гой  выход,  но  не  находит.
После короткой борьбы она забивается в угол и затихает.
   Существо - юноша лет  шестнадцати-семнадцати.  Он  снова  садится  на
корточки, как будто для него это самая  привычная  поза,  и  внимательно
наблюдает за Милдред.
   Несмотря на страх, она пытается взять себя в руки. И тоже смотрит  на
молодого человека.
   Он необычайно красив. У него голубые глаза, светлые  слегка  вьющиеся
волосы, худое тело и белая гладкая кожа. Он  двигается  и  рычит  словно
хищник. Их взгляды то и дело встречаются; это похоже на  игру  "гляделки
". Юноша кажется удивленным  и  не  проявляет  ни  капли  агрессивности.
Милдред, все еще дрожа от страха, пытается изобразить улыбку.
   Милдред. Я не хотела... беспокоить вас. Я вечно встреваю  в  истории,
но тут же все забываю... Не могли бы вы.... выпустить меня?
   Внезапно  юноша  замирает,  и  Милдред,  видя,   что   он   абсолютно
неподвижен, уже не знает, как себя вести.
   Милдред. Меня зовут Милдред ... А вас?
   Юноша не отвечает.
   Милдред. Клянусь, что никому ничего не скажу... Поверьте! Прошу вас!
   Она осторожно пробирается к выходу и берется за дверную ручку.  Юноша
быстрым движением хватает ее за запястье. Милдред вырывается и мчится  в
противоположный угол комнаты.
   Милдред. Не трогайте меня!
   Юноша не реагирует на ее крик. Он кидается к кровати и хватает  кисть
винограда. Его движения,  как  у  дикого  зверя,  необычайно  грациозны.
Несмотря на наготу, он ведет  себя  удивительно  непринужденно.  Съедает
несколько виноградин. Милдред прижимается спиной к стене. Он бросает  ей
кисть винограда, но она даже не пытается ее словить.
   Милдред. Вы по-ни-ма-ете, что я говорю?
   Он не реагирует. Но едва  она  делает  шаг  к  двери,  как  раздается
негромкое   рычание.   Она   отступает.   Внезапно   Милдред   в   ужасе
отворачивается. Зрители видят, что юноша, который  теперь  находится  на
заднем плане, мочится в раковину.
   Милдред. Что вы хотите? Что вы делаете здесь взаперти? Вы  не  похожи
ни на  одного  из  Френелей...  Они  держат  вас  в  плену?  Скажите  же
что-нибудь!
   Существо. Что-нибудь?..
   Милдред. Да, все равно что!
   Существо. Что-нибудь...
   Внезапно юноша бросается к ней, Милдред отшатывается.
   Милдред. Боже, на каком же языке ты говоришь?
   Существо. Боже?..
   Милдред. Спик инглиш? Шпрехен зи дойч? Существо. Что-нибудь...
   Милдред в отчаянии опускает руки.
   Милдред. Вы умеете только повторять, словно эхо?
   Существо. Эхо?..
   Милдред вздыхает.
   Юноша улыбается.
   Милдред. Мне кажется, что вы не  злой,  но  у  меня  интеллектуальный
показатель  значительно  выше,  чем  у   обычных   людей...   Так   что,
понимаете...
   Он подходит к ней и кладет руку на ее бедро. Милдред  не  знает,  как
реагировать, и продолжает стоять, прижавшись к стене.
   М и л д р е д. Не  пытайтесь  двигаться  дальше...  Иначе  вам  будет
плохо...
   Он нюхает ее ногу, словно собака.
   Милдред  (прерывающимся  голосом).  Я  совсем  не  такая  умная,  как
сказала. (Она говорит быстро, только чтобы не молчать.) Все  это  просто
медицинская ошибка... На самом деле, если я и  обогнала  вначале  многих
сверстников, то лишь благодаря моему  блуждающему  нерву...  Вы  слышали
что-нибудь о блуждающем нерве? (Он трется щекой о колено  Милдред.)  Это
нерв, который замедляет ритм  сердца;  все  считают,  что  я  достаточно
взрослая, что могу прекрасно сдерживать свои эмоции,  но  все  это  лишь
благодаря блуждающему нерву, который у меня  исключительно  активен.  Вы
просто мужественны, а вас принимают за сильную личность, но это не  так!
Когда я была ребенком, у меня случались  так  называемые  "судороги  при
плаче". Это было...
   Она замолкает и на мгновение закрывает глаза,  а  в  это  время  рука
Существа скользит вверх по ее бедру.
   Милдред. Вы вторгаетесь на совершенно девственную  и  неисследованную
территорию... Все, кто пытался  проникнуть  туда,  мертвы  или  сошли  с
ума... И до сих пор ни один не излечился...
   С у щ е ст в о. Что-нибудь...
   Юноша медленно приподнимает  платье  Милдред.  Видно,  что  ее  бедра
покрыты шрамами.
   Милдред.  Вы  еще  ничего  особенного  не  увидели,  самое   страшное
впереди...
   Он обнимает ее за талию и прижимает к себе. И она  наслаждается  этим
тихим объятием.
   Милдред (закрыв глаза). Как тебя зовут, эхо?
   Я отдаю рукопись Матильде, улыбаюсь и встаю, чтобы взять пальто.
   - Думаю, это именно то, что нужно.

***

   С тех пор, как мы приняли ее "Существо", Матильда  стремится  всучить
нам любой ценой историю о потерявшейся принцессе,  которую  находят,  но
принимают за мертвую, хотя в действительности она жива и только  кажется
мертвой, в общем, все это невероятно  сложно.  Наша  прекрасная  коллега
смотрит на Жерома глазами печальной лани.
   - Я забыла, как называется сценарный  прием...  Такой  трюк  в  конце
серии, который заинтриговывает зрителя и заставляет  его  с  нетерпением
ожидать продолжения.
   - Затравка.
   - Правильно! Так вот, мне нужна затравка.
   - Вы же знаете, Матильда, что это не ваш конек. Позвольте мне  помочь
вам, для меня это пустяк. Я не забыл, как вы вывели меня из  затруднения
два дня назад, сочинив  постельные  откровения,  до  которых  я  бы  сам
никогда не додумался. Это срочно?
   - Да, речь идет о потерявшей память  принцессе,  которую  находят  на
коврике перед квартирой Каллахэнов. Эпизод нужно закончить кадром, когда
она лежит без сознания.
   - Мертва или без сознания?
   - Без сознания, но зритель убежден, что она мертва. Только Камилла  и
Вальтер знают, что в ней еще  теплится  искра  жизни.  Вы  не  могли  бы
придумать что-нибудь оригинальное?
   В наших рядах молчание. Мне и так трудно собрать  воедино  все  части
этой сценарной головоломки. Но чтобы завоевать уважение нашей красавицы,
каждый постарается опередить других.
   Однако молчание затягивается.
   - Вы смотрели "Ищейку"?
   Я пытаюсь определить, кто это произнес, но голос мне незнаком.
   - Прием Манкевича, о котором рассказывали в  "Киноклубе".  Мы  дружно
поворачиваемся к дивану, на котором лежит
   Тристан. Ему с большим  трудом  удалось  приподняться.  Но  в  данный
момент парализованные - это мы. Тристан говорит, опустив голову, робким,
неуверенным тоном.
   - Я даже не слышала об этом, - отвечает наконец Матильда.
   - Один тип  стреляет  в  упор  в  парня,  которого  ненавидит,  потом
склоняется  над  ним,  берет  за  руку   и   щупает   пульс.   Затем   с
удовлетворенной ухмылкой отпускает руку,  и  она  тяжело  и  безжизненно
падает на пол.
   Сколько жизни в этом неподвижном теле! Она бурлит в нем  как  лава  в
кратере  вулкана.  Напрасно  он  смотрит  на  нас   исподлобья,   словно
заговорщик, напрасно старается говорить тихим голосом,  ему  не  удается
обуздать вулкан, бушующий внутри него.
   - Когда смотришь фильм в первый раз, то не сомневаешься,  что  убийца
проверяет пульс, чтобы удостовериться, что парень мертв. На  самом  деле
он стрелял холостыми, чтобы увидеть, как его враг падает  в  обморок  от
страха. И когда смотришь фильм во второй  раз,  то  уже  понимаешь,  что
убийца проверяет пульс, чтобы убедиться, что парень жив. Один и  тот  же
жест, но означающий совершенно противоположные вещи. Я понятно  объяснил
или повторить?
   Все продолжают молчать.
   Матильда первая разряжает напряженность, посылая  Тристану  воздушный
поцелуй.
   - Потрясающе! Вы наш спаситель, Тристан. Вы нашли решение  квадратуры
круга! Недостающую пятую спицу в колеснице. Решили наше уравнение.
   Тристан надевает наушники и принимается переключать программы, словно
ничего не произошло. Жером не знает, что делать.
   - Не обращайте внимания. Он больше не  будет  нам  мешать,  я  с  ним
поговорю.
   - Мешать? - восклицает Старик. - Да он отныне будет считаться  членом
нашей команды.
   Я в восторге от нового коллеги,  однако  считаю  необходимым  немного
охладить некоторые горячие головы.
   - Конечно, идея замечательна, но все же это воровство. Позаимствовать
одну-две идеи - еще куда ни шло, но в трех последних  сериях  мы  просто
занимаемся грабежом. "Ищейка"  поставлена  по  прекрасной  пьесе  Энтони
Шэффера. Трюк с пульсом - это собственность Шэффера.
   Жером с безмятежным выражением лица  поднимает  правую  руку  и,  как
кюре, опускает ладонь мне на голову.
   - Ты будешь грабить, сын мой, но только во имя создания  бессмертного
творения.
   - Ничто не исчезает и не возникает вновь, все просто преобразуется, -
поддерживает его Матильда. - Кто сказал вам, что Шэфферу  не  понравится
иметь последователей?
   - Прекрасно, - говорит Жером. - Воспримем это как дар. Или еще лучше:
как личный вклад великого Энтони Шэффера в нашу дебильную "Сагу".
   Матильда и Жером с энтузиазмом обмениваются рукопожатием.  Неожиданно
у меня возникает убеждение,  что  эти  двое  в  дальнейшем  не  намерены
упускать друг друга из виду.
   Старик, потягиваясь, встает  со  стула.  Я  тру  глаза,  чтобы  снять
напряжение, вызванное мерцанием экрана. Скоро десять вечера, и у нас  за
плечами более десяти часов непрерывной работы. Мне необходима  тишина  и
короткий, десятиминутный  сон.  Это  то,  что  в  компьютере  называется
"сбросом". Вы нажимаете на клавишу и - бац - память очищена.
   Каждому интересно, что будут делать другие во время передачи пилотной
серии "Саги" сегодня ночью. Братья Дюрьецы приготовят себе поздний  ужин
и мирно будут  смотреть  телевизор.  Матильда  составит  компанию  своей
матери, а я постараюсь приложить  все  усилия,  чтобы  не  дать  заснуть
Шарлотте. Что касается Старика, то он клянется,  что  будет  спать  сном
младенца.
   Впервые за все время мы обнимаемся на прощание.  Небольшая  дружеская
фамильярность, как перед новогодним праздником.

***

   Рыба-солнечник  с  приправой  из  щавеля  и  крем-брюле  -  вот   что
необходимо мне сейчас. Но я нашел  в  лавочке  только  банку  макрели  в
черт-знает-каком-соусе и йогурт. В  качестве  компенсации  взял  бутылку
шампанского. В конце концов, Рождество у меня или нет? Нет, скорее Новый
год, но об этом знают лишь несколько  человек.  Как  в  кино,  стремглав
взлетаю по лестнице, распахиваю дверь и вваливаюсь в квартиру,  потрясая
бутылкой шампанского и громко  выкрикивая  имя  Шарлотты.  Неожиданно  я
превращаюсь в романтичного любовника,  для  которого  жизнь  -  сплошной
праздник. В ванной горит свет,  и  я  представляю  ее  обнаженное  тело,
благоухающее всеми ароматами тропических островов. Врываюсь без стука  в
ванную, готовый прямо в одежде нырнуть в душистую пену!
   - Шарлотта!
   Капли влаги на кафеле. Духота.
   - Шарлотта?
   Она была здесь недавно, не прошло  и  четверти  часа.  Пар,  все  еще
покрывающий зеркала, насыщает воздух теплыми ароматами. Она даже удаляла
волосы на ногах, ее электрическая бритва лежит на краю  ванны.  Сто  раз
говорил ей, что это опасно! Снова выкрикиваю ее имя, но уже ни на что не
надеясь. Замечаю желтую бумажку, приклеенную к телевизору.
   "Я ушла, так как мне интересна другая история:  моя  собственная.  До
завтра - может быть".
   Все равно она бы заснула у телевизора. Или бы мне пришлось  объяснять
ей, что к чему, и я пропустил бы половину событий.

***

   Жсром и Тристан оживленно беседуют. По телевизору идет документальный
фильм  об  аллигаторах.  Сейчас  без  четверти  четыре  утра,  и   здесь
происходит больше событий, чем в самом увеселительном заведении столицы.
Братья устроили нечто вроде ночного клуба, в котором они -  единственные
члены,  и  теперь   обсуждают   серьезные   вопросы   на   фоне   картин
разрушающегося мира.
   - Отличное шампанское, к тому же  холодное,  -  говорю  я,  показывая
бутылку.
   Жером не пытается узнать, почему я не там,  где  собирался  быть,  он
даже рад этому. Тристан приподнимается, сидячее  положение  кажется  ему
более  приличным  для  того,  чтобы  принять  неожиданного   гостя.   Он
приглушает звук телевизора; аллигаторы перестают реветь,  но  продолжают
свои мистические танцы. Я  усаживаюсь  возле  братьев.  У  меня  в  руке
появляется стаканчик с красной водкой.
   - Представь себе карту Франции, - говорит Жером. - Закрой глаза... ты
видишь  коричневый  шестиугольник...  небольшие  зубчики  на  границе  с
голубым... Ну как?
   - Немного сбился в сторону Финистера, а так все в порядке.
   - Теперь представь,  что  на  карте  появляются  красные  точки,  это
включенные в настоящий момент телевизоры. Видишь их?
   Я   со   всей   серьезностью   отношусь   к   игре   и    старательно
сосредотачиваюсь, предварительно отпив глоток водки.
   - Так видишь или нет?
   - Тсссс!
   Прикладываю стакан ко лбу, чтобы освежиться.
   - Вижу один огонек возле Биаррица. Еще один загорелся в Варе.  И  еще
три или четыре на севере.
   - В Лилле?
   - Скорее, это Кан.
   - Правильно, там полно моряков и полуночников. А как в Париже?
   - Ну-у... Пожалуй, с дюжину наберется.
   - За это надо выпить, парень!
   - А в Сен-Жюньене? Есть что-нибудь в Сен-Жюньене, в Верхней Вьенне? -
раздается строгий голос, заставляющий нас всех вздрогнуть.
   - Луи? Какого черта ты здесь делаешь?
   - Думаешь, что состарился,  изображаешь  пресыщенного  типа,  делаешь
вид, что видел все это  много  раз,  а  в  два  часа  ночи  просыпаешься
неизвестно от чего, охваченный нервным возбуждением.
   Луи усаживается рядом со мной, положив на колени пластиковый пакет.
   - Так ты ничего не видел в Верхней Вьенне?
   - Ничего.
   - У меня там приятель. Негодяй, обещал, что будет смотреть.
   Он достает небольшой деревянный ящичек и открывает ногтем крышку.
   - Дети мои, сегодня у нас праздник! Сейчас вы увидите, как я  изменяю
моим священным "Голуаз" ради одного из этих миниатюрных шедевров. Думаю,
вы составите мне компанию.
   Длинные, чуть не с ладонь сигары, упакованные по три  штуки  в  узкие
футляры.
   - Это "Лузитания", золотая мечта каждого истинного любителя гаванских
сигар. Она горит ровно час, столько же, сколько  длится  фильм,  включая
заглавные титры.
   Жером на всякий случай распахивает окно,  а  Старик  с  гордым  видом
устраивается на диване, готовя для себя сигару. Тристан прибавляет  звук
и  переключает  телевизор  на  нужный  канал.   Идут   последние   кадры
документального фильма то ли о Кавказе, то ли  о  Севеннах.  Через  пару
минут начнется великая месса. Крещение младенца. В  любом  случае  нечто
религиозное.  Мы  с  благоговением  готовимся  закурить  сигары,   когда
знакомый запах заставляет нас невольно оглянуться.  Аромат,  который  мы
различим из тысячи, сопровождающий  нас  все  дни  и  которого  нам  так
недоставало сейчас. Матильда стоит на пороге, словно  ожидая  разрешения
войти.
   - Я была уверена, что мама уснет как младенец. Можно присоединиться к
вам?
   Нет ничего важнее такого семейного сборища. В конце концов, мы пришли
сюда, как в роддом, чтобы посмотреть на рождение нашего ребенка, молясь,
чтобы он не получился уродом.
   - Знаете, что сделала мама перед тем, как уснуть? Включила сразу  два
телевизора, видимо, думая, что таким образом повысит рейтинг.  Прелесть,
не правда ли?
   Она развязывает салфетку, в которую завернуто домашнее печенье.
   - Я совершенно не умею готовить, но пеку неплохо.
   Я беру печенье из вежливости, но,  едва  попробовав,  с  наслаждением
проглатываю его.
   От запаха шоколада Тристан быстро забывает о своей  обычной  робости.
Жером наливает всем по бокалу шампанского и готовится  произнести  тост,
когда на экране под звуки фуги Баха появляется заставка нашего канала.
   - Может быть, это приключение  закончится  сегодня,  но  я  хотел  бы
сказать, что никогда не забуду, как вы были любезны к Тристану и ко мне.
Я....
   - Заткнись и сиди спокойно.
   Ни один из нас не смог сдержать крика, когда после заставки появились
титры с нашими фамилиями. И это только начало, теперь они будут мелькать
на экранах на протяжении семидесяти девяти  ночей!  Мир  узнает  о  моем
существовании!  Пусть  даже  этот  мир  будет  насчитывать  трех-четырех
страдающих  от  бессонницы,  случайно  оказавшихся  перед   телевизором.
Уорхол, известный представитель американского поп-арта, один из наиболее
известных кинорежиссеров андеграунда, как-то сказал, что  в  XX  веке  у
каждого из нас будут свои четверть часа славы. Он, несомненно, был прав,
только немного жаль, что мои пятнадцать минут пришлись  на  четыре  часа
утра...
   В первом же кадре "Саги" мы видим кухню, обставленную в  американском
стиле. По стенам вьются  пышные  зеленые  растения,  в  одном  из  углов
расположены ярко-голубая софа, два бежевых кресла, низкий столик и буфет
неопределенного возраста. В любом порнофильме начала  семидесятых  и  то
выделили  бы  больше  средств  на  меблировку,  но   сейчас   не   время
разглагольствовать на  тему  убогости  обстановки.  Фуга  Баха  внезапно
обрывается, и мы видим на заднем плане чем-то занятую женщину.
   - Это кто?
   - Должно быть, Мария Френель.
   - Вот эта крошка?
   - Она что, поет?
   - Нет, разговаривает сама с собой. Кстати, твоя идея.
   - Я уже видел ее в какой-то рекламе.
   - Пластырь! Там  рекламировался  пластырь!  Она  наклеивала  здоровый
кусок пластыря на царапину своему ребенку.
   - Что она там рассказывает?
   -  Повторяет  то,  что  собирается  сказать  Вальтеру,  когда   будет
приглашать его на аперитив, но если вы не перестанете задавать  дурацкие
вопросы, мы все пропустим.
   Теперь   женщину   показывают   крупным   планом,   она   внимательно
прислушивается к шагам на площадке. Ее даже можно назвать красивой;  она
могла бы многим заняться в жизни, если бы не посвятила себя близким, что
обеспечило ей только благородные морщины.  Женщина  открывает  дверь  на
площадку (дан ее общий вид), какой-то тип заходит в  соседнюю  квартиру.
Это Вальтер. Интересно, где они его откопали? Из  стареющего  гитариста,
которым он был в сценарии, Вальтер превратился в  карикатуру  на  хиппи,
еще не избавившегося от эйфории после последней дозы ЛСД. Его вырядили в
рубашку с воротником в стиле Мао, фиолетовый  жилет  и  джинсы,  обшлага
которых "подметают пол". Он непрерывно  жует  жвачку,  словно  настоящий
американский солдат, но это не  слишком  бросается  в  глаза,  поскольку
внимание зрителя сразу  же  переключается  на  большие  круглые  значки,
которые Вальтер носит с некоторой гордостью. Я различаю на одном из  них
физиономии членов группы "Доорз". Жерому кажется, что  он  узнал  голову
Дилана. Вальтер выглядит настолько нелепо, что никто из нас не  решается
на шутку. Его акцент режет слух, а когда он произносит: "У меня есть две
новости: плохая и хорошая. Я - ваш новый сосед, и я - американец", можно
подумать, что он говорит: "Пошли,  бэби,  у  меня  в  джипе  есть  "Лаки
Страйк"  и  нейлоновые  чулки".  К  счастью,  Мария  удачно  выходит  из
положения, интересуясь: "И какая из них хорошая?" Вскоре  на  лестничной
площадке, занимающей не более четырех  квадратных  метров,  сталкиваются
разные персонажи. За  десять  минут  мы  знакомимся  со  всеми  героями.
Незнакомые, ничем  не  примечательные  лица,  люди,  которые  сотни  раз
встречаются нам на улице. Камилла-самоубийца похожа на  старую  знакомую
по лицею, которую  хочется  пригласить  на  чашечку  кофе.  Брюно-кретин
великолепно вошел в роль: это подросток-грубиян,  мучающийся  юношескими
комплексами. Джонас так же похож на полицейского,  как  я  на  рекламную
красотку, а Фред далеко не дотягивает до  роста  метр  восемьдесят,  как
писали мы. Приятный сюрприз - странная девушка неопределенного возраста,
играющая Милдред. У нее строгое умное лицо,  обескураживающее  тем,  что
оно некрасиво. В ее манере говорить  чувствуется  что-то  двусмысленное,
делающее бесполезными  все  ремарки  по  поводу  игры,  которые  мы  так
старательно вносили в сценарий. Иногда она даже меняет  смысл  очередной
реплики и не всегда в худш