атрагивать
тем, которые могли  бы причинить  мне беспокойство.  Мы вчетвером  сидели  в
гостиной, как абсолютно посторонние люди. Крестному, думал я, очень уж не по
себе, он жалеет, что приехал, но почитает своим долгом навестить меня, тогда
как Луиза  каким-то  непостижимым  женским  чутьем  догадывается, что  здесь
произошло, и  ежится  при  одной мысли об этом.  Рейчел, как всегда, владела
ситуацией  и  поддерживала  течение  беседы  на должном уровне.  Выставка  в
графстве, обручение средней мисс Паско, теплая погода, возможные перемены  в
правительстве - общие  слова, безобидные темы...  Но если бы мы высказывали
то, что у нас на уме...
     , - крестный.
     , - Луиза.
     , -
Рейчел.
     И я: 
     Вместо этого  мы соблюдали учтивость  и  лгали. Когда  визит подошел  к
концу, каждый из нас вздохнул с  облегчением, и я, провожая взглядом экипаж,
в  котором Кендаллы, без  сомнения довольные  тем, что наконец покинули  наш
дом,  катили  по  подъездной  аллее,  пожалел,  что не  могу,  как в  старых
волшебных сказках, обнести  имение  высокой оградой и не подпускать  к  нему
посетителей, а заодно и беду.
     Хотя  Рейчел ничего не говорила, мне  казалось, что  она  предпринимает
первые  шаги к отъезду. Однажды вечером я застал ее за разборкой  книг;  она
перебирала их, как человек, раздумывающий над  тем, какой том взять с собой,
а  какой  оставить.  В  другой раз, сидя  за бюро,  она приводила в  порядок
бумаги, бросала  в  корзину ненужные письма, разорванные листки, а остальное
перевязывала  лентой. Стоило мне  войти в будуар, как она сразу бросала свои
занятия, брала в руки вышивание или просто садилась у окна, но обмануть меня
ей не удавалось никогда. Чем объяснить неожиданное желание навести в будуаре
порядок, кроме как не намерением вскоре оставить его пустым?
     В  сравнении с  тем,  что было  совсем  недавно, комната  казалась  мне
оголенной. В ней  недоставало мелочей. Рабочей корзинки, которая всю  зиму и
весну стояла в  углу, шали,  которая прежде  висела  на подлокотнике кресла,
карандашного рисунка дома,  зимой подаренного Рейчел одним из ее посетителей
и  с тех пор всегда стоявшего  на  камине, -  всего  этого больше не  было.
Представшая передо мной картина перенесла меня в  детство, в те дни, когда я
в первый раз собирался в школу.  Незадолго до отъезда Сиком  провел уборку в
детской, связал в  пачки  книги, которым  предстояло отправиться со  мной, а
остальные, те,  что я  не особенно любил, сложил в отдельную  коробку, чтобы
раздать  детям  из имения. Там же были сложены изрядно потрепанные курточки,
из которых  я  давно  вырос;  помню, он уговаривал  меня отдать их мальчикам
помладше, кому  не так повезло, как мне, а я возмутился. Мне казалось, будто
он отнимает у меня мое  счастливое прошлое. Подобная атмосфера царила теперь
в будуаре Рейчел. Шаль... Она отдала ее, потому что в теплом климате она  ей
не понадобится? Рабочая корзинка... Наверное, разобрана и теперь покоится на
дне  какого-нибудь чемодана? Но самих  чемоданов пока  не видно.  Они  будут
последним  предупреждением.  Тяжелые  шаги  на  чердаке  -  и  по  лестнице
спускаются  молодые  слуги,  неся  перед собой  коробки,  от которых  пахнет
паутиной и камфарой. Тогда я узнаю худшее и,  как  собака,  чье безошибочное
чутье  угадывает близкие перемены, стану ждать конца. И еще  одно: по  утрам
она стала уезжать  в  экипаже, чего прежде никогда не делала.  Она объяснила
мне, что хочет кое-что купить и заехать в банк. Ни в том ни в другом не было
ничего необычного.  Я полагал, что  на это ей  хватит одной  поездки.  Но на
одной неделе она уезжала трижды, с промежутком всего лишь в день, и дважды -
- на следующей. В первый раз утром. Во второй - днем.
     - На вас  вдруг свалилось чертовски  много покупок, - сказал я ей, -
да и дел тоже...
     - Я все сделала  бы  раньше, - ответила она,  -  но  не смогла из-за
вашей болезни.
     - Вы встречаете кого-нибудь, пока ходите по городу?
     - О нет, никого,  заслуживающего внимания.  Ах да, вспомнила: я видела
Белинду  Паско и  помощника викария, с  которым она обручена. Они передавали
вам поклон.
     - Но вас не было целый  день,  - настаивал я. - Уж  не скупили ли вы
все содержимое мануфактурных лавок?
     - Нет, - сказала она. - Вы и впрямь слишком  любопытны  и назойливы.
Неужели  я не могу распорядиться  подать мне экипаж? Или вы боитесь  утомить
лошадей?
     -  Если хотите,  поезжайте  в Бодмин  или в Труро, - сказал я. - Там
магазины лучше и есть на что посмотреть.
     Она  не проявила  к  моему  предложению  никакого  интереса.  Наверное,
подумал я, ее дела сугубо личного свойства, раз она так сдержанна.
     Когда она приказала подать экипаж  в следующий раз, Веллингтон повез ее
один,  без  грума. У Джимми  болело  ухо.  Выйдя из конторы,  я  увидел, что
мальчик сидит в конюшне, прижимая руки к больному месту.
     - Обязательно попроси у госпожи немного масла, - сказал я ему. - Мне
говорили, что это самое подходящее лекарство.
     - Да, сэр, - жалобно ответил он, - она обещала что-нибудь подыскать,
как только вернется. Похоже, я вчера застудил его. На причале сильно дуло.
     - А что ты делал на причале? - спросил я.
     -  Мы долго ждали госпожу, - ответил  грум, - так  долго, что мистер
Веллингтон  решил  покормить лошадей  в  ,  а меня  отпустил
посмотреть на лодки в гавани.
     - Значит, госпожа целый день ходила по магазинам? - спросил я.
     - Нет, сэр, - возразил он,  - она вовсе не ходила по магазинам. Она,
как всегда, сидела в кабинете в .
     Я недоверчиво уставился на мальчика. Рейчел в кабинете ?
Неужели она пила чай с хозяином гостиницы и  его женой? Я чуть было не задал
еще  несколько  вопросов,   но  передумал.  Возможно,   он  проговорился,  и
Веллингтон  выбранит  его  за  болтливость.  Казалось,  теперь  от меня  все
скрывают. Домашние объединились против меня в заговоре молчания.
     - Ну ладно, Джим, - сказал я, - надеюсь, твое ухо скоро пройдет.
     И вышел из конюшни.
     Здесь явно крылась какая-то тайна. Неужели Рейчел  так истосковалась по
обществу, что ищет его  в городской гостинице? Может быть, зная мою нелюбовь
к посетителям,  она снимала на утро или  на день кабинет и  приглашала своих
знакомых навестить ее там? Когда она вернулась, я не  стал говорить об этом,
а только спросил, приятно  ли она  провела день,  и она  ответила,  что  да,
приятно.
     На  следующий день  Рейчел  не распорядилась заложить экипаж. За ленчем
она сказала мне, что ей надо написать несколько писем, и поднялась в будуар.
Я сказал,  что пройдусь в Кумбе  повидаться  с арендатором  фермы. Я  так  и
поступил. Но, пробыв там совсем недолго, я сам отправился в город. По случаю
субботы и хорошей погоды на улицах было много людей, съехавшихся из соседних
городков; никто из них не знал меня в лицо,  и я шел в толпе, не привлекая к
себе внимания. Я не  встретил ни  одного знакомого. , по  определению
Сикома, никогда не приезжает в город днем и никогда - в субботу.
     Придя в гавань, я облокотился  на невысокий  парапет рядом с причалом и
увидел, что мальчишки, удившие с лодки рыбу, запутались в лесках. Вскоре они
подгребли  к ступеням  причала  и выкарабкались из лодки. Одного  из  них  я
узнал. Это был парень,  который прислуживал в . На бечевке он
нес трех или четырех окуней.
     - Хороший улов, - сказал я. - Пойдут на ужин?
     -  Не на мой, сэр. - Парень улыбнулся.  - Но ручаюсь, в гостинице им
будут рады.
     - Вы теперь подаете окуней к сидру? - спросил я.
     - Нет, - ответил  он. - Это рыба для джентльмена из  кабинета. Вчера
ему подавали лосося прямо из реки.
     Джентльмен  из кабинета...  Я  вынул  из  кармана  несколько серебряных
монет.
     - Так-так, - сказал я. - Надеюсь, он хорошо тебе платит.  На, возьми
на счастье. И кто он, этот ваш постоялец?
     Парень криво улыбнулся.
     - Не знаю его  имени, сэр, -  ответил он. -  Говорят,  итальянец. Из
заморских краев.
     И  он  побежал по причалу; рыбины подпрыгивали  на бечевке, перекинутой
через его  плечо. Я взглянул на часы. Было начало четвертого.  Джентльмен из
заморских краев,  несомненно, обедает в пять. Я прошел  через городок  и  по
узкому  коридору  гребного вала дошел  до сарая,  где Эмброз держал паруса и
такелаж парусной лодки, которой он обычно пользовался.  К причальному кольцу
была привязана небольшая плоскодонка. Я столкнул ее на воду, прыгнул в нее и
стал  грести  в  сторону  гавани.  На  некотором  расстоянии  от  причала  я
остановился.
     От судов, стоявших на якоре в  гавани,  к причалу  и обратно  двигалось
несколько  лодок;  сидевшие на  веслах  люди не обращали  на  меня  никакого
внимания, а если  и  обращали,  то  принимали за  обыкновенного рыболова.  Я
опустил  в воду груз, сложил весла  и  стал наблюдать  за .
Дверь бара выходила на боковую улочку.  Ею он, разумеется, не воспользуется.
Если он вообще  придет, то войдет через главный  вход. Прошел  час.  Часы на
церкви пробили  четыре.  Я  все  ждал. Без  четверти  пять  я увидел, что из
парадной двери гостиницы  вышла  жена  хозяина;  она  огляделась, словно ища
кого-то.  Постоялец опаздывал  к обеду.  Рыбу  уже приготовили.  Она  что-то
крикнула  малому, который стоял у  лодок, привязанных к ступеням причала, но
слов  я  не разобрал. Он  крикнул  в  ответ, отвернулся  и показал  рукой на
гавань.  Женщина кивнула и ушла в гостиницу. В десять минут шестого я увидел
приближающуюся  к  ступеням причала лодку. На веслах сидел крепкий парень, а
сама лодка, заново покрытая лаком, по виду была одной  из  тех, что нанимают
приезжие,  которые  не прочь  доставить  себе  удовольствие  прокатиться  по
гавани.
     На корме сидел мужчина в широкополой шляпе. Лодка причалила к лестнице.
Мужчина вышел из лодки, после непродолжительных препирательств расплатился с
лодочником и  направился к гостинице. Прежде чем войти в , он
немного  помедлил на ступенях,  снял  шляпу и огляделся, будто оценивал все,
что видит перед собой. Я не мог ошибиться.  Я находился так близко от  него,
что мог бы швырнуть в  него  печеньем. Затем он вошел в гостиницу.  Это  был
Райнальди.
     Я поднял  груз,  догреб до сарая, крепко  привязал лодку, прошел  через
городок и по узкой тропинке зашагал к скалам. Думаю, что четыре мили до дома
я преодолел минут за сорок. Рейчел ждала меня в библиотеке. Обед отложили до
моего возвращения. Она в волнении подошла ко мне.
     -  Наконец-то  вы вернулись, -  сказала она. - Я очень беспокоилась.
Где вы были?
     - Развлекался греблей в гавани, - ответил я. - Прекрасная погода для
прогулок. На воде куда лучше, чем в .
     Испуг,  блеснувший в ее  глазах, окончательно  подтвердил  правильность
моей догадки.
     - Так вот, я знаю  вашу тайну, - продолжал  я. - Не надо придумывать
лживых объяснений.
     Вошел Сиком справиться, подавать ли обед.
     - Подавайте, - сказал я, - и немедленно, я не буду переодеваться.
     Я молча взглянул на нее, и мы пошли в столовую. Чуя неладное, Сиком был
на  редкость  внимателен и  услужлив. Как заботливый  врач,  он  то  и  дело
подходил ко мне, соблазняя попробовать блюда, которые ставил на стол.
     -  Вы  слишком переутомляетесь, сэр, -  сказал он, -  добром  это не
кончится. Вы у нас опять заболеете.
     Словно прося поддержки,  старик взглянул на Рейчел. Она промолчала. Как
только  обед, во время которого мы почти не притронулись к еде,  закончился,
Рейчел встала со  стула и пошла наверх. Я последовал за ней. Войдя в будуар,
она  хотела закрыть передо мной дверь, но  не успела  -  я быстро шагнул  в
комнату  и прислонился спиной  к  двери.  В  ее  взгляде снова  промелькнула
тревога. Она отошла от меня и встала у камина.
     - Как давно Райнальди остановился в ? - спросил я.
     - Это мое дело, - сказала она.
     - И мое тоже. Отвечайте.
     Видимо,  она поняла:  нечего  и надеяться успокоить  меня  или обмануть
очередными баснями.
     - Что ж, я отвечу. Две недели назад.
     - Зачем он здесь?
     - Затем, что я попросила его приехать. Затем, что  он мой друг. Затем,
что мне нужен его совет, а зная вашу неприязнь к нему, я не могла пригласить
его в этот дом.
     - Зачем вам нужен его совет?
     -  Это  опять-таки  мое  дело.  Не ваше.  Перестаньте  вести  себя как
ребенок, Филипп, и постарайтесь хоть немного понять меня.
     Я был рад, что она встревожена. Значит, она оказалась в затруднительном
положении.
     - Вы просите меня понять вас, - сказал я. - Неужели  вы думаете, что
я пойму обман и  смирюсь  с  ним? Вы не можете отрицать, что  эти две недели
каждый день лгали мне.
     - Если я и обманывала вас, то не по злому умыслу, - сказала она. - Я
делала это  только ради  вас  самого.  Вы  ненавидите Райнальди. Если  бы вы
узнали,  что  я  встречаюсь  с ним,  эта сцена  произошла  бы  раньше,  и  в
результате вы  снова заболели бы. О Господи! Неужели  я вновь  должна пройти
через все это! Сперва с Эмброзом, а теперь с вами!
     Ее лицо побелело, каждый мускул в нем напрягся, но трудно сказать - от
страха или от гнева. Я стоял у двери и смотрел на нее.
     - Да, - сказал я. -  Я ненавижу Райнальди, как ненавидел его Эмброз.
На то есть причина.
     - Боже мой, какая причина?
     - Он влюблен в вас. Давно влюблен.
     - Что за немыслимый вздор...
     Сжав перед собой  руки,  она стала ходить взад и  вперед  по  маленькой
комнате - от камина к окну, от окна к камину.
     - Он  тот человек, который  был рядом  со мной  во  всех  испытаниях и
бедах. Который никогда не переоценивал меня  и не старался видеть во мне то,
чего  нет.  Он знает мои недостатки, мои  слабости  и  не осуждает за них, а
принимает меня  такой,  какая я есть. Без  его помощи на протяжении всех тех
лет, что я  с ним знакома и о которых  вам  ничего не известно, я  бы просто
погибла. Райнальди - мой друг. Мой единственный друг.
     Она  замолкла  и  посмотрела на меня.  Без  сомнения,  то,  о  чем  она
говорила,  было  правдой  или настолько исказилось в ее  сознании, что стало
правдой  -  для нее. Слова Рейчел не изменили моего отношения  к Райнальди.
Часть награды он уже получил. Годы, о которых, как она только что сказала, я
ничего не знал. Остальное получит со временем. В следующем месяце, возможно,
в следующем году - но получит, и уже сполна. Терпения ему было не занимать.
Не то что мне и Эмброзу.
     - Отправьте его туда, откуда он явился, - сказал я.
     - Он уедет, когда закончит  дела, - ответила она, - но если он будет
мне нужен, то останется. Предупреждаю: если вы снова приметесь мучить меня и
угрожать мне, я приглашу его в этот дом как своего защитника.
     - Вы не посмеете, - сказал я.
     - Не посмею? Отчего же? Этот дом - мой.
     Вот мы и дошли до открытой схватки. Ее слова были вызовом, который я не
мог   принять.  Ее  женский  ум  работал  не  так,  как  мой.  Посылки  были
справедливы,  но  удары  - не  по  правилам. Только физическая  сила  может
обезоружить женщину. Я сделал шаг в ее сторону, но она  уже стояла у камина,
держась рукой за сонетку.
     - Остановитесь,  - крикнула она, - или я позвоню Сикому! Неужели  вы
хотите краснеть перед ним, когда я скажу ему, что вы пытались ударить меня?
     - Я не собирался вас ударить, - возразил я и,  обернувшись, распахнул
дверь. - Что ж, зовите Сикома,  если желаете. Расскажите ему обо  всем, что
произошло здесь между нами. Если вам так необходимы насилие и позор, давайте
вкусим их в полной мере.
     Она  стояла  рядом с  сонеткой,  я  -  радом  с  открытой  дверью. Она
отпустила сонетку.  Я не шевельнулся. Затем она  посмотрела на меня  - в ее
глазах стояли слезы - и сказала:
     -  Женщина  не может страдать дважды. Все это  я  уже испытала. -  И,
поднеся пальцы  к  горлу, добавила: - Даже руки  у себя  на шее. Это  тоже.
Теперь вы понимаете?
     Я смотрел поверх ее головы, прямо  на портрет  над  камином,  и молодое
лицо Эмброза, вперившего в  меня пристальный взгляд,  было  моим  лицом. Она
одержала победу над нами обоими.
     -  Да, - сказал  я, - понимаю. Если вы хотите видеться  с Райнальди,
пригласите его сюда. Мне  легче будет  видеть его здесь, чем  знать, что  вы
тайком встречаетесь в .
     И, оставив  ее в будуаре, я пошел в  свою комнату. На следующий день он
приехал  к  обеду. За завтраком  я получил от  нее  записку,  в  которой она
просила  разрешения пригласить  его;  вызов, брошенный мне накануне вечером,
без сомнения, был забыт или из  соображений целесообразности отложен,  чтобы
успокоить  меня.  В  ответной   записке  я  сообщил,  что  дам  распоряжение
Веллингтону привезти Райнальди в экипаже. Он прибыл в половине пятого.
     Вышло  так, что,  когда  он  приехал,  я  был в  библиотеке и  Сиком по
оплошности привел  его  ко  мне,  а  не  в гостиную.  Я  встал  со  стула  и
поздоровался. Он непринужденно протянул мне руку.
     - Надеюсь, вы оправились  от болезни, - сказал он вместо приветствия.
- Откровенно говоря, вы  выглядите лучше,  чем я  ожидал. Я получал  о  вас
весьма неутешительные сведения. Рейчел очень беспокоилась.
     - Я действительно совершенно здоров.
     - Преимущество юности. - сказал  он.  -  Что  значит  иметь  хорошие
легкие и хорошее  пищеварение! Всего  несколько  недель -  и от  болезни не
остается  и  следа.  Вы,  разумеется, уже разъезжаете верхом  и, разумеется,
галопом.  Тогда  как мы, люди более солидного возраста - вроде вашей кузины
Рейчел и меня, - ходим  не спеша, дабы не утомиться. Я считаю, что короткий
сон днем необходим людям среднего возраста.
     Я предложил ему сесть, что он и сделал, с легкой улыбкой оглядываясь по
сторонам.
     - Пока в этой комнате ничего не изменилось, - сказал он. - Наверное,
Рейчел намерена оставить ее как  есть, чтобы сохранить атмосферу. Что ж, это
неплохо. Деньгам можно найти лучшее применение. Она говорит, что  со времени
моего последнего  визита в парке уже немало сделано.  Зная  Рейчел, я вполне
допускаю это. Но прежде  чем высказать свое отношение, мне надо  все увидеть
собственными глазами. Я  считаю себя  доверенным лицом, призванным сохранить
баланс.
     Он  вынул  из портсигара  тонкую  сигару  и,  не  переставая улыбаться,
закурил.
     - Из  Лондона я написал  вам  письмо.  После передачи  вами имения, -
сказал он,  - я отослал бы его,  если  бы не известие о  вашей  болезни.  В
письме почти не было ничего такого, чего я  не  мог  бы сказать  вам  лично.
Просто я  хотел  поблагодарить вас за Рейчел  и уверить в том, что приму все
меры, дабы  вы  не слишком пострадали  от этого.  Я  буду  следить за  всеми
расходами.
     Он выпустил облако дыма и устремил взгляд в потолок.
     - Эти канделябры, - сказал он, - не слишком высокого вкуса. В Италии
мы  могли бы подыскать  вам кое-что получше. Надо не  забыть сказать Рейчел,
чтобы она занялась этим. Хорошие картины, хорошая мебель, фарфор и бронза -
разумное  вложение  денег. В  конце концов вы обнаружите, что мы вернем  вам
имущество,  вдвое  возросшее  в  цене  против  прежнего.  Однако  это   дело
отдаленного будущего.  К  тому  времени  вы,  несомненно,  успеете вырастить
собственных  сыновей. Рейчел  и я  - старики  в креслах на колесах... - Он
рассмеялся. - А как поживает очаровательная мисс Луиза?
     Я ответил, что, по-моему, она поживает неплохо. Я смотрел, как он курит
сигару, и вдруг подумал, что руки  у него слишком холеные для мужчины. В них
было  что-то слишком женственное, не соответствующее  его облику,  а большой
перстень на мизинце правой руки казался совершенно неуместным.
     - Когда вы возвращаетесь во Флоренцию? - спросил я.
     Он смахнул в камин пепел, упавший на сюртук.
     -  Это зависит  от Рейчел,  -  ответил  он.  -  Я  вернусь  в Лондон
закончить  дела, а затем либо поеду домой  подготовить  виллу к ее приезду и
предупредить  слуг,  либо дождусь ее  и мы отправимся вместе.  Вам, конечно,
известно, что она намерена уехать