новые блестящие возможности и прикидывали, нельзя  ли  как-нибудь  тут  же
приняться за их осуществление.
   - В конце концов, - решительно сказал Ольф,  -  вовремя  осознать  свои
ошибки - это и есть настоящее мужество.
   - А кроме того, - вслух подумал Дмитрий,  заложив  руки  за  голову,  -
какая разница, кто это сделает - мы или американцы? Лишь бы было сделано.
   - Если только они наткнулись на это, - скептически заметил Ольф.
   - Ты думаешь, нет?
   - Ничего я не думаю. - Ольф  тоскливо  посмотрел  на  яркое  солнце  за
окном, заснеженные сосны, покачал головой, глубоко вздохнул и  бесстрастно
сказал: - Мне тоже не нравится эта гонка, но все-таки придется довести  ее
до конца.
   Дмитрий усмехнулся:
   - Побаловались - и хватит?
   - Вот имений. Вообрази, что мы решим заняться одной из  этих  блестящих
идей. А как мы объясним, почему на  полпути  бросаем  работу?  Что  скажем
Дубровину? Что нам стало скучно? Представляю, что он нам выдаст... А кроме
того, не забывай, что есть еще и Шумилов. Не вечно же  будет  длиться  наш
творческий отпуск. Нет,  Матильда,  придется  нам  поскучать.  Мы  уже  не
студенты - это тогда мы могли заниматься чем вздумается.  Так  что  давай,
это самое... дальше поехали. А может, для  начала  на  лыжах  прокатиться?
Денек-то уж больно хорош.
   - Тоже идея, - согласился Дмитрий и  поднялся.  -  Не  удалось  украсть
миллион, так хоть грошиком попользуемся.
   И они до вечера бродили на лыжах по лесу,  а  на  следующее  утро,  как
обычно, сели за работу. Только вечером Ольф вспомнил о вчерашнем разговоре
и вздохнул:
   - Кончить-то мы кончим, да если бы знать наверняка, что  не  изобретаем
велосипеды.
   - Ишь чего захотел, - ухмыльнулся Дмитрий. - Может быть, ты не прочь бы
узнать, что ты гений?
   - И это неплохо было бы, - серьезно сказал Ольф и склонился над столом.
   И когда они сделали последние  эксперименты,  обработали  результаты  и
увидели, что это действительно конец - самый что  ни  на  есть  настоящий,
долгожданный, - они с каким-то недоумением переглянулись. Ольф  засмеялся,
поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся.
   - Все, Матильда, конец. Ася! - заорал Ольф. - Конец!
   Это было в воскресенье вечером, они сидели у Дмитрия - квартиры, как  и
обещал Дубровин, они получили еще осенью, - Ася  возилась  на  кухне  и  с
испуганным лицом выглянула оттуда:
   - Что конец?
   - Работе конец! - Ольф обнял ее и чмокнул в щеку. - Совсем, понимаешь?
   Ася взглянула на Дмитрия, тот улыбнулся  и  кивнул,  и  она  облегченно
вздохнула, оттолкнула Ольфа:
   - Фу ты, психопат. Я уж думала, случилось что.
   - Случилось, Асенька, случилось, - засмеялся Ольф. - По этому  случайно
случившемуся случаю не мешало бы случайно выпить. Субсидируй, доцентша! Ты
же у нас самая богатая! - по привычке поддразнил он ее.
   - Тебе бы только выпить, - заворчала Ася.
   - Асенька,  да  ведь  случай-то  какой,  а?  И  опять  же,  случившийся
совершенно случайно! - продолжал дурачиться Ольф.
   Они, конечно, на радостях "поддали" в этот вечер, а на  следующее  утро
пошли к Дубровину.
   Дубровин молча просмотрел результаты и довольно хмыкнул:
   - Недурно, весьма недурно. А что вы такие кислые? Перебрали, что ли?
   - Есть маленько, - нехотя сказал Ольф, - да не в этом дело.
   - А в чем же? Работой недовольны?
   - Относительно, - буркнул Дмитрий.
   - А-а... Тоже правильно. Подкузьмили вас  американцы,  да  что  делать,
друзья мои, такова сэ ля ви.
   Дубровин перенял это выражение от Ольфа и  с  удовольствием  употреблял
его, особенно когда хотел поддеть их.
   - Не журитесь, у вас все  впереди.  А  кроме  того,  это  действительно
неплохо сделано, честно говорю. Сами знаете, на комплименты я  не  слишком
щедр, так что оцените. Ну-с, а теперь быстренько, но не  спеша  сработайте
статью, и чтобы через неделю она лежала у меня на столе.
   И через неделю статья лежала на столе Дубровина.  Он  торопился  и,  не
читая, сунул ее в портфель.
   - Мне некогда, голубчики, завтра уезжаю на две недели  в  Швейцарию,  а
потому - коротенько. Неделю вам на похмелье, на отсыпание, на догуляние, а
потом будьте добры за работу.
   - За какую работу? - с отчаянием спросил Ольф.
   Дубровин, не обращая на него внимания, продолжал:
   - Составьте подробнейший  отчет  со  всеми  причиндалами  -  графиками,
таблицами,  диаграммами  и  прочей  дребеденью  -  и  отпечатайте  в  трех
экземплярах, на отличной бумажке.  В  общем,  все  как  полагается,  чтобы
получился приличный кирпич  в  приличном  переплете.  Приложите  все  свои
публикации, месячишка через два и эта появится, так что  капиталец  у  вас
будет. В начале июля намечено остепенить вас, - значит, за месяц до  этого
бумажки должны быть в порядке.
   - Как это остепенить? - опешил Ольф.
   - Обыкновенно, - невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. -
Докторов вы не заслужили, а кандидатов - в самый раз.
   - Да разве кандидатов дают без официальной защиты? - удивился Дмитрий.
   - Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно.
   - И мы, стало быть, и есть эти  исключительные  личности?  -  повеселел
Ольф.
   - Вроде того... Понимаю, что скучно  такой  работенкой  заниматься,  от
души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда.
- И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь.
   -  Алексей  Станиславович!  -  попытался  остановить  его  Дмитрий,  но
Дубровин даже руками замахал:
   - Потом, потом, некогда...
   И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они
ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок,
- с утра намечали, что надо сделать за день,  и,  кое-как  разделавшись  с
"барщиной", больше не возвращались к ней.
   Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия:
   - Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником  четырнадцатого
класса в канцелярии поработать - вот тогда запели бы!
   - Боже упаси! - с ужасом сказал Дмитрий.
   Они уже намекали, что  неплохо  было  бы  перенести  "остепенение",  но
Дубровин только отмахивался:
   - Работайте, работайте.
   Но однажды они дружно взмолились.
   - Алексей Станиславович, давайте перенесем  месяца  на  два!  -  сказал
Дмитрий. - Мочи моей больше нет.
   Дубровин внимательно посмотрел на них:
   - Что, совсем плохо?
   - Плохо! - почти с радостью сказал Дмитрий,  уже  решив,  что  Дубровин
согласен. Но тот только покачал головой:
   - Терпите, друзья, месяц всего осталось.
   -  Алексей  Станиславович,  да  что  будет,  если   перенесем?   Почему
обязательно в июле?
   - Потому что у меня и других  дел  хватает,  кроме  ваших,  -  напомнил
Дубровин. - В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре  поеду
в отпуск.
   - А на октябрь?
   - А вдруг я до октября умру? - отшутился Дубровин, но, заметив, что они
по-прежнему серьезны, сказал: - Понимаю, что надоело, но все-таки придется
закончить сейчас.
   Они  еще  пытались  выклянчить  у  него  отсрочку,  но   Дубровин   был
непреклонен.
   Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок.
   - Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится?
   -  Ну  вот,  пошел,  -  недовольно  сказал  Дмитрий.  -  Тебе  с  твоей
подозрительностью только в угрозыске служить.
   - Посмотрим, - неопределенно сказал Ольф.
   Но у Дмитрия  и  самого  закралось  подозрение,  что  Дубровин  чего-то
недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться?
   И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и  срочно  заканчивать
ее.
   Все  сильнее  раздражал  их  Шумилов,  его  салонная   вежливость.   Он
по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже  ничего  не
делали для него и просто не представляли, в каком  состоянии  его  работа.
Дмитрий как-то спросил у Жанны:
   - Как ваши дела? Продвигаетесь?
   - Кажется, да, - не очень уверенно сказала  Жанна.  -  Моя  работа,  во
всяком случае, идет неплохо, - поправилась она. - У других тоже как  будто
ничего. А как в общем - понятия не имею. Ведь у каждого  из  нас  какая-то
частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем,
а дальше уже его дело. Это вы, корифеи,  можете  позволить  себе  работать
по-своему, - с завистью сказала Жанна. - А мы что...
   - Ну, пошла прибедняться... Но неужели он не держит вас в курсе дела?
   - Он не балует нас своим вниманием, - насмешливо сказала Жанна.
   Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул:
   - Если уж его собственная любовница так отзывается о нем...
   - Ну вот, - разозлился Дмитрий, - я так и знал,  что  ты  это  ляпнешь.
Любовница не любовница - какое это имеет значение?
   - Не кипятись. В принципе - никакого, конечно, да ведь все мы люди, все
мы человеки.
   - А потом, - проворчал Дмитрий, - еще неизвестно, так ли это.
   - Вот те на, -  удивился  Ольф.  -  Всему  институту  известно,  а  ему
неизвестно.
   - Мало ли что болтают...
   - А ты спроси у нее самой, - поддразнил его Ольф. - Вы же друзья.
   - Перестань, - сказал Дмитрий.
   - Да чего ты злишься, не понимаю?  -  удивился  Ольф.  -  Я  же  ничего
плохого о Жанке не говорю. Наоборот,  это  только  делает  ей  честь.  Она
оказалась умнее, чем я думал, - и слава богу.
   - Ладно,  хватит,  -  оборвал  его  Дмитрий.  Ему  нравилась  Жанна,  и
неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым.
   - Все, не буду, - покладисто сказал Ольф. - Но каков все-таки  Шумилов,
а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это  не  Дубровин...  Слушай,
давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе.
   Они уже давно подумывали об этом и откладывали  разговор  до  окончания
работы. И на этот раз Дмитрий сказал:
   - Вот  закончим  с  этим  барахлом,  -  он  с  ненавистью  взглянул  на
разложенные бумаги, - тогда и скажем.
   - Лады, - согласился Ольф.
   Так они и сделали.


   Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех  довольно  увесистых  томов,
боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими  шажками  дошел  до  стола,
всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения,  и  потом
долго отдувался и обмахивался платком.
   Дубровин улыбнулся, глядя на него:
   - Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был?
   - Еще нет, - серьезно ответил Ольф.
   Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал:
   - Могло быть и лучше, но тоже сойдет. Ну, не умерли?
   - Еще нет, - повторил Ольф тем же тоном.
   - Стало быть, уже и не умрете...  Можете  отправляться  на  все  четыре
стороны. Заседание Ученого совета одиннадцатого июля в два часа  дня.  Без
четверти два извольте быть в конференц-зале.  Разумеется,  волноваться  по
этому поводу нет никакой необходимости -  вся  процедура  будет  чистейшей
воды формальностью. Так что спокойненько отдыхайте.
   - Будет сделано, - сказал Ольф. -  Кстати,  Алексей  Станиславович,  мы
слышали, что у вас предвидятся какие-то вакансии.
   Ни о каких вакансиях они не слышали, но Дубровин и глазом не моргнул.
   - Ну и что?
   - Может быть, вы возьмете нас к себе?
   - Зачем? - спросил Дубровин, ничуть не удивившись.
   - Ну как зачем? - опешил Ольф. - Работать.
   - А чем вам плохо у Шумилова?
   - Да ничем... До сих пор, по крайней мере, - уточнил Ольф. - Но ведь мы
фактически работаем не у него, а у вас.
   - Ну и что же? Теперь поработаете у него. Вы забыли наш уговор?
   - Не забыли, конечно, - обиженно сказал Ольф  -  он  не  ожидал  такого
поворота. - Но мы думаем, что так будет лучше и для  нас,  и  для  работы,
конечно... Может быть, и для вас, ведь мы неплохо сработались с вами.  Или
мы ошибаемся? - с вызовом спросил Ольф.
   - Нет, не ошибаетесь, - спокойно сказал Дубровин, не  обращая  внимания
на тон Ольфа. - Вы очень милые и симпатичные  люди,  и  мне  приятно  было
работать с вами. Но и с Шумиловым вы отлично  сработаетесь  -  он  человек
очень приятный.
   - Ну, еще бы.
   - Не перебивай. А кроме того, у него интересная  тема,  и  вы,  кстати,
можете во многом помочь ему. Во многом, - подчеркнул  Дубровин.  -  И  он,
между прочим, надеется на вашу помощь и ждет ее.
   - Он сам говорил это? - удивился Ольф.
   - Да. Так что прошу  вас  -  отдохните  и  принимайтесь  за  работу.  И
работайте так, как вы умеете. А ты что молчишь?  -  обратился  Дубровин  к
Дмитрию.
   Тот неохотно ответил:
   - А что тут говорить...
   И все трое замолчали.
   - Я вижу, вы обиделись на меня, - мягко сказал Дубровин.
   - Да нет, что вы, - кислым тоном возразил Ольф, избегая его взгляда.
   Дубровин помолчал. Ольф уже собрался было встать, но Дубровин остановил
его:
   - Сиди. Я вижу, придется все-таки объясниться... Конечно, я мог  бы  со
временем взять вас к себе. Это, кстати, можно было и раньше сделать. Но  я
не хочу.
   Они угрюмо молчали. Дубровин неожиданно спросил:
   - Вам кто-нибудь говорил, что я эгоист?
   - Эгоист? - удивился Ольф. - Вы? Нет, разумеется.
   - Ну, так я вам сейчас это говорю, - почему-то рассердился  Дубровин  и
встал из-за стола. - Сидите, сидите... Да, я самый настоящий эгоист, точно
такой же, как и вы, как и всякий другой ученый. Почему вы так удивляетесь,
что я не хочу вас брать к  себе?  Разумеется,  мне  нужны  люди  неглупые,
работоспособные, умеющие оригинально мыслить и все такое прочее...
   Он остановился перед ними и отчеканил:
   - Но мне не нужны люди, у которых то и дело вспыхивают в голове  всякие
гениальные идеи. Гениальных идей у меня самого предостаточно.  Их  у  меня
столько, что и всей моей  жизни  не  хватит,  чтобы  осуществить  хотя  бы
десятую долю. Будь мои воля и власть, я заставил бы весь институт работать
только над  моими  идеями.  И  разумеется,  мои  идеи  представляются  мне
значительнее всех прочих... Не понимайте мои слова слишком буквально.  Это
идет не от разума, а от чувства, и я не думаю, что это так  плохо.  Больше
того, я убежден, что каждый ученый должен верить в исключительность  своих
идей, это непременнейшее  условие  того,  что  они  наиболее  полно  будут
воплощены в жизнь. Вот почему все прочие идеи, какими бы блестящими они ни
были, интересуют меня постольку, поскольку не  мешают  осуществлению  моих
собственных планов.  Самостоятельность,  оригинальность  мышления  -  бога
ради, я всегда готов приветствовать это. Но в определенных пределах,  пока
это идет мне на пользу. Ну, а вы, на ваше счастье,  не  из  такой  породы,
поэтому и не нужны мне. Я слишком высокого мнения о вас, чтобы брать вас к
себе, - сказал Дубровин и сел. - Вы понимаете меня?
   - Приблизительно, - пробормотал ошеломленный Ольф.
   - Уже кое-что, - улыбнулся Дубровин. - А  теперь  представьте,  что  вы
начнете работать у меня. Самое большее через  полгода  кто-нибудь  из  вас
вообразит, что моя работа никуда не годится,  и  предложит  свой  вариант.
Может быть, в конце концов вы и окажетесь правы, но мне-то что  от  этого?
Вы думаете, я позволю вам работать над этим своим вариантом? Черта с  два!
- энергично сказал Дубровин, и Дмитрий невольно улыбнулся.  -  Я  заставлю
вас работать так, как это мне будет нужно,  а  так  как  вы  наверняка  не
согласитесь, я выгоню вас и возьму на ваше место людей более  покладистых.
И не сомневайтесь, так оно и будет, несмотря на все мое хорошее  отношение
к вам... Ты что смеешься? - посмотрел он  на  Дмитрия.  -  Думаешь,  я  не
сделаю это?
   - Сделаете, - с улыбкой согласился Дмитрий.
   - Очень рад, что  вы  это  понимаете.  Ну,  а  с  Шумиловым  вам  такая
перспектива не грозит. Он очень милый, обаятельный  человек,  но  от  души
желаю вам не быть похожими на него. А впрочем, вы уже  не  похожи.  Годика
через полтора-два его работа будет закончена, а там я  постараюсь  сделать
так, чтобы вам предоставили полную самостоятельность. Устраивает вас такой
вариант?
   - Вполне, - сказал повеселевший Ольф.
   - Ну и... - Дубровин сделал жест рукой, выпроваживая их из кабинета,  -
гуляйте. Когда Светлана будет рожать?
   - В сентябре, - сказал Ольф.
   - Тебе особенно надо отдохнуть. Готовься к тому, что  потом  целый  год
будешь недосыпать.
   - Бу сделано, - ухмыльнулся Ольф, он еще не привык к  тому,  что  скоро
станет отцом.
   Когда они уже уходили, Ольф остановился и с невинным видом спросил:
   - Кстати, Алексей Станиславович, а почему же, если вы такой эгоист,  вы
возитесь с нами? Время из-за нас теряете, нервы себе треплете,  уму-разуму
учите?
   - А вы не знаете?
   - Нет.
   - И я не знаю, - серьезно сказал Дубровин. -  Наверно,  просто  потому,
что вы нравитесь мне. Вы ведь неплохие люди.
   - Вообще-то да, - скромно согласился Ольф.



33

   Защита прошла на редкость буднично и прозаично.  (От  кого  защищаться,
если никто не нападает? - спросил потом Ольф.) Кандидатов наук в институте
работало больше двухсот,  и  появление  еще  двух  новоиспеченных  "ученых
мужей" не могло не быть событием заурядным. Ольф даже выразил сомнение:  а
читали ли как следует члены Ученого совета их труд?  Возможно,  и  нет,  с
улыбкой сказал  Шумилов  и  разъяснил,  что  в  этом  не  было  бы  ничего
удивительного, все знают, что они подопечные Дубровина,  а  его  авторитет
слишком велик, чтобы ставить под сомнение ценность их работы. Как бы то ни
было, а голосование единодушно подтвердило  -  Добрин  и  Кайданов  звания
кандидатов физико-математических наук достойны.
   Два дня они  выслушивали  поздравления,  пожимали  кому-то  руки,  пили
шампанское, а потом взялись за работу.
   Это было в июле, а в середине августа в Долинске открылся международный
симпозиум, на котором Дубровин сделал доклад.  Дмитрий  и  Ольф,  конечно,
были на нем. Дубровин говорил минут пятнадцать, и уже где-то на  четвертой
минуте  Дмитрий  почувствовал  беспокойство,   а   на   десятой   тревожно
заворочался и стал украдкой поглядывать по сторонам - не смотрит ли кто на
них и нет ли двусмысленных улыбок. Но никто не смотрел,  не  было  никаких
улыбок. Даже Жанна ничего не поняла, она не очень внимательно  следила  за
их работой. А из доклада  Дубровина  следовало,  что  добрая  половина  их
работы, за которую они  получили  кандидатские  звания,  по  меньшей  мере
должна  быть  поставлена  под  сомнение,  и  даже  сразу  можно   было   с
уверенностью утверждать, что кое-какие выводы, еще месяц назад  казавшиеся
бесспорными, просто неверны.
   - Ты все понял? - спросил Ольфа Дмитрий.
   - Да, - сказал Ольф, не глядя на него. Он с убитым видом сидел рядом  и
только в конце заседания взглянул на него и  невесело  сказал:  -  Н-да...
Долбанул нас шеф. Прямо по темечку...
   В перерыве Дубровина  окружили  какие-то  люди  и  продолжали  задавать
вопросы. Он отвечал с видимой неохотой, оглядывался по сторонам,  наконец,
отыскав глазами Дмитрия и Ольфа, быстро подошел к ним и сказал:
   - Никуда не уходите, дождитесь меня.
   И тут же отошел, и его снова окружили.
   Они ждали его  до  самого  вечера  -  Дубровину  приходилось  улаживать
какие-то конфликты, кого-то уговаривать,  звонить  в  горком  по  каким-то
совсем не научным  делам.  Наконец  он  освободился,  и  они  молча  пошли
напрямик через душный августовский лес.
   Институт разбит на две части. Та, где был конференц-зал,  находилась  в
самом городе, вернее, на окраине его, в лесу, и отсюда до  дома  Дубровина
было пятнадцать минут небыстрого хода.
   Дубровин шел медленно, прихрамывая сильнее обычного,  и  им  все  время
приходилось придерживать себя.
   - Устал я, - вдруг со вздохом сказал Дубровин.
   Это был, кажется, первый случай, когда Дубровин жаловался. Выглядел  он
и в самом деле неважно.
   - Когда в отпуск идете? - спросил Дмитрий.
   - Недели через три.
   - Поедете куда-нибудь?
   - Придется. Почки опять пошаливают.
   И снова замолчали.
   Дома у Дубровина никого не было. Он сказал Ольфу:
   - Достань-ка коньяк. И закусить.
   Ольф достал бутылку, повертел ее в руках.
   - За удачу - коньяк, за неудачу -