пине. Жером одет так же, как и в Париже, но
здесь он выглядит элегантнее. - Только что приехал?
   - Прямо из аэропорта Кеннеди.
   - И как тебе этот грёбаный город?
   - Я с первых минут почувствовал себя в нем, как  в  тапочках.  И  как
Джуди Гарланд в финале "Волшебника из  страны  Оз",  сказал  себе:  "Нет
ничего лучше дома". Я  уже  говорю,  как  старый  торговец  спиртным  из
Гарлема, и никто этому не удивляется.
   - Ты уже в Париже говорил, как старый торговец спиртным из Гарлема.
   - Есть одна вещь, которую я ценю здесь больше всего  на  свете:  твое
неоспоримое право делать все, что взбредет в голову. Если ты  видишь  на
улице бесцельно шатающегося типа с красным носом,  бормочущего  какую-то
чушь, то можешь быть уверен, что это актер, повторяющий свою роль. Здесь
никто никого не считает психом и не отнимает у тебя право  на  сомнение.
Не понимаю, почему во всех странах мира такие полезные вещи не ввели  за
правило. Нью-Йорк должен стать новым Вавилоном. Ты живешь в нем  неделю,
год, а потом возвращаешься домой, в цивилизацию, к своей скучной  жизни.
Насколько меньше стало бы проблем.
   - Я думал, ты обосновался в Лос-Анджелесе.
   Он объясняет, что в Нью-Йорке происходит столько же событий,  сколько
и там. К тому же, по контракту он должен ездить туда два раза в месяц.
   - А Тристан?
   - Он  в  Монтане,  с  Ооной.  Я  хотел  устроить  его  здесь,  но  он
предпочитает деревню, ты же знаешь, что это за птица. Я  навещаю  их  по
субботам раз в две  недели,  пока  Оона  работает  над  дипломом.  Потом
посмотрим.
   - Тристана по-прежнему не оторвешь от телевизора?
   - Да нет. У него появились друзья, которые возят его по  окрестностям
на открытом грузовичке. Я очень рад за него.
   Жером делает официанту заказ, но я не понимаю ни слова. Нам  приносят
графин с калифорнийским вином. Никогда раньше я не  видел  Жерома  таким
спокойным, таким довольным. И таким взрослым. Я спрашиваю его, нашел  ли
он наконец то место, где  хотел  бы  остаться,  или  ему  еще  предстоит
проделать часть пути.
   - Трудно сказать. За короткий срок столько всего произошло. Сейчас  я
работаю  консультантом  на  съемках  американской  версии   "Саги",   но
сценаристам я фактически не нужен, меня наняли так, для проформы. Я пишу
"Борца со смертью-3" для Сталлоне,  но,  кажется,  от  блюда  уже  несет
пригорелым. Он предложил мне один проект с  Иствудом,  похоже,  что  это
осуществимо.
   - Ты хочешь сказать, с Клинтом Иствудом?
   - А ты знаешь другого?
   - Сам Клинт? Грязный Гарри?
   - Каллахэн, настоящий Каллахэн. Наша история его здорово  позабавила.
Но чтобы осуществить проект  фильма,  нужно  вначале  пробраться  сквозь
дебри законов,  нанять  дивизию  адвокатов,  чтобы  правильно  составить
контракты, а на это уйдет уйма времени. Поэтому я предложил идею  одного
сериала Эй-Би-Си, и они предварительно дали согласие.
   Он сообщает мне все  эти  сногсшибательные  новости  столь  будничным
тоном, что это кажется ненормальным. Если бы я не знал Жерома, то был бы
уверен, что он пытается пустить пыль в  глаза.  Но  это  не  так.  Жером
рассказывает мне о своих делах со скромностью человека,  нашедшего  свою
дорогу в жизни, человека, не занимающего  чужого  места  и  находящегося
именно там, где он и должен находиться.
   - Миллиардер! Ты, наверное, уже миллиардер!
   - Что касается денег, то мне грех жаловаться, однако я понял, что это
не мое. Деньги меня не вдохновляют, ты знаешь. Того, что  я  получал  на
авеню де Турвиль, мне вполне хватало. Если бы ты увидел мою  квартиру...
настоящая берлога.
   - Тысяча квадратных метров на  5-ой  авеню,  апартаменты,  в  которые
поднимаешься прямо на лифте?
   - У меня небольшая квартирка как раз над этим  рестораном.  Стены  из
красного кирпича, ржавый холодильник, тараканы в ванной.  Но  мне  здесь
здорово.
   Нам приносят две тарелки  с  крабами,  посыпанными  мелко  нарезанной
петрушкой. Не представляя, как за них взяться, я беру пример  со  своего
приятеля, который отправляет их в рот целиком, вместе с панцирем.
   - Нью-йоркское блюдо. Они ловят крабов сразу после линьки и тушат  их
на сковородке. Панцирь становится таким же нежным, как мясо.
   Луч солнца падает на наш  стол.  Несколько  бегунов  трусят  друг  за
другом мимо окна.
   - Как здорово, что ты  здесь,  парень!  Я  знал,  что  ты  совершаешь
глупость, оставаясь в Париже.  До  меня  дошли  слухи,  что  80-ю  серию
приняли плохо.
   Он не спрашивает меня о шраме на  физиономии  -  подарке  от  "Саги".
Красивая звездочка в углу глаза даже похожа на специальную татуировку  -
знак, имеющий символическое значение. Доктор обнадежил меня, что к осени
шрам исчезнет.
   - Ты хочешь услышать истинные фразы или мне нужно  ходить  вокруг  да
около?
   - Истинные.
   - Страна в огне и крови, и я враг нации номер один.
   - Когда пишешь страшные истории...
   - Сегюре проявил чудеса  изобретательности,  чтобы  вывалять  меня  в
дерьме.
   - Я и забыл это имя...  Сегюре...  Когда  смотришь  на  него  вблизи,
видишь перед собой какое-то недоразумение. А отсюда  он  вообще  кажется
козявкой. По сравнению  с  ним,  любой  американский  продюсер  выглядит
принцем.
   Он замолкает, чтобы сделать глоток вина.  Подростки,  каждый  на  три
головы выше меня, высыпают на баскетбольную  площадку.  Здесь  все  King
Size, даже подростки.
   - Ты когда возвращаешься в Париж?
   - Еще не решил.
   - Я запланировал приятный вечерок, но пусть он будет  сюрпризом.  Чем
ты желал бы заняться вечером?
   - Мне бы не хотелось отвлекать тебя, если ты работаешь.
   - Ты, мой второй брат, боишься мне  помешать?  Скажи,  чего  бы  тебе
хотелось? У тебя наверняка есть сокровенное желание, у  всех  появляются
желания, когда они приезжают в Нью-Йорк.
   -  Под  знаком  этого  города  прошло  мое   детство.   Мне   хочется
познакомиться с ним поближе.
   - Видишь дома, там, между деревьями? За ними как раз 42-я стрит.
   - Forty second street?
   - Она самая.
   Мне нравится, как он говорит: "Ты у меня в гостях и ты еще ничего  не
видел". Он с удовольствием покажет мне Нью-Йорк. Мы так часто говорили о
нем по ночам, на левом берегу Сены, попивая обжигающую горло перцовку.

***

   Через час я сижу в "Taxi Driver". За окном -  проститутки,  сутенеры,
нищие,  дымящиеся  канализационные  колодцы,   реклама   кока-колы.   От
захлестнувших чувств чешутся глаза и щекочет в носу. Чтобы скрыть глупое
волнение, принимаю непринужденный вид и насвистываю мелодию из какого-то
ковбойского фильма.

***

   После двух телефонных звонков мне доставили смокинг, а внизу нас ждет
лимузин с шофером.
   - Ты так и не скажешь, куда мы отправляемся?
   - В кино.
   Я не  умею  завязывать  галстук-бабочку.  Жером  справляется  с  этой
проблемой на удивление ловко. И это тип, который три месяца назад не мог
правильно застегнуть рубашку! С невинной  улыбкой  он  лезет  в  шкаф  и
достает оттуда бумажный пакет, перевязанный ленточкой.
   - Это мне?
   - Тебя это должно позабавить.
   Развлекательная  игра,  с  доской,  кубиками,  пешками   и   картами.
Называется "Фантасмагория".
   - Как-то вечером во время грандиозного празднества в Лос-Анджелесе  я
беседую с Верноном Милынтейном...
   - Продюсером "Боевых игр"?
   - Он больше известен как продюсер "Клуба капитанов", но  этот  сериал
не шел во Франции. Я рассказал ему, что придумал игру, где нужно создать
настоящую историю от  начала  до  конца,  пользуясь  подсказками,  делая
ставки, выполняя инструкции и избегая ловушек. Через два месяца игра уже
готова и вот-вот поступит в продажу  во  всех  пятидесяти  двух  штатах.
"God, bless America!"
   Несомненно одно: я никогда не  буду  пытаться  играть  с  Же-ромом  в
"Фантасмагорию".

***

   Лимузин останавливается перед  "Театром  Зигфилда",  сияющим  тысячей
огней. Здесь сегодня премьера "Ночных звонков", сентиментальной  комедии
о войне между бандами гангстеров. Зрелище скоро  начнется.  Возле  входа
толпятся сотни зевак, которые пришли сюда специально, чтобы поглазеть на
парад кинозвезд.
   Портье  открывает  дверцу  автомобиля.  Если  бы   у   меня   хватило
нахальства,  я  бы  тоже  мог  встать  на  красный  ковер,  попозировать
фотографам и дать интервью трем телеканалам. Но об этом не может быть  и
речи.
   - Чего ты застрял?
   - Мне страшно, Жером...
   Он вытаскивает меня из машины. Десять шагов, отделяющих меня от холла
- самые великие шаги в моей жизни, как  в  прошлой,  так  и  в  будущей.
Отныне моя жизнь будет одним сплошным закатом. В  холле  я  вижу  людей,
известных миру лучше, чем американский президент. И все они  подходят  к
Жерому, чтобы пожать ему руку. Актрисы, при виде которых млеет весь мир,
бросаются ему на шею. Не проходит  и  минуты,  как  я  уже  весь  покрыт
звездной пылью и сам себе кажусь сверкающим. Все это не как в кино.  Это
и есть кино.
   - Слушай, Жером, видишь  ту  даму  в  длинном  платье?  Когда  я  был
мальчишкой, у меня на стене висел ее портрет.
   - Я представлю ее тебе, ты увидишь, какая она прелесть.

***

   Я сидел рядом с  ней  на  протяжении  всего  сеанса.  Когда  зажглись
люстры,  она  спросила,   что   я   думаю   об   увиденном.   Чтобы   не
скомпрометировать себя, я ответил,  что  такой  фильм  мог  быть  сделан
только  в  этой  части  света.  После  небольшого  коктейля  в   частной
резиденции, где мы напились как сапожники, мы  с  Же-ромом  оказались  в
Вилидж Уангард, месте, где родился джаз и где  он,  может  быть,  умрет.
Основательно захмелевший, я не смог отказаться  от  очередного  стакана,
предложенного мне  барменом.  Жером  рассеянно  слушал  какой-то  старый
бибоп.
   - Те, кто говорят, что американцы делают фильмы для  двенадцатилетних
пацанов, в то время как старушка-Европа трудится над возвышением души, -
кретины.
   У меня  кружится  голова,  Жером  ничего  не  замечает  и  продолжает
рассуждать.
   -  Подобные  заявления  обнадеживают  глупцов.  Но  если   американцы
захотят, они заставят проливать слезы всю Землю.
   По тому, как после каждой фразы он яростно трясет головой, я понимаю,
что он пьян не меньше меня.
   - А если я скажу, что меня скоро пригласят в Белый дом?
   Я должен любой ценой протрезветь, прежде  чем  рухну  в  какую-нибудь
постель. У меня очень мало времени, и завтра, может быть, мне не удастся
поговорить. А я приехал сюда поговорить. Только чтобы поговорить.
   - Мне нужно кое о чем попросить тебя, Жером.
   - Все, о чем хочешь. Ты - мой второй брат.  Все,  о  чем  хочешь,  за
исключением одной вещи.
   - Мы должны исправить то, что сделали.
   - Именно это я имел в виду!
   - Мы должны переделать  последнюю  серию,  и  ты  больше  никогда  не
услышишь о "Саге".
   - Пошел ты!
   - Мы должны закончить  то,  что  начали.  Иначе  в  мире  никогда  не
наступит порядок.
   Он хватает меня за отвороты смокинга и смотрит в глаза с яростью, как
может смотреть только брат.
   - Ты должен уехать из той страны, таких, как мы, там  не  ценят.  Рай
для сценаристов - только здесь!
   Я  пытаюсь  успокоить  его,  но  у  меня  ничего  не  получается.  Он
опрокидывает локтем стакан, не обращая на это внимания.
   - Здесь тебе не нужно месяцами таскаться  со  своим  сценарием,  пока
какой-нибудь чиновник не удосужится его прочесть. Ты заходишь в контору,
и тебе позволяют произнести семьдесят пять слов, чтобы убедить всех, что
ты написал что-то стоящее. Если ты выдерживаешь испытание,  то  выходишь
на улицу с контрактом в кармане. Во Франции, если ты не входишь  в  круг
избранных,  ты  будешь  бесконечно  обивать  пороги,  прежде  чем   тебя
соизволят заметить.
   Мне нужно держаться. Я  приехал  сюда,  чтобы  убедить  его.  Но  ему
наплевать на это, он продолжает свою речь.
   - Во Франции, если  ты  имел  хотя  бы  небольшой  успех,  ты  можешь
существовать за счет своей репутации и писать всякое дерьмо лет  десять.
Здесь ты имеешь право на одну, максимум на две ошибки, после чего ты вне
игры. Во Франции ты обязан преклоняться перед "гениальностью"  некоторых
режиссеров-кретинов,  на  счету  которых  хорошо  если  есть  хоть  одна
короткометражка.  Здесь  же  автор  нередко  имеет  больше  власти,  чем
режиссер. Во Франции даже не читают то, что ты написал, потому  что  там
мало кто умеет читать. Здесь с тебя будет литься пот с утра до вечера, а
иногда и большую часть ночи, а на следующий день - все  сначала,  еще  и
еще, пятая, десятая, пятнадцатая версия, пока не получится то, что надо.
   - Ты нужен мне там, Жером.
   - Оставайся здесь, со мной, мы одной крови! Ты даже  более  чокнутый,
чем я! С твоей башкой можно написать десять  "Саг".  Здесь  нужны  такие
люди. Через полгода ты уже что-нибудь напишешь  для  Голливуда.  Это  же
более потрясающе, чем любая твоя детская мечта! Только ради этого  мы  и
работаем!
   - Мы должны закончить "Сагу". Всего одну серию...
   - Разве они недостаточно  поиздевались  над  нами?  Оставайся  здесь,
говорю тебе... Можешь даже не возвращаться назад. Завтра к вечеру у тебя
будет вид на жительство  на  любой  срок,  рабочая  карта,  квартира  на
Манхэттене и контракт. Чудеса - это наша работа, парень.
   - За месяц мы завершим "Сагу", а потом я сделаю все, что ты хочешь.
   Он смотрит на дно своего стакана, делает глоток бурбона  и  закрывает
глаза.
   - Лучше сдохнуть.
   Остров.
   Впереди, по правому борту. Как удается этим островам выглядеть такими
гордыми перед теми, кто собирается на них высадиться? Этот  расстилается
предо мной во всей своей величественной красоте.  Не  могу  понять,  что
испытываю в эти минуты, сидя  на  палубе  корабля  и  наблюдая,  как  мы
приближаемся к берегу.  Какое-то  незнакомое  чувство.  Вроде  почтения.
Чтобы не возвращаться в Париж, я взял билет на рейс Нью-Йорк - Ницца.  В
Ницце пересел на самолет до Йерска, затем на этот кораблик,  на  котором
полно туристов, действующих мне на нервы с того момента, как  только  мы
покинули Тур  Фондю.  По  секрету  спрашиваю  у  гида,  неужели  столько
туристов высаживается на остров каждый день.
   -  Раньше  туристов  привлекал   остров   Левант,   но   теперь   они
переметнулись сюда. Ничего удивительного, когда подняли такой гвалт...
   Это остров Лод, самый южный из Йерских  островов.  И  гвалт  -  очень
мягкий эвфемизм; мировая пресса не перестает твердить  об  этом  родимом
пятне, появившемся на картах всего полгода назад.  Нас  ведут  по  узкой
тропинке, откуда виднеется нависающий над обрывом замок. Я ищу  взглядом
ту, кто должна встретить меня на пристани. Если она  не  появится  через
пять минут, мне придется присоединиться к группе туристов и отдаться  во
власть гидов.
   Нет, я вижу, как она машет мне издали рукой...
   Волосы  спрятаны  под  белым  платком,  короткое   цветастое   платье
раздувается от ветра. Она бежит ко мне с радостным криком, я хватаю  ее,
поднимаю, кружусь вместе с ней, мне хотелось бы держать ее так вечно.
   - Если мой возлюбленный увидит эту сцену, он нас сглазит.
   - Или набьет мне морду?
   - Что вы, он скорее споет под моими окнами серенаду в знак  прощения.
Вы хорошо доехали?
   - Я предпочел бы оказаться здесь не в туристический сезон.
   - Туристы уедут часов в пять, а потом весь остров будет  принадлежать
нам. А сейчас я займусь вами. Вначале зайдем ко мне, оставим ваш  багаж,
потом пойдем обедать. Вы все еще любите пиццу с анчоусами?
   - ...?
   - Я шучу.
   Слуги в костюмах начала века забирают мой чемодан. Матильда отдает им
распоряжения с таким видом, словно занималась этим всю  жизнь.  Один  из
слуг предлагает подвезти нас на  забавном  маленьком  вездеходе,  но  мы
единодушно отказываемся, предпочитая пройтись пешком.
   - Видели наверху замок? Мы сходим туда вечером.  А  маленький  домик,
выглядывающий из зелени, - мой.
   - Кроме вас, на острове никто не живет?
   - Никаких туземцев, если вы их имеете в виду. Только человек тридцать
обслуживающего персонала и команда  из  шести  ассистентов,  которыми  я
руковожу.
   - Это ваш... бизнес?
   - Можно сказать и так. Здесь все живут в каком-то сладком безумии, но
сразу этого не понять.
   Тропинка окаймлена гигантскими пальмами, на острове влажно и жарко, и
у меня создается впечатление, что  я  попал  на  Мадагаскар.  При  таком
климате хочется надеть  что-нибудь  белое  и  с  нетерпением  дожидаться
вечера. Дом Матильды выглядит все красивее по мере того, как мы  к  нему
приближаемся. Он похож на небольшой охотничий  павильон  в  Фонтенбло  -
весь из белого камня, с овальными окнами.
   Расположенный рядом с домом бассейн,  едва  заметный  за  оградой  из
розового лавра, совсем не портит картину. Но что я  делаю  в  этом  раю?
Внутри мне нравится меньше: анфилада комнат, охровые и пастельные  обои,
мебель прошлого века.
   - Моя любимая комната - будуар.
   - Настоящий?
   - Настоящий. Могу поселить вас там, когда вам захочется побалагурить.
   Она показывает мою комнату  и  ненадолго  оставляет  одного.  Чемодан
лежит в  кресле  в  стиле  Людовика  XV,  одежда  аккуратно  повешена  в
гардероб. Я бросаюсь на огромную  кровать  и  делаю  несколько  движений
кролем,  чтобы  добраться  до  подушек.  Мне  хочется   закричать:   "Да
здравствует аристократия, да здравствуют привилегии!". Подойдя  к  окну,
вижу в бассейне здоровенного парня, плавающего взад и вперед  по  водной
дорожке.
   Горничная в наряде  викторианской  эпохи  приносит  мне  полотенца  и
халат, украшенный гербом замка. Я  надеваю  белую  рубашку  с  короткими
рукавами, светло-бежевые брюки и спускаюсь к Матильде, ожидающей меня  у
лестницы.
   - Все выглядит намного лучше, чем в вашем письме.
   - В этом доме никто не жил лет пятьдесят.
   Я следую за ней в небольшой  зал,  где  уже  накрыт  стол.  Сразу  же
хватаюсь за бутылку с вином, но метрдотель, тоже в маскарадном  костюме,
спешит обслужить меня.
   - Я видел какого-то красавчика, он барахтался в бассейне.
   Она слегка улыбается, не сразу решаясь ответить.
   - Он приехал на остров  три  недели  назад  и  остался  здесь.  Очень
независим, это его главное достоинство. Когда мы устанем друг от  друга,
он возьмет свой чемодан и я провожу его до пристани. Убеждена,  что  ему
очень быстро найдется замена. Не сердитесь, жизнь в замке  сделала  меня
фривольной.
   Я никак не могу привыкнуть к новой Матильде. Та Матильда,  у  которой
каждая фраза была проникнута нежностью, осталась на  континенте.  Может,
оно и к лучшему, эта Матильда говорит все напрямик.
   Нам приносят вкуснейшие блюда и лучшие в мире вина, но  тип  за  моей
спиной, пытающийся предупредить  мой  малейший  жест,  несколько  портит
удовольствие. Матильда замечает это и просит его удалиться.
   - Обычно я здесь одна, но Принц настоял на том, чтобы вас приняли как
можно лучше.
   Не знаю, что удерживает меня от смеха, когда она произносит "Принц".
   - Он же не знаком со мной.
   - Вы - мой друг, и этого достаточно.
   Я приехал на  остров,  чтобы  поговорить  с  Матильдой  и  попытаться
раскрыть тайну ее пребывания здесь. Во время  путешествия  я  придумывал
разные гипотезы, но ни одна не показалась мне достаточно правдоподобной.
   - Признайтесь, он действительно  существует...  этот...  кстати,  как
его?
   - Принц Милан Маркевич де Лод.
   - Оставьте ваши шуточки.
   - Его имя можно найти в исторических книгах,  и  сегодня  вечером  он
ждет нас на ужин.
   - Вместе со своим племенем?
   - Те, кого вы так легкомысленно называете "племенем", не только члены
королевской семьи, но и мои лучшие друзья. Я вам  представлю  их,  и  вы
увидите, какие это приятные люди.
   Я отпиваю глоток вина. Не могу поверить, что все это не сон.
   - Вы не расскажете мне, Матильда Пеллерен, чем занимаетесь здесь,  на
этом опереточном острове, в компании людей голубой крови?
   - У вас это называется бизнесом.
   Она улыбается. Коварно. Торжествующе. Это же Матильда.
   - Помните, как  вы  все  по