ем,  крестного,  который отвел  бы  меня  в сторону и  отчитал  за
бестактность. А если бы это произошло за столом, при Сикоме и молодом Джоне?
Снова  выйти  замуж. Продать кольца. О Боже... Боже... Что  на  меня  нашло?
Теперь  мне не заснуть, и я всю ночь  буду ворочаться в  кровати, и в ушах у
меня будет звучать ее быстрый,  как молния, ответ:  .
     Я  позвал Дона  и, выйдя через  боковую  дверь,  углубился  в парк. Чем
дальше я шел, тем грубее казалась мне допущенная мною бестактность.
     Грубый, легкомысленный, пустоголовый деревенщина... Но что все-таки она
имела в  виду? Неужели у нее  так  мало денег и  она действительно  говорила
всерьез?  Миссис  Эшли... и  уроки  итальянского?  Я  вспомнил ее  письмо  к
крестному из Плимута. После короткого отдыха она собиралась ехать  в Лондон.
Вспомнил,  как  Райнальди  сказал,  что  она  вынуждена   продать  виллу  во
Флоренции. Вспомнил, или, скорее, осознал, со всей очевидностью, что в своем
завещании Эмброз ничего не оставил ей,  ровно ничего.  Все  его имущество до
последнего пенни принадлежало мне.  Еще раз вспомнил разговоры слуг. Никаких
распоряжений  относительно миссис Эшли. Что подумают в людской,  в имении, в
округе, в графстве,  если миссис Эшли будет разъезжать по соседям  и  давать
уроки итальянского?
     Два дня назад,  три дня  назад  мне было бы все равно. Да хоть бы она с
голоду  умерла, эта женщина, которую  я  вообразил себе, и поделом ей. Но не
теперь. Теперь совсем другое  дело. Все  круто  изменилось. Необходимо  было
что-то  предпринять, но что именно  - я не знал. Я отлично понимал,  что не
могу обсуждать с  ней столь щекотливый вопрос. При  одной  мысли  об  этом я
вновь  заливался  краской  гнева и  смущения.  Но  тут,  к  немалому  своему
облегчению,  я вдруг вспомнил, что по закону деньги и все имущество пока  не
принадлежат мне и не будут принадлежать еще шесть месяцев, то есть до  моего
дня рождения.  Следовательно, я здесь ни при чем. Это обязанность крестного.
Он   попечитель  имения  и  мой   опекун.   Следовательно,  ему  и  надлежит
переговорить с кузиной Рейчел  и  назначить ей определенное  содержание. При
первой возможности  я навещу его и поговорю об  этом. Мое  имя упоминать  не
надо. Все можно представить так, будто таков  обычай  нашей  страны и это не
более  чем   юридический  вопрос,  который  необходимо  уладить   при  любых
обстоятельствах. Да,  это был выход.  Слава Богу, что я подумал о нем. Уроки
итальянского... Как унизительно, как ужасно.
     Я пошел обратно к  дому; мне стало легче на  душе, но я все же не забыл
свою  оплошность.  Снова  выйти замуж...  Продать  кольца...  Подойдя к краю
лужайки у восточного фасада, я тихо свистнул Дону, который обнюхивал молодые
деревца.  Гравий  дорожки слегка  поскрипывал у  меня  под  ногами. Вдруг  я
услышал голос у себя над головой:
     - Вы часто гуляете в лесу по ночам?
     Это была кузина  Рейчел. Она сидела  без света у открытого окна голубой
спальни.  Меня с  новой  силой  охватило  сознание  моей бестактности,  и  я
поблагодарил небеса за то, что кузина Рейчел не видит моего лица.
     - Лишь тогда, - ответил я, - когда у меня неспокойно на душе.
     - Значит, нынешней ночью на душе у вас неспокойно?
     - О да, - сказал я, - гуляя по лесу, я пришел к важному выводу.
     - И к какому же?
     - Я пришел к выводу, что вы были абсолютно правы, когда еще до встречи
со мной раздражались при упоминании моего имени, недолюбливали  меня, считая
самодовольным,  дерзким, избалованным. Я  и то, и другое,  и третье, и  даже
хуже.
     Облокотившись на подоконник, она подалась вперед.
     - В таком случае прогулки  в лесу вредны вам, - сказала она, - а ваш
вывод весьма глуп.
     - Кузина Рейчел...
     - Да?
     Но я  не знал, как  извиниться перед ней. Слова,  которые в  гостиной с
такой легкостью нанизывались друг на друга, теперь,  когда я хотел исправить
свою  оплошность,  никак  не приходили. Я стоял  под  ее окном пристыженный,
лишившись дара речи. Вдруг я  увидел, как она отвернулась, протянула руку во
тьму комнаты, затем  снова подалась вперед и что-то бросила мне из окна. То,
что она бросила,  задело мою  щеку и упало на землю. Я наклонился и подобрал
цветок из вазы в ее комнате - осенний крокус.
     - Не глупите, Филипп, идите спать, - сказала она.
     Она закрыла окно и задернула портьеры. Не знаю почему, но стыд, а с ним
и чувство вины покинули меня, а на сердце стало легко.
     В начале недели я не мог съездить в Пелин из-за  намеченных  на эти дни
визитов  к нашим арендаторам. Да и вряд ли  я сумел бы  придумать оправдание
тому, что навещаю крестного, не привезя к Луизе кузину Рейчел. В четверг мне
представился удобный случай. Из Плимута прибыл курьер с кустами и саженцами,
которые она привезла из Италии, и как  только Сиком сообщил ей об  этом - я
как раз  кончал завтракать, -  кузина Рейчел  в кружевной шали,  повязанной
вокруг головы,  спустилась вниз, готовая выйти  в сад. Дверь  столовой  была
отворена, и я видел, как она идет через холл. Я вышел поздороваться.
     - Если я не ошибаюсь,  -  сказал я,  - Эмброз  говорил вам, что  нет
такой женщины, на которую  можно было  бы смотреть до одиннадцати часов. Что
же вы делаете внизу в половине десятого?
     - Прибыл  посыльный,  -  объяснила  она,  - и  в  половине  десятого
последнего утра сентября  я не женщина.  Я садовник. У нас с  Тамлином много
работы.
     Она была весела и счастлива, как ребенок в предвкушении угощения.
     - Вы намерены заняться подсчетом растений? - спросил я.
     - Подсчетом? О  нет, -  ответила она. - Мне надо проверить,  сколько
растений перенесло путешествие и какие  из них можно сразу высадить в землю.
Тамлин  этого не определит,  а я определю. С деревьями можно не спешить, ими
мы  займемся  на  досуге, но  кусты  и  рассаду  я бы  хотела  посмотреть не
откладывая.
     Я   заметил,   что   на  руках  у  нее  грубые   перчатки,   крайне  не
соответствующие ее миниатюрности и изяществу.
     - Уж не собираетесь ли вы копаться в земле? - спросил я.
     - Конечно собираюсь. Вот увидите, я  буду работать быстрее, чем Тамлин
и его люди. Не ждите меня раньше ленча.
     - Но ведь днем, - запротестовал я, - нас ждут в Ланкли и в Кумбе. На
обеих фермах намывают кухни и готовятся.
     - Надо послать  записки и отложить визиты, -  сказала она. - Когда у
меня посадочные радости, я ни на что не отвлекаюсь. Прощайте.
     Она помахала  мне рукой  и  вышла  на  усыпанную  гравием дорожку перед
домом.
     - Кузина Рейчел! - позвал я из окна столовой.
     - Что случилось? - оглянулась она.
     - Эмброз ошибался, говоря  о женщинах!  -  крикнул  я. - В  половине
десятого они выглядят совсем недурно!
     - Эмброз говорил не о половине десятого!  -  откликнулась она. -  Он
говорил о половине седьмого и имел в виду отнюдь не нижний этаж.
     Я, смеясь, отвернулся от  окна и увидел, что рядом со мной стоит Сиком;
губы  его  были поджаты.  Всем  своим  видом  выражая  явное неодобрение, он
направился к  буфету и  знаком  приказал молодому  Джону убрать со стола. По
крайней мере, одно было ясно: в день посадочных работ мое присутствие в доме
не  потребуется. Я изменил  намеченный  ранее  распорядок  дня  и,  приказав
оседлать Цыганку, в десять часов уже скакал по дороге, ведущей в Пелин.
     Я  застал крестного в кабинете  и  без  околичностей  изложил ему  цель
своего визита.
     -  Итак,  - заключил  я,  -  вы  понимаете,  что  необходимо  что-то
предпринять,  и  предпринять  немедленно. Если  до миссис Паско  дойдет, что
миссис Эшли  намерена давать уроки итальянского, через  двадцать четыре часа
об этом станет известно всему графству.
     Как я и ожидал, крестный был донельзя шокирован и удручен.
     -  Какой позор! -  согласился он.  -  Об  этом не может быть и речи.
Этого ни в коем случае нельзя допустить. Вопрос, конечно, крайне деликатный.
Мне нужно время, чтобы обдумать, как взяться за это дело.
     Меня охватило нетерпение.  Я знал  осторожную дотошность  крестного  во
всем, что касается законов.
     - У нас нет времени, - сказал  я.  - Вы знаете кузину  Рейчел не так
хорошо,  как я. С нее  вполне  станется сказать одному из наших арендаторов:
 И кем мы
тогда будем? К тому же через Сикома до меня уже  дошли кое-какие слухи. Всем
известно, что по завещанию ей ничего не оставлено. Это необходимо немедленно
исправить.
     Крестный задумчиво покусывал перо.
     - Этот итальянский поверенный ничего не сообщил о  ее обстоятельствах,
- проговорил он. - К  сожалению, я не могу обсудить с ним этот  вопрос. Мы
не располагаем никакими средствами, чтобы выяснить размеры ее личного дохода
и имущественные права, оговоренные для нее в ее первом брачном контракте.
     -  Полагаю, все ушло на  уплату долгов Сангаллетти,  -  сказал  я. -
Эмброз писал мне об этом. Она не успела уладить  свои финансовые дела; еще и
поэтому  они  не приехали домой в  прошлом  году. Уверен,  что она  и  виллу
поэтому продает. Не  иначе  как по  первому контракту  ей причитаются жалкие
гроши. Мы должны что-нибудь сделать для нее, и не позднее чем сегодня.
     Крестный разбирал бумаги на столе.
     - Я рад, Филипп, -  сказал он, взглянув на меня  поверх очков, - что
ты изменил свое отношение к миссис Эшли. Перед ее приездом у меня было очень
тревожно  на  душе. Ты заранее  настроился на то, чтобы оказать ей  холодный
прием и ровным счетом ничего для нее  не делать. Что привело бы к  скандалу.
Хорошо, что ты одумался.
     - Я ошибался, - коротко ответил я. - Забудем об этом.
     - Тогда, -  сказал он, -  я напишу  миссис Эшли  и  в банк. И ей,  и
управляющему я объясню, какие действия мы  намерены предпринять. Лучше всего
открыть счет, с которого она могла бы каждые три месяца снимать определенную
сумму. Когда она  переедет в Лондон или  в другое место, то  соответствующие
отделения  банка  получат  наши инструкции.  Через  полгода тебе  исполнится
двадцать пять лет и ты сам займешься этим делом. Ну а теперь о сумме. Что ты
предлагаешь?
     Я на мгновение задумался и назвал сумму.
     - Это  щедро, Филипп,  - сказал крестный.  -  Пожалуй, даже  слишком
щедро. Едва ли ей понадобится так много. По крайней мере, сейчас.
     - О, ради Бога,  не будем скаредничать! Раз мы делаем это, то  давайте
делать так, как сделал бы сам Эмброз.
     - Хм, - буркнул крестный и нацарапал несколько  цифр на листе бумаги.
-  Ну  что  ж, она  останется довольна. Сколь ни разочаровало  ее завещание
Эмброза, такая сумма должна искупить любое разочарование.
     С какой хладнокровной расчетливостью  выводил  он пером суммы и  цифры,
подсчитывая шиллинги и пенсы, которые мы можем  выделить  из  доходов имения
вдове его бывшего владельца! Господи, как я ненавидел деньги в ту минуту!
     - Поспешите с письмом, сэр, - сказал  я. - Я возьму  его  с собой. А
заодно съезжу в  банк и  отвезу им ваше послание. Тогда кузина Рейчел сможет
обратиться к ним и снять деньги со счета.
     - Мой дорогой, вряд ли миссис Эшли  настолько стеснена в средствах. Ты
впадаешь из  одной  крайности  в  другую. -  Крестный вздохнул,  вынул лист
бумаги и положил его  перед собой.  - Она верно заметила:  ты действительно
похож на Эмброза.
     На  этот раз, пока  крестный писал  письмо, я стоял  у  него за спиной,
чтобы точно знать, о чем  он пишет. Моего имени он не упомянул.  Он писал об
имении. Имение желает выделить ей определенное содержание. Имение  назначило
сумму, подлежащую выплате раз в три месяца. Я, как ястреб, следил за ним.
     - Если  ты  не  хочешь, чтобы она подумала, будто  ты приложил к этому
руку, - сказал мне крестный, - тебе не стоит брать письмо. Днем я пришлю к
вам Добсона. Он его и привезет. Так будет лучше.
     - Отлично. А я отправлюсь в Бодмин. Благодарю вас, мой казначей.
     - Прежде чем уехать, не забудь повидаться с Луизой,  - сказал он.  -
Она где-нибудь в доме.
     Мне не терпелось отправиться в путь, и я бы вполне обошелся без встречи
с  Луизой, но не мог  сказать  этого. Она как бы случайно оказалась в  малой
гостиной, и мне пришлось пройти туда через открытую дверь кабинета.
     - Мне показалось,  что я услышала твой  голос, - сказала Луиза. - Ты
приехал на весь день? Я угощу тебя кексом и фруктами. Ты, наверное, голоден.
     - Я должен срочно уезжать,  - ответил я. - Спасибо, Луиза. Я приехал
повидаться с крестным по важному делу.
     - Ах, понимаю...
     Луиза  перестала  улыбаться,  и  ее  лицо  приняло такое  же  холодное,
чопорное выражение, как в прошлое воскресенье.
     - Как поживает миссис Эшли? - спросила она.
     - Кузина Рейчел здорова и очень занята, - ответил я. - Сегодня утром
прибыли все  растения,  которые  она  привезла из Италии,  и  она  вместе  с
Тамлином занимается их посадкой.
     - Полагаю,  тебе  следовало  остаться  дома и помочь  ей,  - заметила
Луиза.
     Не  знаю,  что  с  ней  случилось,  но  ее  интонация  привела  меня  в
раздражение.  Она напомнила мне выходки  Луизы в  те  давние  дни,  когда мы
бегали  наперегонки в саду: в тот момент, когда  я испытывал самое радостное
возбуждение, она ни с того ни с сего останавливалась, встряхивала локонами и
говорила: , глядя на меня
с таким же упрямым выражением лица.
     - Тебе  отлично известно, что я полный профан в садоводстве, - сказал
я  и,  чтобы больнее  задеть ее, добавил: - Ты еще  не избавилась от своего
дурного настроения?
     Она вспыхнула и напряглась.
     - Дурного настроения? Не  понимаю,  что ты имеешь в  виду,  -  быстро
проговорила она.
     - О нет, прекрасно понимаешь, - возразил я. - Все воскресенье у тебя
было отвратительное настроение. Это слишком бросалось в глаза. Странно,  что
барышни Паско этого не подметили.
     - Вероятно, - заметила Луиза,  - барышни Паско, как и все остальные,
были слишком заняты, подмечая кое-что другое.
     - И что же?
     -  Да то,  как легко светской  даме вроде миссис  Эшли обвести  вокруг
пальца молодого человека вроде тебя.
     Я круто повернулся и вышел из комнаты. Иначе я бы ее ударил.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
     К тому времени, когда, посетив  Пелин  и заехав  в город, я возвращался
домой, моя лошадь покрыла расстояние миль в двадцать. В таверне у городского
причала я выпил сидра, но ничего  не  ел и  к четырем  часам почти умирал от
голода.
     Башенные часы пробили четыре раза;  я направил лошадь прямо  к конюшне,
где, как назло, вместо грума меня  поджидал  Веллингтон. Увидев, что Цыганка
вся в мыле, он щелкнул языком.
     - Неладно это, мистер Филипп, сэр, совсем неладно, - сказал он.
     Я спешился, чувствуя себя виноватым,  как бывало,  когда я приезжал  из
Харроу на каникулы.
     - Вы же знаете,  если  кобыла слишком  разгорячится, то недалеко  и до
простуды, а  загоняете так, что от нее  пар валит. Она  не годится для того,
чтобы скакать вдогонку за собаками, если вы этим занимались.
     - Я не скакал за собаками.  Я был на Бодминской пустоши, - ответил я.
-  Не валяйте  дурака, Веллингтон. Я ездил  по делу  к мистеру  Кендаллу, а
потом в город. За Цыганку прошу прощения, но ничего не поделаешь. Думаю, все
обойдется.
     -  Надеюсь,  сэр,  -  сказал  Веллингтон  и принялся  ощупывать  бока
Цыганки, как будто я подверг ее испытанию вроде скачек с препятствиями.
     Я вошел в дом и направился в библиотеку. Кузины Рейчел там не было,  но
в камине ярко горел огонь. Я позвонил. Вошел Сиком.
     - Где миссис Эшли? - спросил я.
     - Госпожа пришла  вскоре после трех, сэр, - ответил  он. - С тех пор
как  вы  уехали, она все время работала  в саду.  Тамлин  сейчас у меня.  Он
говорит, что не видел ничего подобного. Он поражен тем, как госпожа  со всем
справляется. Говорит, что она чудо.
     - Наверное, она устала, - сказал я.
     - Боюсь, что  да, сэр. Я предложил ей лечь в постель, но она и слушать
не захотела. ,  - сказала она  мне. Я  было собрался  послать  за
племянницей - негоже, чтобы знатная дама сама мыла себе волосы, - но  и об
этом она тоже не захотела слушать.
     -  Пожалуй, пусть и мне принесут воды,  - сказал я Сикому.  - У меня
был  трудный день. К  тому же я чертовски голоден и хочу, чтобы обед накрыли
пораньше.
     Насвистывая,  я  стал  подниматься  наверх,   чтобы  скинуть  одежду  и
поблаженствовать  в горячей ванне  перед  пылающим  камином. По  коридору из
комнаты  кузины Рейчел брели  собаки.  Они с  первой минуты ходили за ней по
пятам. Увидев меня с площадки лестницы, старик Дон завилял хвостом.
     -  Привет,  старина,  -  сказал я,  - а  ты, знаешь  ли,  предатель.
Променял меня на даму.
     Пес виновато взглянул и лизнул мне руку своим длинным мягким языком...
     С  ведром воды вошел  молодой  слуга и  наполнил ванну.  Я  уселся  по-
турецки и в клубах  пара  стал с  удовольствием тереть  грудь,  спину, руки,
фальшиво  напевая  какую-то  мелодию.  Вытираясь  полотенцем,  я заметил  на
столике у  кровати вазу с цветами. Среди  них  были  зеленые ветки  из леса,
ятрышник, цикламены. В  моей комнате никогда не ставили цветы. Ни Сикому, ни
другим  слугам это  не  пришло бы в голову. Должно быть,  их принесла кузина
Рейчел. Вид цветов еще больше поднял мое настроение. Она целый день возилась
с саженцами и тем  не менее нашла  время поставить  в  вазу  цветы.  Все еще
напевая  вполголоса,  я  оделся к обеду и повязал галстук. Затем я прошел по
коридору и постучал в дверь будуара.
     - Кто там? - откликнулась кузина Рейчел.
     - Это  я, Филипп. Я  пришел  сказать,  что  сегодня  мы будем  обедать
раньше. Я просто  умираю с голоду, и,  судя по тому, что я слышал, наверное,
вы  проголодались не меньше меня.  Чем же вы занимались с Тамлином, если вам
пришлось срочно принять ванну и вымыть волосы?
     В ответ я услышал знакомые переливы заразительного жемчужного смеха.
     - Мы, как кроты, рыли норы! - крикнула она.
     - И вы по самые брови в земле?
     - С ног до головы, -  ответила она. - Я приняла ванну и  теперь сушу
волосы. Я  вся в заколках и имею  вполне респектабельный  вид -  совсем как
тетушка Феба. Вы можете войти.
     Я открыл  дверь  и  вошел в будуар.  Кузина Рейчел сидела на  скамеечке
перед камином. Я не сразу узнал ее - без траура она казалась совсем другой.
Ее изящную фигуру красиво облегал белый длинный халат, на шее и на запястьях
стянутый лентами; волосы, обычно расчесанные на прямой пробор,  были  высоко
подняты и сколоты.
     Мне не приходилось видеть никого,  кто менее походил бы на тетушку Фебу
или любую другую тетушку.
     Я замер в дверях и, моргая, уставился на кузину Рейчел.
     - Входите и садитесь. И  не  смотрите  на меня с таким изумлением,  -
сказала она.
     Я закрыл дверь, вошел в будуар и сел на стул.
     - Извините, - сказал я. - Но  дело в том,  что  я  никогда не  видел
женщину в дезабилье.
     - Это не дезабилье, - возразила она. - Это  то, что я всегда ношу за
завтраком. Эмброз называл это моей монашеской рясой.
     Она подняла руки и стала закалывать волосы шпильками.
     - В  двадцать четыре  года, - продолжала она,  - пора и вам увидеть,
как  тетушка  Феба  укладывает  волосы.  Зрелище  вполне  обыденное  и  даже
приятное. Вы смущены?
     Не сводя с нее глаз, я скрестил руки на груди и положил ногу на ногу.
     - Нисколько, - ответил я, - просто ошеломлен.
     Она  рассмеялась  и,  вынимая  изо   рта  шпильку  за  шпилькой,  стала
укладывать волосы валиком, который длинным узлом спускался на шею. Процедура
заняла несколько секунд, во всяком случае, мне так показалось.
     -  У  вас  всегда уходит на  это так мало  времени?  -  спросил  я  в
изумлении.
     - Ах, Филипп, сколь многое вам  еще предстоит узнать!  - сказала она.
- Неужели вы никогда не видели, как закалывает волосы ваша Луиза?
     - Не  видел  и не  желаю видеть,  -  поспешил ответить я,  неожиданно
вспомнив прощальное замечание Луизы перед моим отъездом из Пелина.
     Кузина Рейчел засмеялась и у