а. "Меняется" - пожалуй,  чересчур  мягко  сказано.  "Перерождается".
Теперь  они  являлись  на  работу  аккуратно,  к   восьми   часам,   долго
"раскачивались" - курили,  вяло  перебрасывались  анекдотами,  неторопливо
раскладывали на столах бумаги, тщательно чинили карандаши. Как-то Ольф,  с
раздражением наблюдая за  этой  "подготовкой  к  мыслительному  процессу",
насмешливо сказал:
   - Ну что, юные чиновнички, приступим к процессу? Или процессоры не  тем
заняты? - Он постучал пальцем по лбу. - Не все процессанты на местах?  Или
нечего процессировать?
   Намек поняли и, кажется, обиделись на него. Правда, Савин, очень похоже
копируя Ольфа, глубокомысленно произнес:
   - Ля процессорес дю процессуарес нихт процессирен дель процессантес,  -
и невозмутимо  пыхнул  трубкой,  распространяя  медовый  аромат  "Золотого
руна". Но остальные шутку не  поддержали  и  демонстративно  приступили  к
"процессу". "На "чиновничков" обиделись", - вздохнул Ольф. Ему  ничего  не
оставалось, как начать руководить "процессом".
   А  руководить  оказалось  далеко  не  так  просто,  как  представлялось
когда-то Ольфу, глядя на  Дмитрия.  Первое,  что  обескураженно  обнаружил
Ольф, - ему никак не удавалось быть в курсе их дел. И когда они  приходили
к нему с вопросами и  предложениями,  Ольфу  требовалось  немало  времени,
чтобы как следует понять, о чем идет речь. Дмитрию, насколько помнил Ольф,
нужно было для этого не больше минуты. И по взглядам ребят Ольф видел, что
помнил об этом не только он. Но хуже всего было то,  что  он  сам  не  был
уверен в правильности доброй половины своих советов,  -  и  они  это  тоже
чувствовали, хотя, как правило, охотно соглашались с ним.  Даже,  пожалуй,
охотнее, чем с Дмитрием. Но не трудно было  догадаться  о  причинах  такой
сговорчивости. Просто им было все равно -  или  почти  все  равно.  Как-то
Ольф, подходя к дверям, услышал веселый голос Полынина:
   - А мне до лампочки...
   Ольф не знал, к чему это относилось, - когда он вошел, разговор тут  же
оборвался, - но  был  уверен,  что  догадался  правильно.  Все  равно.  До
лампочки. До фени.  До  фениной  мамы.  Все  это  были  слова  из  его  же
собственного лексикона...
   И  отношение  к  нему  самому  тоже  изменилось.  Прежней  товарищеской
близости как  не  бывало.  Они  не  прочь  были  в  шутку  подразнить  его
"начальствованием", но  скоро  Ольфу  показалось,  что  шутка  повторяется
слишком часто. А однажды, когда Алла Корина словно ненароком  сказала  ему
"вы", Ольф сердито покосился на нее, но промолчал. Но когда Алла повторила
это и в придачу назвала его Рудольфом Тихоновичем - было это при встрече в
коридоре, - Ольф резко остановился и круто повернулся на каблуках.
   - Вот что, сестрица Аленушка, - зло  заговорил  он,  сдвинув  брови,  -
бросьте вы эти фокусы...
   - Да ты что? - удивилась Алла. - Я же пошутила.
   - Надо думать, - мрачно посмотрел на нее Ольф. - Не хватало еще,  чтобы
ты серьезно сказала.
   - А чего ты тогда взбеленился? - теперь уже Алла обиделась.
   - А то, - Ольф повысил голос, - что вместо того, чтобы помогать мне, вы
только зубы скалите.
   - Мы? А я что, за всех ответчица?
   - Нет, разумеется, -  сразу  сдался  Ольф,  склонил  голову  и  шаркнул
ботинком. - Пардон, мадемуазель. Куда уж там до ответчицы.
   И Ольф отошел, досадуя на себя за нелепую вспышку раздражения.
   "Чаепития"  проходили  теперь  скучно  и  коротко.   Ребята   с   такой
готовностью взваливали  на  Ольфа  ответственность  за  все  решения,  что
однажды он взорвался:
   - Слушайте, вы, оглоеды... Мне что, одному все это нужно?
   - Да что все? Чем ты недоволен? - изумился Воронов.
   - А тем, - заорал Ольф, - что вы сидите сложа руки!
   - То есть как это? - опешил Савин.
   - А так, - уже тише сказал Ольф, -  что  ни  хрена  не  хотите  делать.
Работаете как из-под палки, думать совсем разучились.  Но  учтите,  я  над
вами цепным кобелем стоять не буду. Если и дальше  так  пойдет  -  поищите
себе другого руководителя. А вернее, вам его найдут.
   Угроза подействовала  -  другого  руководителя  они  не  хотели.  Ольф,
бесспорно, их устраивал. Разумеется,  только  пока,  на  время  отсутствия
Дмитрия Александровича... И они так старательно стали  изображать  "бурную
творческую деятельность", что Ольф через полчаса сказал:
   - Ну, хватит, комедианты... По домам.
   И они мигом  исчезли,  избегая  его  взгляда.  Осталась  только  Жанна,
молчала, глубоко задумавшись о чем-то. Ольф,  сумрачно  взглянув  на  нее,
сказал:
   - Что-то плохо получается у меня.
   - Зря ты накричал на них.
   - Это уж точно. - Ольф усмехнулся. - Кричат всегда зря. Трудно мне...
   - И из меня помощник никудышный. Все из рук валится...
   - Может, в отпуск поедешь?
   Жанна с недоумением взглянула на него:
   - Сейчас?
   Ольф отвел взгляд и промолчал. Жанна поднялась:
   - Поедем домой.
   Когда они подходили к дому, Жанна  ускорила  шаги  и  почти  вбежала  в
подъезд, держа наготове ключи. Ольф вошел следом за ней и увидел, как  она
разворачивает и трясет газеты. Оба почтовых ящика - и ее, и Дмитрия - были
открыты. Жанна небрежно сложила газеты и приказала Ольфу:
   - Открывай свой.
   И хотя Ольф видел, что в его ящике ничего нет,  он  открыл  его.  Жанна
молча повернулась и стала медленно подниматься  по  лестнице,  держась  за
перила и внимательно глядя себе под ноги. Когда она дошла до своей  двери,
Ольф позвал ее:
   - Жанна!
   Она подняла голову, и Ольф сказал:
   - Не надо так, Жан.
   - Как "так"?
   - Он приедет.
   Жанна вдруг засмеялась:
   - Ну разумеется, приедет. Хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи,
   - Не говори так. Он приедет совсем, к нам... к тебе, - не сразу добавил
он.
   - А если нет?
   - Этого не может быть.
   ...Группа жила как будто одним ожиданием. Они работали, конечно, но так
вяло и неохотно, что тошно было смотреть на них.  Наверно,  дело  было  не
только в отсутствии Дмитрия. Возможно, это был  вполне  естественный  спад
после большой напряженной работы... Ольф уже ни в чем не упрекал их  и  не
призывал засучивать рукава - у него и  самого  не  было  никакого  желания
работать.
   Однажды пришел к нему Воронов, положил пачку исписанных листов.
   - Что это? - спросил Ольф.
   - Ваше задание выполнено, товарищ начальник.
   - Ах, да! - Ольф не сразу вспомнил, какое у него было задание,  и  стал
просматривать листки. - Ну что ж, отлично сделано.
   - Да? - Воронов насмешливо поднял брови. - А по-моему, не очень.
   - Не понимаю. - Ольф насторожился.
   Воронов невесело вздохнул:
   - Да что тут понимать... Только вчера до меня дошло, что сделать  можно
было по-другому и гораздо лучше.
   - А именно?
   - Это же типичное частное решение, приемлемое только для нашей работы.
   - А чего бы ты хотел?
   - А того, чтобы этот винтик,  -  Воронов  ткнул  пальцем  в  листки,  -
годился бы не только для нашего агрегата, а для прочих также.
   - А как это сделать?
   - Да можно было...
   Воронов показал ему, как можно было расширить задачу. Ольф увидел,  что
действительно могла получиться вещь более значительная и интересная.
   - Да, ты прав, Ворон. Жаль, сразу не додумался. И я маху дал... Слишком
конкретное задание - так?
   - Так, - безжалостно подтвердил Воронов.
   Ольф закурил и невесело усмехнулся:
   - С Дмитрием Александровичем такого, конечно, не  могло  случиться?  Уж
он-то наверняка увидел бы эту возможность?
   - Не знаю, - куда-то в сторону бросил Воронов.
   - Врешь, знаешь. Увидел бы. А вот я не увидел. - Ольф развел руками.  -
Виноват, конечно, но заслуживаю снисхождения, не так ли?
   - Да брось ты...
   - Бросить недолго. - Ольф угрюмо посмотрел на него. - Заново делать  не
будешь?
   - Потом, может быть.
   - Ну ладно, иди.
   Воронов ушел. Ольф встал, прошелся по комнате,  посмотрел  на  Жанну  и
тоскливо сказал:
   - Знал бы, где он сейчас, поехал бы за  ним,  связал  и  сюда  доставил
бы... Проклятые "бы" мешают... Не подавать же на розыск в милицию?
   - Уже, - сказала Жанна, не поднимая головы.
   - Что уже? - опешил Ольф.
   - Была я в милиции. - Жанна вздохнула и перевернула страницу журнала.
   - Ты что, серьезно?
   Жанна промолчала.
   - И что тебе сказали?
   - Что оснований для розыска нет.
   Жанна положила на журнал руки и стала разглядывать ногти.
   - Что-нибудь еще говорили?
   - Да, - безучастно отозвалась Жанна. - Спросили, кем он мне приходится.
   Лицо Жанны вдруг некрасиво искривилось, она качнулась  вперед,  уронила
голову на руки, но тут же вскинула ее,  тыльной  стороной  ладони  вытерла
глаза и сухо сказала:
   - Иди погуляй пока.
   Ольф направился к двери, задержался на мгновенье у стола, тронул  Жанну
за плечо и быстро вышел.
   Это было часов в одиннадцать. Ольф послонялся по коридорам,  посидел  с
ребятами, сходил в буфет, а когда вернулся к  себе,  Жанны  не  было.  Она
пришла через час, он  услышал  в  коридоре  быстрый  стук  ее  каблуков  и
поднялся в мгновенно возникшем радостном ожидании. Жанна встала на пороге,
спиной прикрыла дверь и протянула ему письмо:
   - Вот...

   "Здравствуйте, родные мои человеки! Не сердитесь за долгое  молчание  -
так уж получилось. Как видите, я не на Камчатке, а на  Сахалине,  и  очень
доволен, что попал сюда. Здесь тихо, спокойно и пустынно, - а это то,  что
очень нужно мне сейчас. И рядом море. Вернее - океан, а это  нечто  совсем
другое, чем море. А впрочем, не тебе,  Ольф,  описывать...  Я  с  завистью
думаю о том, что ты прожил у этого могучего красивого чудища много лет.
   Потом напишу подробнее, а сейчас  -  просьба  к  вам:  разыщите  номера
журналов с работами по квантованию времени  и  пришлите  сюда,  непременно
авиапочтой. Еще, если возможно, - статью Гейзенберга о новой классификации
элементарных частиц и работы Дирака по теории вакуума.  Когда  и  где  они
напечатаны - не помню, спросите у А.С. И  скажите  ему,  что  напишу  чуть
позже.
   Большой привет ребятам.
   Обнимаю вас. Д."

   Ольф взглянул на конверт, прочел обратный адрес: "Сахалинская  область,
п.Топорково, почта, Кайданову Д.А.".
   Жанна сидела за столом  и  тихо  плакала.  Ольф  сел  рядом,  осторожно
повернул ее голову к себе. Жанна сквозь слезы улыбнулась ему.



66

   В Топорково поезд пришел в  три  часа  ночи.  Ольф  с  минуту  постоял,
привыкая к густой, пахнущей морем темноте, и пошел вдоль вагонов на слабый
свет одиноко горевшего фонаря. Кажется, кроме него, никто не сошел здесь -
в грязном зальце ожидания было пусто, за темным деревянным  оконцем  кассы
стояла прочная тишина. Ольф растянулся  на  скамье,  подложил  под  голову
рюкзак и задремал.
   Утром в свете  еще  невидимого,  но  близкого,  встававшего  где-то  за
сопками солнца  Ольф  разглядел,  что  поселок  невелик,  и  подумал,  что
разыскать Дмитрия будет нетрудно - здесь  наверняка  все  знали  всех.  Он
пошел по деревянному тротуару и у первого встречного спросил, не знает  ли
он человека, месяца полтора назад приехавшего из Москвы. Москвичей  у  нас
нет, уверенно ответили ему.
   - И не было? - упавшим голосом спросил Ольф.
   - Нет. Из Ленинграда был кто-то - высокий, бородатый, - три дня пожил и
уехал. А из Москвы... нет, точно не было.
   И никто не знал человека из Москвы.
   Наконец Ольф догадался спросить:
   - А до моря далеко отсюда?
   Оказалось, что до моря восемь километров, и Ольф с облегчением вздохнул
- конечно, Дмитрий и не может быть здесь, ведь из  его  письма  ясно,  что
живет он рядом с морем. Значит, где-то поблизости,  на  побережье,  должна
быть какая-то деревня. Но тут же сказали ему, что до ближайшего селения на
побережье добрых тридцать километров, и Ольф снова приуныл - ему  казалось
невероятным, что Дмитрий может поселиться где-то прямо на берегу, один.  А
потом кто-то предположил: может, он в заброшенках?  Ольфу  объяснили,  что
лет шесть назад рядом, на побережье, был рыбацкий поселок, его сселили,  и
с тех пор там никто не живет. И кто-то тут  же  вспомнил,  что  как  будто
видели там с неделю назад человека, и вроде бы он раза два приходил  сюда,
покупал консервы и хлеб.
   - Какой он из себя? - спросил Ольф.
   Стали вспоминать: роста как будто среднего, с бородой, волосы вроде  ни
темные, ни светлые...  И  больше  ничего  не  могли.  Сказать.  Серьезный,
добавил кто-то. "Наверно, он", - подумал  Ольф  и  решил  идти  туда.  Ему
подробно объяснили, как дойти:  километра  полтора  по  железке,  свернуть
налево, перевалить через две сопки - и прямо к заброшенкам.
   Тропинка к  заброшенкам  шла  узкая,  затравевшая,  временами  и  вовсе
терялась, - видно, не часто пользовались  ею.  Тайга  здесь  была  низкая,
худосочная - ядовитые морские туманы не давали  ей  развернуться,  -  зато
трава росла мощная, буйная, и временами Ольф с головой  скрывался  в  ней.
Все крепче, настойчивее чувствовалось дыхание океана, вскоре  оно  начисто
перебило таежные запахи, и Ольф понял, что скоро будет  у  цели.  И  когда
вышел на гребень второй сопки - ярчайшим светом резанула  глаза  океанская
синь, висело над  ней  большое,  тяжелое  солнце,  где-то  далеко  впереди
сплавляя воедино  границу  воды  и  огромного,  никогда  не  виданного  на
материке неба.
   Внизу увидел он серые, порушенные временем и безлюдьем  скелеты  домов.
Иные совсем  уже  завалились,  почти  уничтожились,  мертво  белели  среди
высокой травы, другие еще  пытались  бороться,  косо  щерились  в  нежилое
пространство темными провалами бывших дверей  и  окон,  и  лишь  несколько
срубов стояли прямо, и у одного из них Ольф  увидел  протянутую  к  столбу
веревку и что-то темное на ней. Значит, действительно кто-то жил здесь.  И
Ольф заспешил вниз, оскальзываясь на влажной траве, стараясь не  думать  о
том, что этот "кто-то" мог быть и не Дмитрий. И когда Ольф подошел ближе и
в том, что висело  на  веревке,  узнал  куртку  Дмитрия,  он  остановился,
сбросил рюкзак и на минуту присел на валежину, вытащил сигарету и закурил.
Надо было подумать о том, как они встретятся. Слишком хорошо помнил  Ольф,
каким был Дмитрий, когда уезжал, помнил его долгое молчание и понимал, что
для этого должны быть веские причины. Думал он недолго - ничего не  шло  в
голову, хотелось скорее увидеть Дмитрия, и он  встал,  вскинул  рюкзак  на
одно плечо и торопливо зашагал к дому.
   Дмитрия не было. Ольф вошел в сумеречное, пахнущее сыростью нутро избы,
увидел широкий, грубо сколоченный топчан, матовый прямоугольник затянутого
синтетической пленкой  окна  и  облегченно  сбросил  рюкзак,  окончательно
уверившись в том,  что  это  именно  жилище  Дмитрия:  лежали  на  топчане
журналы, и книги, увезенные им из Долинска, рядом темнел знакомый  свитер,
стоял у стены его чемодан. "Ну и слава богу",  -  суеверно  подумал  Ольф,
оглядываясь, и вышел из избы.
   Ждать пришлось часа полтора. Ольф увидел, как Дмитрий бредет по  полосе
прибоя в рыбацких сапогах - высокие голенища  их  с  торчащими  в  стороны
ушками были подвернуты, - с ружьем и действительно с бородой.  Он  смотрел
себе под ноги и не видел Ольфа. А когда поднял  голову  и  увидел  -  Ольф
шагнул ему навстречу и заторопился быстрой, неровной  походкой,  напрямик,
через траву. А Дмитрий стоял и смотрел на  него,  словно  не  узнавая.  И,
пугаясь этого странного неузнавания, безрадостной  неподвижности  Дмитрия,
Ольф крикнул:
   - Димыч, это я!
   - Вижу, что ты, - спокойно улыбнулся Дмитрий, снимая зачем-то ружье, и,
сжав левой рукой стволы, правой обнял Ольфа. - Какими судьбами?
   - Обыкновенными, - сказал Ольф, часто моргая и все еще  не  отстраняясь
от Дмитрия. - Аэрофлотовскими.
   - Ну, идем в мою берлогу.
   - Вот решил наконец проветриться, - бодро,  торопливо  заговорил  Ольф,
вышагивая рядом с Дмитрием. - Ну, как ты?
   - Хорошо, - безразлично ответил Дмитрий, глядя себе под ноги.
   - Выглядишь ты отлично, - сказал Ольф.
   И это было почти правдой. Дмитрий за два месяца заметно  поздоровел,  и
хотя шел медленно, но походка была спокойная, уверенная. Одно не нравилось
Ольфу - взгляд Дмитрия. Не так бы должен смотреть человек, у которого  все
хорошо...
   Ольф ждал,  когда  Дмитрий  начнет  расспрашивать  его,  но  так  и  не
дождался. Дмитрию как будто совсем неинтересно было, как они  жили  в  это
время. Он повесил ружье и небрежно осведомился:
   - Голодный?
   - Есть маленько.
   - Журналы привез?
   - Да.
   - Давай сюда.
   Ольф молча отдал ему журналы и вытащил коньяк. Дмитрий, не  обращая  на
него внимания, стал просматривать статью Гейзенберга. Минут  через  десять
он швырнул журнал в общую кучу, бегло просмотрел работы Дирака,  помолчал,
думая о чем-то, и невесело взглянул-на Ольфа:
   - Ну что, будем есть?
   - И пить тоже.
   - И пить тоже, - машинально повторил Дмитрий, поглаживая бороду.
   - А борода тебе идет, -  сказал  Ольф.  -  Дмитрий  невидящим  взглядом
посмотрел на него, вытащил из-под  топчана  трехлитровую  банку  с  икрой,
бревноподобную копченую кетину, и Ольф с завистью крякнул:
   - Широко живешь, пустынник...
   Расстелили на траве плащ. Ольф, жмурясь от яркого солнца,  рассматривал
море, сопки, черные прибрежные скалы и с усмешкой сказал:
   -  Тебе  можно  позавидовать  самой  черной  завистью,  Экое   местечко
отхватил... Присоветовал кто?
   - Было дело.
   Ольф кивнул на солнце:
   - И давно здесь такая благодать?
   - Почти все время, как приехал.
   Ольф помолчал и словно нехотя сказал:
   - А у нас дожди. И вообще на редкость гнусное лето выдалось... Ну  что,
выпьем?
   - Наливай.
   Ольф разлил коньяк в помятые жестяные кружки, усмехнулся:
   - Коньяк из кружек... Забавно. Ну, со встречей, дружище.
   Дмитрий после первого глотка поперхнулся и закашлялся.
   Ольф похлопал его по спине и пошутил:
   - Совсем из формы вышел, старик... Тренировки не было, что ли?
   Дмитрий промолчал. Ольф, пробуя поочередно то икру, то  кету,  жмурился
от удовольствия:
   - До чего ж хорошо...
   Потом он закурил, растянулся на траве. Помолчал, посмотрел на Дмитрия и
с напряжением в голосе сказал:
   - Ты бы хоть поинтересовался, как наши дела...
   - А как ваши дела?  -  равнодушным  голосом  спросил  Дмитрий,  и  Ольф
обозлился:
   - А никак...  Все  хорошо,  прекрасная  маркиза.  Статья  вышла,  имела
бесспорный успех,  состоялось  заседание  Ученого  совета,  на  коем  вам,
почтеннейший, единогласно, единоручно и единодушно было  присвоено  звание
доктора физико-математических наук... Что же вам еще надобно?
   - А Жанне?
   - Жанна почти так же прекрасна, как и всегда. - Ольф с особым значением
произнес это "почти", но Дмитрий этого как будто не заметил.
   - Я не о том. Кандидатскую ей утвердили?
   - Разумеется.
   - А чего ты злишься?
   - Я? - Ольф  изобразил  крайнюю  степень  удивления.  -  Да  помилуйте,
сударь, с чего бы мне злиться?
   Ольфу самому было тошно от своего тона, но другого не находилось. Он  с
недоумением думал: неужели Дмитрий и в самом деле не рад его приезду?
   - Покажи статью, - попросил Дмитрий.
   Ольф молча поднялся, пошел в "берлогу", вытащил из рюкзака журнал.
   Наблюдая за тем, как Дмитрий разглядывает страницы журнала, спросил:
   - Чем ты недоволен?
   - Почему фамилии не по алфавиту?
   - Жанна наотрез отказалась ходить в лидерах. Я, разумеется, тоже вперед
не рвался. Ну, а Валерка в любом случае был бы последним.
   - А ему докторскую дали?
   - С ним история такая приключилась... Твой меморандум на Ученом  совете
рассматривали, конечно. Что именно там было - в точности не знаю, со  слов
Дубровина передаю. В общем, мнения разделились, но похоже, что большинство
все-таки склонялось к тому, чтобы дать Валерке  доктора.  Однако  возникли
какие-то вопросы, и решено было  подождать...  до  твоего  возвращения.  А
Валерка каким-то образом узнал об этом и сразу же прикатил. Видел  бы  ты,
как-кой он был... Юпитер Громовержец, да и только. На всю ивановскую орал,