разговор.
   "Почему так?" - поразился однажды Дмитрий,  заметив,  что  уже  полчаса
бездумно стоит у окна, смотрит на темное холодное небо за стеклами -  лето
выдалось на редкость скверное, - и нет  у  него  никаких  желаний,  совсем
никаких. Разве что уехать куда-нибудь, где никто  не  знает  его.  Уже  не
впервые думал он об  этом  -  удручали  его  недоумевающие,  сочувствующие
взгляды, раздражало непрошеное внимание. Думать-то думал,  но  как  только
представлял, сколько хлопот будет с предстоящим отъездом, что  придется  с
кем-то объясняться, - и пропадало всякое желание ехать.
   Нездоровье еще  позволяло  ему  работать  несколько  часов  в  день,  и
Дмитрий, догадываясь, что скоро и этих  часов  может  не  быть,  ежедневно
садился за стол. Но странная была эта работа. То, что выводила  его  рука,
что с готовностью подсказывал мозг, порой ему самому казалось  бредом.  Он
помнил, что однажды с ним уже было такое, осенью шестьдесят третьего года.
Тогда закачался весь мир  знакомых  уравнений  и  формул,  стало  вызывать
сомнение любое элементарное явление, едва ли не каждая строчка  простейших
математических выкладок. Но сейчас, когда он знает намного  больше,  когда
позади значительная, уверенно проведенная работа, - откуда  эти  сомнения?
Даже не сомнения, а твердое ощущение  непрочности,  недостоверности  того,
что установлено работами сотен, тысяч людей... Откуда это, зачем? Порой он
сам боялся того, что сейчас начнет писать. И все-таки садился и  писал.  А
потом,  в  отчаянии  оглядывая  написанное,  думал:  "Что   это?   Неужели
действительно схожу с ума? А если все это - правда  и  никто  до  меня  не
видел ее? Ну пусть не все, а только часть?  Тогда  -  какая  часть?  Может
быть, это? Или  вот  это?"  Выбора  сделать  не  удавалось,  все  казалось
одинаково  важным  и  значительным,  хотя   многое   противоречило   давно
установленным физическим законам.
   Сходить к Грибову? Но как объяснить ему свое состояние? И разве  только
в этом дело? "Какие у вас отношения с женой?"  Он  наверняка  задаст  этот
вопрос, а что отвечать? Что он не знает, не понимает?
   Он действительно ничего не понимал - ни своего отношения к Асе,  ни,  в
еще большей степени, ее отношения к нему. Было лишь ясное  ощущение  того,
что что-то изменилось. И теперь Дмитрий  уже  почти  со  страхом  ждал  ее
приезда и думал иногда: лучше, если бы она сейчас не приезжала...
   А в группе работа шла полным ходом. Дмитрий почти  не  принимал  в  ней
участия. Его просто информировали о том, что  сделано.  Оставалось  совсем
немного, и теперь  Дмитрия  пугало  уже  другое  -  что  дальше?  Закончат
обработку результатов, ну, еще на месяц разъедутся в отпуск, а потом? Он -
руководитель группы, и в первую  очередь  ему  придется  решать,  над  чем
работать дальше. А что он может им  предложить?  Одну  из  своих  бредовых
идей? Сообщить, например, что вся, или почти вся, ныне существующая теория
элементарных частиц представляется ему в  корне  неверной  и  надо  искать
какие-то другие пути? То-то физиономии у них будут. Или предложить одну из
тех  куцых  побочных  идеек,  которые  в  изобилии  появляются  во  всякой
значительной работе? Но это же только отходы,  и  уж  он-то  сам  в  любом
случае заниматься этим не станет...



60

   В начале июня пришел к нему Мелентьев и сказал:
   - Разговор есть, Кайданов.
   - Садись.
   Мелентьев сел, вытащил бумагу, медленными  движениями  развернул  ее  и
положил на стол:
   - Вот, читай.
   Это было заявление об уходе.
   Дмитрий несколько секунд молча разглядывал его.
   - Самое сложное в обработке я сделал, - сказал Мелентьев. - С остальным
Ольф справится.
   Дмитрий, не поднимая на него глаз, кивнул, написал внизу "не возражаю",
поставил число, подпись и только тогда спросил:
   - Куда думаешь идти?
   - Еще не знаю, -  сказал  Мелентьев,  внимательно  разглядывая  его.  -
Наверно, в Москву вернусь... А ты, я гляжу, не очень-то удивлен.
   - Нет.
   Мелентьев усмехнулся.
   - Считаешь, что так все и должно было кончиться?
   - Вероятно.
   - Вон как... - Мелентьев покрутил головой и полез за сигаретами. -  Это
почему же, если не секрет?
   Дмитрий промолчал, устало подпер рукой тяжелую голову.
   - И давно ты так думаешь? - продолжал допытываться Мелентьев.  -  Не  с
первого же дня?
   - Какая разница?
   - Ну  все-таки...  Плохо  ли,  хорошо  ли,  а  почти  три  года  вместе
отработали. Это же все-таки срок, и немалый. Что молчишь?
   - А что говорить?
   - Или - неподходящее время для разговора я выбрал?
   - Пожалуй.
   Мелентьев помолчал и жестко сказал:
   - Может, и так, но когда-то мы еще увидимся... Хочется  мне  напоследок
кое-что сказать тебе.
   - Говори.
   - Жаль, разговор в одни ворота будет... Ну, да ладно, и  то  хлеб.  Так
вот, Кайданов, если ты считаешь, что я ухожу потому, что в наших  с  тобой
стычках твою правоту признал, то - ошибаешься.
   - Ничего я не считаю, - Дмитрий поморщился.
   - Да? Уже хорошо, хоть и не совсем верится. Ладно, спишем это и на  мою
мнительность. Так вот, правоты за тобой признать не могу по одной  причине
- нет ее у тебя. Пока, по видимости, последнее слово за тобой осталось, но
это только видимость. Рано или поздно и ты придешь к тому же, что и я, или
застрянешь где-то в середнячках, хотя, возможно, я не совсем понимаю тебя,
и все твое  благодушие  и  так  называемая  доброта  -  тоже  одна  только
видимость.
   Мелентьев  помолчал,  видимо  ожидая  возражений.  Но  Дмитрий  коротко
сказал:
   - Я слушаю.
   - Слушать-то слушаешь... Тебе что, совсем неинтересно, что я говорю?
   - Откровенно говоря, не очень.
   - Да? Ну, я все-таки скажу. Видишь ли, я вовсе не  против  доброты  как
таковой. Я и сам не считаю себя злым. Одного только понять не могу:  когда
эта доброта расползается сопливой лужей и мажет  все,  что  ни  попадется.
Когда доброта превращается в бесхарактерность, в безволие  -  а  случается
это сплошь и рядом, - это уже бедствие. На этом-то мы с тобой и разошлись.
   - Разве?
   - Ну а на чем же? Все твои выкрутасы  с  Шумиловым,  с  этими  зелеными
новичками - что же это, по-твоему? Или ты  думаешь,  что  теперь  я  иначе
смотрю на все? Ошибаешься. Я уже сказал, что твоей правоты в наших  спорах
с тобой не признаю. Правда, ты оказался  не  таким  уж  простым,  как  мне
показалось сначала. Потому-то я и  затеял  этот  разговор,  что  всего  не
понимаю в тебе.
   - Чего именно не понимаешь? - вяло спросил Дмитрий.
   - Да как-то нелогично действуешь ты... Сначала я  думал,  что  вся  эта
возня с пацанами - от твоей слабости. Решил, что тебе захотелось на всякий
случай популярность себе завоевать, так сказать,  тылы  обеспечить,  чтобы
дальше легче жилось. Ну а мне не нужно это,  я  никогда  ни  под  кого  не
подлаживался. Я привык во всем на себя полагаться, и что  твой  либерализм
мне не по вкусу пришелся - естественно. Я принимаю за  аксиому,  что  люди
делятся на умных и глупых, сильных и слабых, на талантливых  и  бездарных.
Так было всегда, так есть и так будет. Это - биология, и никуда от нее  не
денешься. И каждый должен знать свое  место  и  свои  возможности.  Нельзя
допускать, чтобы глупые, слабые и  бездарные  пудовыми  гирями  висели  на
ногах умных, талантливых и сильных. Пользы от этого никому, в том числе  и
слабым, а вред - огромный. По-моему, это достаточно очевидно, Америки я не
открыл.
   - Да, тезисы не из свеженьких, - согласился Дмитрий.
   - Надеюсь, обзывать меня ницшеанцем и суперменом ты  не  станешь?  -  с
иронией осведомился Мелентьев.
   - Да нет, зачем же...
   - Уже хорошо. Так, как думаю я,  думают  многие,  но  высказываться  не
решаются,  потому  что  это  считается  неприличным.   И   действовать   в
соответствии с этими принципами тоже отваживается далеко не каждый. Ну а я
вот - не боюсь.
   - Потому что ты сильный, умный и талантливый, - без  всякого  выражения
сказал Дмитрий.
   - Да, - серьезно сказал Мелентьев. - И я не хочу, свои  силы  и  талант
тратить на пустяки. И уверен, что и ты не хочешь, - потому что и ты из той
же породы. И ты меня не убедишь, что  тебе  приятно  расходовать  себя  по
мелочам.
   Дмитрий покачал головой:
   - Не собираюсь ни в чем убеждать тебя.
   - А вот мне кое в чем хотелось бы тебя переубедить.
   - Это в чем же?
   - Ты - большой корабль, а плаваешь пока мелко. Вернее, не так  глубоко,
как мог бы. Сначала я думал, что все  это  из-за  твоей  мягкотелости,  из
нежелания трепать себе нервы, из-за стремления угодить и нашим и вашим. Но
твое поведение во время эксперимента, откровенно говоря, удивило меня.
   - Почему?
   - Ты ведь очень  многим  рисковал.  Вся  твоя  карьера  могла  к  черту
полететь. Чтобы решиться на такой риск, сила нужна  немалая.  Я  попытался
поставить себя на твое место и подумал: а я решился бы  на  это?  Пожалуй,
что и нет... Даже наверняка не решился бы, - признался Мелентьев. - И  вот
этакое... логическое несоответствие и удивляет меня в тебе.
   - А может, дело тут не в логике? - усмехнулся Дмитрий.
   - В чем тогда?
   - Ты хочешь, чтобы я тебе объяснил?
   - Да не мешало бы.
   Дмитрий помолчал и вздохнул:
   - Эх, Валерка, человек ты... Ничего  я  тебе  не  стану  объяснять.  Не
сумею, да и вряд ли ты поймешь.
   - Вон как...
   - Это не в обиду тебе сказано... Просто мы люди разных миров. Ты  моего
мира не приемлешь, я - твоего, и объясниться нам трудно.
   - А ты попробуй, - прищурился Мелентьев.
   - Да что пробовать... Жалко мне тебя.
   - Жа-алко? -  с  нескрываемым  удивлением  протянул  Мелентьев,  -  Вот
дожил... Впервые слышу такое.
   -  И  плохо,  что  никому  не  приходило  в   голову   пожалеть   тебя,
посочувствовать.
   - А мне это и не нужно.
   - А что же тебе нужно?
   - Многое.  И  прежде  всего  -  чтобы  мне  не  мешали  работать,  дали
возможность полностью проявить себя. Я думаю, что способен на многое...  И
многое сделаю.
   - Возможно, - неохотно согласился  Дмитрий.  -  Талантом  тебя  бог  не
обидел. Сделаешь...
   - Тогда с чего это тебе жалко меня стало? - Мелентьев зло усмехнулся.
   - А с того, что, видно, не так уж сладко тебе... в этой пустыне жить.
   - В какой пустыне?
   - Да в такой... из которой ты пытаешься бежать сейчас.
   - Куда это я пытаюсь бежать?
   - Куда - не знаю, а откуда - вижу.
   - Интересно... И что же ты видишь?
   - Да то, что вот уходишь ты - и ничего после тебя не  останется  здесь.
Кроме работы, конечно.
   - Мало этого?
   - Этого, как видно, даже для тебя мало.
   - На Жанну намекаешь?
   - Не только. Уедешь - и  ведь  вряд  ли  найдется  хоть  один  человек,
который пожалеет об этом.
   - Далась тебе эта жалость, - с досадой сказал Мелентьев. - Жил  до  сих
пор без нее - и ничего, обходился. И дальше проживу.
   - Да живи, кто тебе не дает.
   И так явно прозвучало  в  словах  Дмитрия  желание  поскорее  закончить
разговор, что Мелентьев, пристально поглядев на него, поднялся.
   - Ну что ж, погутарили - и хватит. Видно,  и  в  самом  деле  неудачное
время я выбрал... Ты бы полечился, а то выглядишь неважно.
   Дмитрий молча поднялся, протянул ему руку:
   - Ну, счастливо.
   - Может, когда еще увидимся...
   - Конечно... Заявление отдашь секретарю Торопова, она все сделает.
   - Знаю.
   Дня через три Ольф спросил:
   - Куда это Валерка запропастился?
   - Наверно, уехал, - сказал Дмитрий.
   - В отпуск?
   - Да нет, он же уволился.
   - К-как уволился?
   - Да так. Написал заявление, я подписал.
   - Когда?
   - Три дня назад.
   Ольф долго молча смотрел на него и неуверенно осведомился:
   - А ты, это самое... не загибаешь?
   - Чего ради?
   - А что же сразу ничего не сказал?
   - Я думал, он сам скажет.
   - Сам, сам... А у тебя что, язык отвалился бы?
   Дмитрий промолчал, а Ольф огорченно сказал:
   -  Черт,  как  нехорошо  получилось...  Столько  работали   вместе,   а
расстались - как случайные попутчики на вокзале.
   Дмитрий с отсутствующим видом смотрел перед собой в стол и  явно  ждал,
когда Ольф уйдет. Но Ольф не уходил. Он  вспомнил,  как  Дмитрий  при  его
появлении торопливо прикрыл газетой исписанные листки,  и  решил  спросить
напрямик:
   - Послушай, что ты сейчас делаешь?
   - Сижу.
   - Это я вижу, - серьезно сказал Ольф. - Работаешь над чем?
   - Ищу  математическое  доказательство  существования  господа  бога,  -
медленно сказал Дмитрий. - А также всех его боженят, ангелят,  чертенят  и
прочей нечисти.
   -  Ясно,  -  сказал  Ольф,  поднимаясь.  -  Когда  прикажешь  лететь  в
Новосибирск?
   - Когда хочешь. Только сначала сдай работу.
   - Тогда в понедельник и подамся. Что не успею сам - Жанна закончит.
   - Мне все равно, - безучастно сказал Дмитрий.



61

   В Новосибирске Ольф  пробыл  чуть  меньше  месяца.  С  первых  же  дней
затосковал по Светлане, по сыну, через неделю уже ругал себя, что  выдумал
эту поездку, и, стремясь до предела сократить срок командировки, работал с
утра до ночи. Одно хорошо было в  этой  затее  -  Светлана  присылала  ему
письма, каких не писала никогда. Приходили они почти  ежедневно,  и  Ольф,
бережно вытягивая конверт со знакомым почерком из пачки писем  на  столике
дежурной, улыбался, шел к себе в номер и запирался на ключ, хотя  помешать
ему  никто  не  мог  -  против  обыкновения,  знакомыми  он  почему-то  не
обзавелся, и приходить к нему в  номер  было  некому.  Сначала  он  быстро
проглядывал письмо, чтобы узнать новости, потом удобно усаживался в кресло
и читал медленно, и улыбался ласковым словам Светланы, а вечером,  лежа  в
постели, перечитывал письмо еще раз. И на  следующий  день,  не  дожидаясь
лифта, торопливо поднимался на пятый этаж и шел к  столику  дежурной.  Она
как-то пошутила, качая старой седой головой:
   - Видно, какая-то крепко присушила тебя, парень. Зазнобушка, что ли?
   - Жена.
   - Жена? - удивилась дежурная. - Видать, недавно поженились?
   - Сыну уже почти три года, - с гордостью сказал Ольф.
   - Да ну? - поразилась дежурная. - Видать, дал вам бог счастья...
   - Спасибо.
   Домой Ольф приехал в субботу поздно вечером. Отметил, что свет в  окнах
Дмитрия и Жанны горит, - значит, в отпуск еще не уехали, -  легко  взбежал
по лестнице, держа наготове ключи. На  площадке  мимоходом  прислушался  к
тишине в квартире Дмитрия, решил: "Сегодня никуда не пойду". И,  не  успев
еще открыть дверь, услышал легкие быстрые шаги Светланы,  выронил  из  рук
чемоданчик и обнял ее.
   За ужином он спросил:
   - Как Димыч с Асей?
   Радостный блеск в глазах Светланы погас, и она с тревогой сказала:
   - Ой, Ольф, я даже не знаю. Диму встречаю редко, он ни разу не  заходил
ко мне, разговаривать со мной почему-то не  хочет,  а  Ася...  -  Светлана
запнулась и тихо закончила: - Я ее вообще ни разу не видела.
   - Как это не видела? - насторожился Ольф.
   - Так... С тех пор как ты уехал, не видела.  По-моему,  она  больше  не
приезжала сюда.
   - Не может быть...
   - Не знаю, - потерянно сказала Светлана. - Я хотела спросить у Димы, но
он такой странный стал. Встретимся на лестнице, а он идет - и как будто не
видит меня. Поздороваюсь, он ответит - и сразу мимо. Я так и  не  решилась
спросить, где Ася.
   Ольф закурил, подумал немного - и встал.
   - Ты к нему? - спросила Светлана.
   - Да. Ложись, я скоро.
   Ольф решил не звонить, негромко постучал условным  стуком,  принятым  у
них еще в студенческие времена.  Никто  не  отозвался.  Ольф  нерешительно
потоптался на площадке, достал ключ и открыл дверь.
   Дмитрий лежал на диване, заложив руки под  голову,  небритый,  в  мятой
рубашке, и смотрел на него.
   - Привет, - растерянно сказал Ольф.
   - Привет, Рудольф Тихоныч, - спокойно сказал Дмитрий  и  сел,  упираясь
кулаками в диван. - Давно приехал?
   - Минут двадцать.
   - Быстро ты, - сказал Дмитрий, и непонятно было, к чему это относится -
к командировке или к приходу Ольфа к нему. - Садись, чего стоишь.
   - А где Ася?
   - Нету. Рассказывай, как дела.
   - Где Ася, Димыч?
   - Я же сказал - нету, - посмотрел на него  Дмитрий  спокойными  темными
глазами. - Давай рассказывай. Все успел сделать или еще придется ехать?
   - Все.
   Ольф торопливо стал рассказывать о поездке, но Дмитрий поморщился и тут
же остановил его:
   - Куда тебя несет. Поподробнее, не в бирюльки же ты там играл.
   И Ольф, чертыхнувшись про себя, должен был подробно рассказывать о  тех
многочисленных делах, которыми пришлось  заниматься  ему  в  Новосибирске.
Дмитрий слушал внимательно, задавал вопросы, и Ольф успокоился, решив, что
с Асей все в порядке, - наверно, ненадолго уехала  в  командировку  или  к
родным. Когда он закончил, Дмитрий задумчиво сказал:
   - Ну что ж, отлично... Ты неплохо поработал...  Теперь  что,  в  отпуск
поедете?
   - Наверно... А все-таки - где Ася?
   - Уехала.
   - Куда?
   - В Каир.
   - Брось шутить, - упавшим голосом сказал Ольф.
   - Ну, какие тут шутки.
   - Надолго?
   - На три года.
   - Да как же  она  могла...  -  с  яростью  начал  Ольф,  но  Дмитрий  с
непонятной рассудительностью прервал его:
   - Почему же не могла? Она человек взрослый, самостоятельный.
   - И что она там будет делать?
   - Преподавать.
   - А как же ты?
   - А никак. Она сама по себе, я сам по себе.
   - Ничего не понимаю...
   - А что тут понимать, - спокойно сказал Дмитрий. - Это она  в  Каир  на
три года уехала, а от меня... совсем ушла. Такие вот мандаринчики.
   Ольф молча смотрел на него, и Дмитрий с досадой сказал:
   - Да не гляди ты на меня как на утопленника... Иди, Светлана ведь ждет.
   - Подожди, дай очухаться.
   - Ну, чухайся, - Дмитрий улыбнулся.
   Ольф встал, прошелся по комнате.
   - Димыч...
   - Ну? - поднял голову Дмитрий.
   - Это что же... конец?
   - С ней - да.
   - Но почему?
   - Ты бы меня о чем-нибудь попроще спросил, - устало сказал Дмитрий.
   - А может быть, все еще наладится?
   - Нет... Знаешь что, иди-ка ты к себе, а? - попросил Дмитрий. - Не хочу
я об этом говорить. Случилось - ну и-случилось, и  нечего  тут...  Правда,
иди, Ольф.
   - Пойду, что ты меня гонишь, ночевать  не  останусь.  На  работу  едешь
завтра?
   - Да.
   Помолчали, и Ольф направился к двери:
   - Ну ладно, пойду.
   - Дверь захлопни.
   - Хорошо.
   И не успел Ольф закрыть дверь, как услышал  скрип  дивана,  -  Дмитрий,
видимо, снова лег. Ольф постоял на площадке, подумал немного - и  пошел  к
Жанне. Она безмерно обрадовалась, увидев его.
   - Наконец-то хоть ты приехал.
   - А ты принца Савойского ждала? - буркнул Ольф.
   - Ох, Ольф, давай без шуточек... Идем.
   Ольф прошел в ее комнату и сразу спросил:
   - Ты знаешь, что Ася уехала?
   - Да.
   - А почему мне не написала?
   - Не злись, я сама недавно узнала.
   - Когда она уехала?
   - Недели три назад.
   - И он ничего не говорил тебе?
   - Нет.
   - Как же это случилось?
   - Она даже не попрощалась с ним. Приехала,  когда  он  был  на  работе,
взяла кое-какие вещи, оставила ему письмо - и все. Он сразу  же  поехал  в
Москву, но она уже улетела. Оказывается, документы на оформление она еще в
феврале подала. Вот и все, что я знаю.
   - Да, дела. - Ольф покрутил головой. - Как в плохом  детективе.  И  как
он?
   - Плохо, Ольф. Совсем плохо.
   Жанна даже руками за голову схватилась, и Ольф с досадой  посмотрел  на
нее:
   - Ну вот... Да что плохо, говори толком.
   - Понимаешь, он почти не разговаривает. Ни с кем. Запирается у  себя  в
кабинете и иногда даже на телефонные звонки не отвечает. И взгляд  у  него
бывает... Ох, Ольф, - простонала Жанна, - если бы ты видел, как он  иногда
смотрит. Мне плакать хочется... - Жанна и в самом деле заплакала. -  Боюсь
я за  него.  Алексей  Станиславович  говорит,  что  ему  в  больницу  надо
ложиться, а он не хочет. И как ему помочь, просто не знаю. Я  каждый  день
захожу к нему, но и со мной он не разговаривает. Молчит и  ждет,  когда  я