  с  парой  устройств,  позволяющих  в  одну
секунду получить портрет подозреваемого.
   Один из них был с животиком и прямой как палка.  Второй  -  настоящий
скелет, но тоже прямой как палка. Почти мгновенно они превратили меня  в
фанатичного почитателя  Закона  и  Порядка.  Когда  я  увидел,  как  они
крутятся вокруг неправильно припаркованной машины, в моей  памяти  сразу
же  всплыли  детские   воспоминания:   дядюшка   Доминик,   всякий   раз
возвращающийся из Нью-Йорка и не способный ничего о нем  рассказать.  Он
только говорил: "Все, как в кино", и на этом его рассказ заканчивался. Я
вспомнил,  как  смеялся  до  слез  при  виде  полицейских  в   мундирах,
гонявшихся за Бастером Китоном в "Копах". Впервые увидев  на  фотографии
убитого Ли Освальда, лежавшего между двумя полицейскими, я  оцепенел  от
ужаса. Но эти воспоминания - ничто по сравнению с тем, что я насмотрелся
в американских полицейских сериалах. В двенадцать лет я был уверен,  что
все  полицейские  зачитывают  задержанному  его  права.  Я  думал,   что
достаточно внести залог, чтобы оказаться на  свободе,  и  что  во  время
судебного заседания обязательно полагается клясться на  Библии.  Я  даже
был несколько разочарован, когда в пятнадцатилетнем возрасте без  всяких
проблем купил бутылку виски.
   Я недолго думаю, как мне добраться до города: в метро или  на  такси.
Сажусь в одну из желтых машин в шашечку и говорю:
   - Манхэттен. Угол 52-й и 11-й.
   Этим двум полисменам удалось успокоить мое воображение. Лучше его  не
будоражить, впереди и так полно  впечатлений.  Сегодня  на  рассвете  на
бульваре Бон-Нувель я понял, что мне  будет  недоставать  города-Солнца.
Когда, под палящим солнцем, я ехал по Бруклинскому мосту, Париж  казался
мне  прозрачной  игрушкой,  которую  надо  потрясти,  чтобы  внутри  нее
хлопьями повалил снег. Я больше не знаю, откуда приехал, и мне наплевать
на это. Я хочу ярких впечатлений. Сильных эмоций. Хочу пройтись по улице
с обнаженным торсом, накинув рубашку на плечи. Хочу  на  все  показывать
пальцем, как рэпер. На небоскребы и чокнутых предсказателей, на лимузины
с затемненными  стеклами  и  спортивных  девиц,  вышедших  из  бюро,  на
деликатесы в витринах и опустившихся бродяг.
   Я в Нью-Йорке.

***

   Такси останавливается на перекрестке  52-й  стрит  и  11-й  авеню.  В
месте,  где  нет  ни  машин,  ни  людей.  Я  оказываюсь   между   пустой
баскетбольной площадкой и таким  же  пустым  рестораном.  Прохожу  через
двойную дверь, иду вдоль стойки,  длиной  метров  десять.  Какой-то  тип
выходит из кухни с  пластиковым  пакетом,  набитым  запотевшими  пивными
бутылками. Сажусь за столик у окна, и он протягивает мне меню. Однако  я
не спешу и предпочитаю осмотреться.
   Несколько небоскребов, жилой квартал с домами с наружными лестницами,
как в "Вестсайдской истории". Вдали угадывается Гудзон.
   Я жду не двигаясь.
   - Уверен, что окружающая обстановка напоминает тебе фильм Хоппера.
   Объятия, похлопывания по с