рить, достаточно  ли глубоко его  плуги вспахивают почву,  мы  с  вами,
Рейчел, перенеслись за сотни миль отсюда на крыльях  мысли и воображения. За
весь  день  мы  не  пошевелились,  если  не  считать  прогулки по  дорожке с
террасами. Средний возраст имеет свои преимущества.
     - Вы дурно на меня влияете, Райнальди, -  ответила она. -  С тех пор
как вы  здесь,  я  пренебрегаю  всеми  своими  обязанностями.  Не  выезжаю с
визитами, не слежу за посадками. Филипп будет бранить меня за праздность.
     - Вы не  были праздны интеллектуально, -  последовал его ответ.  - В
этом  смысле  мы покрыли не меньшие просторы, чем вышагал ваш молодой кузен.
Или сегодня  он был не на ногах, а в седле? Верховой ездой молодые англичане
вечно доводят свои тела до изнеможения.
     Я понял, что он насмехается надо мной, пустоголовым молодым жеребцом, а
способ,   каким  Рейчел  пришла  мне  на  выручку  -  опять  воспитатель  и
воспитанник, - еще сильнее разозлил меня.
     -  Сегодня  среда,  - сказала  она, - а  по  средам Филипп никуда не
выходит и  не выезжает, а  просматривает  счета  в конторе.  У  него хорошая
голова на цифры, и он точно знает, сколько тратит, не так ли, Филипп?
     - Не всегда,  -  ответил я. - Например, сегодня я  присутствовал  на
заседании  мировых  судей нашей округи  и принимал участие в разбирательстве
дела одного  малого, обвиненного в  воровстве.  Его  приговорили к штрафу  и
отпустили.
     Райнальди наблюдал за мной все с той же снисходительностью.
     -  Молодой Соломон  и молодой фермер в одном лице, -  сказал он. - Я
постоянно слышу о новых талантах. Рейчел,  вы не  находите, что  ваш молодой
кузен    очень   напоминает   портрет   Иоанна    Крестителя   кисти    дель
Сарто\footnote{\textit{Дель  Сарто}   Андреа   (1486-1550)  -  итальянский
живописец, представитель  флорентийской школы Высокого  Возрождения.}? Та же
очаровательная смесь высокомерия и невинности.
     - Может быть, - ответила Рейчел. - Я об этом не думала. По-моему, он
похож только на одного человека.
     - О да, разумеется, - согласился  Райнальди. - Но помимо этого в нем
определенно  есть  что-то дель-сартовское.  Как-нибудь вам  обязательно надо
отлучить  его от  здешних угодий  и  показать ему нашу  страну.  Путешествия
расширяют кругозор, обогащают душу, и  мне очень хотелось бы увидеть, как он
бродит по картинной галерее или по собору.
     -  На Эмброза  и то  и другое наводило  скуку,  - заметила Рейчел. -
Сомневаюсь,  чтобы на Филиппа они  произвели большее впечатление. Кстати, вы
видели вашего крестного на заседании  мировых судей?  Я  хотела бы навестить
его в Пелине вместе с синьором Райнальди.
     - Да, он был там, - сказал я, - и передавал вам поклон.
     - У мистера Кендалла очаровательная дочь, - сказала Рейчел, обращаясь
к Райнальди, - немного младше Филиппа.
     - Дочь?  Хм, однако... -  заметил Райнальди. -  Значит,  ваш молодой
кузен не совсем отрезан от общества молодых женщин?
     - Вовсе  нет, - рассмеялась Рейчел. - Все  матери в округе имеют  на
него виды.
     Помню, какой яростный взгляд я бросил на нее; она перестала смеяться и,
выходя из  гостиной, чтобы переодеться к обеду, потрепала меня по плечу. Эта
привычка всегда бесила меня;  я окрестил ее  жестом тетушки Фебы, чем привел
Рейчел в такой восторг, будто сделал ей комплимент.
     Именно тогда, как только она ушла наверх, Райнальди сказал мне:
     -  С вашей  стороны, равно  как  и со стороны  вашего  креетного, было
весьма великодушно выделить вашей кузине Рейчел содержание. Она сообщила мне
об этом в письме. Она была глубоко тронута.
     - Это самое меньшее, к чему обязывал  нас долг по отношению к  ней, -
ответил  я, надеясь, что мой  тон не располагает  к продолжению беседы. Я не
сказал ему, что должно произойти через три недели.
     -  Вам, вероятно,  известно,  -  продолжал  Райнальди, - что, помимо
этого содержания, у нее нет абсолютно никаких  средств, за исключением  тех,
которые  я  могу время  от времени  выручать  от  продажи  ее  вещей.  Смена
обстановки  благотворно  подействовала на нее, но, полагаю, скоро она станет
испытывать потребность в  обществе, к которому  привыкла  во  Флоренции. Это
истинная причина, почему я не избавляюсь от виллы. Ваша кузина связана с ней
слишком прочными узами.
     Я не ответил. Если узы и прочны, то лишь  потому, что  он сам сделал их
таковыми. Пока он не приехал, она не говорила ни о каких узах.
     Сколь  велико может быть  его собственное состояние, подумал я, не дает
ли он ей  из своих собственных  средств  деньги помимо  тех, что получает от
продажи вещей с виллы Сангаллетти? Прав был Эмброз, не доверяя ему! Но какая
слабость заставляет Рейчел дорожить им как советником и другом?
     - Возможно, - снова  заговорил Райнальди, - было бы разумнее в конце
концов продать виллу, а для Рейчел найти квартиру во Флоренции или построить
небольшой дом во Фьезоле. У нее много друзей, которые совсем не хотят терять
ее, я - в их числе.
     - При  нашей первой встрече, - сказал я, -  вы говорили,  что кузина
Рейчел  -  женщина импульсивная. Без  сомнения,  она такой  и останется  и,
следовательно, будет жить там, где пожелает.
     - Без сомнения, - подтвердил Райнальди,  -  но  природа ее импульсов
такова, что они не всегда ведут ее к счастью.
     Думаю, он хотел сказать, что брак с Эмброзом, за которого она вышла под
влиянием порыва, не принес  ей счастья  и что ее приезд в Англию объясняется
таким же порывом, и он  отнюдь не уверен  в его исходе.  Он вел ее  дела,  а
потому  обладал над  ней определенной властью,  которая  могла вернуть ее во
Флоренцию. Я  был  уверен,  что  именно в этом  и состоит цель его визита -
убедить ее  в непререкаемости  своей  власти,  а  возможно,  и  сказать, что
выплачиваемое содержание  недостаточно для  того,  чтобы обеспечить  ее и  в
будущем.  Но у меня на руках была козырная карта, и он не знал этого.  Через
три недели Рейчел перестанет зависеть от Райнальди до конца дней своих. Я не
улыбнулся  лишь потому,  что  не  мог  позволить  себе этого  в  присутствии
человека, к которому питал неодолимую неприязнь.
     - Человек вашего воспитания, вынужденный в течение нескольких  месяцев
принимать в  своем доме женщину,  наверное, чувствует себя довольно странно,
- проговорил Райнальди, не сводя с меня глаз.  - Должно быть, это выбивает
вас из привычной колеи?
     - Напротив, - сказал я. - Я нахожу это весьма приятным.
     - И  тем не  менее для такого молодого и неопытного  человека, как вы,
это  сильное  лекарство, -  заметил он.  - Будучи принято  в столь большой
дозе, оно способно причинить вред.
     -  Полагаю, что почти  в двадцать  пять лет я достаточно хорошо  знаю,
какое лекарство мне подходит, а какое нет.
     - Так  думал и ваш кузен в сорок три года, - сказал Райнальди, - но,
как выяснилось, он ошибался.
     - Это предупреждение или совет? - спросил я.
     - И  то  и другое, - ответил он, - если  вы их правильно поймете.  А
теперь прошу извинить меня, но я должен переодеться к обеду.
     Скорее всего, его план заключался в следующем: вбить клин между мной  и
Рейчел, обронив слово,  едва ли ядовитое, но жалящее весьма больно. Если мне
он давал  понять,  чтобы я остерегался ее, то какие намеки  отпускал  он  по
моему адресу? Однажды, не успел  я появиться в гостиной, где они сидели, как
он заявил, что у всех молодых  англичан длинные ноги и короткие мозги... Чем
объяснить  эти слова?  Желанием одним движением плеча избавиться от меня или
чрезмерной легкостью в общении? Он располагал обширным арсеналом критических
замечаний, всегда готовых сорваться с языка и кого-нибудь очернить.
     - Беда всех очень высоких людей в том, - как-то сказал он, - что они
роковым  образом расположены к сутулости  (когда  он говорил это, я,  нагнув
голову, стоял под  притолокой в дверях, отдавая распоряжения Сикому). К тому
же более мускулистые из них со временем очень толстеют.
     - Эмброз никогда не был толстым, - поспешно сказала Рейчел.
     -  Он  не  увлекался  упражнениями,  какими   увлекается  этот  юноша.
Неумеренная ходьба,  езда верхом  и плавание  развивают  не те  части  тела,
которые  нуждаются  в  развитии.  Я  очень  часто  это  замечал.  Особенно у
англичан.  Видите  ли, в Италии мы  не так костисты и ведем  менее подвижный
образ жизни. Поэтому мы и сохраняем  фигуру. К тому  же наша  пища легче для
печени и  крови. Не так много тяжелой для желудка говядины,  баранины. А что
до пирожных,  тортов...  -  Он сделал протестующий  жест. -  Этот  мальчик
постоянно  ест  пирожные. Я видел, как  вчера  за обедом  он уничтожил целый
пирог.
     - Вы слышите, Филипп? - спросила Рейчел. - Синьор Райнальди уверяет,
что  вы  слишком много едите. Сиком,  нам придется поменьше кормить  мистера
Филиппа.
     -  Ни в коем  случае, мадам, - ответил потрясенный Сиком. -  Если он
будет  меньше есть, то повредит своему здоровью. Мы  должны помнить,  мадам,
что мистер Филипп еще растет.
     - Боже праведный! - пробормотал Райнальди. - Если в  двадцать четыре
года он еще растет, следует опасаться серьезного заболевания желез.
     С  задумчивым видом  потягивая  коньяк,  который  Рейчел позволила  ему
принести  в  гостиную,  Райнальди пристально разглядывал  меня,  пока мне  и
впрямь  не  стало казаться,  будто  во мне семь футов  роста, как  в  бедном
слабоумном Джеке Тревозе, которого мать таскала по бодминской ярмарке, чтобы
люди глазели на него и подавали мелкие монеты.
     - Надеюсь, - сказал Райнальди, -  вы  действительно не жалуетесь  на
здоровье?  И не перенесли  в  детстве серьезной  болезни, которая  могла  бы
способствовать возникновению опухоли?
     - Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь болел, - ответил я.
     - Что само по  себе  уже плохо, - сказал  он. - Тот, кто  не перенес
никаких заболеваний, становится жертвой  первого  же удара,  который наносит
ему Природа. Разве я не прав, Сиком?
     -  Очень  возможно, что  и правы,  сэр. Откуда мне  знать? -  ответил
Сиком, но я заметил, что, выходя из комнаты, он взглянул на меня с некоторым
сомнением, как будто я уже заболел оспой.
     - Этот  коньяк,  -  сказал Райнальди, -  надо выдерживать по крайней
мере  еще лет  тридцать. Он будет годен к употреблению не  раньше, чем  дети
Филиппа  достигнут совершеннолетия. Рейчел, вы помните  тот вечер на  вилле,
когда Козимо принимал всю  Флоренцию - во всяком случае, у многих создалось
именно  такое впечатление  - и настоял, чтобы мы надели домино и маски, как
на  венецианском карнавале? А ваша матушка,  да будет  ей земля пухом, дурно
обошлась  с  князем... как его  там... ах,  кажется, вспомнил -  с  Лоренцо
Амманати, не так ли?
     - Я  не могла быть повсюду одновременно, - ответила Рейчел, - но это
был не Лоренцо, он слишком усердно ухаживал за мной.
     - О, эти ночи безумств... - мечтательно проговорил Райнальди.  - Все
мы были до смешного молоды и крайне легкомысленны. Куда лучше быть степенным
и  спокойным, как  сейчас. Думаю,  в  Англии  никогда  не дают таких  балов.
Конечно, виною тому климат. Если бы не  он, возможно, юный Филипп и счел  бы
забавным,  облачившись  в  домино и надев маску, обшаривать кусты в  поисках
мисс Луизы.
     - Уверена, что Луиза лучшего не могла бы и желать, - сказала Рейчел.
     Я поймал на себе ее взгляд и заметил, что губы ее подрагивают.
     Я  вышел  из  гостиной  и  почти  сразу  услышал,  что они  перешли  на
итальянский; в его голосе звучал вопрос, она ответила  и весело рассмеялась.
Я догадался,  что они обсуждают  меня, может быть, Луизу и, уж конечно,  эти
проклятые сплетни о нашей будущей помолвке, которые, по словам Рейчел, ходят
по всей округе. Господи! Сколько еще он намерен здесь пробыть?  Сколько дней
и ночей предстоит мне терпеть все это?!
     В  конце  концов  в последний вечер визита Райнальди  крестный и  Луиза
приехали  к  нам на  обед.  Вечер прошел  гладко, во всяком  случае  внешне.
Райнальди проявил по отношению  к крестному редкостную учтивость, что стоило
ему  немалого труда,  и  эта троица - он, крестный и  Рейчел,  - увлекшись
общим разговором,  предоставили нам с  Луизой занимать друг  друга. Иногда я
замечал,  что  Райнальди  смотрит в нашу сторону  с улыбкой  снисходительной
благожелательности,  и  даже   услышал,  как  он   сказал  крестному   sotto
voce\footnote{Sotto voce - вполголоса \textit{(итал.)}.}: . Луиза  тоже услышала эти слова.
Бедная девушка покраснела, и я тут же принялся расспрашивать ее о том, когда
она снова собирается в Лондон. Я хотел успокоить ее, но, сам не знаю почему,
сделал только хуже. После обеда  разговор  снова зашел о Лондоне,  и  Рейчел
сказала:
     - Я сама  надеюсь очень скоро посетить Лондон.  Если мы окажемся там в
одно  время  (это  Луизе),  вы  должны  показать  мне все,  что  заслуживает
внимания, ведь я никогда не бывала там.
     При этих словах крестный навострил уши.
     - Вы в самом деле намереваетесь покинуть нас? - спросил он. - Ну что
же,  вы  отлично перенесли все неудобства,  связанные с посещением Корнуолла
зимой. Лондон вы найдете более привлекательным.
     Он обернулся к Райнальди:
     - Вы еще будете там?
     - Дела задержат меня всего на несколько  недель, - ответил Райнальди.
- Но если Рейчел решит приехать, я,  естественно, буду в ее распоряжении. Я
не  впервые  приезжаю в вашу столицу и очень хорошо знаю  ее. Надеюсь,  вы и
ваша дочь доставите нам  удовольствие  отобедать с нами,  когда  приедете  в
Лондон.
     - Мы будем счастливы, - ответил крестный. - Весной Лондон прекрасен.
     За одно то,  что они спокойно обсуждают возможность подобной встречи, я
был готов расшибить головы всей этой компании, но больше всего меня взбесило
слово  в устах Райнальди.  Я разгадал его  план. Заманить  ее  в Лондон,
развлекать там,  пока  не закончит свои дела, а потом  уговорить вернуться в
Италию. А крестный, руководствуясь собственными  соображениями, способствует
этому плану.
     Они не знали, что у меня есть козырь, способный побить все их карты.
     Вечер прошел  в многочисленных заверениях  во  взаимном  расположении и
закончился тем, что Райнальди отвел крестного в сторону минут на двадцать, а
то и больше,  с тем - как я легко мог себе представить - чтобы  подпустить
какого-нибудь яда по моему адресу.
     После  отъезда  Кендаллов  я  не  вернулся  в  гостиную.  Оставив дверь
открытой, чтобы слышать, когда Рейчел и Райнальди поднимутся наверх, я лег в
постель. Они не  спешили.  Пробило полночь, а они все еще  сидели  внизу.  Я
встал, вышел  на площадку  лестницы и  прислушался.  Через приоткрытую дверь
гостиной  до  меня долетали  приглушенные голоса.  Опираясь о  перила, чтобы
перенести  на них  часть  своего  веса,  я  босиком  спустился  до  середины
лестницы.  Мальчиком я  проделывал то же самое,  если  Эмброз засиживался  с
компанией за обедом. И теперь, как тогда, меня пронзило чувство вины. Голоса
не смолкали. Но слушать  Рейчел и Райнальди было  бесполезно - они говорили
по-итальянски. То и дело до меня  долетало мое собственное  имя - ,
несколько  раз имя крестного -  . Они разговаривали обо  мне или о
нем, может  быть  -  о  нас  обоих.  В  голосе Рейчел  звучала  непривычная
настойчивость,  а  он,  Райнальди,  говорил  таким  тоном,  будто  о  чем-то
расспрашивал ее.  Я  вдруг с отвращением подумал,  не рассказал  ли крестный
Райнальди  о своих  друзьях-путешественниках из  Флоренции,  а  тот,  в свою
очередь, поведал  об этом  Рейчел. Насколько бесполезно  сейчас образование,
полученное мною в Харроу и в Оксфорде, изучение латыни, греческого! Здесь, в
моем  доме, два  человека разговаривают по-  итальянски, возможно, обсуждают
вопросы,  которые имеют для меня огромное значение, а я  не  могу  разобрать
ничего, кроме собственного имени.
     Вдруг наступила тишина. Они замолкли.  До меня не доносилось ни шороха.
Что, если он подошел к ней, обнял и она  поцеловала его, как поцеловала меня
в канун Рождества? При  этой мысли меня захлестнула волна такой ненависти  к
Райнальди,  что я едва не забыл об  осторожности, чуть было не бросился вниз
по лестнице и не распахнул дверь гостиной. Затем я вновь  услышал ее голос и
шуршание  платья,  приближающееся  к двери. Я  увидел  колеблющийся  свет ее
свечи. Долгое  совещание наконец  закончилось. Они  шли  спать.  Совсем  как
ребенок в те далекие годы, я крадучись вернулся в свою комнату Я слышал, как
Рейчел по коридору прошла  в свои комнаты, а он  повернул в другую сторону и
направился к себе. Вероятно, я никогда не узнаю, что они так долго обсуждали
вдвоем, но, подумал я, это его последняя ночь  под  моей крышей  и завтра  я
лягу спать с легким сердцем.

     На следующее утро я с трудом проглотил завтрак  - так не терпелось мне
поскорее выпроводить незваного гостя. Под  окнами  застучали колеса почтовой
кареты, и Рейчел,  которая, как  мне  казалось, простилась с ним еще  ночью,
спустилась проводить его, одетая для работы в саду.
     Он взял  ее  руку и  поцеловал. На  этот раз  из простой вежливости  по
отношению ко мне, хозяину дома, он произнес слова прощания по- английски.
     - Так  вы  напишете  мне  о  своих планах? -  спросил  он Рейчел.  -
Помните, когда соберетесь приехать, я буду ждать вас в Лондоне.
     - До первого апреля,  - отозвалась она, -  я не буду строить никаких
планов.
     И, взглянув на меня из-за его плеча, улыбнулась.
     -  Не день  ли  это рождения вашего кузена?  - осведомился Райнальди,
садясь  в  почтовую карету. - Надеюсь,  он  хорошо проведет его  и съест не
слишком большой пирог.
     И, выглянув из окна, сделал прощальный выстрел в мою сторону:
     - Должно  быть, не  очень приятно, когда день  рождения приходится  на
такую  своеобразную  дату.  День всех  дураков,  кажется?  Но,  вероятно,  в
двадцать пять лет вы сочтете  себя  слишком старым,  чтобы вам напоминали  о
ней?
     Почтовая карета покатила его к воротам парка. Я взглянул на Рейчел.
     - Может быть, - сказала она, - мне следовало попросить его вернуться
к этому дню и принять участие в празднике?
     И  с  неожиданной  улыбкой,  тронувшей мое  сердце, она  взяла  веточку
остролиста, которую носила на платье, и продела мне в петлицу.
     -  Вы  были  молодцом,  -  шепнула  она,  -  все  семь  дней.   А  я
невнимательна к своим обязанностям. Вы рады, что мы опять вдвоем?
     И, не дождавшись ответа, она вслед за Тамлином ушла в сад.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
     Последние  недели  марта  прошли быстро. С каждым днем я чувствовал все
большую уверенность в будущем, и на сердце у меня становилось легче и легче.
Казалось, мое настроение передалось и Рейчел.
     -  Никогда не  видела,  чтобы кто-нибудь  так терял  голову из-за  дня
рождения. Неужели для  вас так много значит  освободиться от бедного мистера
Кендалла  и  его опеки?  Уверена, у вас не могло  бы быть более покладистого
опекуна. Между прочим, какие у вас планы на этот день?
     -  Никаких планов, -  ответил я, - кроме того,  что  вам  необходимо
помнить про  обещание, которое вы дали мне на днях. Виновник торжества имеет
право на исполнение любого желания.
     - Только до десяти лет, - сказала она, - и никак не позже.
     -  Это  несправедливо,   -   сказал  я,  -  вы  не  делали  оговорок
относительно возраста.
     - Если нас ждет пикник или прогулка  под парусом, - заявила она, - я
с вами не  поеду. Еще слишком  рано,  чтобы сидеть  у воды  или забираться в
лодку  В парусах я разбираюсь даже меньше, чем в лошадях. Вам придется взять
вместо меня Луизу.
     - Луизу я не возьму, - сказал я, - и нас не ждет ничего, что было бы
ниже вашего достоинства.
     В сущности, я не думал о том,  как  провести этот  день. У меня  созрел
лишь один план: она получит документ на  подносе  за завтраком,  остальное я
отдавал  на волю случая. Однако,  когда наступило  тридцать первое  марта, я
понял, что хочу сделать еще кое-что. Я вс