нках, per la madonna!".  Очутившись
в этой среде, я был зачарован происходящим,  а  в  моей  голове  роились
образы и диалоги. Они быстро приняли меня в свой круг, мерзавцы.  Я  был
их  талисманом,  il  Francese,  я  приносил  им  удачу,  говорили   они.
Постепенно я превратился в постоянного консультанта,  в  парня,  который
всегда под рукой и никому не мешает. Иногда я проводил утро  на  съемках
хорошей классической комедии, после обеда оказывался  на  площадке,  где
снимали детективный сериал, а  вечером  мы  обедали  большой  компанией,
обсуждая какую-нибудь комедию. Я получал деньги за все  фильмы,  которые
снимались в Риме, мне достаточно было быть рядом, иногда для того, чтобы
варить кофе, иногда - чтобы писать диалоги, а иногда - чтобы  рассказать
сон, который видел прошлой ночью. Как я мог  требовать,  чтобы  мое  имя
ставили в титры? Мне говорили: "Слушай, Луиджи,  следующий  фильм  будет
твоим, это будет твой фильм, мы все тебе поможем".  Нр  так  никогда  не
получалось. Ты можешь сказать: "Это же банда негодяев!". Но как я  люблю
эти годы...
   - Ты должен был все рассказать нам, Луи.
   - Я не смог бы даже сказать, что в этих фильмах было мое,  но  можешь
быть уверен, я был везде. Образ, реплика, идея... Так или  иначе,  но  я
оставил след в итальянском кинематографе последнего двадцатилетия.
   Мои щеки горят от стыда, наверное, я красный как пион.
   - А потом я встретил Маэстро, и у нас образовался отличный  дуэт.  Но
для продюсеров, публики, да и для  самого  Маэстро  наши  фильмы  всегда
оставались фильмами Маэстро. Его тень должна была витать надо  всем:  от
замысла до монтажа финальной сцены, не говоря уже об  афишах  и  даже  о
музыке. Не могло быть и речи, чтобы чья-то фамилия  оказалась  там,  где
его Святейшество наложило свою печать. В конце концов, так даже лучше.
   - Ты должен был рассказать нам, Луи ...
   - Мне не нужно было вам это рассказывать.  И  знаешь  почему?  Потому
что, когда мы втроем работали  над  "Сагой",  я  вновь  обрел  дружбу  и
энтузиазм, как в те времена. Я благодарен Богу за то, что так и  остался
несостоявшимся талантом. Иначе это удивительное  приключение  прошло  бы
мимо меня.
   Он сам преподносит мне  на  блюдечке  возможность  изложить  истинную
причину моего приезда.
   - ... Тсс-с-с!
   Услышав доносящееся из  дома  ворчание,  он  настораживается,  словно
почуявший дичь охотничий пес, и показывает пальцем на окно Маэстро.
   - Пойду посмотрю, не нужно ли ему чего-нибудь.
   Я следую за ним. Мы осторожно, как воры, поднимаемся по лестнице, Луи
тихо отворяет дверь в комнату мэтра и тут же закрывает ее.
   - Спит.
   - Луи, позволь мне взглянуть на него. Только бросить  взгляд.  Подари
мне это воспоминание. Если у меня когда-нибудь будут дети, я расскажу им
об этом событии. Они, в свою очередь, расскажут о нем своим детям,  и  у
меня появится шанс остаться в памяти потомков.
   Луи расплывается в улыбке и снова приоткрывает  дверь.  Я  просовываю
голову в проем.
   Вот он, Маэстро.
   Голова на подушке.
   Спокойное лицо.
   Сейчас он где-то в стране грез.
   Грез, которые давно стали и нашими грезами.
   - Спасибо...
   Он провожает меня до моей комнаты.
   - Луи, мне нужно кое о чем тебя  попросить.  Я  должен  поговорить  с
тобой об этом сейчас, иначе промучаюсь всю ночь.
   Ни малейшего удивления на его лице. Он заходит в  комнату  вместе  со
мной и присаживается на подоконник, скрестив руки на груди, с вызывающим
видом.
   - Поехали в Париж, нужно исправить то, что мы сделали в "Саге".
   - Черт...
   - Мы не вправе оставить все в таком состоянии.
   - Это я не могу оставить Маэстро в таком состоянии.
   - Он поймет, Луи. У тебя нет выбора.
   - Ты можешь попросить меня о чем угодно, только не  о  том,  чтобы  я
бросил его сейчас. С тех пор как умерла Лиза, у меня нет  никого,  кроме
него. И я не хочу бросать  Маэстро  наедине  с  его  последней  безумной
мечтой. Хотя, если она осуществится, он сам меня бросит.
   Из окна конторы я вижу две  полицейские  машины  без  опознавательных
знаков, стоящие по обе стороны авеню, и в каждой  -  по  двое  кретинов,
томящихся в ожидании смены. Я замечаю  также  двух  шпиков  в  штатском:
одного на террасе возле табачной лавки, другого - на  скамейке  напротив
киоска. Не знаю, одно ли у них руководство или  все  дело  в  отсутствии
координации между службами. В любом  случае,  они  не  оставят  нас  без
присмотра ни на минуту, пока мы не закончим последнюю серию.
   - Эй, парень, перестань глазеть в окно! Не  хватало  только  пожалеть
их!
   С тех пор, как мы приступили к  работе,  Луи,  Матильда  и  Жером  не
упускают ни случая напомнить мне, как  прекрасно  они  чувствовали  себя
раньше. Действительно, так ли уж было нужно уговаривать их завершить то,
что мы начали? Теперь, когда они здесь, у  экранов  своих  мониторов,  я
начинаю  сомневаться.  Не  знаю,  вернулись  ли  они  сюда  потому,  что
откликнулись на мои мольбы или услышали призыв от самой "Саги", которому
не смогли противиться?
   Матильда каждую свободную минуту звонит на свой  остров.  Ее  команда
подробно  докладывает  все,  что  случилось  за  сутки,  и  она   отдает
распоряжения на следующий день. Я думал, что бизнес заберет  у  нее  все
силы. Ничего подобного,  она  целиком  и  полностью  сосредоточилась  на
последней серии "Саги".
   Жером не без гордости показал нам факс от Клинта Иству-да,  пришедший
сегодня утром. Тому очень понравился сценарий  "Вечной  любви",  который
Жером отдал ему перед отъездом в Париж. Через  десять  дней  они  должны
встретиться в Нью-Йорке, чтобы обсудить будущий фильм. Если учесть темп,
в котором мы работаем, Жером не подведет.
   Маэстро уехал на Сардинию посмотреть места, где будет  сниматься  его
будущий фильм. Одновременно он воспользуется возможностью понежиться  на
солнце и набросать эскизы декораций. Луи работает  со  спокойной  душой.
Через несколько недель его и Маэстро ждут на киностудии.
   - Эй, послушайте, сегодня ведь двадцать девятое сентября! Это вам  ни
о чем не говорит?
   - Двадцать девятого сентября прошлого года мы в первый раз  собрались
здесь, в этой комнате.
   Мы переглядываемся и через секунду снова беремся за работу.  Конечно,
сейчас нам ни к чему памятные  даты  и  воспоминания.  Самое  главное  -
завтрашний день, новый эпизод в нашей жизни,  будущее,  которое  ожидает
нас после того, как мы закончим "Сагу".

***

   Первые дни ушли у нас на выслушивание всех желающих  высказаться.  Мы
старались выяснить, что нужно зрителям, так  полюбившим  "Сагу".  Каждый
внес свою лепту: кто горлом, кто сердцем, - все действующие лица.  Какое
будущее ждет Миль-дред и Существо? Что будет с вакциной  против  страха,
которую обещал создать Фред? Каким человеком  следует  считать  Педро  -
хорошим  или  плохим?  Можно  ли  возродить  Камиллу?  И  тысячи  других
вопросов, самых  неожиданных.  Самых  срочных.  Нам  пришлось  составить
перечень всех надежд, чтобы прийти к очевидному и согласиться с тем, что
мы и так уже знали. Что такое  Камилла,  Фред,  Мильдред,  Мария  и  все
остальные в представлении этих девятнадцати миллионов людей, возродивших
к  жизни  "Сагу"?  Зачем  исследовать  до  конца   судьбу   каждого   из
второстепенных  персонажей,  которые,   в   конце   концов,   этого   не
заслуживают? Нас интересует совсем не их "Сага", нам нужно разобраться с
нашей собственной сагой, с сагой человека с улицы,  с  той,  которую  мы
переживаем  каждый  день.  Последняя  серия  должна  вдохновить  творцов
девятнадцати миллионов саг. А для  этого  нам  понадобятся  девятнадцать
миллионов сценаристов.
   Все, кто смеялся и плакал над "Сагой", кто любил ее и ненавидел,  все
они сохранили в своем воображении, в своей памяти и в  своем  сердце  то
доброе, что она смогла им дать. Теперь каждому из них придется  день  за
днем писать свою собственную сагу. Мы дали им  достаточно  инструментов,
чтобы они смогли справиться с этой задачей и  без  нас.  Зритель  сейчас
знает, что нет ничего неизменного,  что  каждую  сцену,  каждую  реплику
можно  переписать.  Никто  лучше  него  не  сумеет  отточить   фразы   в
собственном  диалоге  и  выбрать  одну  из  тысячи   развилок,   которые
предлагает ему жизнь.
   Матильда, Жером, Луи и я  раскрыли  в  последней  серии  все  секреты
своего творчества.
   Пусть теперь зрители пользуются ими.
   К великому удивлению Сегюре, мы отказались  от  роскошных  декораций,
чудовищных  расходов,  каскадеров  и  прочего  великолепия  сверхдорогих
сериалов. "Сага" должна закончиться  так,  как  начиналась,  в  скромной
обстановке, чтобы оказаться ближе к  тем,  кто  присутствовал  в  ней  с
самого начала, и к тем, кто потерялся в пути. Действие  последней  серии
будет происходить в гостиной семьи Френелей. Каждый герой завершит здесь
свой жизненный путь, и "Сага" станет достоянием Истории.
   Возвращение к истокам требует жертв: мы потребовали, чтобы  последняя
серия транслировалась, как первая, между четырьмя и пятью  часами  утра.
Мысль о том, что вся Франция не будет спать в это время, показалась  нам
справедливой, хотя и забавной. Все, кто увидит эту серию, будут и  через
двадцать лет вспоминать о бессонной  ночи  перед  небольшим  экраном.  А
потом мы окончательно расстанемся  друг  с  другом.  Мои  коллеги  снова
улетят подальше от Парижа.
   А где же мое место?
   В моей жизни все  понеслось  с  бешеной  скоростью,  начиная  с  того
вечера, когда я услышал голос Жюльетты  на  автоответчике:  "Шарлотта  в
Париже. В квартире, которую она снимала, когда была студенткой.  Я  тебе
ничего не говорила. И не натвори глупостей".

***

   Дверь приоткрылась. Она сразу же попросила меня говорить тихо.
   - Не знаю, позволю ли я тебе войти...
   - Это Жюльетта продала меня?
   - Ты что, не одна?
   Она оглядывается с несколько смущенным видом. - ... Заходи.
   Я тут же пытаюсь отыскать следы присутствия  чужого  мужчины.  Передо
мной закрытая дверь в соседнюю комнату.
   - Здесь мало что изменилось.
   - Можешь сесть вон на тот стул.
   - Хочешь что-нибудь выпить?
   - А что у тебя есть?
   - Виски.
   - Ты, однако, не потеряла чувства юмора. Виски...
   - Это хорошее виски. "Бейли".
   - Есть еще пиво.
   Она всегда ненавидела пиво. Что оно делает в ее холодильнике?
   - Тебя несколько месяцев не было в Париже.
   - Да, я уезжала. Молчание.
   Ладно, я понял. Мне придется вытягивать из нее слово за словом,  а  я
это  ненавижу.  Одно  из  главных  правил  моей  профессии:  запрещается
попадать  в  "туннель  объяснений".  "Почему  это",  "почему  то",  "это
случилось так",  "а  я  думал,  что  все  было  иначе"  и  тра-ля-ля,  и
тра-ля-ля!.. Почему в жизни то и дело приходится давать объяснения? - Ты
сейчас работаешь?
   - Нет, я в отпуске. А как ты? Как твой сериал?
   - Какой сериал?
   - Та вещь, что должна была передаваться по ночам.
   - Только не говори, что ты единственный  на  Земле  человек,  который
ничего не слышал о "Саге"!
   - В таком случае  я  должна  признаться  тебе,  что  я  действительно
единственный на Земле человек, который ничего не  слышал  о  "Саге"!  Ее
показывали?
   - Ты издеваешься надо мной, ты...
   - Я была в Крёзе. Ни телевидения, ни  газет,  хорошо  еще,  что  было
электричество. Крёз это Крёз.
   - Да, "Сагу" показывали.
   - Ты доволен?
   - Не знаю, подходящий ли сейчас момент говорить об этом.
   - Почему бы и нет? В трех словах. Мне интересно.  Это  было  так  для
тебя важно.
   - Скажем так... за один год я совершил полный оборот  вокруг  Солнца,
пройдя через все времена года. Я  совершил  что-то  вроде  кругосветного
путешествия, отправившись в путь как Гомер, а вернувшись  как  Улисс.  Я
приблизился к бездне, наклонился над  ней,  и  меня  охватил  ужас.  Мне
удалось раздвинуть границы моей вселенной до пределов, за  которыми  они
начали сжиматься, но я пошел еще дальше и оказался там, где уже  нет  ни
добра, ни зла. Но этого оказалось мне недостаточно, и я заключил  сделку
с дьяволом, чтобы приблизиться к Богу и выступить  в  его  роли  в  свое
свободное время.  Я  побывал  в  древнегреческой  трагедии,  итальянской
комедии и буржуазной драме, я топтал ногами землю  Голливуда  и  однажды
был на приеме у принца. Я смешал тысячи искалеченных  судеб  и  оказался
ответственным за девятнадцать миллионов  душ.  Но  в  конце  концов  все
уладилось.
   Молчание. Мне хочется уловить в ее взгляде хоть каплю уважения. Я так
старался.
   - А чем ты занималась, Шарлотта? - Я? Родила ребенка.
   Закрытая дверь в соседнюю комнату.
   - Шарлотта, это я - сценарист. Сенсации, неожиданные повороты сюжета,
хлесткие реплики - моя профессия.
   - И однако я родила ребенка. А если ты боишься,  что  я  перехвачу  у
тебя инициативу, то я так и сделаю: это твой ребенок,  ему  три  месяца,
мальчик, я назвала его Патриком, потому что через тридцать лет это будет
уникальное имя, короче, то, что надо.
   Дверь в соседнюю комнату закрыта.
   ... Мне нужна сцена с объяснениями. Мне  требуется  длинный  "туннель
объяснений" с необходимыми уточнениями по ходу повествования  и  даже  с
обратным движением. Мне не терпится задать уйму вопросов.
   Она ждет их, заранее приготовив ответы.
   Я чувствую, что теряю вдохновение.
   - Но почему?!!
   - Потому что я узнала результаты тестов как раз в то время, когда  ты
начал работать над сериалом. Мне хотелось  сообщить  тебе  об  этом,  не
поднимая шума и приняв некоторые меры  предосторожности  -  я  же  знаю,
какой ты у нас впечатлительный. И я несколько раз пыталась.
   - И что?
   - И ты еще спрашиваешь! Ты забыл, что в то время словно сошел с  ума?
Стал опасным. Ты был одержим своим сериалом, коллегами,  персонажами,  в
твоей жизни больше ничего не существовало. И не  пытайся  говорить,  что
все было совсем не так.
   - Может быть, я действительно несколько увлекся...
   - Даже дома мысленно ты был там.  Ты  переживал  такие  захватывающие
события и постоянно давал мне это понять. Как-то вечером ты сказал: "Ну,
что слышно у  тебя  на  работе!  Думаю,  Милдред  справилась  бы  с  ней
играючи".
   - Я сказал это?
   - Ты говорил кое-что и похуже. Но лучше об этом забыть.
   - "Сага" была единственным шансом в моей жизни! Ты  должна  была  это
понять! Проявить немного терпения! То, что ты потихоньку смылась в  свой
Крёз - просто свинство!
   - Я уехала не только из-за этого, Марко.  Было  еще  вот  что...  Она
достает из ящика стола рукописную страничку и протягивает  ее  мне.  Это
какой-то эпизод из 5-й серии "Саги".
   - Послушать тебя, ты был  занят  сочинением  восьмого  чуда  света...
Сценарий валялся на кровати, и мне было интересно заглянуть в него.
   - ...?
   - Сцена 21.
   Я, комкая, перелистываю половину страниц,  мои  руки  становятся  все
более потными. 21-я сцена... 21-я сцена... Что там было, в этой чертовой
сцене, пропади она пропадом!
   Сцена 21. Гостиная Френелей. Павильон. День
   Джонас Каллахэн и Мария Френель одни в гостиной. Она заваривает чай.
   Джонас. Скажите, мадам Френель, Камилла всегда была такой?
   Мария. Вы хотите сказать, такой меланхоличной, такой замкнутой?  Нет.
Это была жизнерадостная девочка, она любила пошутить, повеселиться...
   Д ж о н а с. Я сделаю все, чтобы она снова стала как прежде.
   Мария. Вы прелесть, Джонас, но если хотите знать  мое  мнение,  то  я
могу сказать, что именно может вернуть ей  вкус  к  жизни  и  утраченный
энтузиазм.
   Д ж о и а с. Это было бы замечательно!
   Мария. Ребенок.
   Джонас вскакивает, опрокидывает чашку с горячим чаем себе на  колени,
но даже не замечает этого. Он пристально смотрит на Марию.
   Д ж о п а с. Я так влюблен в вашу дочь, что  она  может  попросить  у
меня все, что угодно... Бросить  работу  полицейского,  стать  бандитом.
Опуститься до алкоголика, чтобы походить на отца. Достать  из  могилы  и
вернуть к жизни Шопенгауэра, добиться от  него  признания,  что  он  всю
жизнь ошибался. Пустить себе пулю в лоб, чтобы доказать,  что  в  смерти
нет ничего исключительного. Она могла  бы  потребовать  и  большего.  Но
только не ребенка!
   Он отворачивается к окну, избегая удивленного взгляда Марии.
   Джонас. Пусть ей сделает ребенка кто-нибудь другой, если она иначе не
может стать счастливой. Но я не способен быть отцом. Одна мысль  о  том,
что живое существо может быть плотью от  моей  плоти,  приводит  меня  в
ужас. Я хочу, чтобы после меня все закончилось, чтобы я был последним. Я
не могу произвести на свет существо, которое будет страдать всю жизнь  и
в конце концов умрет в страданиях.  Не  хочу  переживать  за  него,  мне
хватает своих забот. А если я не  смогу  полюбить  его,  что  тогда?  Вы
полагаете, что любить ребенка это естественно? Я буду  слишком  бояться,
что невзлюблю его с самого рождения, что буду отыгрываться на нем за то,
что он встает между  мной  и  той  дорогой,  по  которой  я  хочу  идти.
Произвести на свет ребенка...
   Если бы я  считал,  что  у  этого  мира  есть  шанс,  я  бы  не  стал
полицейским. Пожалуй, мне не стоит продолжать. У меня никогда  не  будет
детей.
   Он выходит из гостиной.
   Я отбрасываю в сторону страницу и смотрю на  Шарлотту.  Она  выглядит
еще более красивой, чем обычно.
   - И на кого же похож наш малыш?

ЛЮБОВЬ И ВОЙНА

1

Луи.

Луи еще жив.

Наш Старик...

   Теперь, когда я достиг того возраста, в  котором  был  он,  когда  мы
впервые встретились, мне трудно называть его Стариком. Ему перевалило за
восемь десятков. Не понимаю, откуда Луи черпает силы, чтобы держаться за
жизнь. И почему теперь, через столько лет, ему захотелось меня увидеть.
   Не  прошло  и  полугода  со  времени  переиздания  полного   собрания
сочинений Маэстро. Старик наконец увидел свою фамилию  в  титрах  фильма
"Свет далекой звезды", последнего их  фильма.  Через  тридцать  лет  Луи
вышел из тени.
   Я просмотрел все фильмы Маэстро  на  новом  компьютере,  который  мне
подарили дети по случаю моего пятидесятипятилетия. Мне хотелось  понять,
что в этом старье вышло из-под пера Луи.  Иногда  мне  казалось,  что  я
узнаю его почерк в какой-нибудь реплике или ситуации.  Удивительно,  что
образы, созданные Маэстро, навсегда врезались в мою память  и,  по  мере
того как сменялись кадры, я вспоминал все детали. Я сохранил их в том же
уголке памяти, что и воспоминания детства.
   Луи... Ты  словно  вернулся  из  загробного  мира,  и  столько  всего
пробудилось вместе с тобой. Сегодня я уже не могу  перечислить  все,  на
что ты вдохновил меня за последние тридцать лет. Благодаря тебе, я  стал
самым знаменитым "доктором сценариев" в этой части света.
   Закончив "Сагу", наша команда  распалась,  а  я  с  тех  пор  написал
десяток сценариев полнометражных фильмов. Некоторые из них принесли  мне
большое моральное удовлетворение,  другие  -  солидные  суммы  денег.  Я
удостоился всех наград, на которые только  можно  рассчитывать  в  нашей
профессии. Я работал с режиссерами, которых искренне и глубоко уважаю.
   И внезапно все это мне надоело.
   Патрику шел десятый год, его сестра Ника  была  еще  розовой  куклой,
Шарлотта  превратилась  в  заботливую  жену,  которых  теперь  почти  не
встретишь. Я мог бы штамповать фильм за фильмом, придумывать все новые и
новые истории, разрабатывать новые концепции, но  подобная  работа  меня
уже не занимала. Наступил  момент,  когда  я  был  готов  отказаться  от
творчества.
   Меня начинало колотить от  звонков  с  просьбой  о  помощи:  "Алло...
Марко? Мы не можем найти выход в третьей части, и у  нас  теряется  темп
перед финальной сценой!". В таких случаях я немедленно мчался  на  вызов
со всем набором инструментов,  положенных  врачу  скорой  помощи,  чтобы
спасти сценаристов от маразма. Я перечитывал сценарий, устраивал разнос,
выдавал диагноз. У меня был материал для перевязок, для наложения шин  и
все необходимое для уколов. Двадцать лет такой работы!