нь медленно угаснуть.
Очень медленно. Безработный из Рубе усвоит этот урок.
   Мария, наша маленькая любимая Мария, что стало с  тобой?  Я  верил  в
твою независимость, в твою чистоту. Ты умела  заботиться  о  родных,  не
забывая о себе, у тебя были мечты, и твой  материнский  инстинкт  иногда
уступал женскому началу, что делало тебя такой сильной. Такой  милой.  И
вот ты вернулась в  свое  гнездо.  Виноватая  и  уставшая.  Вымаливающая
взглядом прощение. Господи, до чего же грустная эта сцена! Матильда тебя
не пощадила. Впервые ты стесняешься своих морщин и своих сорока пяти лет
- сегодня ты выглядишь вдвое старше. Куда подевались все претенденты  на
твою руку,  которые  так  из-за  тебя  мучились?  Вальтер  считает  тебя
проституткой, с которой даже не хочет сталкиваться на площадке,  а  Фред
презирает тебя за грехи. Жизнь, к  которой  ты  возвратилась,  настолько
бесцветна, что разочарует даже домохозяйку из Вара. Та, что мечтала,  но
не смогла последовать за прекрасным незнакомцем, смертельно возненавидит
тебя за то, что ты вернулась. Другие  будут  называть  тебя  шлюхой.  Ты
этого не заслужила.
   А где же Джонас, пытавшийся убедить всех, что  благородный  мститель,
возможно, не умер? Ответ  прост:  любой  человек  в  честном  бою  может
открыть для себя, что он трус, и Джонас не исключение. Почему он  должен
разыгрывать из себя  героя?  Никто  не  рождается  героем.  Для  Джонаса
настало время признать, что у него одна жизнь  и  в  ней  есть  место  и
компромиссам, и трусости. Кто осмелится его упрекнуть?  У  кого  на  это
хватит бесстыдства? Только не у рыбака из Кемпера.  Пусть  герои  выйдут
вперед! И пусть сами отправятся на схватку с Ме-нендесом. Педро Менендес
давно поджидает их. Жером здорово повесилился, сочиняя  их  разговор  во
время  последней  встречи.  Когда   Джонас   сообщает   Менендесу,   что
отказывается от борьбы, Педро даже испытывает жалость к  своему  вечному
противнику. Джонас уходит  в  телохранители  к  Мордекаю,  так  как  тот
посулил ему золотые горы. Так всегда: деньги и героизм плохо ладят  друг
с другом.
   Мордекай. Он, кто никогда не знал, что  делать  со  своими  деньгами,
находит все же решение. С тех пор как ему сказали, что Добро и  Зло  уже
не в почете, он взялся за чтение. Особенно за Библию и маркиза де  Сада.
Он  потрясен  красотой  Екклесиаста,  где  каждый  пассаж  для  него   -
откровение. Суета сует все суета! Внезапно он  ясно  понял,  что  значит
потеря иллюзий. Ему открылась причина его разочарований. Остается  одно:
наслаждаться. Наслаждаться и наслаждаться, пока есть еще время, так  как
каждая минута приближает нас к вечности. Он устраивает безумные оргии, о
крторых прочел у Сада. Ищет в разврате наивысшее наслаждение. Тратит  на
это все свое состояние. А что  думают  об  этом  девятнадцать  миллионов
зрителей?  Девятнадцать  миллионов  зрителей  со  своими   желаниями   и
фантазиями, которые никогда не осуществятся? Мордекай решил пережить все
за всех.
   Тот, кто верит в любовь, верит и в ненависть. Поэтому никто не должен
удивиться, что Милдред и Существо  возненавидели  друг  друга  столь  же
сильно, как когда-то любили. Матильда никому не позволила  закончить  за
нее эту работу. Как всегда, она выполнила ее  очень  тщательно.  Процесс
распада пары показан настолько убедительно,  что  у  меня  даже  пропало
желание искать Шарлотту. Матильде  хватило  трех  коротких  сцен,  чтобы
уничтожить саму идею супружеского счастья. Вот это мастер! Даже Жером не
способен на  такую  резкость.  Милдред  необычайно  умна  и  придумывает
изощренные  моральные  пытки.   Существо,   этот   красавец-дикарь,   не
догадывается, что ему причиняют зло. Это в его характере. Такая  страсть
- мы понимаем это с первой же сцены - не может кончиться  ни  чем  иным,
как физическим устранением того или другого  партнера.  Однако  Матильда
решает пойти другим путем: прежде чем перейти к финалу, она  показывает,
каким адом может быть каждое мгновение. Жизнь любой пары -  это  длинная
череда мгновений, а люди ведут себя как  сообщающиеся  сосуды,  отравляя
друг другу жизнь и лишая себя наслаждения.
   А Брюно, малыш Брюно? Какая судьба выпала на его долю? У него все еще
впереди. Но ему  нужно  повзрослеть  и  пуститься  в  свою  одиссею  под
названием жизнь. Хватит ли у него на это духа? Как все подростки, Бргоно
страдает неуверенностью в себе. И он прав, потому  что  в  глубине  души
знает, что станет таким же, как все. Пополнит ряды тех, кто делает  так,
потому что  приказано  делать  так.  Джунгли,  через  которые  он  хотел
пробиться  с  помощью  мачете,  оказались  идеально  ровной  дорогой   с
километровыми столбами. Он уже видит ее конец.  И  начинает  забывать  о
своей мечте. Он не станет ни Рембо, ни Эварис-том Галуа, у него не будет
даже тех пятнадцати минут славы, которые обещает всем Уорхол. Все  будет
именно так.
   Что же касается Менендеса, то тот никогда  не  переставал  задаваться
вопросами.  И  находить  единственные  ответы:  динамит  и   пластиковая
взрывчатка. Возможно, именно  глубочайшая  убежденность  Педро  в  своей
правоте заставила  сломаться  Джонаса.  Никто  не  знает,  почему  Педро
взорвал столько бомб и какими были его мотивы. Наверняка непорядочными.
   Но так ли это?..
   Можно не сомневаться.
   И все же...
   Вопрос остается висеть на  протяжении  всей  серии,  словно  загадка,
которую лучше никогда не разгадывать.  Кто  ни  разу  не  задумывался  в
кабине для голосования, держа бюллетень в руках: зачем все это?  Кто  ни
разу не ощущал, что на него смотрят  сверху  как  на  муравья,  которого
можно раздавить, если он перестанет выполнять свою роль? Кто никогда  не
страдал от глупости государственной власти? Кому ни разу  не  захотелось
завыть от несправедливости и проклясть тех, кто отказался его выслушать?
Кто ни  разу  не  испытал  искушения  послать  все  к  чертовой  матери?
Разумеется, Менендес - кретин и мерзавец. Только  извращенный  ум  может
верить, что для борьбы со всеобщим идиотизмом годятся пластиковые бомбы.
Вскоре он погибнет, попав в засаду. Но даже агонизируя,  не  признается,
зачем устраивал кровавые фейерверки. Никто никогда ничего не узнает.  Мы
позволили ему унести с собой в могилу его тайну.  Тот,  кто  захочет  ее
узнать, пусть перечитает Кафку.
   А  Фред,  наша  надежда,  любимец  всех  зрителей,  пытавшийся  стать
Спасителем?  Так  вот,  Спасителю  осточертело  все  человечество.   Оно
неблагодарно,  способно  укусить  протянутую  руку,  не  разбираясь,  за
подаянием ее протянули или чтобы прийти на помощь.  Едва  Фред  находит,
чем перевязать одну рану, как человечество предлагает ему перевязать еще
десять. Никакого понятия о Добре и Зле. Фред  не  произносит  ни  одного
слова на протяжении всей серии, но его внутренний крик звенит  у  нас  в
ушах.  Он,  кто  придумал  машину  для  ликвидации  войн,   машину   для
уничтожения вирусов, машину, позволяющую  накормить  голодных,  наконец,
машину, возрождающую надежду, начинает задумываться, а принесло  ли  все
это  пользу?  А  жаль.  Недавно  он  изобрел  устройство   для   очистки
подсознания. Оно похоже на хирургический прибор, которым оперируют душу,
удаляют из нее кисты и спайки, не оставляя  шрамов.  Но,  едва  закончив
чертежи, выбрасил их в корзину. Может, они еще пригодятся, кто знает?
   Сам собой напрашивался конец. Сон Камиллы, который так никогда  и  не
был показан. Каждый раз, когда он ей снился, она просыпалась с криком, и
тогда Джонас обнимал ее,  успокои-вая.  Этот  сон  мы  извлекли  со  дна
мусорной корзины, чтобы сделать его частью жизни наших героев.
   Камилла слишком давно грозилась, что  убьет  себя.  Сцена  получилась
очень короткой. Она смотрит на  себя  в  зеркало,  разражается  хохотом,
истеричным хохотом, потом кричит:  "Viva  la  Muerte!"  , вставляет дуло револьвера  в  рот  и  нажимает  курок.
Пятно крови расплывается по стене.
   Конец. Титры.

ГОРДЫНЯ

   В коридоре никого.
   Это еще ничего не значит, возможно, они спрятались на  лестнице,  как
это было на прошлой неделе. Я пытаюсь пробраться к выходу, держа в  руке
на всякий случай мобильный телефон.
   Беда в том, что в местном комиссариате тоже  есть  телевизор,  хорошо
спрятанный в гардеробе,  и  полицейские  смотрят  его  во  время  ночных
дежурств. Эти ребята из полиции - наши первые зрители. В тот день, когда
я пришел с жалобой, все полицейские прошли мимо меня по  коридору,  всем
хотелось увидеть, что я из себя представляю. Одни подозрительно смотрели
на меня, словно  говоря:  "Это  он...  Это  он...".  Другие  были  более
разговорчивыми ("Вам нужен инспектор Джонас? Он уволился"), и  я  быстро
понял, что все они  считают,  что  я  сам  виноват  в  том,  что  сейчас
происходит. С тех пор я появляюсь у них только в тех случаях, когда  мне
нужно найти временное убежище.
   Наверху на лестнице тоже никого.
   Кажется, путь свободен. Если бы кто-то хотел набить мне морду, он  бы
уже давно на меня набросился. Даже кретину  из  муниципалитета  временно
пришлось отказаться от выяснения отношений со мной. Он требует, чтобы  я
заплатил за  ремонт  сорванных  почтовых  ящиков,  сломанного  лифта  и,
главное, за закрашивание надписей. Граффити покрывают ворота, стены трех
этажей, а возле моей квартиры - это уже настоящий фейерверк ("Мы  набьем
тебе морду. Менендес". "Ты  заплатишь  за  Камиллу  и  всех  остальных".
"Здесь покоится дерьмовый сценарист..." и так далее).  Тысячи  надписей,
наползающих  друг  на  друга,  неразборчивых.   Некоторые   рисуют   мою
физиономию в центре мишени, так как знают меня  в  лицо.  Пресса  хорошо
потрудилась. Один из еженедельников, из тех, что вечно роются в  дерьме,
поместил мою фотографию на второй странице с надписью:  "РАЗЫСКИВАЕТСЯ",
пообещав за мою голову  приличное  вознаграждение.  Кто  сказал,  что  у
сценариста нет шансов прославиться?
   Мой почтовый ящик превращен в лепешку, и поэтому почтальон  ежедневно
вываливает  два  мешка  ругательств  прямо  на  пол  в   холле.   Письма
рассыпаются во все стороны, их топчут и рвут, и  если  я  не  выхожу  из
квартиры  несколько  дней,  то  консьерж  выбрасывает  их   в   мусорный
контейнер. Если  бы  в  этой  лавине  ругательств  и  смертельных  угроз
затерялось письмо от Шарлотты, я бы все равно не смог его  отыскать.  Из
любопытства, проходя мимо, поднимаю несколько конвертов. "Сраный писака!
Пишу тебе не ради себя, так как я выше этого, а ради детей,  на  которых
ты подло набросился" и т.д. "Месье, то, в  чем  вы  виноваты,  не  имеет
названия. Вы, конечно, читали "Божественную  комедию  "Данте,  так  вот,
девятый круг ада предназначен именно для таких людей, как вы".
   В груде сегодняшних  писем  один  конверт  сразу  же  привлекает  мое
внимание. Я некоторое время верчу его в руках, не веря своим глазам. Да,
это не сон, я - звезда. Вместо адреса - надпись: "Последнему  сценаристу
"Саги", который не сбежал из Парижа ". Даже сам Дед Мороз вряд ли  может
рассчитывать на подобное внимание со стороны работников  почты.  Но  мне
некогда распечатывать письмо, я уже слышу скрип двери, ведущей в коморку
консьержа, и выскакиваю на улицу, хорошо представляя, что меня там ждет.
   Вначале я думал, что это какое-то совпадение. Но через несколько дней
мне пришлось признать очевидное. Тротуар возле моего дома № 188 по улице
Пуассоньср превратился в кладбище  телевизоров.  Возникла  новая,  чисто
парижская   традиция,   и   это   место   скоро   станет    еще    одной
достопримечательностью. Туристов будут  водить  сюда,  как  на  кладбище
Пер-Лашез. За ночь  здесь  скапливаются  десятки  разбитых  телевизоров,
словно  выброшенных  морским  приливом.  Они  валяются  по  всей  улице,
пирамидами высятся возле входа, подбираются к  соседним  домам.  Подобно
слухам и анекдотам, они берутся неизвестно откуда и размножаются быстрее
вирусов. Кажется, об этом феномене уже рассказывали по  местному  радио.
Издали это зрелище можно принять  за  выставку  современного  искусства,
вблизи оно больше похоже на свалку, а если немного  пофантазировать,  то
можно сказать, что это декадентский мавзолей,  собранный  из  катодов  и
воздвигнутый в память жертв "Саги". Бродяги и старьевщики приходят сюда,
чтобы разжиться деталями. Их движения напоминают странный балет, где я -
утренний призрак, скользящий вдоль стен домов. Когда сочиняешь  страшные
истории, то рано или поздно становишься их героем.
   Сворачиваю за угол. Светает.
   Никого.
   Да и что такое,  в  конце  концов,  один  квартал,  жалкий  маленький
парижский квартал,  когда  благодаря  спутниковой  связи  эта  сволочная
"Сага" транслировалась на всю Европу!
   Спускаюсь в метро, чтобы добраться до площади Конкорд. Не  зная,  как
убить время до назначенной встречи, сажусь возле ограды парка Тюильри.
   Еще никогда мне так сильно не хотелось поговорить. С кем угодно. Даже
с первым встречным.
   С тех пор как я захожу домой  лишь  для  того,  чтобы  проверить,  не
появилась ли там Шарлотта,  моим  постоянным  спутником  стал  мобильный
телефон. Ценнейшее изобретение для таких изгоев, как я. Он дает  бродяге
иллюзию связи со всем миром. Но в моем случае  это  действительно  всего
лишь иллюзия. Даже анонимные звонки раздаются все реже и реже.
   И я не знаю, кому позвонить.
   Моя мать после этого злополучного  двадцать  первого  июня  постоянно
оставляет  свой  автоответчик  включенным.  Ей  пришлось  объясняться  с
коллегами по поводу "Саги" С тех пор никто не  подсаживается  к  ней  за
столик в столовой. Разве я мог такое предвидеть? Если мне некуда идти, я
иду к ней, но каждый раз быстро запутываюсь в  бесконечных  оправданиях,
которые ее не удовлетворяют. Она только и знает, что  твердить:  "И  как
такое могло прийти тебе в голову... И как  такое  могло  прийти  тебе  в
голову...". Это заклинание преследует меня даже тогда, когда  я  остаюсь
один! Почти все время я провожу в  кино  и  номерах  отелей,  в  дешевых
ресторанах  и  на  скамейках  в  общественных  местах.  Эти  скитания  я
превратил в высшее искусство, а  желание  сохранить  неизвестность  -  в
опасный спорт.
   Моя жизнь похожа на фильм про  участников  Сопротивления.  Я  мог  бы
найти убежище у двух или трех оставшихся у меня друзей, но уверен, что и
там все разговоры будут об этом. Только об этом и ни о чем  другом.  Как
только я заговариваю о 80-й серии, -  а  это  сильней  меня,  -  то  еле
сдерживаю слезы. Еще немного, и я буду хныкать как ребенок, сам не  зная
почему. Я не чувствую ни малейшей капли вины, ни на секунду не пожалел о
том, что мы сделали, и не собираюсь ни  у  кого  просить  прощение.  Мне
только хочется крикнуть, что эта серия не  плевок  в  лицо  девятнадцати
миллионам поклонников "Саги". Мы  не  собирались  убивать  невиновных  и
заставлять расплачиваться тех, кто дал нам возможность жить и  работать.
Мне предложили сказать что-нибудь в свою защиту в популярном ток-шоу, но
я отказался. Это должно было походить на судебный процесс, где  приговор
известен заранее: забрасывать негодяя камнями, пока не наступит  смерть.
"Стреляйте в сценариста!" призывал один тележурнал на прошлой неделе. Я,
конечно же, струсил, но в любом случае участие в  этом  шоу  мне  бы  не
помогло. Не знаю, возвращусь ли в будущем к  этой  профессии.  Продюсеры
фильма, сценарий которого я должен был писать летом,  дали  мне  понять,
что они не настолько чокнутые, чтобы нанять на работу  типа,  способного
воткнуть нож в спину своим хозяевам.  Моя  жизнь  сценариста  продлилась
всего один сезон. "Сага" дала мне все и все отобрала. Она  даже  вырвала
то, что потерять было просто невозможно. Вещи, на  которые  имеет  право
каждый. Час  передышки,  ласковое  слово.  Возможность  поговорить.  Без
обвинений, без презрения.
   Солнце уже высоко. Жизнь начинается снова, но  без  меня.  Мне  нужна
Шарлотта. Возможность поговорить. Без обвинений, без презрения...
   Но, в конце концов, есть же для этого и другие люди.
   Мария звонила им, когда хотела сказать то, в чем не могла  признаться
близким.
   - Служба психологической помощи слушает.
   - Добрый день.
   - Добрый день.
   - Я обращаюсь к вам потому, что  не  знаю,  с  кем  поговорить.  Быть
одиноким - ужасно, но понимать это - еще страшнее.
   - А ваши близкие? У вас нет семьи? Никого, кому можно довериться?
   - В данный момент я не знаю никого, кто хотел бы  считать  себя  моим
другом.
   - Что вы имеете в виду?
   - Вы хотели бы дружить с главным врагом общества?
   - Проблемы с полицией? - И да, и нет.
   - Вы не могли бы уточнить?
   - Меня никто не ищет. По крайней мере, официально. Я просто  считаюсь
виновным  в  идеологическом  терроризме,  в  художественной  манипуляции
сознанием и посягательстве на безопасность государства.
   - И уже проиграл великое сражение: вся Нация против Меня.
   - Когда дела идут  плохо,  человек  часто  думает,  что  против  него
устроили заговор.
   - Вы считаете, что я параноик?
   - Нет, но прошу вас рассказать о ваших проблемах простым языком.
   - Когда каждое утро находишь перед своим домом  десятки  телевизоров,
трудно говорить простым языком. Скажем так: везде, где бы я ни появился,
меня обзывают предателем, и этот ярлык приклеится ко мне на  много  лет.
Однако я не считаю себя виновным, моя проблема заключается в том, что  я
не знаю, должен ли уехать или нет?
   - Уехать?
   - Сбежать, если точнее. Попытаться начать новую жизнь в другом месте.
Но мысль об этом сводит меня с ума. Я  не  хочу  покидать  свою  страну,
город, где родился, стены, знакомые мне с  детства.  Как  примириться  с
тем, что ты осужден к ссылке?
   - Вы понимаете?
   - Бегство, ссылка, новая жизнь. Вы говорите как  военный  преступник,
но все никак не расскажете, что с вами случилось...
   - Вам тоже нравятся искренние фразы? Вообще-то я не один попал в  эту
историю. Нас было  четверо.  Знаете  фразу:  "Когда  сочиняешь  страшные
истории, то рано или поздно сам становишься их героем".
   - Алло?..
   - Вы один из сценаристов "Саги".
   - Я совсем не такой, вы же знаете.
   - Вы меня слышите?
   - Видите, я не параноик.
   - Мне лучше повесить трубку, да?
   - Подождите...  Позвольте  мне  рассказать  вам  кое-что.  У  нас,  в
помещении нашей службы, есть телевизор,  который  мы  не  выключаем  всю
ночь. С одной стороны, это  источник  информации  на  тот  случай,  если
произойдет  что-нибудь  чрезвычайное,  с  другой   -   возможность   для
сотрудников отдохнуть пятнадцать минут. Прошлой осенью мы заметили,  что
количество звонков в нашу службу  заметно  снижается  между  четырьмя  и
пятью часами утра. А потом в это время звонить вообще  перестали,  Тогда
мы тоже принялись смотреть "Сагу", чтобы попытаться понять этот феномен.
Могу признаться, что мне очень понравился тип, который работал в службе,
но которого вы никогда не показывали.
   - Я так и знал, что вы о нем заговорите.
   - Он вел себя совсем не так, как предписывается инструкциями, но  это
не было важно, скорее наоборот. Я бы даже сказал, что  он  был  символом
сериала. Сам замысел был надуманным, диалоги нередко  бредовыми,  но  во
всем этом  чувствовалось  что-то  реальное,  то,  что  касалось  каждого
человека. Вы говорили на языке, понятном всем, и  в  конце  концов  люди
стали узнавать себя в ваших героях. Если бы вы  знали,  какая  это  была
реклама для нашей службы! Даже несколько утомительная. Одинокие  женщины
стали звонить к нам в  надежде  найти  мужчину  своей  жизни.  Но  самое
главное не это. Просто удивительно,  как  быстро  сериал  стал  для  нас
чем-то... чем-то вроде источника энергии. И так продолжалось  вплоть  до
последних серий. Мы долго размышляли с коллегами,  как  получилось,  что
зрители стали отождествлять себя с действующими  лицами,  но  так  и  не
нашли удовлетворительного ответа. Однако мы отметили две разные  реакции
у наших клиентов: одни получали в "Саге" ответы на свои