духе
чувствуется приближение грозы,  мы  ждем  свежего  ветерка,  который  бы
разогнал сгущающиеся тучи. Или  мы  слишком  нуждаемся  в  деньгах,  или
сумели забыть о своем эго.
   - Звонил Станик, он хочет, чтобы ты зашел в контору в четыре утра.
   - Ты не могла сказать об этом пораньше?
   Шарлотта умеет подшучивать с редкой убедительностью, у нее  настоящий
дар комедиантки. И ей известно, как я его ненавижу.
   - И ты  всерьез  в  это  поверил!  Самое  забавное,  что  я  не  могу
довериться даже лучшей подруге. Не представляю, как рассказать  ей,  что
мой парень изменяет мне с Сагой, что он мечтает о Саге и  даже  называет
меня Сагой, когда мы занимаемся любовью.
   - Что ты болтаешь, я никогда не называл тебя Сагой...
   - Естественно, ведь мы уже давно не занимаемся любовью.
   - Можем хоть сейчас, если у тебя есть настроение...
   - Слабо.
   Негодяйка! Я знал, что она так ответит.
   - Заметь, я тебя не принуждаю.
   - Марко...
   Мне бы очень хотелось избежать подобного разговора в ресторане.  Черт
побери, мы так давно не были вместе!
   - Кстати, любовь моя, ты не желаешь посмотреть нашу контору? А  я  бы
заодно перечитал один текст, который не дает мне покоя.
   - Скажи, что ты шутишь...
   - У нас там есть огромный телевизор со всеми кабельными каналами.
   - Может, у вас есть еще и кушетка, и кофейный автомат?
   - Конечно.
   - Значит, у тебя есть все, чтобы провести там ночь.
   Она резко встает и уходит, не удостоив меня даже  взглядом.  Ревность
так ей идет, что у меня на мгновение появляется желание броситься за ней
следом.
   Я не  люблю  ругаться  с  Шарлоттой,  но,  только  ругаясь,  понимаю,
насколько без ума от нее. Она относится к тем  женщинам,  чья  внешность
оставляет безразличными девяносто восемь мужчин из ста, но сводит с  ума
двух оставшихся. Я вхожу в  их  число  и,  к  счастью,  второй  пока  не
появился. Впрочем, я никогда не пойму, почему  мужчины  оставляли  ее  в
покое до нашей встречи.
   Сейчас эта чертова девчонка, наверное, уже повернула за угол.
   Я вспоминаю, что испытал странное беспокойство, увидев ее впервые.  И
подумал, что если она, к несчастью, не свободна, то всю оставшуюся жизнь
я буду распутничать, но не свяжу ни с кем свою судьбу.
   Сейчас она спускается в метро на станции Сен-Себастьян.
   Тонкие руки, множество веснушек. Чтобы подчеркнуть светлый цвет лица,
она  красит  волосы  в  каштановый  цвет  и  носит  только   коричневое.
Великолепные ноги. Ноги - самое лучшее, что у нее есть, и она  знает  об
этом. Когда Шарлотта предложила мне жить вместе,  то  я  согласился  при
условии, что она перестанет носить мини-юбки. Она обзывала меня  всякими
словами, но я своего добился.
   Сейчас Шарлотта садится в поезд, даже не посмотрев, иду ли я сзади.
   О том, чтобы побежать за ней следом, не может быть и речи.  Ревновать
к телесериалу? Смешно! Я двадцать раз объяснял  ей,  что  "Сага"  -  мой
единственный шанс, но эта чокнутая не хочет меня слушать.  Я  становлюсь
сценаристом, настоящим  сценаристом  -  вот  и  все.  Сценаристом,  черт
возьми! Если бы она согласилась немного потерпеть,  то  через  несколько
месяцев жила бы уже со сценаристом.

***

   Я слоняюсь по городу, засунув руки в карманы и размышляя о  том,  что
могут делать сейчас, после полуночи, трое остальных. Матильда, наверное,
сидит в окружении красных роз и увлеченно читает или пишет  какой-нибудь
роман. Жером декламирует наизусть  диалоги  из  "Терминатора"  в  пустом
кинотеатре. А Луи - в объятиях Морфея; ему все еще снится его Маэстро.
   Мне не удается найти выключатель, и я в кромешной тьме поднимаюсь  по
лестнице,  потом  иду  по  коридору.  В  нашей  комнате  мерцает   экран
телевизора. Мы оставляем его включенным, правда, без звука на протяжении
всего дня, и никому  не  приходит  в  голову  выключить  его,  когда  мы
расходимся. Ощупью добираюсь  до  дивана,  на  котором  должен  валяться
пульт. На экране - какая-то эротика:  девушка  заворачивается  в  мокрую
простыню.
   В этот момент моя рука натыкается  на  что-то  шевелящееся.  Я  глупо
вскрикиваю и шарахаюсь назад.
   - Извините...
   Какой-то человек лежит, свернувшись  калачиком,  на  диване.  Включаю
галогенную лампу. На меня с виноватым видом смотрит  молодой  парень.  У
него такой же взгляд, какой был у Жерома, когда я впервые увидел  его  в
этой комнате.
   - Кто вы?
   - Мой брат... Он пошел в супермаркет...
   После нескольких неудачных попыток подняться он  остается  лежать  на
диване.
   - Вы Дюрьец?
   - Тристан.
   - Вы моложе Жерома.
   - На три года.
   - А я - Марко. Хотите кофе?
   Он отказывается. Его печальные глаза не могут оторваться  от  экрана.
Ему ничего не нужно, лишь бы только лежать перед телевизором с пультом в
руке. И я хорошо это понимаю. Человечество не придумало ничего  лучшего,
чем маленькое окошко в мир, позволяющее на  несколько  часов  забыть  об
этом мире. Жестом даю понять Тристану,  что  не  собираюсь  ему  мешать,
затем включаю компьютер.
   Вспоминаю реакцию Ссгюре, когда Жером попросил у  него  аванс,  чтобы
купить лекарства брату. "А вы не переигрываете"? В  тот  момент  я  тоже
подумал, что Жером рискнул сделать ход, на который бы не осмелился и сам
Диккенс. Впрочем,  что  тут  удивительного  -  когда  сценарист  говорит
правду, ему никто не верит.
   Я пробегаю глазами  диалог  между  гениальной  Милдред  и  лоботрясом
Брюно. Что-то в нем не ладится  с  самого  начала,  но  мне  не  удастся
понять, что именно. Ладно, пусть она остается испорченной, но  в  то  же
время следует сделать ее привлекательнее.  Что  касается  парня,  то  он
должен испытывать  к  ней  более  сильное  физическое  влечение.  Может,
удастся придумать тогда что-то другое.
   Сцена 12. Комната Милдред. Павильон. День
   Милдред лежит в постели. На стене - большая афиша "Призрак в  Опере".
Брюно развлекается, разглядывая через отверстие в стене свою комнату,  в
руке у него сигарета.
   Брюно. Отсюда кровать видна как на  ладони.  Подозреваю,  что  ты  не
скучаешь!
   Милдред. Не беспокойся, я знаю, как подростки любят уединяться.  Сама
была такой.
   Б р ю и о. Лично я считаю тебя ровесницей, несмотря на весь твой ум.
   Он подходит к ней, садится на край кровати и медленно кладет руку  ей
на лодыжку. Милдред решительно отталкивает ее. Брюно пожимает плечами.
   Б р ю н о. А почему ты уверена, что я не видел, как  ты  вчера  голая
вышла из душа?
   Милдред садится на кровати с серьезным видом.
   Милдред. Потому что тогда ты рассказал бы мне о шрамах.
   Б р ю н о. О чем?
   Милдред. Знаешь легенду о Медузе? Тот, кто встречался с ней взглядом,
превращался в камень. То же самое происходит с каждым,  кто  видит  меня
голой.
   Брюно. Что за бред?
   Милдред. Шрамы остались у меня после пожара в доме  в  "Бель  Эр".  Я
мирно спала в постели под балдахином...
   Брюно. Чего?
   Милдред. Представляешь, я ничего не почувствовала; от ядовитого  дыма
потеряла сознание и пролежала в коме несколько  дней.  Говорят,  что  на
меня рухнула расплавленная противомоскитная сетка  и  я  получила  ожоги
четвертой степени. Врачам потребовалась уйма времени, чтобы  извлечь  из
моего тела ее куски на операционном столе. (Она кладет руки на те  части
тела,  о  которых  рассказывает.)  Кожа  у  меня  на  ногах  похожа   на
расплавленный сыр на пицце, на правом бедре -  клеймо  от  раскалившейся
пружины от матраса, прямо как у техасской коровы. А  на  груди  такое...
что я даже не знаю, как описать... Какие-то странные бугры и  впадины...
Говорит, что нужно прождать еще лет пять-шесть, прежде чем обращаться  к
специалисту по пластическим операциям, но я не знаю, пойду ли на это.  В
конце концов, я уже привыкла к такому телу.
   Побледневший Брюно вскакивает и устремляется к двери.
   Б р ю н о. Да ты просто чокнутая! Ни слова правды, ни единого:
   М и л д р е  д.  Можешь  проверить,  если  у  тебя  хватит  мужества,
маленький шпион. Брюно хлопает дверью.
   - Марко?
   Я отрываюсь от экрана,  все  еще  продолжая  витать  в  облаках.  Это
вернулся Жером с бумажным пакетом. Вид  у  него,  как  у  провинившегося
школьника. Я начинаю привыкать к его нескладной фигуре и усталым  не  по
возрасту   глазам.   Если    правительство    когда-нибудь    организует
антиамериканскую кампанию, его портрет как  нельзя  лучше  подойдет  для
наглядной агитации. Даже в Бронксе не носят с таким изяществом  вытертые
джинсы; его неуклюжая жестикуляция наводит на мысль об ожившей статуе, а
американские ругательства заставят покраснеть сутенеров с 42-й улицы.  И
это все не искусное подражание: Жером  всегда  был  таким,  и  когда  он
утверждает, что никогда не покидал Парижа, я не могу ему не верить.
   Тристан  даже  не  заметил  появления  брата  и  продолжает  спокойно
смотреть какой-то фильм.
   - Обычно он  находится  в  специализированной  клинике,  но  вот  уже
полгода, как я не в состоянии оплачивать его пребывание там.
   - Ты не обязан мне ничего рассказывать.
   На самом деле мне нужно,  чтобы  он  рассказывал.  И  это  не  просто
любопытство.  Я  не  могу  понять,  что  значит  оказаться  на  улице  с
беспомощным братом на руках, не  представляя,  как  жить  дальше.  Жером
протягивает мне бутылку холодного  пива,  которую  только  что  купил  в
бакалейной лавке. Я ополаскиваю два бокала. Сейчас идеально  подошло  бы
крепкое спиртное. Небольшой обжигающий  глоток,  придающий  задушевность
мужскому разговору. Жером заставляет Тристана проглотить две таблетки  и
запить их пивом. Потом подходит к моему столу.
   - У Тристана болезнь Фридрейха - паралич нижних конечностей,  который
обостряется с каждым годом. Он может передвигаться лишь несколько  минут
в сутки. Ему нужно  много  отдыхать  и  регулярно  принимать  препараты,
расслабляющие  мышцы.  В  общем,  необходим  угол,   где   он   мог   бы
отлеживаться, вот и все. Как только нам начнут платить,  я  снова  смогу
отвезти его в Норье.
   Жером говорит это безучастно, как  человек,  ненавидящий  все  драмы,
включая самые заурядные, в которых нет никакой интриги. Я предлагаю  ему
немного денег, чтобы перекантоваться, но он отказывается.
   - Если бы я получил свои четыре миллиона долларов, то обосновался  бы
в Малибу и нанял бы одну или даже двух шикарных сиделок.
   - Твои четыре миллиона долларов?
   Жером нарочно сказал про  деньги,  и  я  тут  же  проглотил  наживку.
Чувствуется, что ему страшно хочется выговориться. Он с серьезным  видом
наклоняется к моему уху.
   - Тебе что-нибудь говорит "Борец со смертью"?
   "Борец со смертью"? Три миллиона зрителей в  Париже  и  в  пригородах
всего за два месяца. Четыре "Оскара", и первый из них - Шварценеггеру за
лучшую роль. Он плакал, когда его награждали, на это стоило  посмотреть.
Впрочем, "Оскара" мог получить  и  Сталлоне.  В  Штатах  этот  фильм  по
посещаемости скоро достигнет  мифического  рекорда  "Инопланетянина",  а
выпуск товаров принесет больше, чем в случае с "Бэтменом".
   - Так вот, "Борец со смертью" - это я.
   Когда-то один человек уже произнес эту фразу по поводу Эммы Бовари. И
мало кто в то время ему поверил.

***

   Вернувшись домой, я скользнул под простыню к моей красавице. Когда  я
увидел ее великолепную и такую недоступную спину, моя ладонь  замерла  в
нескольких сантиметрах от  нее,  и  я  прикорнул  на  краю  постели,  не
осмеливаясь придвинуться вплотную. Кто виноват, что  моя  голова  занята
посторонними мыслями? Мне хочется разбудить Шарлотту и попросить,  чтобы
она  не  обращала  на  меня  внимания.  Сказать,  что  мне  не   в   чем
исповедоваться,  что  я  думаю  сейчас  о  других  людях,  о  выдуманных
личностях,  которые  не  заслуживают  ни  малейшей  ревности.  И  что  я
по-прежнему ее люблю. И что у меня впереди целая жизнь, чтобы  повторять
ей эти слова. Но я не сделал ничего подобного.

***

   Матильда хорошеет с каждым днем. Так и хочется посадить  ее  себе  на
колени, чтобы писать диалоги вдвоем,  не  произнося  ни  единого  слова,
словно влюбленные, которые, читая одну и ту  же  книгу,  терпеливо  ждут
друг друга, дойдя до конца страницы.  С  утра  до  вечера  она  выглядит
удивительно свежей и от нее чертовски приятно пахнет. Даже если ее нет с
нами, этот запах обволакивает нас и  заставляет  отрываться  от  работы.
Вначале Матильде удалось заставить  нас  забыть,  что  она  единственная
женщина в команде, но вот уже двое суток, как это у нее  не  получается.
Она несет в себе память сотен влюбленных женщин и судьбы тысяч любовниц,
зависящих от ее прихоти. Это заметно отражается на работе: каждый из нас
делает в три раза больше, чем прежде.
   - Этому есть объяснение, - сказал как-то вечером Луи, когда  Матильда
первой ушла домой. - В средние века, когда нужно было  прижечь  открытую
рану, требовалось с десяток здоровых мужчин, чтобы держать  бедолагу,  и
операция всегда сопровождалась насилием и болью. Но был и другой способ:
самую красивую девушку деревни просили подержать  раненого  за  руки  во
время процедуры. Как правило, она справлялась с этим лучше,  чем  десять
мужчин. Без  Матильды  мы,  пожалуй,  постоянно  испытывали  бы  соблазн
пустить все на самотек.
   - Вы думаете, у нее кто-то есть? - спросил я.
   - Вряд ли, - пожал плечами Луи. - Однажды вечером я  проводил  ее  до
дома, и она пригласила меня выпить кофе.
   Наш любимый капитан, тот, кого мы с Жеромом нежно прозвали  Стариком,
в который раз продемонстрировал нам привилегии, присущие  его  возрасту.
Насев на него,  мы  заставили  его  рассказать  буквально  все  о  жизни
таинственной Матильды, королевы любви.
   - Обстановка  на  редкость  банальная  -  строгая,  функциональная  и
декоративная. Что-то у вас разочарованный вид...
   - Естественно, мы разочарованы.
   - А вы чего ожидали? Что у нее мебель из  розового  дерева?  Шторы  и
покрывала в стиле Лауры Эшли? Подушечки в виде сердца?
   - Все в цветах, и ни одного лепестка на полу.
   - Портреты "Битлз" в прихожей и  большущий  флакон  "Лулу"  в  ванной
комнате.
   - Бутылки "Мари Бризар" и шартреза! Огромная плюшевая мышь!
   - Огромный портрет Барбары Картленд!
   - Вы бредите, дети мои. Ладно, чтобы немного успокоить  вас,  сообщу,
что видел в туалете фотографию сестер Бронте.
   Со  временем  я  уже  начинаю  разбираться  в   своих   партнерах   и
предугадывать их реакции. Если бы мы не обращали  внимания  на  то,  что
каждый из нас делает на протяжении  десяти-двенадцати  часов  совместной
работы, то  нам  бы  пришлось  распроститься  со  взаимопониманием.  Луи
вспоминает своего Маэстро по поводу и без  повода,  но  делает  это  так
естественно,  приводя  столько  деталей,  что  его  рассказы  невозможно
принять за фантазии. Вечерами, когда у нас с Жеромом появляется  желание
поработать сверхурочно, мы часто говорим об  этом.  Приходится  признать
очевидное: Луи на самом деле работал с мэтром. Как,  почему,  над  каким
фильмом? Я не осмеливаюсь задавать Луи слишком конкретные вопросы, давая
ему возможность раскрывать свое прошлое на манер  стриптизерши,  которая
сама знает, как держать в напряжении публику. Мы рады, что он среди нас,
и его положение капитана команды упрочняется с  каждым  днем.  С  общего
согласия мы полностью доверили  Луи  все  переговоры  с  администрацией.
Именно он занялся нашими контрактами, пытаясь урвать максимум, и вряд ли
у кого-то другого это получилось бы  лучше.  Сегодня  утром  он  получил
наконец наши первые чеки и раздал  их,  как  учитель  награды.  Матильда
опустила чек в сумочку, даже не взглянув на сумму. Жером  с  облегчением
вздохнул и поцеловал бумажку. Он больше всех из нашей четверки нуждается
в деньгах. По словам Луи, Сегюре пока ничего не может сказать о текстах.
Он  бегло  просматривает  эпизоды  и  передает  их  ассистенту,  который
подсчитывает расходы и составляет рабочий план.  Вчера  начались  съемки
пилотной серии. Главная цель Сегюре: ежедневно монтировать по сорок пять
минут фильма вместо обычных десяти. Что в таком случае  можно  ждать  от
качества фильма? Никому не пришло в голову ни представить нам  артистов,
ни хотя бы показать их фотографии. Мы уверены  лишь  в  одном:  все  они
никому  не  известны,  а  три  четверти  из  них  едва  ли  относятся  к
профессионалам. Сегюре убежден, что "будущие"  звезды  всегда  стараются
больше. Он говорит, что с фигурантом, которому дали шанс, можно  творить
чудеса ("Вспомните  Мэрилин  Монро!").  Каждый  актер  получает  пятьсот
франков в день. Водопроводчик за такие  деньги  не  сдвинется  с  места.
Разумеется, мы не рассчитывали на чудо, но  у  каждого  из  нас  есть  в
голове дорогие ему тирады, реплики, диалоги,  предназначенные  в  мечтах
для Лоуренса Оливье или Анны Маньяни.
   - В конце концов, нас наняли точно так же, -  замечаю  я.  -  Актерам
тоже дают шанс.
   Компьютеры уже давно в режиме ожидания,  и  мы  расходимся  по  своим
местам. Тристан, эта "вещь в себе", лежит перед телевизором с пультом  в
руке. В последние десять дней он почти не встает с дивана,  и  мы  часто
забываем  о  его  присутствии.  С   полузакрытыми   глазами,   абсолютно
неподвижный, в одежде в бежевых тонах он похож на какое-то хладнокровное
животное. Тристан смотрит телевизор в наушниках,  покорно  ест  пиццу  и
сторожит  нашу  лавочку  днем  и  ночью.  Если  не   хочешь   заразиться
непреодолимой сонливостью, лучше на него не  смотреть.  А  вообще-то  мы
даже довольны его присутствием. С тех пор как мне  стало  известно,  что
Жером стоит четыре миллиона виртуальных долларов, я отношусь к ним,  как
к родственникам.
   Старик интересуется, не желаем ли мы внести изменения  в  4-ю  серию.
Жером считает, что я поспешил  с  расследованием  Джо-наса  в  отношении
таинственной комнаты Френелей, куда так мечтает попасть Милдред. В одном
из эпизодов я высказал предположение, что  там  спрятаны  сокровища,  но
серьезно его не разрабатывал. В конце концов, там может быть что угодно,
и совсем не обязательно настоящие деньги, а скорее, нечто, не имеющее  к
ним   отношения.   Какая-нибудь   ню    Ван    Гога,    ящик    Пандоры,
забальзамированная мумия, обломок подлинного  Креста.  Жером  предлагает
сделать там оружейный склад, оставшийся со времен давно  забытой  войны.
Целый шкаф гранат-лимонок с квадратной насечкой  и  базук,  пылящихся  в
ожидании своего часа. Луи же видит там что-то большое, занимающее  почти
всю комнату, например, станок для печатания фальшивых банкнот или тайную
лабораторию. Мы сходу отбрасываем идею с лабораторией, потому что у  нас
уже есть лаборатория Фреда. Матильда еще не высказалась и на мой вопрос,
есть ли у нее соображения по этому поводу, отвечает "да", имея  в  виду:
"Да, но это еще слишком неопределенно, я бы  предпочла  ответить  вам  в
письменной форме".
   - О чем вы думаете?
   - ... Это еще слишком неопределенно, я бы предпочла  ответить  вам  в
письменной форме.
   - Ладно, пока оставим эту таинственную комнату, - говорит Луи.
   - Может, дадим читать друг другу 17-й эпизод? - предлагает Жером.
   С самого начала он не испытывает симпатии к Камилле и мечтает от  нее
избавиться, заменив более колоритной героиней.
   - Вот уже четыре серии, как мы возимся с этой шлюхой.
   - У нас впереди еще семьдесят шесть,  а  ты  хочешь  пришить  ее  уже
сейчас. Не торопись, успеешь.
   - Мне  кажется,  что  убирать  Камиллу  несколько  преждевременно,  -
говорит Матильда. - Джонас должен в нее влюбиться.
   - Ну и что? Он может влюбиться в другую. Более...
   - Более колоритную?
   - Вот именно.
   Еще в самом начале Луи хотел сделать из Камиллы  персонаж,  одержимый
тягой к самоубийству.
   - Самоубийство дает  целый  ряд  преимуществ:  это  утонченно,  полно
смысла и в духе времени.
   -  Я  считаю,  что  это  жестоко  -  так  поступать  со   студентками
философского факультета, - говорит Матильда. - Кто знает, вдруг во время
трансляции  одна  из  них  будет  заканчивать