дшучивали  надо  мной,  когда  я  вырезала
фотографии из рубрик светской хроники и скандальной прессы?
   - Вы всегда окружали себя ореолом  тайны,  а  эта  тайна  была  самой
непроницаемой.
   - Так вот, я уже тогда подумывала  сменить  профессию.  Возьмите  еще
сливок.
   - Матильда, прошу вас!
   Продлить удовольствие. Вот главная забота сценариста.
   - Если не считать кинозвезд,  кто  должен  быть  постоянно  в  центре
внимания масс? Кто должен быть объектом их почитания?
   Долго не раздумывая, отвечаю.
   - Коронованные особы?
   - Правильно. Однако за последнее десятилетие  их  стало  очень  мало.
Монархии рушатся, теряют свое  величие;  принцессы  плодят  потомство  и
напоминают обычных клуш;  ни  одна  семья  голубых  кровей  не  способна
удержать планку. Вы согласны?
   - Ну, если вы так считаете...
   - Потеря мечты означает гибель  целой  отрасли  журналистики  и  крах
когда-то процветавшей промышленности. А этого ни в  коем  случае  нельзя
допустить. К счастью, нашлась  группа  дельцов,  решившая  взять  бразды
правления в свои руки.  Это  производители  глянцевой  бумаги,  торговцы
журналами, предметами роскоши, ностальгией, специалисты по интерьеру - в
общем, крупные коммерсанты и имиджмейкеры.  Представьте,  сколько  можно
выпустить сопутствующих товаров и на какую сумму!
   - Но... Это же аморально!
   - Ну и что? Мы просто хотим сорвать куш, как говорит Жером.
   - Вы не имеет  права  так  обманывать  людей!  С  этими  декорациями,
актерами...
   - Какими актерами? Какими декорациями? Принц Милан Маркевич де Лод  и
его семья вне всяких подозрений. Они сумели сохранить свое положение. Их
род известен с XVI века, они участвовали  во  всех  кампаниях,  во  всех
крупных сражениях. В 1906 году, когда Франция с Россией заключили  союз,
отец принца Феодор женился в Париже на графине де Лод. До 1917 года  они
жили в Санкт-Петербурге, потом переселились  в  эти  края.  Принц  Милан
родился в 1918 году; но через несколько лет семья разорилась и вынуждена
была переселиться в  комнаты  для  прислуги,  поступить  в  услужение  к
нуворишам, прибравшим замок к рукам. Чтобы выйти на этот старинный  род,
потребовалось нанять целую армию специалистов  по  генеалогии  и  начать
невероятную юридическую войну, чтобы вернуть им их достояние.
   - ...?
   - Не смотрите на меня  так,  все  это  настоящая  правда;  вы  же  не
думаете, что мы хотим  попасться  на  крючок  какому-нибудь  проныре  из
бульварной прессы.
   Я наливаю Матильде вина, чтобы немного разрядить обстановку.
   - Продолжайте, Матильда. Я готов выслушать все, но пока  еще  вам  не
верю.
   - Королевская семья, райский уголок. Им не хватало  только...  знаете
чего?
   Я делаю вид, что пытаюсь догадаться, но, боюсь, ответ очевиден.
   - ... Историй?
   - Чтобы жить  необыкновенной  жизнью,  чтобы  восхищать  весь  мир  и
сводить с ума папарацци, им нужен был сценарист. Конечно, эту работу мог
бы сделать каждый, но если учесть мои романы, участие  в  "Саге"  и  мое
пристрастие к историям с  принцами...  Короче,  они  выбрали  меня.  Еще
грибочков?

***

   Я был удостоен чести участвовать в помпезном ужине,  как  во  времена
Людовика XIV. Согласно протоколу, мы  с  Матильдой  должны  были  сидеть
отдельно друг от друга, но я дал понять, что скорее  вплавь  вернусь  на
материк, чем позволю зажать себя  между  дамой  преклонного  возраста  и
каким-то  напудренным  париком.   Принц,   очаровательный   старик   лет
семидесяти пяти, если не больше, приветствовал меня галантными фразами и
представил своей семье. Затем мы прошли в зал  для  приемов  и  сели  за
стол, длиной метров двадцать пять.  Старинная  музыка,  лакеи,  почетные
гости и, конечно же, журналисты. Все собрались здесь.
   - Никто не может понять,  как  составляется  список  приглашенных,  -
сказала  Матильда.  -  С  помощью  моих  ассистентов  я  выбираю  только
интересных людей и оставляю страдать тех, кто готов продать душу дьяволу
за место за этим столом.
   - Кто эта красивая девушка?
   - Похоже, что вы давно не видели "Пари-Матч", Марко. Это Илиана, дочь
Эме и Катрин де Лод, внучка принца. Ей семнадцать лет, и  она  совершает
глупость за глупостью. С такими внешними данными она должна сниматься  в
кино. Я читаю ей сценарии, советую, какие глупости  можно  совершать,  а
какие совершенно недопустимы. Пишу ей ответы  на  интервью  и  прошу  не
слишком импровизировать, когда меня нет рядом. Сейчас я ищу  ей  жениха,
от которого у всех должно захватить дух и  уже  наметила  одного  врача,
который охотится в Африке на вирусов.
   - Потрясающе!
   - Тип напротив девушки - ее брат, Дмитрий. Вы ни за что не  угадаете,
чем он занимается.
   - Бездельник?
   - Нет, бездельничать -  это  специальность  дядюшки  Энтони.  Дмитрий
пишет любовные романы.
   - Не может быть!
   - Да! Романы выходят ежеквартально, я  пишу  их  одной  левой,  глядя
телевизор. Это помогает мне сохранять  форму.  Самое  забавное,  что  он
публикует их под псевдонимом,  и  предположений  более  чем  достаточно.
Ходят слухи, что сейчас он пишет эротический роман.
   - Неужели вы делаете это?
   - Ну да!
   - А кто та скучающая дама?
   -  Анна  Уоткинс,  сестра  Энтони.  Пять  лет  назад  она  занималась
разведением форели, а я сделала из нес роковую женщину.  Она  довела  до
самоубийства очень многих мужчин.
   - А кто должен был сидеть на том пустом стуле?
   - Вирджиния де Лод, старшая дочь, наследная принцесса. Ею я не  очень
горжусь. Она то неожиданно исчезает, то также неожиданно появляется.  Не
проходит и недели, чтобы какой-нибудь журнал не сообщил о  ее  очередном
исчезновении. Каждый раз, когда она  возвращается,  я  сочиняю  для  нее
новую историю.
   - А где она сейчас?
   - У себя в комнате, прямо у вас над головой. Каждый день играть  роль
принцессы не слишком весело.
   - И сколько у вас всего персонажей?
   - Человек тридцать семь, включая претендентов и нескольких кузин.
   - И каким персонажем вы гордитесь больше всего?
   - Конечно, самим принцем. Это мой  шедевр.  Я  сделала  его  потомком
Петра Великого, и сегодня  многие  думают,  что  он  владеет  пропавшими
сокровищами династии Романовых. Своей прекрасной  физической  формой  он
обязан эликсиру, секрет которого ревностно хранят члены рода.
   - Вы не боитесь, что перегибаете палку?
   - Может быть, но пока это срабатывает. Иногда он сам подает мне идеи,
я пишу ему речи. Мы прекрасно понимаем друг друга.
   - Я и не подозревал, что вы так здорово разбираетесь в истории.
   - У меня есть три специалиста в этой области.
   - И вы всех их любите?
   - Не всех, но большинство. Теперь это моя семья. Я  чувствую  за  них
ответственность. Жить среди своих персонажей - единственное, что  делает
меня счастливой.

***

   Празднество продолжалось  далеко  за  полночь.  Шампанское,  бильярд,
словесные дуэли, прогулки с факелами до утренней зари.
   Сейчас уже пять утра и небо на востоке  начинает  светлеть.  Матильда
зажгла все люстры в огромной библиотеке, и мы пьем по последнему  бокалу
шампанского.
   - Матильда, вы нужны мне, чтобы переделать  80-ю  серию.  -  Я  давно
ждала этой фразы.
   - Матильда...
   - Мне очень трудно отказывать вам в чем-либо, Марко, но считайте, что
я отказываю.
   - Вы нужны мне.
   - Когда я вырезала статьи из журналов,  а  вы  приставали  ко  мне  с
вопросами, помните, что я отвечала?
   - Вы говорили: "Это мой тайный сад", как будто такой  ответ  мог  нас
удовлетворить.
   - Выгляньте  в  окно.  Посмотрите  вниз  и  скажите,  что  видите.  Я
подчиняюсь, не понимая, чего она от меня хочет.
   Внизу?..
   Внизу только...
   Внизу,  окутанный  розовым  рассветом,  расстилается  такой   пейзаж,
который не  взялся  бы  нарисовать  ни  один  художник.  Высокая  трава,
роскошные  цветы,  мраморная  скамья,  качели,  греческие  колонны  и...
павлины! Живые павлины, гуляющие среди кустов!
   - Вот он, мой тайный сад! Видите, он существует. И здесь я проживу до
тех пор, пока это будет возможно. Здесь я готова дожидаться конца света,
как обычная девчонка, мечта которой  сбылась.  Здесь  я  буду  встречать
своих любовников, пока у них будет желание  постучать  в  мою  дверь.  Я
никогда не вернусь в тот мир, из которого пришла. Оставляю его вам.
   - Это займет у вас не больше двух недель.
   - Пошлите их  к  черту  и  оставайтесь  со  мной.  Мне  трудно  одной
заниматься тридцатью семью персонажами.
   - Мы не имеем права! Мы должны закончить свою работу!
   - Никогда!
   Она в ярости, хотя я не  сказал  ничего,  что  могло  ее  так  сильно
задеть.
   - Желаю вам спокойной ночи, Марко. Мне сорок лет, сейчас пять утра, и
юноша, прекрасный как звезда, топчется в ожидании у порога моей комнаты.
   На небольшом указателе в форме стрелы все  еще  сохраняется  надпись:
Отель "Альберго ди Платани", но это уже давно не отель, Луи повторил мне
об этом три раза. "Когда ты окажешься в месте, похожем на центр мира, то
знай, что ты наконец добрался." Спасибо, Старик...
   Уверен, что нет  ничего  прекраснее  этой  Палестрины,  затерянной  в
римской провинции. Замечаю странную лестницу, ступеньки которой  сделаны
из наваленных друг на друга кругляков бревен, похожую на сани для спуска
с гор леса. Ее высота - метров двадцать.
   Вспоминаю слова Луи: "Будь осторожен, нет ничего легче,  чем  сломать
себе на ней шею".
   Лестницей пользовались, вероятно, лет десять назад, а  потом  бросили
на милость дождей и сорных трав. Я совершаю подъем  очень  медленно,  но
все же добираюсь до верха целым  и  невредимым.  Меня  встречает  Луи  и
протягивает руку, подтягивая к себе.
   - Я думал, ты приедешь после обеда.
   - Местные не слишком разговорчивы. На  пять  последних  километров  у
меня ушло больше времени, чем на дорогу от Ниццы до Рима.
   Нас  окружают  десятки   огромных,   величественных   платанов.   Они
отбрасывают такую тень, в которой чувствуешь себя так же  свежо,  как  в
самом глухом лесу. Мы проходим мимо обвитой зеленью беседки,  в  которой
стоят шезлонги.
   - Ваш зал для мозговой атаки?
   - Да, обычно мы работаем здесь, но вот уже две недели,  как  возникли
сложности.
   Мы медленно направляемся к дому, стараясь ступать как можно тише.
   - Как он?
   - Не слишком хорошо.
   - Я появился в не очень удачный момент?
   Луи снисходительно улыбается.
   - Наоборот, я хочу воспользоваться твоим  приездом,  чтобы  дать  ему
отдохнуть денек-другой. Да и мне это не помешает. Входи...
   В холле бывшего отеля ничего не тронуто:  стойка  портье,  доска  для
ключей,  ячейки   для   почты.   Луи   с   удовольствием   играет   роль
администратора.
   - Я поселю тебя в голубой комнате, там три окна: на север, запад и на
юг. Есть телефон. У нас никто не встает раньше  десяти  часов.  Когда  я
говорю "никто", то имею в виду себя, потому что он вообще не встает.
   - Вы здесь вдвоем?
   - Да. Его жена остается в Риме, когда он приезжает сюда  работать.  И
так уже длится лет тридцать. Думаю, что она вообще  ни  разу  не  бывала
здесь.
   - Он знает, что у тебя гость?
   - Я ему часто рассказываю о тебе.
   - ... Правда?
   - Когда он узнал, что  ты  приезжаешь,  то  сказал:  "А,  Марко!  Тот
сценарист, который не умеет писать ручкой?", Я  рассказал,  что  ты  все
набирал на компьютере, даже список покупок.
   Его слова как стрела пронзают мое бедное сердце.  Маэстро  произносил
мое  имя!  Мое,  Марко!  Имя  парня,  родившегося  в  грязном  парижском
пригороде в самое непримечательное  время.  Тот,  кто  выдавал  шедевры,
словно рабочий - детали, оставил в своей  памяти  немного  места  и  для
моего имени.
   В помещении, где раньше размещался ресторан, Луи готовит мне  кофе  в
кофеварке.
   - Черт, до чего же вкусно...
   - Один тип заходит сюда  раз  в  три  месяца  и  проверяет,  как  она
работает. Сам Маэстро  больше  не  пьет  кофе.  Пойдем,  я  покажу  твою
комнату.
   Мы поднимаемся по лестнице, идем по коридору. Перед очередной  дверью
Луи замедляет шаги и подносит палец к губам.
   Маэстро спит.
   Луи открывает мою комнату и плотно закрывает дверь, чтобы можно  было
свободно разговаривать.
   - Я стараюсь не шуметь, хотя разбудить его ничто не может. В 72-м или
73-м году в трех километрах  отсюда  упал  метеорит.  Местные  крестьяне
думали, что настал конец света. На следующее утро, когда Маэстро  узнал,
что произошло ночью, он обругал меня всеми словами за то, что я  его  не
разбудил. Я ответил: "Этот метеорит упал здесь из-за вас, Маэстро".
   Я освежаюсь под прохладным душем, тонкой струей льющимся из  насадки.
Сейчас так жарко, что не  нужно  вытирать  тело  полотенцем,  достаточно
набросить простыню. Луи  приглашает  меня  в  беседку  и  берет  бутылку
мартини. Я спрашиваю, как продвигается сценарий.
   - Медленнее, чем обычно. Маэстро быстро  устает.  Когда  ему  удается
сосредоточиться, он поражает живостью ума. А на  следующий  день  где-то
витает, сидит с отсутствующим взглядом. Я говорю  ему:  "Маэстро,  пусть
этот персонаж будет эмигрантом, который умеет все делать и поэтому легко
находит  общий  язык   с   людьми.   Что   вы   думаете   о   кондитере,
кондитере-тунисце?". Он ничего не отвечает,  его  мысли  где-то  далеко,
может, он уже видит картины  из  своего  фильма.  А  на  следующий  день
заявляет: "Отлично, кондитер-тунисец! Пусть он сделает торт,  украшенный
женщиной из цветной миндальной массы".
   - Думаешь, у него хватит сил снять этот фильм?
   - Надеюсь, иначе он не пригласил бы меня работать  вместе.  Он  будет
разыгрывать mater dolorosa,  пока  мы  пишем  сценарий,  но  очнется  от
оцепенения в первый  же  день  съемок.  В  последний  день  снова  можно
начинать беспокоиться.
   - Что с ним?
   - Все и ничего. Он чувствует, что его час приближается. Доктора хотят
положить его в больницу. Это его-то в больницу!
   - Наверное, не все из них видели его фильм.
   - Ну, уж эту-то сцену знают все.
   - Белые простыни за решеткой кровати. В приемной  ждет  сын,  который
пришел к умирающему отцу.
   - Это его последний шанс поговорить с ним...
   -  А  санитар  заявляет,  что  все  посещения  после  девяти   вечера
запрещены. Об одном воспоминании об этом у меня мурашки  по  коже.  Отец
рассказывал мне эту сцену, когда я был ребенком.
   - Я тоже чувствую себя ребенком, когда думаю о его  фильмах.  Даже  о
тех, сценарии которых мы писали вместе.
   -  Помнишь  старика  за  тарелкой  спагетти?  Просто   второстепенный
персонаж на заднем плане. Делает непонятные жесты. Вначале все  смеются,
но потом...
   - Счастьем и ностальгией проникнут каждый кадр  фильма.  Иногда  даже
хочется плакать.
   - В этом фильме все было великолепно. Сны деревенского дурачка, сцена
наводнения...
   - А "Партитура любви"? Тот момент,  когда  Загароло  воображает  себя
Данте!
   - Он всегда говорил, что из всех своих фильмов этот он  любил  меньше
всех.
   - Ему тогда не дали "Золотую пальмовую ветвь" только потому,  что  он
получил ее в предыдущем году.
   Разгоряченные воспоминаниями, мы незаметно опрокидываем стаканчик  за
стаканчиком.
   - Не знаю, что бы я отдал, чтобы  поработать  хотя  бы  час  с  таким
гигантом, как он.
   - Это невероятная удача, но одновременно и ловушка. Маэстро не нужно,
чтобы ему придумывали сюжеты, у  него  самого  ими  голова  забита.  Ему
просто нужен тип, немного безумный, который проникал  бы  в  его  мир  и
черпал их оттуда ведрами. Правда, иногда для этого  приходится  надевать
резиновые сапоги. И все равно ты всегда будешь его жалкой тенью. А потом
окажешься и жертвой, так как это будет его фильм - на века и  для  всего
мира.
   Внезапно истошный вопль разрывает послеобеденную тишину:
   - ... Луиджи? Луиджи... о, Мадонна! Луиджи!  Луи  встает  и  забирает
бутылку.
   - Я вижу его насквозь. Он знает,  что  мы  сейчас  пьем  аперитив,  и
умирает от зависти.

***

   Мы пообедали на свежем воздухе - ужасно не хотелось покидать беседку,
несмотря на вечернюю прохладу.  Маэстро  так  и  не  вышел  из  комнаты,
удовольствовавшись тарелкой бульона. В его  присутствии  я  не  смог  бы
произнести ни слова, и приготовленные Луи тальятелли застряли бы у  меня
в горле. Мы объедались, запивая их местным вином, только что налитым  из
бочки. На моих глазах Старик раскатал тесто на огромном кухонном столе в
большой желтый круг, который он свернул лентой, а затем спросил:
   - Феттучине? Спагетти? Панарделли? Тальятелли?
   Я выбрал наугад, зная, что  все  равно  пожалею,  что  не  попробовал
ничего другого.
   Мы  провели  остаток  дня  вместе,  занимаясь  обедом.   Нужно   было
проследить за томатным соусом, нарвать в саду базилик, накрыть стол -  и
все это не торопясь, переговариваясь и попивая белое вино.  Я  не  знал,
что Луи обладает талантом итальянской кухарки.
   -  Когда  работаешь  с  итальянцами,  приходится   приспосабливаться.
Сколько гениальных идей пропало только потому, что пробил час обеда. Они
все такие, а в шестидесятые годы были еще беспечнее.
   Поздно вечером Луи достал потрясающую граппу,  настоен-ную  на  белых
трюфелях.
   - Это из Венеции. Пахнет как туалетная вода.
   - Вы скоро заканчиваете сценарий?
   - Как только он перестанет вынашивать одну идею, суть которой мне  не
удается  уловить.  Он  напоминает  мне  художника  в  последний   период
творчества.
   - Художника?
   - К концу  жизни  все  они  пересматривали  свое  творчество.  Возьми
Тернера. Он сохранил  лишь  самое  важное,  центральное,  все  остальное
потеряло для него значение.
   - Маэстро славится своей вечной  неудовлетворенностью,  это  человек,
для которого нет ничего, кроме работы.
   - Неудовлетворенностью, может быть, но трудоголиком его не  назовешь.
Здоров он или болен, все происходит по одному и  тому  же  сценарию:  мы
садимся, немного болтаем и как только беремся  задело,  выясняется,  что
ему нужно поиграть в настольный футбол или позвонить жене, с которой  он
болтает часами. Затем он возвращается, мы болтаем как сороки,  обсуждаем
его  любимые  фильмы,  сценарии,  которые  никогда  не  напишем,  и  так
незаметно наступает час обеда. Хорошо, если за весь день полчаса  уходит
на дело. А потом неожиданно замечаешь, что  сценарий  выстраивается  сам
собой, даже если мы ничего не записали.
   - Не уверен, что смог бы работать на режиссера, который превращает  в
золото все, что снимает.
   - Не хочу тебя разочаровывать, но люди такой породы  встречаются  все
реже и реже. Потрясающие фильмы, созданные воображением одного человека,
больше никого не  интересуют.  Пророки,  изучающие  неизведанные  уголки
человеческих душ, давно оказались в изгнании.
   - Все равно кино всегда будет нуждаться в таких людях.
   - Не уверен. Раньше еще встречались безумные продюсеры,  вкладывавшие
деньги в искусство, сегодня все поступают иначе.  Почему  бы  и  нет,  в
конце концов? Такие люди, как Же-ром, доказывают нам,  что  в  искусстве
нельзя быть бескорыстным. Кто знает?
   Когда он заговаривает о Жсроме,  я  вспоминаю  взгляды,  которыми  мы
обменивались украдкой в самом начале, когда Луи вспоминал о своей работе
в Италии.
   - Знаешь, Луи... Мы с Жеромом первое время не знали,  что  и  думать,
когда ты рассказывал об Италии, о Маэстро...
   - Вы никогда не встречали моей фамилии в титрах и  думали,  что  я  -
старый неудачник, мечтающий чтобы о нем говорили критики.
   - В то время итальянцы  уже  поняли,  что  любой  фильм  должен  быть
результатом усилий многих талантов. Как в семейном скандале, где  каждый
подливает масла в огонь. Когда какой-нибудь Марко работал с каким-нибудь
Дино,  к  ним  заходил  какой-нибудь  Эттори,  чтобы  прочитать  отрывок
сценария, а потом к ним заглядывал Гвидо, предлагавший потрясающую идею,
и тут же звал Джузеппе, чтобы услышать о ней его  мнение.  Потом  кто-то
звонил из  Пьемонта  в  Сицилию:  "Вытащи  меня  из  этого  дерьма,  эта
проклятая история сидит у меня в пече