коньяк, - сказал он. - Вы  прямо  как
врач нам его прописываете.
   Дубровин как будто не расслышал, снял пиджак и галстук.
   Выпили, закусили, помолчали немного, и Дубровин спросил:
   - Ну, что носы повесили? Неприятно?
   - Да чего уж  приятного,  -  сказал  Ольф.  -  Сначала  американцы  нас
ограбили, теперь вы руку приложили.
   - Давно вы эти результаты получили? - спросил Дмитрий.
   - Да как вам сказать... Первые - в феврале, последние - совсем недавно.
   - Поэтому вы нас и торопили?
   - Разумеется.
   Помолчали.
   - Алексей Станиславович... - начал Дмитрий.
   - Да?
   - А если бы мы защищались после вашего доклада, - провалились бы?
   - Не думаю. Но неприятности могли бы быть. Не здесь, конечно, а в ВАКе.
   - А сейчас разве не могут?  Ведь  оформление  займет  по  крайней  мере
полгода.
   - Сейчас уже не страшно, ведь доклад сделан после присуждения, так  что
с формальной стороны все в порядке. К тому же я на всякий случай придержал
публикацию статьи с  этими  результатами,  и,  когда  она  появится,  ваши
диссертации уже наверняка проскочат через экспертов.
   - И все-то вы предусмотрели, - сказал Ольф.
   - А то как же, - в тон  ему  ответил  Дубровин.  -  Вам  это  очень  не
нравится?
   - Не то чтобы очень... - вмешался Дмитрий и замялся.
   - Но совесть мучает, да? - закончил Дубровин.
   - А, вас нет? - брякнул Дмитрий.
   - Представьте себе, нисколько, - спокойно ответил Дубровин. - Даже если
бы мои результаты полностью опровергали ваши - а это, кстати, вполне могло
случиться, - я сделал бы то же самое.
   - Почему? - спросил Дмитрий.
   - А почему нет?
   -  Да  ведь  вы  же  сами  говорили,  что  наука  не   терпит   никаких
компромиссов, никаких сделок!
   - А при чем тут наука и какие-то  сделки?  -  рассердился  Дубровин.  -
Какое отношение имеют к науке всякие звания и титулы?
   Он встал и заходил по кабинету.
   - Бросьте вы делать из этого трагедию и подводить какую-то  философскую
базу. Дело выеденного яйца не стоит. Вы же теоретики и должны хоть немного
уметь абстрактно мыслить. Вообразите, что я  не  занимался  этой  работой,
кстати, совершенно случайно перекрестившейся с вашей, и,  если  уж  на  то
пошло, мысль о ней возникла у меня после просмотра ваших выкладок...  Что,
съели? Или сделал бы ее через год или два. Что  получилось  бы?  Разве  от
этого ценность вашей работы изменилась бы? Стала бы она хоть на грош лучше
или хуже? Я вас спрашиваю?
   - Нет, - сказал Дмитрий.
   - А в чем тогда дело? Почему это случайное совпадение  должно  помешать
вам иметь то, что вы по  праву  заслуживаете?  Почему,  наконец,  Шумилов,
который работает меньше вас и, я думаю, хуже вас...
   Они оба, как по команде, уставились  на  него.  Дубровин  запнулся,  но
твердо закончил:
   - Да, я не оговорился, хуже вас.  Почему  он  должен  получать  пятьсот
рублей в месяц, а вы - сто?
   - Сто тридцать, - поправил его Ольф.
   - Не перебивай! - рассердился Дубровин. - Вечно ты со своими хохмами!
   - Виноват, Алексей Станиславович.
   - Если уж вы заговорили о Шумилове... - начал Дмитрий.
   - То что? - подозрительно посмотрел на него Дубровин.
   - Может быть, вы и закончите? - твердо сказал Дмитрий.
   - А что вы хотите знать?
   - То, что вы о нем думаете.
   - А вам это очень нужно?
   - Да.
   Дубровин помолчал и неохотно сказал:
   - А что вам даст мое мнение? И вообще - что может значить мнение одного
человека?
   - Для нас - больше, чем мнение всех остальных, - сказал Дмитрий.
   - Хм... Вот поэтому мне и не хочется говорить о нем.
   - А вы рискните, - настаивал Дмитрий.
   Дубровин подумал немного и сказал:
   - Ладно. Вы, в конце концов, не детский сад... Так вот, Шумилов, как  я
вам уже говорил, человек превосходный во всех отношениях. Но я думаю,  что
он не ученый и никогда им не станет. Хотя работать  он  умеет  и  работает
хорошо. В обычном смысле этого слова, - добавил он, вспомнив, видимо,  что
говорил раньше. - Но в науке слово "обычно" чаще всего  означает  "плохо".
Исследовательская работа сама по себе  вещь  необычная.  А  Шумилову  явно
чего-то не хватает, чтобы вырваться из  категории  обычного.  Может  быть,
того, что называют талантом, хотя я не знаю, что это такое. А вы знаете?
   - Понятия не имею, - сказал Ольф.
   -  Иногда  я  думаю,  -  продолжал  Дубровин,  -  что  талант  -  вещь,
разумеется,  великолепная  сама  по  себе  и  совершенно  необходимая  для
человечества, но для отдельного  человека  это  вовсе  не  благодеяние,  а
что-то вроде наказания, какой-то дефект личности, если  хотите.  Я  думаю,
истинно талантливый человек не способен по-настоящему  ни  огорчаться,  ни
радоваться ничему из того, что лежит вне сферы избранной им  деятельности.
А это, как ни объясняйте,  и  есть  самый  настоящий  дефект  человеческой
личности... Так вот, если исходить  из  этого  критерия,  Шумилов  человек
абсолютно бездарный. За десять лет совместной работы я  достаточно  хорошо
узнал, что по-настоящему  радует  его,  а  что  огорчает.  Разумеется,  он
радовался и научным успехам, и  огорчался  из-за  неудач.  И  огорчался  и
радовался искренне, конечно. Но первая его настоящая радость  была,  когда
он стал кандидатом и получил возможность свободно тратить деньги. Вторая -
когда он стал доктором. А так как академиком  он  никогда  не  станет,  то
впереди его ждет еще всего-навсего одна-единственная настоящая  радость  -
когда он купит себе "Волгу"... А чем это вы, собственно, так  довольны?  -
сердито спросил Дубровин, заметив мелькнувшую на лице Ольфа улыбку.
   - Ну что вы, Алексей Станиславович, чем уж тут быть довольным, -  сразу
посерьезнел Ольф. - Дело, видите ли, в том,  что  Шумилов  всегда  мне  не
очень нравился, хотя я и сам не мог себе объяснить почему. А сейчас  стало
понятнее.
   - Да? Ну, тем лучше. Хотя это всего  лишь  мое  личное  мнение,  весьма
возможно, в корне неверное, - отрезал Дубровин.
   - А почему же вы тогда все время поддерживаете его? - спросил Дмитрий.
   Дубровин недовольно покосился на него:
   - Ну, во-первых, не все время. За последние три  года  мы  вообще  мало
сталкиваемся с ним. И, простите, почему же мне  его  не  поддерживать?  Мы
десять лет проработали вместе, и, смею вас уверить, хорошо поработали,  он
во многом помог мне. А во-вторых, я думаю, что я человек довольно терпимый
и никому не навязываю своих взглядов, а в  отношениях  с  людьми  стараюсь
придерживаться общепринятых норм, а не своих оригинальных идей. В работе -
другое дело. Пожалуй, единственное, чего  я  не  переношу,  -  это  всякую
халтуру, научную недобросовестность, карьеризм. А Шумилов не  халтурщик  и
не карьерист. Он честно делает то, что может. И, опять-таки с точки зрения
общепринятых норм, он вполне заслужил то, что имеет.  И  "Волгу"  тоже.  Я
ведь уже говорил вам, что всякие степени, титулы и оклады иногда не  имеют
ничего общего с наукой. Все это от лукавого... Ну что, хватит с вас?
   - Не совсем, - хитро улыбнулся Ольф. - Еще один  маленький  вопросик...
Если, так сказать, применить ваш критерий талантливости... я имею  в  виду
ваши рассуждения о радости, то, это самое... что мы из себя представляем?
   - То есть талантливы вы или нет?
   - Во-во, это самое, - потупился Ольф.
   - Думаю, что да, - серьезно сказал Дубровин.
   - И не боитесь, что  мы  зазнаемся?  -  расплылся  Ольф  в  неудержимой
улыбке.
   - Нет, не боюсь.
   -  А  почему  вы  думаете,  что  мы  не  умеем  по-настоящему   чему-то
радоваться, кроме работы? - продолжал допытываться Ольф.
   - Я не думаю, я вижу. Сколько бы вы ни  уверяли  меня,  что  вас  мучат
угрызения совести из-за этого "остепенения", на самом-то  деле  вы  только
из-за того беситесь, что ваша работа  оказалась  наполовину  обесцененной.
Разве нет?
   - Конечно, - сказал Дмитрий.
   - Вот видите...
   Заглянула Светлана, она недавно пришла вместе с  Марией  Алексеевной  и
сидела на кухне.
   - Ольф, ты домой не идешь? - робко спросила она.
   - Сейчас, сейчас, - сразу заторопился Ольф.
   Дмитрий тоже поднялся, но Дубровин сказал:
   - Если не торопишься, посиди еще.
   Ольф и Светлана ушли. Дмитрий держал в руке рюмку с недопитым  коньяком
и задумчиво смотрел на абажур.
   - Ну, как ты? - ласково спросил Дубровин, заглядывая ему в глаза. Таким
тоном он говорил только с ним, когда они оставались одни.
   - Ничего, - пожал плечами Дмитрий.
   - Очень расстроился?
   - Порядком, - признался Дмитрий. Он вздохнул, допил коньяк и  откинулся
на спинку кресла.
   - С работой Шумилова освоился? - спросил Дубровин.
   - Более или менее.
   - Ну и какое впечатление?
   - Да как вам сказать... Интересно, конечно.
   - А что же тебя смущает?
   - Да какая-то она... бесхребетная, что ли.  По-моему,  Шумилов  сам  не
уверен,  что  все  делает  правильно.  Какие-то  отступления,  не   совсем
обоснованные эксперименты... А вообще-то не знаю... Может быть, это просто
стиль его работы?



34

   В разговоре с Дубровиным Дмитрий был не совсем  искренним  -  на  самом
деле он не думал, что таков стиль работы Шумилова. Не  в  стиле  тут  было
дело. Зимой они бегло, для очистки совести, просмотрели  годовой  отчет  и
тут же забыли о нем, своих забот хватало.
   Вернувшись из  отпуска  и  отпраздновав  "остепенение",  они  пришли  к
Шумилову. Он еще раз сердечно поздравил их, несколько минут они поговорили
о том о сем. Шумилов вопросительно посмотрел на них:
   - Чем теперь намерены заняться?
   - Чем прикажете, - бодро сказал Ольф, а Дмитрий осторожно добавил:
   - Надо бы, я думаю, сначала основательно ознакомиться с  тем,  что  уже
сделано.
   - Конечно, - тут же согласился Шумилов. - И вообще должен заметить, что
я и впредь не намерен ограничивать  вашу  самостоятельность.  Знакомьтесь,
осваивайтесь, выскажете свои соображения, а потом вместе  решим,  чем  вам
лучше заняться.
   И они начали осваиваться. Внимательно  разобрали  не  только  последний
годовой отчет, но  и  два  предыдущих,  и  уже  тут  Дмитрий  почувствовал
некоторое  недоумение.  Отчеты  были  внушительны,  щедро   иллюстрированы
диаграммами и графиками, все выглядело солидно, добротно, каждый этап  был
выполнен как будто безупречно, но все вместе как-то не очень связывалось в
одно целое. Оставалось впечатление, что Шумилов не очень-то хорошо  знает,
чего хочет. Впрочем, ни в чем конкретном  его  нельзя  было  упрекнуть.  В
сущности,  то,  что  вызывало  недоумение  Дмитрия,  можно  было   назвать
мелочами, как будто обычными в  исследовательской  работе.  Но  у  Дмитрия
стало складываться впечатление, что мелочей этих слишком много, и они  все
больше раздражали его. Да и не такими уж безобидными  были  эти  мелочи...
Однажды они целый день  просидели  над  разбором  одного  эксперимента,  и
вечером Дмитрий с досадой сказал:
   - Слушай, или я ни хрена не понимаю, или... - он замолчал,  вглядываясь
в график.
   - Что "или"? - спросил Ольф.
   - Можешь ты мне объяснить, зачем Шумилову понадобилось делать это?
   - Отчего же нет? - ухмыльнулся Ольф. - Чтобы убедиться в справедливости
этого гениального уравнения.
   И он ткнул пальцем в аккуратную строчку, выписанную тушью.
   - Но это же почти очевидно.
   - Вот именно - почти. К тому же это для  тебя  почти  очевидно,  а  он,
вероятно, засомневался.
   - Но должна же была интуиция подсказать ему,  что  заниматься  этим  не
нужно.
   - А если у него ее нет?
   - Чего нет? - не понял Дмитрий.
   - Интуиции.
   - Ну, знаешь ли, - развел руками Дмитрий. - Если  заниматься  проверкой
таких вещей, то этой работе и через десять лет конца не будет.
   - А куда ему торопиться? - сказал Ольф. - Заняло у него это  всего  три
недели, усилий с его стороны почти никаких не потребовало - кто-то сделал,
доложил, к отчету приложил, - дела  идут,  контора  пишет.  А  жить  стало
чуть-чуть спокойнее, одним "вдруг" стало меньше.
   - Но почему он стал проверять именно это? Где же тут логика?
   - А если ее нет?
   - Чего нет? - опять не понял Дмитрий.
   - Логики, - невозмутимо сказал Ольф.
   - Перестань! - рассердился Дмитрий. - Я ведь серьезно.
   - Я тоже, - сказал Ольф, но Дмитрий  уже  не  слушал  его  и  продолжал
размышлять вслух:
   - Если уж он так осторожен и не доверяет себе, то стоило  бы  в  первую
очередь проверить другие, более интересные вещи. Ну,  например,  выяснить,
чем вызван этот аномальный выброс...
   Дмитрий показал на график.
   - Пожалуй, - согласился Ольф.
   Осваивались они две недели, а потом пошли к Шумилову. Они наметили  для
себя несколько проблем, которыми, на  их  взгляд,  надо  было  заняться  в
первую  очередь,  но  решили  пока  не  высказываться  и  посмотреть,  что
предложит им Шумилов. И когда он спросил их, надумали ли  они  что-нибудь,
Дмитрий вежливо уступил ему "право подачи":
   - Да, есть кое-что... Но мы бы хотели узнать, что  вы  считаете  нужным
нам предложить.
   Шумилову как будто  не  очень  понравилось  это,  он  помолчал  и  стал
излагать им свои соображения.
   Дмитрий выслушал его и осторожно сказал:
   - Очень интересно... Но  вам  не  кажется,  что  сначала  следовало  бы
проверить вот это...
   И он назвал одну из намеченных проблем и поспешно спросил:
   - Или это уже сделано?
   - Нет.
   Шумилов как будто не  удивился  их  предложению  и,  немного  помолчав,
спокойно согласился:
   - Неплохая идея. Если вы хотите заняться этим - пожалуйста.
   Легкость, с  которой  Шумилов  согласился  с  ними,  неприятно  удивила
Дмитрия. Они ожидали  встретить  возражения  и  приготовили  тщательнейшее
обоснование своей идеи. А Шумилов сказал "неплохая идея" - и все. А  между
тем идея была далеко не очевидная, и Дмитрий не  сомневался,  что  она  не
приходила Шумилову в голову, иначе он уже осуществил бы ее.
   - Если это и есть его стиль работы, - сказал он потом Ольфу, -  то  это
плохой стиль.
   Они принялись за осуществление своей идеи, но  дня  через  два  Дмитрий
решительно сказал:
   - Придется тебе пока одному над этим посидеть.
   - Почему?
   - Мне надо еще побегать по всей работе.
   - Унюхал что-нибудь?
   Дмитрий неопределенно покрутил рукой:
   - Да так, есть кое-какие подозрения.
   И они разделились. Ольф так увлекся идеей, что почти  не  интересовался
поисками Дмитрия, а тот ничего не говорил ему.
   Незадолго до симпозиума Дмитрий сказал Ольфу:
   - Отложи свои бумажки в сторону и слушай... Ты, надеюсь, не  забыл,  на
чем мы погорели три года назад?
   - Ну, еще бы. Ее величество "комбинированная четность".
   - А помнишь, мы удивлялись, почему Шумилов занимается  проверкой  почти
очевидных уравнений и в то же время не  обращает  внимания  на  аномальный
выброс?
   - Ну?
   - Дело вот в чем. Выброс этот может  быть  по  нескольким  причинам.  С
большой   натяжкой   его   можно   объяснить   несовершенной   постановкой
эксперимента, что Шумилов и сделал и  на  этом  успокоился.  Но  одной  из
причин его может быть то самое несохранение  комбинированной  четности,  о
которое мы тогда споткнулись...
   - И что же? - наморщил Ольф лоб.
   - Слушай дальше. Я подумал, что Шумилов просто  не  заметил  этого  или
решил не отвлекаться. А теперь сравни два отчета - предыдущий и последний.
В первом он пишет, что желательно провести серию экспериментов по упругому
рассеянию  К-минус  мезонов  на  протонах,   и   эти   эксперименты   были
запланированы.  А  теперь  посмотри,  что  в  следующем  отчете.   Шумилов
скороговоркой  объясняет,  что  намеченные  эксперименты  решено  было  не
проводить, так как появились новые данные, вполне удовлетворяющие  его.  И
такие данные действительно появились. Но интересно то, что он ссылается на
второстепенные, сравнительно бесспорные работы и ни словом не упоминает об
интереснейших, но очень неясных экспериментах группы Тардена...
   Дмитрий говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, словно  еще
раз проверял себя, и Ольф весь сжался от  нетерпения,  однако  молчал,  он
знал, что в таких случаях Дмитрия нельзя перебивать.
   - Но самое-то интересное, - продолжал Дмитрий, - что один из намеченных
экспериментов был все же проведен.
   - И Шумилов не упоминает об этом в отчете?
   - Нет.
   - А от кого ты узнал об этом?
   - От Жанны.
   - А как все это нужно понимать?
   - Сейчас увидишь.  Жанна  нашла  результаты  этого  эксперимента,  и  я
проделал кое-какие расчеты. Не сомневаюсь, что их в свое время проделал  и
Шумилов, поэтому он быстренько и свернул эксперименты. Он просто испугался
своих результатов.
   - Почему?
   -  Потому  что  они  косвенно  связаны   опять-таки   с   несохранением
комбинированной четности. Смотри сюда. Экспериментальное значение  верхней
границы относительной вероятности двухпионных распадов нейтральных  ка-два
мезонов меньше трех десятых процента. Это результаты Дубнинской группы.  А
у Шумилова эта граница намного выше - почти один процент.
   Ольф в изумлении откинулся на спинку стула.
   - Что он, сошел с ума? Неужели он нигде не приводит эти результаты?
   - Нет.
   - Ну, это уже просто подлость...
   - Зачем так громко. Формально его вряд ли в чем упрекнешь. Ведь это был
побочный эксперимент.
   - Да-а...
   -  А  теперь  смотри,  что  получается.  Результаты  Дубнинской  группы
относятся еще к шестьдесят  первому  году.  Техника  эксперимента  с  того
времени  значительно  усовершенствовалась,  и  вполне   естественно,   что
получились расхождения.  Во  всяком  случае,  любой  ученый  попытался  бы
выяснить причину этих расхождений. Я думаю,  что  Шумилов  тоже  наверняка
сделал бы это,  если  бы  был  уверен,  что  тут  дело  именно  в  технике
эксперимента или еще в чем-то  столь  же  несущественном.  Но  ведь  после
экспериментов Дубнинской группы были работы Фитча и Кронина, Окуня,  потом
эксперименты в ЦЕРНе и Харуэлле. В итоге, сам знаешь,  ситуация  оказалась
архисложная, никто толком не знает,  что  делать  с  этой  комбинированной
четностью, как  связать  концы  с  концами.  Для  каких-то  категорических
суждений слишком мало данных.  Все  неясно,  неустойчиво,  малодостоверно.
Вероятность неудачи при исследованиях в этой области намного возрастает...
Стоит ли удивляться, что Шумилов предпочитает не рисковать, не ввязываться
в эту историю? Ему что-нибудь попроще бы, поскромнее, понадежней.
   - А чего же он тогда хочет?
   - Чего он хочет, я не знаю, - задумчиво сказал Дмитрий. - А вот чего он
не хочет, я догадываюсь.
   - Чего?
   - Он не хочет, чтобы его работа хоть как-то соприкасалась с  проблемами
несохранения комбинированной четности.
   - Ты уверен?
   - Уверенным тут быть  трудно.  Но  уж  очень  факты...  один  к  одному
подходят. Надо еще помыслить, узнать кое-что.
   - Все-таки странно... Подвернулась такая блестящая возможность заняться
настоящей работой - и он сам отказывается от нее.
   - Ты же сам говоришь: все мы люди, все мы человеки...
   - Знаешь, что меня смущает? Ведь работа  Шумилова  идет  уже  четвертый
год, неужели никто ничего не заметил?
   - Ну, тут удивляться нечему. По сравнению с остальными  его  работа  не
слишком-то значительная, никому до  нее  дела  нет,  у  всех  своих  забот
хватает. Да еще учти, что никакого криминала в его действиях нет. Он волен
по-своему интерпретировать те или иные факты.
   - Ты думаешь, и Дубровин ничего не заметил?
   - Наверно, нет. Он давно не следит за его работой.
   - А Жанне ты говорил?
   - Нет, но она, кажется, и сама догадывается, что не все чисто.
   - Что же нам теперь делать?
   - Посмотрим, - неопределенно сказал Дмитрий. - У нас еще  слишком  мало
фактов, чтобы предпринимать что-то конкретное.
   - Но Дубровину-то надо сказать?
   - Зачем? Во-первых, и говорить-то почти нечего. Пока что все  это  наши
домыслы. А потом - до каких пор он будет нянчиться с нами? Неплохо было бы
самим разобраться во всем.
   - Ну, смотри, - сказал Ольф и вдруг засмеялся.
   - Ты что? - удивился Дмитри