парника,  тот  чуть  заметно  пожал
плечами. - Ну, ствол-то спрячь. Чай, не  мочить  вас  пришла.  -  Тот  понял
наконец и заткнул пистолет за  широкий  модный  ремень.  Таня  обратилась  к
первому:
     - Ну что, начальник, псов на лапу возьмешь?
     Здоровяк тупо смотрел на нее и не шевелился.  Проверочка,  слава  Богу,
получилась: Таня могла бы попасть в дурацкое положение,  если  бы  эти  двое
поняли ее речи и стали бы отвечать  соответственно.  Теперь  же  можно  дать
девять против одного, что ни к легавке, ни к уголовному  миру  они  никакого
отношения не имеют.
     Это  упрощает  дело.  Таня   задрала   подбородок,   сузила   глаза   и
снисходительно пояснила:
     - Пиастры получите.
     - А что, Петр Петрович, раз уж к нам такая вострушка пожаловала,  может
оприходуем?  -  быстро  придя  в  себя,  предложил  очкарик,  и  его  кривая
физиономия осклабилась, то ли глумливо, то ли похотливо. - Мордашка-то вроде
ничего.
     - Ты жену себе заведи, ее и приходуй, - мрачно посоветовал Ген-Петр  и,
застегивая мундир, сказал Тане:
     - Пройдемте в комнату.
     Комната была богатая, светлая, хорошо обставленная.  Особенно  поразили
Таню безделушки, расставленные вперемежку с  книгами  на  полках  старинного
резного стеллажа, на антикварном письменном столе.
     - Садитесь, - отрывисто сказал здоровяк и выдвинул высокий стул  из-под
овального стола.
     Таня села и продолжала без всякого стеснения  оглядывать  комнату.  Это
вполне вписывалось в образ, а потому было можно. Здоровяк достал из  Таниной
сумки сверток с деньгами, раскрыл и  занялся  пересчетом.  Прыщавый  очкарик
стоял в дверях и неотрывно, жадно смотрел на деньги. Это тоже не ускользнуло
от Таниного внимания. Закончив, здоровяк разложил  деньги  в  три  стопочки,
стянул каждую аптекарской резинкой и разложил по карманам.  Верхний  заметно
оттопырился.
     - Все верно, - сказал он. - Спасибо, вы свободны.
     - А расписку? - недовольно сказала Таня.
     - Еще чего! Скажешь, что передала, и все.
     - Щас, разбежалась! А вы скажете, что  я  ничего  не  передала  или  не
приходила вовсе, и велите еще принести, а Якуб мне путевку  выпишет.  У  них
это быстро, чик!
     - Она провела большим пальцем по горлу. - Хотя бы звякните ему, что ли.
     Ген-Петр протянул руку в направлении прыщавого и покрутил пальцем.  Тот
исчез.
     - Сейчас позвонит, - сказал он Тане. - А ты у Якуба курьером?
     -  Подельник  я,  -  гордо   сказала   Таня,   прислушиваясь.   Очкарик
действительно говорил в прихожей по телефону. Таня  четко  расслышала  слова
"все пятнадцать". - Он мне полстакана сухты обещал.
     - Ты что, на игле?
     - Ну уж на фиг! Толкаю помаленьку.
     - Ясно.
     Он встал из-за стола. Поднялась и Таня.
     Из коридора появился очкарик.
     - Есть, - сказал он и вновь похабно уставился на Таню. - Может,  теперь
это самое... отдохнем лежа? - Он зыркнул в сторону напарника и уточнил:
     - Я ведь в смысле добровольно...
     Таня зевнула и подкинула еще один пробный шарик:
     - Цветную-трехсистемную захотел?
     - Чего? - вылупился очкарик.
     - Теку я, милый, вот чего, - пояснила Таня  и,  отодвинув  его  плечом,
вышла в коридор. - Чао, бам-бино, сорри!
     Она как бы по ошибке ткнулась не в ту дверь и на  секунду  оказалась  в
темной, судя по всему, спальне. Никого там она не заметила.
     - Пар-рдон! - громко произнесла она, выйдя в коридор. Туда  уже  вышел,
блистая полковничьими  звездами,  Ген-Петр.  -  Мне  б  отлить  на  дорожку,
гражданин начальник,  В  туалете  она  встала  на  унитаз  и  через  фрамугу
осмотрела ванную. Красивая.
     - Ты заходи еще, - сказал на прощание прыщавый и  оскалился  неровными,
гнилыми зубами.
     - Куда я денусь с подводной лодки? Ген-Петр молча закрыл за ней дверь.
     Направляясь сюда, Таня держала в голове несколько вариантов  дальнейших
действий. В их число входили и острокриминальные, и даже мокрый; она  знала,
где взять необходимый в этом случае "глухой" пистолет.  Именно  возможностью
последнего и объяснялся этот дурацкий маскарад, предназначенный  не  столько
для той парочки вымогателей, сколько для  случайных  свидетелей  -  соседей,
прохожих и тому подобное, - чтобы они потом не смогли  опознать  ее.  Теперь
Таня узнала  все,  что  хотела  узнать  на  этом  этапе.  Через  месяц  этот
походно-трудовой прикид  ей  понадобится  лишь  для  того,  чтобы  выдержать
созданный сегодня образ. Никакого мочилова  не  предвидится.  Наоборот,  все
будет чисто, эстетично и практично  в  высшей  степени.  Что  очень  кстати,
особенно сейчас, в видах нынешнего малоденежья и  предстоящих  приятных,  но
существенных расходов. Что ж, план выработан, и надо претворять его в жизнь.
     Дома, после ужина, она пришла в гостиную, где сидели старшие,  и  прямо
сказала:
     - Дядя Кока, пошли покурим. Надо поговорить. Он пожал плечами  и  вышел
вслед за ней. Ада осталась сидеть у телевизора.
     - Ну-с, - сказал он,  глядя,  как  она  достает  из  кармана  бархатной
домашней курточки "Мальборо". - Я слушаю.
     - Дядя Кока, мне нужно несколько толковых, надежных, неболтливых  ребят
из органов - из милиции, угрозыска,  прокуратуры,  КГБ,  это  все  равно,  -
которые хотели бы тихо подработать на стороне. Работа  чистенькая,  для  них
несложная, никакой уголовшины, а заработать можно очень прилично.
     Переяславлев присвистнул, уселся на табуретку и показал Тане на другую.
     - Рассказывай.
     И Таня рассказала - во всех нюансах  и  сопутствующих  обстоятельствах.
***

     - Это точно? - спросил он. - Ты уверена, что за ними никто не стоит?
     - За этими клоунами? Не смеши меня. Во  всяком  случае,  из  начальства
никто, это однозначно. Не исключено, что кто-то из криминала, но  это  пусть
ребята раскрутят - в крайнем случае, только больше заработают.
     - Да-а... Я потрясен. Сколько лет тебя знаю - не перестаю поражаться...
     - Да, я такая, и лучше тебя об этом  знает  только  Вадим  Ахметович...
Кстати, будете общаться, от меня поклон.
     Николай Николаевич вздрогнул.
     - Кто тебе сказал, что он?..
     - Сама догадалась. Шеровы - народ живучий.
     - Х-м-м. Да, Вадим, угадал ты тогда даже больше,  чем  думал...  Ладно.
Будут тебе ребята. Таня чмокнула Переяславлева в ухо.
     Через  два  дня  Переяславлев  представил  ей   следователя   городской
прокуратуры  по  особо  важным  делам  Никитенко,  круглощекого  и  довольно
молодого человека  обманчиво-наивного  вида,  начальника  временной  группы.
Втроем они несколько часов обсуждали детальный план  кампании.  После  этого
работа закипела полным ходом.
     Хотя Таня не принимала в ней практически никакого участия, она  была  в
курсе происходящего.
     На телефоне Ильи Волкова было установлено круглосуточное прослушивание.
В квартире  побывали  сантехники  из  районного  котлонадзора,  обстоятельно
проверили стояки и  батареи  и  ушли,  оставив  после  себя  двух  абсолютно
незаметных "жуков", после чего соответствующие люди  могли  беспрепятственно
слушать все разговоры, которые велись в гостиной и  на  кухне.  Очень  скоро
установили личность Ген-Петра, псевдополковника милиции, и наладили  за  ним
плотное  наблюдение.  В  соответствующем  ключе  активизировалась  работа  с
осведомителями  и  "внедренкой"  в  нарко-деловых  кругах.  Организовывались
встречи и тихие доверительные беседы с некоторыми дельцами, в том числе и  с
Гамлетом  Колхозовичем.  Гражданину  Кочуре,  он  же  Дэшка,   основному   и
практически единственному стукачу Ген-Петра, ссыпался сенсационный компромат
на средних и  даже  крупных  дельцов  и  делались  на  удивление  заманчивые
предложения, так что он совсем запарился, и пришлось Ген-Петру вербовать ему
в  помощь  девочку  Еву  и  мальчика  Мишу.  Помимо   сбора   информации   и
разнообразного заманивания "созревших",  по  мнению  Ген-Петра,  дельцов  на
квартиру Волкова для  первичной  обработки,  они  оба  стучали  на  сторону:
девочка Ева работала на Никитенко, а мальчик  Миша  -  на  Гамлета.  Дела  у
Ген-Петра и Ильи Волкова круто пошли в гору,  почти  не  бывало  дня,  чтобы
какой-нибудь наркобарон районного масштаба не валялся у них в ногах, моля  о
пощаде, не доставлял им, лично или через курьера,  оговоренного  "барашка  в
бумажке" или не закладывал кого-нибудь из коллег. Едва ли не все жертвы были
предварительно проинструктированы  Никитенко,  кем-то  из  его  команды  или
собственными корешами, поэтому все проходило гладко, но не слишком - как раз
в той степени, чтобы не вызвать подозрений у Ген-Петра (Илью  можно  было  в
расчет не принимать).
     За пару дней до срока второго взноса Якуба штаб кампании в  лице  Тани,
Переяславлева и Никитенко произвел примерный подсчет  финансового  состояния
предприятия "Лже-Кидяев и Якобы-Волков" (в детстве  гражданин  Волков  носил
двойную фамилию Якоби-Вольфсон), после чего было  принято  решение  продлить
срок операции еще на месяц.  Таня  взяла  у  страдающего  Якуба,  ни  хрена,
кстати, о проводимой операции не знавшего, пять  тысяч  рубликов  в  крупных
купюрах и, одевшись чуть более элегантно, чем месяц назад,  посетила  жилище
Волкова, куда на время делового бума переселился и фальшивый  полковник.  На
этот раз она позволила уроду Илье уговорить ее выпить на  кухне  по  рюмочке
ликеру и даже немножко полапать. Дома она  без  малого  час  отмывалась  под
душем, а ковбойку, которой касались скрюченные, липкие  пальцы  неудавшегося
братца хитрой заграничной Норы, и вовсе выкинула в мусорное ведро. Но  зато,
в награду за свои страдания, она смогла очень  хорошо  рассмотреть  кухню  и
чуть-чуть заглянуть в третью, пустующую комнату. Ей понравилось.
     Каждый шаг компаньонов бдительно отслеживался орлами  Никитенко,  а  их
стремительно растущие капиталы тщательно оберегались.  Так,  под  Новый  год
была очень изящно  пресечена  авантюрная  попытка  Ген-Петра  самостоятельно
внедриться на городской рынок наркоты, а  с  очень  дорогой  и  небрезгливой
путаной,  которой  растаявший  от  благодарности  за  счастливую  ночь  Илья
предложил долю в деле, была проведена вдумчивая разъяснительная беседа.
     В ночь на Старый Новый  год  состоялась  третья  генеральная  ассамблея
штаба.
     Поначалу и Переяславлев, и Никитенко были настроены  еще  раз  продлить
операцию, но Тане удалось их разубедить.
     В рядах плательщиков  появились  признаки  недовольства  и  нетерпения,
пренебрегать  которыми  было  опасно  -  народ  горячий,  был  риск   вместо
ожидаемого навара получить в финале два трупа и пустые закрома. Кроме  того,
в ситуацию с каждым днем  оказывалось  так  или  иначе  впутано  все  больше
народу, а следовательно, она в  любой  день  могла  стать  неуправляемой.  А
в-третьих,  Ген-Петр  и  Илья  окончательно  зарвались  и  утратили  чувство
реальности: наряду с наркодельцами пытаются уже трогать за вымя цеховиков  и
торговую мафию, а у тех совсем другие завязки, и кто-то сверху вполне  может
подмять все дело под себя и оставить нас в лучшем случае с носом, а в худшем
- и без оного. Ее аргументы были приняты, и операция вступила в  завершающую
фазу.
     Пятнадцатого января Таня в очередной раз поднялась по шикарной лестнице
дома на площади Коммунаров, позвонила в дверь,  привычно  повертелась  перед
глазком, чтобы ее узнали и впустили.
     - Что ты ходишь-то как чмо? - приветствовал ее Ген-Петр. - Ладная вроде
девка, и при деньгах теперь.
     - Ай, не вяжись, начальник, - Таня махнула рукой. - А бабули твои  я  в
дело приспособила.
     - Деловая нашлась, - хмыкнул Илья, выпустив при  этом  соплю  на  рукав
своего замшевого пиджачка.
     - Утрись и марш на кухню, - велел ему Ген-Петр.
     - Якуб прислал как всегда, - сказала  Таня,  усевшись  перед  столом  и
выгрузив на него объемистый пакет, - но  просил  передать,  что  больше  ему
столько отстегивать не в дугу...
     Ген-Петр насупился. Таня достала из сумки большой  коричневый  конверт,
крест-накрест заклеенный крепким скотчем.
     - Это еще что? - хмуро спросил Ген-Петр. Сегодня  он  был  в  штатском:
производить впечатление было не на кого. Все свои.
     - Без понятия. - Таня пожала плечами.  -  Якуб  сказал,  вам  интересно
будет. У него еще есть. Если, значит, согласитесь вместо башлей принимать...
     Ген-Петр прощупал конверт, подергал за тугую ленточку, положил на  стол
и развернул пакет.
     - А что же разнобой такой? - недовольно спросил он.
     В стопочке были и пятистенки, и четвертные, и червонцы, и даже  пятерки
с трешками попадались.
     - Что было, - ответила Таня. -  Да  тут  все  точно.  Пять  рублей.  Мы
пересчитывали. - И отвела взгляд в сторону.
     - А мы еще пересчитаем, - с недобрым лукавством сказал Ген-Петр. -  Эй,
Илья, где ты там? Иди помогать.
     - Ну считайте, коль охота. - Таня зевнула. - А я отолью пока.
     Она вышла в коридор, где столкнулась с  Ильей.  Тот  как  бы  невзначай
провел рукой ей по бедру и облизнулся.
     - Иди уж, красавчик, - сказала ему Таня. - А то хозяин сердиться будет.
     - Это еще кто кому  хозяин,  -  пробурчал  якобы  Волков,  но  послушно
поплелся в гостиную.
     Таня вышла в прихожую, на цыпочках подошла ко входной двери и  отворила
ее.
     В квартиру бесшумно втекли несколько крепких молодцов. Двое из них были
в милицейской форме. Таня проскользнула мимо них  на  площадку.  Там  стояли
Никитенко, еще двое мужчин самого серьезного вида и две перепуганные  бабки,
которых загодя определили в понятые за непроходимую тупость.
     - Ну как они там? - шепотом спросил Никитенко.
     - Гужуются. - Таня усмехнулась. - Капусту считают. Ты своим  сказал,  в
какую дверь? Никитенко кивнул.
     - Начнем, пожалуй...  Посмотришь  комедию?  -  Таня  покачала  головой.
Никитенко обернулся к стоящим рядом и шепотом скомандовал:
     - Приготовились, товарищи.
     И дал отмашку в раскрытую дверь.
     Таня быстро спустилась на улицу. Тот процесс,  который  начался  сейчас
наверху, интересовал ее крайне мало.  Ее  волновал  результат.  А  результат
будет лишь через несколько часов: Никитенко -  профессионал  и  колоть  этих
умников будет постепенно, обстоятельно, убедительно и психологично.
     К  тому  же  Таня  торопилась.  Нужно  было   успеть   заехать   домой,
переодеться, прихорошиться,  прихватить  несколько  страничек,  которые  она
утром перепечатала для Павла, и ровно в четверть восьмого быть у Мариинки  -
сегодня они идут на "Жизель".
     Все прошло  блестяще.  Незадачливые  вымогатели  (Сильванский  Геннадий
Афанасьевич,  сорока  шести  лет,  бывший  артист   областного   драмтеатра,
уволенный за систематические нарушения трудовой дисциплины,  и  Волков  Илья
Соломонович, двадцати четырех лет, не работающий, инвалид третьей группы  по
общему заболеванию) сами попали в яму, которую вырыли для других. Правда,  с
рытьем,  без  их  ведома,  очень   неплохо   помогли,   и   яма   получилась
глубокой-глубокой. Прямо на месте им предъявили обвинение по восьми статьям:
от мошенничества до  хранения  порнографии  и  антисоветской  литературы  (в
конверте, взятом при понятых  со  стола  в  гостиной,  оказались  не  только
доллары  и  пакетик  с  морфином,  но  и  номер  "Плейбоя"  со   статьей   о
Солженицыне).  Очухавшись  от  обморока,  Илья  тут  же  кинулся   во   всем
сознаваться и активно топить компаньона. Ген-Петр проявил больше выдержки  и
поплыл только после того, как его ознакомили с постановлением  прокурора  об
аресте и обыске, предъявили найденные в квартире форму  полковника  милиции,
удостоверение на имя скончавшегося два года назад полковника Петра Петровича
Кидяева с фотографией Сильванского и пистолет ТТ со сточенным бойком.
     Он попросил воды и возможности переговорить со следователем с глазу  на
глаз.
     Такая возможность была ему предоставлена. Сначала  Сильванский  заявил,
что оказался жертвой хорошо спланированной провокации. Никитенко без особого
труда  доказал  ему  неконструктивность  такой  позиции.  Тогда  Сильванский
принялся всячески выгораживать себя и валить  всю  вину  на  Волкова,  потом
встал в позу Робин-Гуда и  начал  распинаться  о  необходимости  искоренения
наркотической заразы  и  своей  готовности  внести  посильный  вклад  в  это
благородное дело. Никитенко сухо поблагодарил  его  и  заверил,  что  помощь
следствию будет учтена на суде. И тут последовало то, ради чего, собственно,
и затевалась вся операция;
     Сильванский понизил голос  и  предложил  уважаемому  Федору  Устиновичу
договориться.
     После бурной преамбулы, в ходе  которой  следователь  виртуозно  бросал
Сильванского то в жар, то в холод, вознося из пучины  отчаяния  и  страха  к
вершинам Надежды и опуская обратно, была названа сумма. Сильванский чуть  со
стула не упал: эта сумма значительно превышала капиталы его  предприятия  на
сегодняшнее число. Он бухнулся Никитенко в  ноги  и  принялся  уверять,  что
таких  денег  ему  в  жизни  не  собрать.  В  ответ  ему  была   предъявлена
скрупулезная летопись всех  деяний  фирмы  "Лже-Кидяев  и  Якобы-Волков"  за
последние два месяца с точным указанием  дат,  лиц  и  сумм  и  очень  точно
названы величина и местонахождение капиталов в настоящее время. Конечно, эти
капиталы до названной суммы не дотягивают, но есть же еще личное  имущество:
дача, "москвич",  однокомнатная  квартира  и  наследственный  антиквариат  у
Сильванского; а у Волкова великолепный трехкомнатный  кооператив  с  богатой
обстановкой. Движимое имущество и  дачу  можно  ликвидировать  путем  прямой
продажи (кстати, имеется  эксперт,  который  готов  устроить  это  дело  без
комиссионных), а квартиры - путем фиктивного обмена на выморочные комнаты  в
коммуналках (с этим тоже проблем не будет). И  пусть  Геннадий  Афанасьевич,
прежде чем вопить, что их грабят до нитки, подумает о единственно  возможной
альтернативе, при которой имущество все равно будет конфисковано  полностью,
а  жилье  окажется  куда  менее  комфортабельным,  чем   самая   задрипанная
коммуналка, не говоря уже об удаленности от благ цивилизации.
     Геннадий  Афанасьевич  подумал   и   печально   согласился.   Никитенко
распорядился  пригласить   Волкова,   которого   помощники   Никитенко   уже
основательно подготовили к этой беседе. Но когда Илья услышал, что  придется
расстаться с квартирой и всем  ее  содержимым,  с  ним  случилась  форменная
истерика. Он рыдал, катался по полу и  орал,  что  все  это  на  самом  деле
принадлежит сестре, что он здесь только хранитель, что у Норы свои  виды  на
квартиру и обстановку. Никитенко был готов и  к  этому.  Он  предложил  Илье
несложный выбор - или гнев мачехи (а ни  на  что  более  весомое  она  будет
неспособна, поскольку формально владельцем квартиры является он) и жизнь  на
свободе, в условиях, в которых живут миллионы честных советских  тружеников,
или колония усиленного режима (а учитывая особенности личности  и  состояние
здоровья уважаемого Ильи Соломоновича, можно не сомневаться, что  он  там  и
месяца не протянет, причем месяц этот  будет  для  него  неприятен  во  всех
отношениях). Но и при втором варианте квартира со всем содержимым мачехе  не
достанется, а будет конфискована в пользу государства. Илья скис и  сделался
ко всему безучастен.
     Никитенко взял с него липовую подписку о невыезде и под присмотром двух
сотрудников оставил в уже  не  принадлежащей  ему  квартире,  где  продолжал
работать "эксперт", в миру - директор элитарного комиссионного  магазина  на
Невском, добрый знакомый Николая Николаевича. Все  обнаруженные  при  обыске
деньги и ценности лежали в большом опечатанном чемодане, помещенном покамест
в запертую и тоже опечатанную кладовку. Никитенко и двое других  сотрудников
выехали вместе  с  Сильванским  на  его  квартиру,  где  предстояло  забрать
остальное.
     Через три недели ликвидация предприятия  Сильванского  и  Волкова  была
завершена, и пришло