- Спасибо.
   - А что это голос у тебя... осенний?
   - Да так...
   - Теперь, насколько я понимаю, самое страшное позади?
   - Как будто.
   - Не слышу должного энтузиазма... Устал, что ли?
   - Да.
   - Постарайся уснуть. К концу приеду. Передай всем мои поздравления.
   - Хорошо.
   Дмитрий положил трубку и сказал:
   - Алексей Станиславович шлет вам свои поздравления. - И, глядя на сразу
оживившиеся  лица,  добавил:  -  Теперь,   надо   полагать,   вы   немного
успокоитесь?
   - Идите спать, Дмитрий Александрович, - сказал Воронов.
   - Пойду, - тут же согласился Дмитрий.
   И он ушел к себе в кабинет. На диване кем-то  заботливо  были  положены
подушка, аккуратно свернутый тяжелый плед, рядом, на стуле, стояли бутылки
с лимонадом и нарзаном, до блеска вымытая пепельница,  лежали  сигареты  и
спички. А на столе -  цветы.  От  неожиданной  этой  заботливости  Дмитрий
почувствовал себя неловко. "Ну, это уже зря", - подумал  он  и  оглянулся:
ему показалось, что по коридору кто-то тихо прошел. Он лег и быстро уснул.
   Разбудил его Дубровин. Дмитрий, поднимаясь,  качнулся  тяжелой  головой
вперед, отвернул лицо от яркого света за окном.
   - Нехорошо спишь, - сказал  Дубровин.  -  Дергаешься  весь,  стонешь...
Снилось что-нибудь?
   - Не помню, - пробормотал Дмитрий и осторожно провел руками по  лицу  -
почему-то болели глаза и лоб.
   - Иди умойся, - сказал Дубровин.
   - Сейчас... Вы были там?
   - Да. Все в порядке. Осталось пять итераций.
   - Так мало?
   - Да ведь уже первый час. - Дубровин внимательно посмотрел на  него.  -
Когда ты лег?
   - Часов в семь, что ли, - неуверенно сказал Дмитрий.
   - Двадцать минут восьмого ты звонил мне.
   - Разве? Значит, позже.
   - Ладно, иди умывайся.
   Дмитрий нетвердыми шагами - после тяжелого сна его покачивало - пошел в
туалет, сунул голову под кран и долго держал так. От  холодной  воды  боль
внутри лба улеглась,  но  поворачивать  глаза  было  все  еще  трудно.  Он
посмотрел на себя в зеркало - белки налились кровью,  взгляд  был  мутный.
"Заболеваю, что ли? - огорченно подумал он и вздохнул. - Как некстати..."
   Когда он вернулся, Дубровин окинул его пристальным взглядом и сказал:
   - Надо бы тебе врачу показаться.
   - Здоров я, - буркнул Дмитрий,  открывая  бутылку  с  лимонадом.  -  Вы
будете?
   - Нет.
   Дмитрий  выпил  и  жадно  затянулся   сигаретой.   Дубровин   продолжал
бесцеремонно разглядывать его и неодобрительно качнул головой.
   - Все-таки сходи, пусть посмотрят тебя.
   - А, - отмахнулся Дмитрий, но Дубровин рассердился:
   - Не акай, ноги не отвалятся. Твое геройство  никому  не  нужно.  И  не
заставляй меня еще раз напоминать тебе об этом.
   Помолчали. Дубровин, постукивая пальцами по столу, нерешительно сказал:
   - Надо бы побыстрее обработать и подготовить публикацию, но с  этим,  в
случае чего, и без тебя  справятся.  Так  что,  если  скажут,  чтобы  ехал
куда-нибудь, - поезжай.
   - Да куда мне ехать? -  с  досадой  сказал  Дмитрий.  -  Закончим  все,
дождусь Асиного отпуска - тогда и поедем.
   - А врачу все-таки покажись. Сейчас.
   - Я уже сказал - схожу, - с раздражением повел плечом Дмитрий. - Да и с
чего вы взяли, что я так уж нуждаюсь в этом? Просто скверно спал -  только
и всего.
   - Нет, не только, я вижу... Да и другие не слепые.
   - Уже накапал кто-то?
   - Экий ты... - Дубровин поморщился. -  Кое-кого  очень  беспокоит  твое
состояние, и я могу только приветствовать такое беспокойство.
   - Я пока еще вполне  вменяем,  и  хватит  об  этом,  -  сердито  сказал
Дмитрий,  прикидывая,  кто  мог  нажаловаться  Дубровину:   Ольф,   Жанна?
Наверняка кто-то из них. Не Ася же, конечно, - она никогда не  вмешивалась
в его дела, связанные с работой. (А во что она вообще вмешивается?)
   - Хватит так хватит, - согласился Дубровин и, улыбаясь,  спросил:  -  А
знаешь, с кем я приехал сюда?
   - С кем? - безразлично осведомился Дмитрий.
   - С Шумиловым.
   Дмитрий удивленно взглянул на него:
   - А что ему понадобилось здесь в воскресенье?
   - Не знаю, - уклончиво ответил Дубровин. -  Он  позвонил  мне  утром  и
спросил, не знаю ли я, как у тебя  обстоят  дела.  Я  сказал,  что  все  в
порядке, и нельзя сказать, чтобы это его огорчило. Скорее наоборот...
   - Даже так, - невнятно сказал Дмитрий.
   - А когда  я  сказал,  что  собираюсь  поехать  к  тебе,  он  предложил
подвезти. - Дмитрий промолчал, и Дубровин продолжал: - По-моему, он  хочет
поговорить с тобой. Как ты на это смотришь?
   - Вообще-то надо бы... Он у себя?
   - Да.
   - Пойти сейчас?
   - Как хочешь.
   Дмитрий подумал немного - и отказался:
   - Нет, потом.
   - Ну, пошли тогда к ребятам.
   В "штабе" была атмосфера будничной усталости - дремали в креслах,  вяло
переговаривались, лениво дымили сигаретами, позевывали.  Теперь,  кажется,
уже все были уверены в успехе эксперимента.
   Дмитрий подошел к кульману. Кривая  строчка  синих  крестиков  цепочкой
куриных следов послушно тянулась за красными точками. Оставалось всего три
итерации. Вообще-то говоря, вполне можно было обойтись и без них.  Дмитрий
предлагал брать всего  шестьдесят  точек,  продолжительность  эксперимента
сократилась бы на два часа, но его не поддержали - ни свои,  ни  в  Ученом
совете. Избыточная защита - так это называется. Или - защита от "дураков".
"Дураки", а точнее, просто чересчур осторожные люди могли оказаться везде.
Приходилось на всякий случай защищаться от них.
   Тихо подошла Жанна, молча  встала  рядом  с  ним  -  и  вдруг  легонько
погладила его по руке. Дмитрий улыбнулся ей и спросил:
   - Устала?
   - Очень. А ты спал?
   - Как младенец.



58

   И вот сейчас, когда его спросили, как он спал, и все почему-то смотрели
на него, словно им очень важно было знать это, - не смотрела  только  Ася,
она разделывала курицу, - он чуть не сказал: "Как младенец". Но,  взглянув
на Жанну, сказал другое:
   - Нормально. - И скомандовал на другой конец стола: - А  ну,  наливайте
там!
   - Да налито уже!
   - Тост, Дмитрий Александрович!
   - Тост! - требовало застолье.
   - Тосты по части Ольфа, - отмахнулся Дмитрий. -  Он  вам  сейчас  такое
загнет, что полдня будете разбираться, что к чему.
   - Ах так! - рассердился  Ольф.  -  Тогда  назло  тебе  ничего  не  буду
загибать. Сам говори, посмотрим на твое ораторие!
   - И я не буду.
   - Нет, Дмитрий Александрович, тост!
   - Не умею я, так пейте.
   - Тост!
   - Ну хорошо, - сдался Дмитрий. - Всего три слова. За нашу удачу!
   И он торопливо выпил, забыв чокнуться. За столами недовольно зашумели:
   - Мы не чокнулись!
   - Так не пойдет!
   - Налейте ему еще!
   - Вот недотепа! - ругнулся Ольф. - Да закуси хоть!
   - Я же говорил вам - не умею, - расстроился  Дмитрий,  глядя,  как  ему
снова наливают. - Сами говорите.
   - Можно мне? - сказала Майя
   - Можно!
   - Давай, Майя!
   - Реки, богиня плодородия!
   Майя вышла из-за стола и зашептала что-то на  ухо  Асе.  Та,  улыбаясь,
кивнула. Майя подошла к Дмитрию, стала рядом и повернулась к столу.
   - Я предлагаю выпить... конечно, и за нашу удачу, но в  первую  очередь
за того, кому мы обязаны ей... За вас, Дмитрий Александрович!
   Майя поставила рюмку на стол - и вдруг обняла Дмитрия и поцеловала его.
   - Браво, Майка!
   - Вот это тост!
   - Молодчина!
   - За вас, Дмитрий Александрович!
   Тянулись через стол руки; гремя стульями, вставали из-за дальнего конца
стола, шли к нему, тонко звенели рюмками:
   - Будьте здоровы, Дмитрий Александрович!
   - Многая лета!
   - За вас!
   Смотрели на него признательными, почти  влюбленными  глазами,  говорили
добрые, ласковые слова.
   Он, растерянно улыбаясь, молча выпил, постоял, крутя рюмку  в  пальцах;
кто-то взял ее у него, поставил на стол.
   - Да-да, - почему-то  сказал  Дмитрий,  оглядывая  всех,  и,  торопливо
нашарив спинку стула, сел, быстро сказал: - Да садитесь вы,  ешьте,  а  то
опьянеете.
   - Сегодня можно, - засмеялся Савин.
   - Сегодня все можно!
   - Атлеты, налетай!
   Налетели атлеты, только сейчас сообразив,  что  изрядно  проголодались.
Неверными от усталости и водки движениями  тыкали  вилками,  толкали  друг
друга локтями - сидели тесно,  в  ход  пошли  даже  детские  стульчики  из
квартиры Ольфа - и говорили:
   - Хорошо-с!
   - Особенно после рюмашечки.
   - А что это мы, братцы, так окосели?
   - И вообще - хорошо-с!
   - Смени пластинку, Савва.
   - Братцы, а ведь отпуск скоро!
   - Не торопись, коза, в лес, все твои волки будут.
   - Надо еще обработать все.
   - А долго это?
   - Не знаю.
   - Недели три, наверно.
   - Надо у Дмитрия Александровича спросить. Дмит...
   - Тихо, горлопан! Дай человеку поесть. Успеешь, все узнаешь.
   - Тоже нашел когда спрашивать.
   - А что, если всем вместе поехать?
   - Идея! Только не на паршивый юг.
   - Лиса, на скатерть ляпаешь.
   - Дина, дай селедочки, жажда одолела.
   - Слушай, братва, а Дмитрий Александрович что-то очень уж невеселый.
   - Устал...
   - Да нет, не то.
   - Да, тебе бы так... Мы, как щенки, повизгивали, а он...
   - Да не о том я.
   - Не лезьте вы к нему.
   - Нет, братцы, что ни говори, а с начальником нам дико повезло.
   - Это уж точно.
   - Не дай бог, если бы Мелентьев был.
   - Я бы с ним и дня работать не стал.
   - Да куда бы ты делся? Работал бы как миленький.
   - Тише вы! Услышит.
   - Пусть услышит.
   - А ведь он остановил бы эксперимент.
   - Это уж как пить дать.
   - А ты на его месте не остановил бы?
   - Ну, я... Не обо мне речь. Дмитрий Александрович не остановил же.
   - Так то Дмитрий Александрович... Нам до него ехать да ехать, пахать да
пахать.
   - Ольф говорил, что на эту идею он еще  в  университете  наткнулся,  на
втором курсе...
   - На третьем.
   - Все равно. А что ты умел на третьем курсе?
   - Тихо, Дмитрий Александрович будет говорить!
   - Просим!
   - Да тише вы!
   Он действительно хотел говорить. Встал и, дождавшись  тишины,  медленно
заговорил:
   - Благодарю за все добрые слова, сказанные в  мой  адрес,  но  не  могу
принять их на свой счет...
   - Так не пойдет!
   - А то снова придется повторить!
   - Да тише, охломоны, дайте сказать!
   - ...не могу принять их на свой счет, - повторил Дмитрий.  -  Возможно,
не все из сидящих здесь знают, что судьба нашей работы  в  самом  зародыше
висела на волоске, и тем, что этот волосок не оборвался,  да  и  вообще  -
самим существованием нашей группы мы  обязаны  одному  человеку,  сидящему
здесь. Человеку,  которого  я  считаю  своим  учителем  и  чья  неизменная
поддержка не раз спасала нас от тяжелых неприятностей. Вы  этой  поддержки
непосредственно ощутить не могли,  но,  поверьте,  она  была  так  велика,
что... В общем, как вы, наверно, уже догадались,  я  предлагаю  выпить  за
Алексея Станиславовича.
   За столом неистово захлопали и потянулись к Дубровину:
   - Алексей Станиславович, ваше здоровье!
   Дубровин постучал вилкой по бокалу и встал:
   - Ну что ж, друзья, приятные речи приятно слышать. С вашего позволения,
мне придется ограничиться этой бледной водичкой... -  Он  поднял  бокал  с
нарзаном. - С удовольствием и благодарностью принимаю ваш тост, но сначала
позвольте мне сказать несколько слов... Я действительно с  самого  начала,
когда вас здесь еще и не было, - а  говорю  я  в  основном  для  вас,  мои
молодые  коллеги,  -  наклонил  голову   Дубровин,   -   помогал   Дмитрию
Александровичу в его работе. И сейчас, когда  эта  работа  закончена,  мне
приятно сознавать, что  мои  усилия  вознаградились  сторицей...  Еще  раз
поздравляю вас со  столь  успешным  началом  вашей  научной  деятельности.
Поверьте, очень немногим удается начинать так  внушительно...  -  Дубровин
переждал взрыв радостного гула и продолжил: - Дмитрий Александрович только
что говорил о моих заслугах и совершенно справедливо заметил,  что  вы  не
могли непосредственно ощутить  моей  поддержки.  Это,  так  сказать,  наши
внутренние счеты, и сводить их - наше личное дело...
   Засмеялись, захлопали, Дубровин улыбнулся и продолжал:
   - Должен сказать, что мой друг - а я считаю Дмитрия  Александровича  не
столько своим учеником,  сколько  другом,  товарищем  по  работе,  -  явно
преувеличил мои заслуги. Я при всем  желании  не  мог  оказать  ему  столь
внушительной помощи, как это можно заключить из его слов. Моя помощь имела
в основном административный характер...
   - И моральный, - вставил Дмитрий,
   - Пусть так... Но все, что касается чисто научной стороны этой  работы,
- целиком ваше. А уж вам лучше судить, кто что сделал. Это уж ваши  счеты,
и лавры извольте делить сами...
   Очень не хотелось им расставаться, но время шло  к  двенадцати,  и  они
разошлись.
   Дмитрий, не раздеваясь, прилег на диване, решив  дождаться,  когда  Ася
уберет на кухне и постелет. Но так и уснул одетым. Проснулся  среди  ночи,
прошел в ванную и долго пил воду прямо из-под крана.  Ася  спала.  Дмитрий
постоял немного у  ее  постели  и  снова  лег  на  диван.  Раздеваться  не
хотелось, да и смысла не было - Асе через полтора часа вставать.
   Но когда он проснулся, Аси уже не было. Не было даже записки.



59

   Потом их поздравляли. Как говорил Ольф - оптом  и  в  розницу...  Самым
значительным, конечно, было красочное поздравление от  имени  директора  и
Ученого совета, вывешенное у входа в институт на специальной доске.  Такой
чести удостаивались не многие. Потом стали приходить телеграммы из Москвы,
Дубны, Новосибирска - от бывших однокурсников, от  Калинина,  от  деканата
физфака.
   - Как это они так быстро  узнали?  -  недоумевал  Дмитрий,  разглядывая
телеграфные бланки.
   - Наверно, Дубровин сообщил, - предположил Ольф.
   Дубровин на вопрос Дмитрия хмыкнул и уклончиво ответил:
   - Да кое-кому действительно говорил... -  И  уже  серьезно  пояснил:  -
Сообщение о вашем эксперименте было включено в "Экспресс-информацию".  Так
что я тут ни при чем.
   - А кто же составлял его?
   - Ваш покорный слуга. Вы недовольны? Кстати, у врача ты был?
   - Нет.
   - Почему?
   - Некогда.
   - Ах вот как, некогда... - Дубровин посмотрел на него, снял  телефонную
трубку и стал набирать номер. - Ну что ж, если тебе очень некогда... Олег?
Здравствуй. Да, Алексей. У меня к тебе  просьба.  Надо  посмотреть  одного
молодого человека. Кайданов, Дмитрий Александрович, я как-то говорил  тебе
о нем. Когда? Хорошо. Потом позвони мне.  -  Дубровин  положил  трубку  и,
сердито глядя на Дмитрия, сказал: - Завтра к  пяти  в  тридцать  четвертый
кабинет; к Олегу Константиновичу Грибову.  В  регистратуру  обращаться  не
нужно. Человек он деликатнейший, так что советую быть с ним пооткровеннее.
Запомнишь или записать?
   - Запомню, - буркнул Дмитрий  и  уныло  подумал,  глядя  на  Дубровина:
"Придется идти..."


   Увидев на  двери  тридцать  четвертого  кабинета  табличку  с  надписью
"психоневролог", Дмитрий рассердился на Дубровина и уже повернулся,  чтобы
уйти, но, подумав о том, что  придется  снова  объясняться  с  Дубровиным,
постучал в дверь, заранее решив, что ни  в  какие  откровения  с  Грибовым
пускаться не станет, будь тот  человеком  хоть  трижды  деликатнейшим.  Но
Грибов, тщательно осмотрев и выслушав его,  стал  задавать  вопросы  самые
обыкновенные. Дмитрий нехотя отвечал на них, сумрачно смотрел перед  собой
в  стол,  готовый  тут  же  пресечь  всякие   попытки   вызвать   его   на
откровенность. Но Грибов, видимо, понял его и, помолчав, сказал:
   - Мне хотелось бы задать вам еще несколько вопросов, но, похоже, вы  не
склонны отвечать на них. Ну что ж, отложим пока...
   - Пока? - Дмитрий поднял на него глаза. - Что значит пока?
   Грибов, тщательно подбирая слова, мягко заговорил:
   - Пожалуйста, не волнуйтесь, я не собираюсь выпытывать у вас то, о  чем
вы сами не захотите говорить. Но ваше состояние...
   - А что мое состояние? - перебил Дмитрий. - Вы считаете, что я болен?
   - Несомненно, - уверенно сказал Грибов.
   - Чем же? - сузил глаза Дмитрий.
   - Пока что ничего серьезного, но если немедленно не начать лечиться...
   - Чем я, по-вашему, болен? - нетерпеливо переспросил Дмитрий.
   - Во-первых, вы  явно  переутомлены...  Вам,  насколько  мне  известно,
приходится много работать?
   - Допустим... А во-вторых?
   -  Есть  и   во-вторых.   Депрессия,   которая   одним   переутомлением
необъяснима.
   - Чем же она, по-вашему, вызвана?
   - Не знаю. И вряд ли узнаю, если вы не захотите мне помочь.
   - Ну хорошо, - с усилием сказал Дмитрий. - Какие вопросы вы мне  хотели
задать?
   Грибов испытывающе посмотрел на него.
   - Для вас они, возможно, будут не слишком приятны,  и  если  не  хотите
отвечать - не насилуйте себя. Разговор имеет смысл только  в  том  случае,
если вы будете откровенны.
   - Спрашивайте.
   - Какие у вас отношения с женой?
   Дмитрий помолчал и, избегая взгляда Грибова, сказал:
   - Пожалуй, я и в самом деле не готов к такому разговору.
   - Хорошо, оставим, - сразу согласился Грибов. - А вы сами... ничего  не
хотите сказать мне?
   - Нет.
   - Дмитрий Александрович, поверьте, что я хочу вам помочь. И  не  только
потому,  что  Алексей  Станиславович  так  озабочен  вашим  здоровьем.   К
сожалению, для опасений у него есть все основания. Естественно, что вы  не
хотите  считать  себя  больным  и  надеетесь  сами  справиться  со   своим
состоянием. Но  это  удается  далеко  не  всегда  и  не  всем.  Депрессия,
случается, принимает крайне тяжелые формы и, если не принять никаких  мер,
может надолго вывести вас из строя.
   - Что вы предлагаете?
   - По возможности ничего не скрывать от меня  и  постараться  откровенно
рассказать о том, что вас угнетает.  Не  сейчас,  я  уже  сказал,  что  не
настаиваю на этом. Но, может  быть,  со  временем  у  вас  появится  такое
желание - тогда, прошу  вас,  придите  ко  мне,  и  мы  вместе  попытаемся
разобраться...
   - Хорошо, - нетерпеливо сказал Дмитрий. У  него  было  одно  желание  -
поскорее уйти.
   - А пока, - продолжал Грибов, -  непременно  сократите  ваши  нагрузки.
Лучше всего уехать куда-нибудь, отключиться от всех забот  и  как  следует
отдохнуть.
   - Сейчас не могу, - сказал Дмитрий,  решив  не  упоминать  о  том,  что
работает он сейчас и без того немного.
   -  Как  знаете.  Приказывать   не   могу,   а   советовать...   советую
настоятельно. Это в ваших же интересах.
   - Разумеется.
   Кончилось все тем, что Грибов прописал ему таблетки и Дмитрий, пообещав
"зайти как-нибудь", ушел, удрученный разговором. Он и сам чувствовал,  что
заболевает. Тяжело и неохотно просыпался по утрам,  уезжал  в  институт  и
сразу шел к себе в кабинет, но еще долго не мог заставить себя взяться  за
работу. Сначала к нему шли  с  вопросами,  предложениями,  ждали  от  него
совета, а он порой никак не мог  понять,  что  от  него  требуется.  Потом
хождения как-то сразу прекратились, - видимо, кто-то  подсказал,  что  его
лучше оставить в покое. И если и заходили, то лишь спросить, не пойдет  ли
он обедать, приносили кофе, - и  на  долгие  часы  он  оставался  один.  И
вечерние собрания в его квартире тоже как-то сами собой прекратились. Ольф
и Жанна по-прежнему заходили, но ненадолго, сказать  или  спросить  что-то
нестоящее, не относящееся к работе. Все чаще охватывали  Дмитрия  приступы
глубокой и острой тоски, накатывавшейся вдруг, беспричинно, - и  несколько
раз он ловил себя на том, что ему  почему-то  хочется  плакать.  Неотвязно
мучили воспоминания - и почему-то все  больше  печальные,  горькие:  мать,
Ольга... К приездам Аси он  как-то  пытался  взбодриться,  заранее  глотал
таблетки, приходило обманчивое  успокоение,  а  вместе  с  ним  вялость  и
сонливость. Но Ася, кажется, ничего не замечала, -  да  и  сама  она  была
измучена работой настолько, что большую часть времени проводила в постели.
И оба инстинктивно избегали  даже  намеков  на  какой-нибудь  значительный