что риск слишком велик. Еще бы  не
велик, трудно даже представить, что  будет,  если  эксперимент  закончится
неудачей. Но ведь любое исследование - всегда риск. Иногда больше,  иногда
меньше, но всегда! Рискуешь потерять годы в погоне за призраками, рискуешь
взяться  за  неразрешимую  проблему,  рискуешь,  доверяя  выводам  других,
рискуешь тем, что задача окажется тебе не  по  силам...  И  если  не  быть
готовым к риску, незачем вообще браться за исследования, потому  что  рано
или поздно, а чем-то рисковать все равно придется.
   Но почему он так решительно отбросил  возможность  технической  ошибки?
Ведь  кроме  его  группы  в  эксперименте  участвовали  десятки  людей   -
конструкторы, химики, механики, он  даже  в  лицо  не  всех  знал.  Могло,
например, быть и так, что в мишенях оказались  недопустимые  примеси.  Или
неполадки в жидкостной водородной камере... Да мало ли что могло случиться
в этом сложнейшем аппаратурном комплексе?
   Могло, конечно. Но он верил экспериментаторам. Это тоже был риск,  хотя
и незначительный, - на ускорителе превосходные специалисты, и  технические
ошибки случались там крайне редко.
   Оставалось одно  -  искать  ошибки  в  математическом  аппарате.  Да  и
теоретически это было наиболее уязвимое место. Предварительные проверки не
могли  дать  полной  гарантии,  что  в  условиях  реального   эксперимента
математический аппарат сработает так  же  надежно,  как  на  "тренировке".
Значит, надо продолжать поиски именно здесь...
   Настроение у  всех  было  отчаянное.  Они  исподтишка  посматривали  на
Дмитрия, а он делал вид, что не замечает их взглядов. И тоже  молчал,  как
они. А что он мог сказать? Какие-то банальные бодренькие слова? Ну нет...
   Сказал он другое:
   - Вот что, ребята. Покурите - и давайте-ка разбегаться. Пусть останутся
человека два-три, остальные - спать.
   Спать?! Вот дает наш начальник. Неужели всерьез?
   - Я неясно выразился? - Дмитрий посмотрел на них.
   - Значит, спать? - спросил Лешка Савин.
   - Вот именно, спать.
   - А вы комик, Дмитрий Александрович! - брякнул Савин.
   - Почему же? - улыбнулся Дмитрий. - Я совершенно серьезно.  Кто  знает,
сколько еще работы нам предстоит, и надо, чтобы вы были в форме.  Хотя  бы
часть из вас.
   - Понятно, - уже серьезно сказал Савин. - А кто должен остаться?
   - А это уж вы сами решайте.
   После минутного препирательства решили, что останутся Савин и  Воронов,
остальные нехотя побрели в свои комнаты.
   - Ну а мы, - сказал Дмитрий, - давайте мыслить дальше. Соображения есть
какие-нибудь?
   Соображений не было.
   Ольф, пристально вглядываясь в Дмитрия, потребовал:
   - Давай, вождь, выкладывай, я же вижу, что у  тебя  за  пазухой  что-то
есть. Кошелек или камень?
   - Этого я пока не знаю.
   - Но что-то есть?
   - Да.
   - Валяй, - милостиво разрешил  Ольф  и  царственным  движением  склонил
голову.
   - Кто занимался проверкой уравнений на неустойчивость?
   - Все понемногу, и ты тоже, кстати.
   - Я помню.
   - А что именно тебя интересует?
   - Все.
   Ольф  с  сомнением  посмотрел  на  него  и  стал  рыться   в   бумагах,
приговаривая:
   - Ето мы ш-шас, кашатик, в один момент шпроворим...
   Ольф дурачился,  гримасничал,  по-старушечьи  пришепетывал  и  держался
гораздо спокойнее, чем раньше.
   Через минуту он подал Дмитрию бумаги и небрежно заметил:
   - По-моему, это не та степь.
   - Та не та, а съездить в нее не мешало бы. Ты что думаешь? -  обратился
Дмитрий к Мелентьеву.
   Тот неопределенно пожал плечами:
   - Смотри сам... Я просто не вижу, что там может быть. Мы же  тогда  все
проверили.
   Дмитрий посмотрел на Жанну - взгляд у нее был откровенно беспомощный.
   - А какие  у  тебя  основания  подозревать  неустойчивость?  -  спросил
Мелентьев.
   - Довольно слабые, - признался Дмитрий. - А навело меня  на  эту  мысль
вот какое соображение: оба выброса - с изрядной, правда, натяжкой -  почти
симметричны относительно этого изгиба. Смотрите...
   - Ничего себе "почти", - недовольно заметил Ольф. - Натяжка-то чуть  ли
не полета процентов.
   - Не полета, а всего около тридцати.
   - Уже подсчитал?
   - Да, прикинул... Натяжка,  конечно,  недопустимая,  если  бы  не  одну
обстоятельство: из двух уравнений симметрично только одно, вот это,  -  он
показал, - относительно тау.
   - Ну и что? - наморщил лоб Мелентьев.
   - А то, что эти тридцать процентов могут  объясняться  вкладом  второго
уравнения.
   Мелентьев молча придвинул к себе листки и стал что-то  писать.  Ольф  и
Жанна смотрели на уравнения, и Ольф наконец сказал:
   - Не понимаю, почему так может быть.
   - А ты смотри на те переменные, которыми отличаются уравнения. По  моим
подсчетам, тэта и кси во втором уравнении должны давать  больший  вклад  в
суммарный рост функции, чем сигма и пси в первом. Этим и может объясняться
несимметричность выбросов.
   - Доводы действительно шаткие, - сказал Мелентьев, - но в  этом  что-то
есть.
   - Ну, допустим, вы  правы,  -  сказал  Ольф.  -  Но  тогда  почему  эта
неустойчивость не обнаружилась при проверке?
   - Чего не знаю, того не знаю... С каким шагом проверялись уравнения?
   - Одна сотая, - сказала Таня. - Ольф говорил, что это даже меньше,  чем
нужно по вашим теориям.
   - А наша теория гласит, что достаточно восемнадцати тысячных,  -  хмуро
пробурчал Ольф. - Вот, смотрите сами.
   - Смотреть не будем, - взглянул на него Дмитрий. - Я и  не  сомневаюсь,
что все сделано правильно... по теории.
   - Что, теория неверна?
   - А ты этого не допускаешь?
   - Этими методами проверки пользуются уже десятки лет.
   - Но и группы неустойчивых уравнений постоянно расширяются, -  вмешался
Мелентьев. - Так же, как, впрочем, и методы проверки.
   - Так что, попытаемся здесь? - спросил Дмитрий.
   - Попытка не пытка, - неопределенно сказал Ольф.
   - Надо сделать, - решительно поддержал Дмитрия Мелентьев.  -  Чует  мое
сердце, что тут мы кое-что выудим.
   - Ну, еще бы,  -  поддакнул  Ольф.  -  Например,  кильку.  Или  тюльку.
Бирюльку. Сюсюльку.
   - Ну, хватит! - прервал его Дмитрий. - Так что, поедем в эту степь?
   - Поехали, Матильда. - Ольф потянулся и пропел: - Эх, да погоняй  коней
ретивых, черны гривы по ветру... - Он на минуту запнулся и закончил: - Эх,
да нам начхать на все заливы,  мы  поедем  в  степь  вон  ту...  Експромт.
Собственного сочинения.
   - Оно и видно, - неодобрительно покосилась на него Жанна.
   Ольф продолжал дурачиться:
   - Все бы тебе хиханьки, все бы тебе хаханьки, а как времечко  придет  -
будут тебе оханьки... Ымпровызацыя.
   - У тебя еще что-нибудь есть? - спросил Дмитрий.
   - У меня? Сколько угодно... - Он на секунду задумался и выдал:

   Неустойчивость
   Мы - настойчивостью!
   Мы - разбойничий
   Раз...

   - ...а дальше нецензурно.
   - Перестань дурака валять, - сердито оборвала Жанна.
   Но Ольфа это не смутило.
   - Хоть бы посмеялись, что ль, - возмутился  он.  -  Чудаки!  Ведь  пять
граммов смеха заменяют килограмм мяса... Все, молчу, молчу. - Он испуганно
втянул голову в плечи под взглядом Жанны и аккуратно,  как  первоклассник,
сложил на столе руки и с серьезной, вытянувшейся физиономией уставился  на
Дмитрия, с безмерным  почтением  в  голосе  проговорил:  -  Мэтр,  я  весь
внимание...
   Таня зашлась в приступе смеха, не выдержала и Жанна. Дмитрий, сам  едва
сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, сказал Ольфу:
   - Слушай, убирайся отсюда. Иди погуляй минутку, а то мы не остановимся.
   Ольф сокрушенно покачал головой и с обидой прошамкал - у него даже  рот
как будто по-старушечьи провалился:
   - Людям всю  жизнь  добро  делаешь,  а  оне,  неблагодарные,  на  улицу
выгоняют, корки хлеба им жалко...
   Он с трудом поднялся  -  казалось,  что  вот-вот  развалится  прямо  на
глазах, - и зашаркал к двери.
   - Ой, не  могу,  -  застонал  Савин,  и  весь  "штаб"  еще  минуты  две
сотрясался от  хохота.  И  только  стук  "Консула",  выдавшего  результаты
очередной итерации, привел их в себя.
   Вернулся Ольф, по-настоящему серьезный, деловито сообщил:
   - Первое отделение концерта окончено... Ну-с, что мы  будем  делать  со
своими подозрениями?.
   -  Давайте  подумаем,  -  сказал  Дмитрий.  -  Программа  проверки   на
неустойчивость сохранилась?
   - Конечно, - сказала Таня. Она  явно  избегала  смотреть  на  Ольфа,  и
уголки ее губ подозрительно подрагивали.
   - Шаг изменить сложно?
   - Ну, это пустяки.
   - Тогда давайте его дробить.
   - На сколько?
   - На сколько? - задумался Дмитрий. - Этого я не знаю... А ширину  пиков
нельзя измерить?
   Таня, не задумываясь, сказала:
   - Очень сложно. Надо новую программу составлять.
   - Тогда решайте сами, я в этом не очень-то разбираюсь.
   - Надо взять сразу одну тысячную, - предложил Мелентьев. - Ловить,  так
наверняка.
   - Это займет много времени, - сказала Таня.
   - А именно?
   - Сейчас прикину.
   Таня подсчитала на бумажке и с сожалением вздохнула:
   - Часов восемь, не меньше.
   - А сколько у нас осталось?
   - Меньше четырех.
   - Можно, конечно, увеличить шаг, - сказал Мелентьев, - но нежелательно.
   - Будем просить у Ольховского? - предложил Ольф.
   - Подождите, -  сказал  Дмитрий.  -  А  нельзя  ли  попытаться  сначала
выделить наиболее подозрительные участки? Они же наверняка найдутся.
   - А это идея, - подхватил Мелентьев. - Давайте-ка прикинем.
   Минут через сорок они отобрали три таких участка. Таня сказала, что для
их проверки хватит и трех часов.
   - Тогда - с богом, - сказал Дмитрий.
   - А с какого начинать?
   - С любого. Какой больше понравится.  Или  не  понравится.  А  мы  пока
вздремнем, - предложил Дмитрий и устроился в кресле. - А, корифеи?
   "Корифеи" не удостоили его ответом - до сна ли тут? И очень  удивились,
увидав, что Дмитрий  и  в  самом  деле  заснул.  "Корифеи"  переглянулись,
Мелентьев только головой покачал, Жанна вздохнула,  а  Воронов  вполголоса
сказал:
   - Вот нервы у нашего вождя...



56

   Дмитрию снилось землетрясение. Он видел себя, сидящего в кресле,  среди
высокой каменной пустыни, мощные подземные  толчки  сотрясали  его,  камни
угрожающе дыбились, медленно двигались,  с  грохотом  сталкиваясь  друг  с
другом, кресло скрипело, ноги мелко подрагивали. "Асса!" - вдруг  взревело
откуда-то сверху, и  "вождь"  проснулся  и  понял  причину  землетрясения.
Причиной могла быть только победа.
   Победа заставляла неистовствовать Ольфа и Лешку,  они  заняли  середину
"штаба" и отплясывали какой-то немыслимый  танец.  Твист,  чечетку,  шейк?
Всего тут хватало - Даже,  пожалуй,  пляски  святого  Витта.  Ольф  плясал
стремительно, его руки и ноги  образовывали  живой,  неуловимо  мелькавший
клубок, взрывавшийся хлопаньями и дробным перестуком каблуков. Лешка,  как
видно, вообще не умел танцевать.  Его  огромные  туристические  ботинки  с
блестящими подковами неутомимо грохали в пол,  словно  пытались  проломить
его, и в такт этим слоновьим па плясали стаканы на столе и пустые бутылки.
Мелентьев курил и улыбался, Таня беззвучно давилась хохотом,  Воронов  пил
воду прямо из графина и косил веселым блестящим глазом на танцующих.
   - Асса! - снова взревел Ольф, заметив, что Дмитрий проснулся, и кинулся
к нему. - Лешка, подымай!
   И не успел Дмитрий сообразить, что они собираются делать,  как  Ольф  и
Лешка схватили его кресло и вздернули  вверх.  Дмитрий  спрыгнул  и  молча
покрутил пальцем у виска.
   - Димка! - орал Ольф. - Эввива! Банзай! Ты  гений!  Мецтакахубербиллер!
Пик-то вот он, аззакатандер! Точно такой же, как на графике! М-ма! -  Ольф
смачно облобызал лист с решением и сунул Дмитрию.
   Тот посмотрел на решение и спокойно сказал:
   - Вот и отлично, можно ехать дальше.
   -  Кретин!  -  завопил  Ольф,  трагически  воздев  руки  к  потолку.  -
Растакудыттер! Тебя  в  паноптикум,  в  долговую  яму,  в  невесомость,  в
разбазараздер! Можно! Нужно! Должно! Других слов ты не знаешь?! Гр-р-ры-ы!
- зарычал Ольф, не в силах выразить свое возмущение. - Уз-зы его! Смотрите
на его рожу! Это же покойник! Покойник! Отстойник! Аб-бр-ре-виатур-р-ра! -
даже зубами заскрежетал Ольф.
   - Дайте ему воды, - улыбнулся Дмитрий.
   - Воды?! - рассвирепел Ольф. - Водки! Спирту! Нефти неочищенной! Мазут!
Где мазут, дайте сюда мазут! Я буду лакать его, ать, мать, бать!
   Лешка тем временем тихонько направился к двери,  но  Дмитрий  остановил
его:
   - Ты куда?
   - Так... это самое, Дмитрий Александрович... ребятам надо сказать.
   - Подожди.
   - Они же все равно не спят.
   - Да что ты слушаешь этого параноика! - вышел из себя Ольф. - Гони  что
есть духу! Пусть рвут сюда сломя  голову!  Головы  новые  привинтим!  Дуй,
валяй, бей!
   Но Лешка уже и так выскочил в коридор, а  Ольф  плюхнулся  в  кресло  и
шумно вздохнул:
   - Фу, мать моя владычица... А в самом деле, дайте-ка водицы испить.
   Но графин был пуст. Ольф изумленно повертел его в руках и захохотал:
   - Он же только что полный был! Ворон, ты что, все выхлебал?
   - Да вроде бы,  -  неуверенно  поморгал  длинными  девичьими  ресницами
Воронов.
   - Вот это финт, я понимаю... Вот это жажда...
   Ольф вдруг  заметил  Жанну,  сидевшую  в  уголке,  и  осекся.  Медленно
поднялся с кресла и пошел к ней:
   - Жан, да ты что, никак плачешь? А ну-ка...
   Он легко поднял Жанну вместе со стулом и вынес на середину комнаты.
   - Вот она, возьмите ее за рупь двадцать. Все радуются, а она плачет!
   - Я тоже... от радости, - сквозь слезы улыбнулась Жанна.
   - Ну, это другой  коленкор...  А  вот  и  наше  племя  несется.  Вождь,
приготовиться!
   "Племя" действительно неслось сломя  голову.  Оно,  сотрясая  двери,  с
грохотом влетело в  "штаб"  и  окружило  Ольфа,  размахивающего  листом  с
решением, как знаменем.
   - Братья славяне! - орал Ольф. - Мы спасены! Аллилуйя! Осанна!
   И хотя трудно им было что-то разглядеть на этом листе, да и  не  просто
разобраться в густой вязи цифр, но они уже знали  от  Савина,  что  ошибка
найдена, а вид Ольфа подтверждал это лучше всяких слов.  И  они  толкались
вокруг  него,  смеялись;  но  шум  этот  как-то  уж  очень   быстро   стал
прекращаться - и совсем затих. И чей-то неуверенный голос спросил:
   - Дмитрий Александрович, это правда?
   - Что? - Дмитрий поднял голову - он небрежно перебирал листки на столе,
искал что-то.
   - Что нашли ошибку?
   - Да.
   Они почему-то продолжали молча смотреть  на  него,  и  Дмитрий  шутливо
спросил:
   - А что вы так смотрите? Может, у меня нос в чернилах?
   Рассмеялись, но не слишком энергично, и стали рассаживаться.
   - Давайте думать,  как  убирать  неустойчивость,  -  сказал  Дмитрий  и
посмотрел на Мелентьева. - Как думаешь, это сложно?
   - Не очень. За час справимся, - уверенно сказал Мелентьев. - У меня уже
есть мыслишка.
   "Мыслишка" Мелентьева попала в точку - проверка на машине показала, что
неустойчивость исчезает.
   - Ну что ж, - сказал Дмитрий, - пересчитаем, благословясь.
   Ольф, ухватившись за его последнее слово, тут же принялся благословлять
Таню, Он осенил ее широким крестом и с чувством сказал:
   - Отыди, женщина, в свое предназначение и  принеси  нам  весть  добрую,
великую, благостную. Мир с великим и невозможным нетерпением ждет тебя...
   И мир дождался. В машинный зал их не пустили - там были только  Ольф  и
Таня, - и они ждали  в  коридоре  перед  дверью.  И  когда  дверь  наконец
открылась и показалась Таня, а за ней и Ольф, держа поднятый вверх большой
палец, кто-то шепотом сказал:
   - Ура.
   И тихо повторили за ним:
   - Ура.
   И кто-то в одиночестве закончил:
   - Ура.
   И второй пик после пересчета исчез - как и не  бывало  его.  Когда  они
стояли вокруг кульмана и смотрели, как  Дмитрий  наносит  его  на  график,
Костя Мальцев с изумлением сказал:
   - Братцы, а ведь излом тоже получился... Смотрите!
   Об этом главном, ради чего проводился эксперимент, они совсем забыли  -
неустойчивость заслонила все. И сейчас, не веря себе, смотрели они на  два
крестика, круто изогнувших плавную до сих пор кривую.
   - А кто наносил их на график? - спросил Полынин.
   - Я, - сказал Дмитрий.
   - А почему же сразу не сказали? - даже рассердился Мальцев.
   - Опасался  за  целость  перекрытий,  -  неловко  попытался  отшутиться
Дмитрий, но шутку не поддержали, и он  подосадовал  на  себя:  "Надо  было
сказать... Что они так смотрят? Обиделись?"
   Были в их взглядах и обида, и недоумение, и - как ни странно  -  что-то
вроде жалости и сочувствия к нему. Эта жалость  явственно  промелькнула  в
глазах Игоря Воронова - он сразу отвел глаза, когда Дмитрий  посмотрел  на
него,  -  а  Дина  Андреева  прикусила  губу  и  с  таким   страдальческим
непониманием глядела на него, что Дмитрий окончательно  смешался:  "Почему
они так?"
   Майя Синицына боязливо спросила:
   - Дмитрий Александрович, а теперь... все в порядке?
   - Конечно, - чуть-чуть удивился Дмитрий. - Вы же сами видите.
   - И никаких... неприятностей не будет?
   - Думаю, что нет. Самые сложные этапы уже закончились. Так  что  можете
спокойно дожидаться конца... и веселиться.
   Но они и не думали веселиться.  То  ли  израсходовали  все  веселье  на
победу над неустойчивостью, то ли что-то останавливало их. Может быть, его
непонятное, ничем не объяснимое равнодушие к успеху?
   Потом Жанна говорила ему:
   - Ты знаешь, почему я тогда заплакала? Нет, не от радости. Я посмотрела
на  тебя  и  подумала,  что  у  тебя  что-то  случилось.  Это   было   так
неожиданно... Хотя Ольф как-то и говорил мне, что ты не любишь  показывать
свою радость, но ведь тут другое было. А потом, когда ребята увидели,  что
излом получился, они просто не могли понять, почему ты сразу не сказал  им
и совсем не радуешься этому. По-моему, они до  самого  конца  эксперимента
думали, что ты  что-то  скрываешь  от  них,  потому  и  сами  не  очень-то
обрадовались. Глядя на тебя, никак нельзя было  подумать,  что  все  самое
трудное позади.
   - Что, такой несчастный вид был у меня?
   - Не несчастный, конечно, а... неестественный, что ли. Я не  знаю,  как
сказать. Во всяком случае, все  поняли,  что  у  тебя  что-то  неладно.  И
сначала думали, что это относится к эксперименту. То есть мне так кажется,
- сказала Жанна и посмотрела на него так, словно ждала его объяснений.
   Дмитрий промолчал.



57

   А был ли он рад успеху?
   Конечно. Но его радость не шла ни в какое сравнение с радостью  других.
Дмитрий сам в первую минуту удивился этому и тут же  нашел  объяснение:  а
чего особенно прыгать-то? Случилось то, что и должно было  быть.  Но  ведь
другие прыгали... Еще раньше,  когда  узнали  о  том,  что  удалось  найти
ошибку. А ведь это еще и  не  было  успехом  -  и  все-таки  они  прыгали,
кричали, танцевали, даже - он вспомнил Жанну - плакали... Или все  дело  в
том, что он несравненно больше их был уверен в успехе? Чепуха какая-то...
   Он не стал слишком раздумывать  об  этом.  Но  реакция  группы  на  его
поведение озадачила Дмитрия. Он видел,  что  даже  Мелентьев  не  скрывает
своего удивления. А во взглядах Ольфа и Жанны  была  явная  тревога.  "Вся
рота шагает не в ногу, один поручик шагает в ногу", - усмехнулся  Дмитрий,
но тут же  погасил  усмешку  и  нарочито  будничным  тоном  сказал,  ломая
неловкую тишину:
   - Сварите кто-нибудь кофейку, что-то устал я.
   Он действительно очень устал и вялой походкой  пошел  к  креслу.  Пусть
думают, что все дело в этом. Но они не очень-то поверили ему. То  есть  не
тому, что он устал, - не поверить этому нельзя было,  -  а  что  все  дело
только в усталости, и тревожились за исход эксперимента. А  он  больше  не
подходил  к  кульману  и  даже  не  спрашивал  о  результатах.  Но  и  эта
уверенность воспринималась теперь, пожалуй, тоже как  равнодушие.  Они  не
понимали его.
   Утром Дмитрий позвонил Дубровину и коротко рассказал о том, что было.
   - Поздравляю, - сказал Дубровин.