или, как  я,
оставила портьеры незадернутыми? Часы на башне, которые раньше, уже в десять
вечера, гнали меня в постель, били час, два часа ночи, а  я все думал о том,
что распахнувшуюся предо мною красоту мы могли бы делить вдвоем.
     Пусть те, до кого мне нет дела, владеют суетным миром.
     Но то был не мир, то  было волшебное царство; оно  всецело принадлежало
мне, и я не хотел владеть им один.
     Однако стоило мне вспомнить ее обещание остаться у меня лишь ненадолго,
мое настроение, словно столбик  барометра, от радостного  возбуждения, почти
ликования падало до нижней отметки  вялости и тоски, и я принимался  гадать,
сколько еще времени она пробудет под  моей крышей. Что, если после Рождества
она скажет: ? Холода
прервали  посадки  до  весны,  в  саду  было  нечего  делать.  Террасу лучше
прокладывать при сухой погоде, но, имея план, рабочие справились бы с этим и
сами.  В любой  день  Рейчел могла собраться в дорогу, и я  не сумел  бы  ее
удержать.
     В  былые времена,  когда Эмброз  проводил  Рождество  дома,  он  всегда
устраивал  в сочельник  обед  для  арендаторов. Последние  зимы,  которые он
проводил за границей, я пренебрегал этой традицией, поскольку по возвращении
он устраивал такой обед в Иванов день. Теперь же я решил восстановить давний
обычай и дать обед хотя бы ради того, чтобы на нем присутствовала Рейчел.
     В детстве обед в сочельник был для меня главным событием рождественских
праздников. Примерно за неделю до  сочельника в длинную комнату над каретным
сараем  приносили высокую елку. Предполагалось,  что я об  этом  не знаю. Но
когда поблизости никого не  было, как правило в полдень, пока слуги обедали,
я  заходил в каретный  сарай  и поднимался по  лестнице к  боковой  двери  в
длинную комнату. В ее дальнем конце стояло огромное дерево в кадке,  а вдоль
стен  выстроились  козлы,  заменявшие  во время обеда  столы. Я  не  помогал
украшать елку до своего  первого приезда из Харроу  на  каникулы. Никогда не
испытывал  я такой  гордости, как в тот  день. Маленьким мальчиком  я  сидел
рядом  с Эмброзом за верхним столом, но, поднявшись в звании, возглавил свой
собственный стол.
     Теперь я снова отдал соответствующие распоряжения лесничим; более того,
сам отправился в лес выбирать елку.  Рейчел была  в полном восторге. Никакой
другой  праздник  не  доставил  бы  ей большего  удовольствия.  Она  провела
обстоятельное  совещание  с  Сикомом  и  поваром,  наведалась в  кладовую, в
птичник и даже уговорила сугубо мужское  население моего дома позволить двум
девушкам  с  Бартонской фермы подняться к нам  и приготовить пирожные под ее
руководством.  Все было волнение и тайна: я не  хотел, чтобы  Рейчел увидела
елку раньше  положенного  срока, а она настаивала на том, чтобы я пребывал в
неведении относительно блюд, которые нам подадут к обеду.
     Ей привозили какие-то  пакеты и тут же уносили наверх. Постучав в дверь
будуара, я всегда слышал шорох бумаги, и  через несколько секунд, казавшихся
вечностью, ее голос отвечал: . Она стояла на коленях на полу, глаза
сияли,  на щеках горел румянец. Разбросанные по ковру предметы были прикрыты
бумагой, и она всякий раз просила меня не смотреть туда.
     Я снова  вернулся в детство, вновь переживал  лихорадочное  возбуждение
тех далеких дней, когда в  одной ночной рубашке стоял босиком на  лестнице и
прислушивался к долетавшим снизу голосам, пока Эмброз неожиданно не  выходил
из библиотеки и не говорил  мне, смеясь: 
     Только  одно  доставляло мне  беспокойство. Что  подарить Рейчел? Целый
день я посвятил тому,  что обшарил все  лавки Труро в поисках  какой- нибудь
книги о садах,  но  ничего не  нашел.  Более  того, книги, привезенные ею из
Италии, были гораздо лучше любой, которую я мог бы ей подарить. Я не имел ни
малейшего представления, какие подарки нравятся женщинам. Крестный в подарок
Луизе обычно покупал ткань на платье. Но Рейчел носила траур, и  для нее это
не  годилось. Я вспомнил, что  однажды Луиза пришла в  восторг от медальона,
который отец привез ей из Лондона. Она надевала его, когда принимала участие
в наших воскресных обедах. И тут я понял, что выход найден.
     В  подарок   Рейчел  можно  было  выбрать   одну  из  наших   фамильных
драгоценностей. Они хранились  не  в  домашнем сейфе вместе с  документами и
бумагами Эмброза,  а  в  банке. Эмброз считал,  что  так  надежнее на случай
пожара. Я  не знал, что там есть. У  меня сохранилось смутное воспоминание о
том, как однажды в детстве я  ездил с Эмброзом в банк  и как он, взяв в руки
колье и улыбаясь, сказал мне, что оно принадлежало нашей бабушке, и  что моя
мать надевала его  в день свадьбы  - правда, ей одолжили его только на один
день, потому что мой отец не был прямым наследником, - и  что, если  я буду
хорошо вести себя, он позволит мне подарить это колье моей жене.  Я понимал:
все, что находится в  банке,  принадлежит  мне. Или будет принадлежать через
три месяца, но это уже буквоедство.
     Крестный, конечно, знал, какие драгоценности лежат в банке, но он уехал
по делам в Эксетер и собирался  вернуться не  раньше сочельника. Я решил сам
поехать в банк и попросить показать мне драгоценности.
     Мистер Куч принял меня с обычной любезностью и, проводив в свой кабинет
с окнами на причал, выслушал мою просьбу.
     - Полагаю, мистер Кендалл не возражал? - спросил он.
     - Разумеется, нет, - нетерпеливо ответил я, - с ним все согласовано,
- что было неправдой, но в  двадцать  четыре года,  за несколько месяцев до
дня рождения,  нелепо спрашивать разрешения крестного отца на каждую мелочь.
Это раздражало меня.
     Мистер  Куч  послал  за  драгоценностями  в  хранилище.  Их принесли  в
опечатанных коробках.  Он  сломал печать  и, разостлав на столе кусок ткани,
вынул их одну за другой.
     Я  не представлял, что  коллекция  так  великолепна.  Там были  кольца,
браслеты, серьги, гарнитуры  -  например, рубиновая диадема  и  серьги  или
сапфировый браслет, кулон  и кольцо. У меня не возникло желания притронуться
к ним хотя  бы пальцем, но, глядя на эти вещи,  я с разочарованием вспомнил,
что  Рейчел в  трауре  и не носит цветных  камней. Дарить  ей любую из  этих
драгоценностей было бесполезно: она не стала бы ее надевать.
     Но  вот мистер Куч открыл последнюю  коробку и  вынул из  нее жемчужное
колье: четыре  нити и  фермуар  с крупным солитером. Я сразу  узнал его. Это
было то самое колье, которое Эмброз показывал мне в детстве.
     - Оно мне нравится, -  сказал я, - это  самая замечательная  вещь во
всей коллекции. Мой кузен Эмброз как-то мне его показывал.
     - Право,  здесь могут быть различные мнения, - заметил мистер Куч, -
я, со своей стороны, рубины оценил бы выше. Но с этим колье связаны семейные
воспоминания. Ваша бабушка, миссис Эмброз Эшли, впервые надела его невестой,
отправляясь  на  прием  в  Сент-Джеймский  дворец.  Затем  его, естественно,
получила ваша тетушка, миссис Филипп, когда имение перешло по  наследству  к
вашему дядюшке. Многие женщины вашего семейства надевали его в день свадьбы.
В том числе и ваша  матушка. В сущности, она,  если не ошибаюсь,  последняя,
кто  надевал это колье. Ваш кузен, мистер Эмброз Эшли, не  позволял вывозить
его за пределы нашего графства, когда свадьбы игрались в других местах.
     Он взял колье в руку, и свет из окна упал на ровные, круглые жемчужины.
     - Да, - продолжал он, - прекрасная вещь. И уже двадцать пять лет его
не надевала ни  одна женщина. Я присутствовал на свадьбе вашей  матушки. Она
была прелестным созданием. Колье очень шло ей.
     Я протянул руку и взял у него колье:
     - Ну а теперь я хочу оставить его у себя.
     И я положил колье в коробку. Мистер Куч несколько опешил.
     - Не знаю, разумно ли это, мистер Эшли, - сказал он. - Будет ужасно,
если оно пропадет или просто потеряется.
     - Оно не потеряется, - коротко ответил я.
     Мистер Куч казался расстроенным, и я решил поскорее уйти, чтобы не дать
ему возможности придумать более веский аргумент.
     - Если вас беспокоит, что скажет  мой крестный, то не  волнуйтесь. Как
только он вернется из Эксетера, я все с ним улажу.
     - Надеюсь, - проговорил  мистер Куч, - но я бы  предпочел, чтобы наш
разговор состоялся  в его присутствии. Конечно, в апреле, когда вы по закону
вступите во  владение  собственностью, вы  сможете забрать всю  коллекцию  и
поступить с  нею по своему усмотрению. Я  не советовал бы вам так поступать,
но такой шаг был бы абсолютно законен.
     Я протянул ему  руку,  пожелал  счастливого  Рождества и  в приподнятом
настроении отправился домой. Лучшего  подарка для Рейчел я бы не нашел, даже
если  бы  обыскал  все  графство.  Жемчуг,  слава  Богу,  белый... Последней
женщиной,  которая  его надевала, была  моя  мать,  -  в  том мне  виделась
глубокая  внутренняя  связь  между прошлым и настоящим. Я решил  обязательно
сказать об этом Рейчел. Теперь я мог со спокойным сердцем ждать сочельника.
     Целых два дня...  Погода  стояла  отличная,  с легким  морозцем,  и все
предвещало ясный,  сухой  рождественский вечер. Слуги заметно волновались, и
утром перед Рождеством, когда в комнате над каретным сараем расставили столы
и  скамейки, приготовили  ножи,  вилки  и  тарелки, а  к  потолочным  балкам
подвесили хвойные  ветки, я попросил Сикома с молодыми слугами пойти со мной
и украсить елку. Сиком  принял  на себя  руководство этой  церемонией. Чтобы
иметь  больший  обзор,  он  стоял  несколько  поодаль  от  нас  и,  пока  мы
поворачивали  елку в  разные стороны,  поднимали то одну,  то  другую ветку,
чтобы сбалансировать  заиндевевшие шишки и  святые ягоды, махал нам  руками,
совсем как дирижер струнного секстета.
     - Мне не совсем нравится  такой угол, мистер Филипп, - командовал он.
-  Она будет  выглядеть куда лучше, если  ее сдвинуть немного  левее.  Нет!
Слишком  далеко.  Да,  вот так лучше.  Джон, четвертая  ветка справа слишком
наклонилась.  Как-нибудь подними ее. Ш-ш-ш... ш-ш-ш...  не с такой  силой...
Расправь ветки,  Артур, расправь ветки,  говорю! Дерево  должно  стоять так,
будто его поставила  здесь сама  Природа. Не наступай на ягоды, Джим! Мистер
Филипп,  оставьте,  как  сейчас, вот  так...  Еще  одно  движение, и  вы все
испортите.
     Я и не предполагал, что Сиком наделен таким художественным чутьем.
     Держа руки под фалдами сюртука и почти закрыв глаза, Сиком отступил  на
пару шагов.
     - Мистер Филипп, - сказал он мне, - мы добились совершенства.
     Я заметил, как молодой Джон подтолкнул локтем Артура и отвернулся.
     Обед  был  назначен  на  пять  часов. Из   - по  местному
выражению  -  ожидались  только  Кендаллы и  Паско.  Остальные  прибывали в
линейках, двуколках, а те, кто  жил  недалеко, -  просто  пешком. Я заранее
написал  имена  всех  приглашенных на карточках  и разложил карточки рядом с
приборами.  Тем,  кто  плохо знал грамоту,  могли помочь соседи.  В  комнате
стояли  три стола. Я должен был сидеть во главе одного из них, Рейчел -  на
противоположном конце. Второй  стол возглавлял Билли Роу из Бартона,  третий
- Питер Джонс из Кумбе.
     Согласно  обычаю,  все общество  собиралось  в длинной комнате в начале
шестого,  и,  когда приглашенные  занимали места, входили  мы.  После  обеда
Эмброз и я раздавали подарки  с елки: мужчинам - всегда деньги, женщинам -
новые  шали и каждому  - по  большой  корзине  с едой.  Подарки всегда были
одинаковые.  Любое  отклонение от заведенного порядка  шокировало бы каждого
приглашенного. В то Рождество я попросил Рейчел раздавать подарки  вместе со
мной.
     Прежде чем одеться к обеду, я послал жемчужное колье в комнату  Рейчел,
приложив к нему  записку. В записке я  написал  такие слова: .
     Я принял ванну, оделся и был готов к четверти пятого.
     Кендаллы  и  Паско  не заходили за нами в  дом,  а  шли прямо в длинную
комнату  над  каретным  сараем,  непринужденно  беседовали  с  арендаторами,
помогая  разбить лед. Эмброз считал такой план наиболее разумным. Слуги тоже
были там. Мы с Эмброзом проходили по каменным переходам в заднем крыле дома,
пересекали двор и поднимались  по лестничному пролету  в длинную комнату.  В
этот вечер мне предстояло проделать тот же путь вдвоем с Рейчел.
     Я  спустился  вниз и ждал ее в гостиной с некоторым трепетом  - ведь я
еще  ни разу в жизни не делал подарка женщине. Быть может, я нарушил этикет,
быть  может,  дарить  принято только цветы,  книги и картины?  Что, если она
рассердится,  как  рассердилась из-за выплаты  содержания, и невесть  с чего
вообразит,  будто я хотел  оскорбить  ее? Это  была  ужасная  мысль,  минуты
ожидания  превратились в медленную  пытку. Наконец я услышал  на лестнице ее
шаги. Собаки ее не сопровождали. Их рано заперли в будки.
     Она   шла  не  спеша;  знакомый  шорох  ее  платья  приближался.  Дверь
открылась, она вошла в комнату и остановилась передо мной. Как  я  и ожидал,
она была  в черном, но платья этого  я прежде не видел: с облегающим лифом и
талией, широкой юбкой, сшитое  из  ткани,  которая искрилась,  словно на нее
падали незримые лучи. Ее плечи были обнажены. Волосы зачесаны выше обычного,
уложены  высоким  валиком и забраны  назад,  открывая  уши.  Шею  охватывало
жемчужное  колье  - единственная  драгоценность,  которую  она надела.  Оно
мерцало на коже матовым блеском. Я никогда не видел ее такой ослепительной и
такой счастливой. В конце концов, Луиза и девицы Паско  не ошибались. Рейчел
была красива.
     Мгновение  она смотрела на меня, затем протянула ко мне руки и позвала:
 Я  сделал несколько шагов. Я  остановился перед ней. Она  обняла
меня и привлекла  к себе.  В ее глазах стояли  слезы, но  на этот раз они не
вызвали  во мне  досады. Она  сняла руки  с моих плеч,  подняла  их к  моему
затылку и коснулась волос.
     Она поцеловала  меня.  Но не  так, как раньше. И, обнимая ее, я подумал
про себя: нет, не от тоски по дому,  не от  болезни крови, не от  воспаления
мозга - вот от чего умер Эмброз.
     Я ответил на ее поцелуй.
     На башенных  часах пробило пять. Но ни она, ни я не проронили ни слова.
Она подала мне руку. По темным кухонным переходам,  через двор мы вместе шли
к ярко  освещенным окнам над каретным сараем. К взрывам  смеха, к горящим от
нетерпения глазам.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
     Когда мы вошли, гости встали. Скрип отодвигаемых стульев, шарканье ног,
приглушенный  шепот - все головы  поворачиваются в  нашу сторону. Рейчел на
мгновение задержалась у порога; думаю, она не  ожидала встретить  такое море
лиц.  Затем  она  увидела  елку  в  дальнем  конце  комнаты  и вскрикнула от
неожиданности.  Легкое замешательство, вызванное нашим появлением, прошло, и
глухой гул голосов пронесся по комнате.
     Мы  подошли к  своим местам на  противоположных концах верхнего  стола.
Рейчел села. Я и все  остальные последовали ее примеру. Все  оживились; звон
ножей и вилок, стук тарелок поднялся к потолку. Шум, смех, извинения...
     Моей соседкой справа была миссис Билли Роу из  Бартона, нарядившаяся  в
свое лучшее муслиновое платье  с явным  намерением  всех  перещеголять,  и я
заметил, что  миссис Джонс из Кумбе, сидевшая слева  от меня, смотрит на нее
крайне  неодобрительно.  Желая соблюсти все  тонкости  протокола, я  начисто
забыл, что они не разговаривают друг с другом. Разрыв длился  уже пятнадцать
лет, с тех самых пор, как в один базарный день они не  сумели договориться о
цене  на яйца. Однако  я  решил проявить галантность  в  отношении  обеих  и
загладить причиненное им огорчение. Графины с сидром пришли мне  на  помощь,
и,  взяв тот, что поближе, я щедро налил им и себе,  после чего обратился  к
съестному.  Я  не  помнил  ни  одного рождественского  обеда, на котором нам
подавали бы такое количество блюд. Жареные гусь и индейка, говяжий и бараний
бок,  огромные  копченые  окорока,  украшенные  фестонами,  торты,  пирожные
всевозможных форм и размеров, пудинги с сушеными фруктами и среди прочего -
те самые нежные, рассыпчатые пирожные,  легкие, как пух, которые приготовила
Рейчел с девушками из Бартона.
     На  лицах  проголодавшихся  гостей,   да   и  на  моем  тоже,  заиграли
нетерпеливые  улыбки.  Взрывы громкого  смеха  уже  доносились из-за  других
столов,   где  наиболее  языкастые  из  моих  арендаторов,  не   устрашенные
непосредственной  близостью  ,  позволили  себе распустить пояса  и
воротнички.  Я слышал, как Джек  Лобби с коровьими глазами прохрипел  своему
соседу  (думаю,  он уже  успел  пропустить  пару стаканов  сидра по дороге):
. Слева от меня маленькая, тонкогубая миссис Джонс
тыкала вилкой, которую держала двумя пальцами, как перо, в  гусиное крылышко
на своей тарелке, а ее охмелевший сосед шептал ей, подмигивая в мою сторону:
.
     Только  здесь я заметил, что у каждого рядом с тарелкой лежит небольшой
пакетик,  надписанный рукой Рейчел. Казалось, все осознали это одновременно;
о еде ненадолго  забыли, и  каждый  принялся  торопливо разрывать бумагу.  Я
наблюдал за ними и не спешил открывать  свой пакетик. У меня вдруг  защемило
сердце  - я  догадался,  что  она  сделала.  Она приготовила  подарки  всем
приглашенным  на обед  мужчинам и женщинам.  Сама завернула  их  и к каждому
приложила  записку. Ничего  особенного  - небольшая  безделушка, которую им
будет приятно получить.  Так вот что  означал таинственный шорох за  дверьми
будуара!..
     Когда  мои  соседи вновь принялись  за еду, я развернул свой подарок. Я
открыл его под столом, на коленях: никто,  кроме меня, не должен видеть, что
именно она подарила мне. Это оказалась золотая цепочка для часов с небольшим
брелоком, на котором были выгравированы наши  инициалы:  -  и
дата. Несколько мгновений я держал цепочку в руке, затем украдкой положил  в
карман жилета. Я посмотрел на Рейчел и улыбнулся. Она внимательно  наблюдала
за  мной. Не сводя  с нее глаз, я поднял свой бокал,  она  ответила  тем же.
Господи! Я был счастлив.
     Обед шел своим  чередом, шумный, веселый. Я  не  заметил, как  опустели
блюда с горами снеди. Вновь и вновь наполнялись бокалы. Кто-то, почти съехав
под стол, запел. Песню  подхватили за другими столами. Сапоги отбивали такт,
ножи  и вилки отстукивали ритм, тела беззаботно раскачивались из  стороны  в
сторону.  Тонкогубая миссис Джонс из Кумбе сообщила мне, что у меня  слишком
длинные для мужчины ресницы. Я налил ей еще сидра.
     Наконец, помня, с какой  безошибочной точностью  Эмброз  выбирал нужный
момент, я несколько раз громко ударил по столу. Голоса смолкли.
     - Кто хочет, - сказал  я,  -  может  выйти, а потом вернуться. Через
пять минут миссис Эшли  и я начнем  раздавать подарки. Благодарю вас, леди и
джентльмены.
     Как я и  ожидал, изрядное число гостей устремилось к двери. Я с улыбкой
наблюдал за Сикомом, который замыкал шествие, вышагивая очень  прямо и ровно
и  все же  так, как будто земля вот-вот уйдет у  него из-под ног. Оставшиеся
придвинули  столы и скамейки к  стенам. После того как мы раздадим подарки и
уйдем, те, кто еще не утратил способность двигаться, пригласят своих  дам на
танец.  Шумное  веселье  будет  длиться  до  полуночи.  Мальчиком  я  всегда
прислушивался  к топоту ног,  долетавшему в детскую из  комнаты над каретным
сараем. Я проложил себе путь к небольшой группе у елки. Там стояли викарий с
миссис  Паско и  дочерьми,  помощник викария  и  крестный  с  Луизой.  Луиза
выглядела хорошо,  но  была немного бледна. Я пожал им руки. Миссис Паско не
стала терять времени и, сверкая всеми зубами, излилась в бурном восторге:
     -  Вы превзошли  себя! Мы  никогда так не веселились! Девочки просто в
экстазе!
     Вид  трех  дочерей  миссис  Паско,  деливших общество  одного помощника
викария, подтверждал это.
     - Я рад, что,  по-вашему  мнению, все  прошло  хорошо,  -  сказал я и
обратился к Рейчел: - Вы довольны?
     Ее глаза встретились с моими, и в них засветилась улыбка.
     - И вы еще спрашиваете... Так до