я,  когда  мы выйдем  из
экипажа, чтобы пропустить нас вперед. Рейчел улыбнулась и поклонилась  всем.
Мы  заметили Кендаллов, Паско, многих арендаторов имения  и под звуки органа
прошли через придел к своим местам.
     На несколько мгновений мы в короткой молитве преклонили колени,  закрыв
лицо руками. С какими словами обращается она к своему Богу, если он вообще у
нее есть? - подумал я; сам я не молился. - Возносит благодарность  за все,
чего достигла? Или молит о прощении?
     Она  поднялась  с  колен, села  и  открыла  молитвенник.  Лицо  ее было
безмятежно и счастливо. Как  бы я хотел  ненавидеть  ее -  как ненавидел те
долгие месяцы до нашей встречи. Но я ничего не чувствовал, ничего, кроме все
того же странного, жгучего сострадания.
     Вошел викарий; мы встали, и служба началась. Помню  псалом, который  мы
пели в то утро.  да не предстанет
он пред взором  Моим>. Она пела, и губы  ее слегка шевелились,  голос звучал
мягко,  тихо. Когда  викарий поднялся на кафедру, чтобы  обратиться  к своей
пастве с проповедью, она  сложила руки  на коленях  и, пока он оглашал тему:
, не  сводила с  его лица  серьезного,
внимательного взгляда.
     Солнце, заглянувшее сквозь  витражи,  залило церковь  ярким сиянием. Со
своего места я видел  розовые лица деревенских ребятишек, которые позевывали
в  ожидании конца проповеди,  слышал,  как они шаркают  ногами в  воскресной
обуви, мечтая скорее скинуть ее и босиком поиграть на траве. На какой-то миг
меня пронзило страстное  желание  сделаться юным,  невинным и чтобы рядом со
мной в церкви сидел Эмброз, а не Рейчел.
     .  Не  знаю,
почему  в  тот  день  мы  пели  именно  этот  гимн  - возможно,  по  случаю
какого-нибудь  праздника,  связанного с  деревенскими детьми. Громкие чистые
голоса летели под своды приходской церкви, но я думал не об Иерусалиме, что,
несомненно,  предполагалось,  а  о простой  могиле  в  углу  протестантского
кладбища во Флоренции.
     Когда  хор удалился и прихожане поднялись со своих  мест,  Рейчел  тихо
проговорила:
     - По-моему, надо пригласить Кендаллов и Паско  к обеду,  как мы обычно
делали. В последний раз это было так давно, что они могут обидеться.
     Я немного подумал и коротко кивнул. Пожалуй,  оно и лучше. Их  общество
поможет навести между нами мосты, и у Рейчел, занятой беседой с привыкшими к
моему молчанию гостями, не будет  времени смотреть на  меня и размышлять над
моим поведением. Семейство Паско не пришлось долго уговаривать. С Кендаллами
было сложнее.
     - Мне придется покинуть  вас сразу после обеда, - сказал крестный. -
Но экипаж может вернуться за Луизой.
     -  Мистер Паско  должен читать проповедь во время вечерней  службы, -
вмешалась супруга викария, - и мы можем подвезти вас.
     Они принялись обсуждать детали поездки, и, пока спорили, как  все лучше
устроить, я заметил, что десятник рабочих, занятых на строительстве террас и
будущего  нижнего  сада,  с  шапкой  в руке остановился  на  обочине,  чтобы
поговорить со мной.
     - Что случилось? - спросил я его.
     -  Прошу прощения, мистер  Эшли, - сказал он.  -  Я искал  вас вчера
после работы, но не нашел. Хотел предупредить, что если вы вдруг пойдете  на
дорожку  с террасами,  не входите на мост, который мы строим над садом. Пока
это  только остов, в понедельник мы продолжим работы. Настил кажется прочным
на  вид, но  он  не выдержит и самого  небольшого веса. Любой, кто ступит на
него, чтобы перебраться на другую сторону, упадет и сломает себе шею.
     - Благодарю вас, - сказал я. - Я запомню.
     Я повернулся и обнаружил, что  моя компания  пришла к соглашению; как в
то  первое воскресенье, которое  теперь казалось таким далеким, мы разбились
на три группы: Рейчел  и крестный устроились  в  его экипаже, Луиза и я - в
моем, Паско следовали за нами. Хотя с тех пор, проделывая этот путь, я много
раз перед крутым подъемом выходил  из экипажа  и  шел  пешком, теперь, шагая
рядом с  ним, я  думал о том первом сентябрьском  воскресенье десять месяцев
назад. Я был  раздражен тем, что  Луиза тогда  сидела надувшись, и с тех пор
пренебрегал ею. Но она не дрогнула и осталась мне другом. Когда мы поднялись
на холм, я снова сел в экипаж и сказал ей:
     - Ты знаешь, что семена ракитника ядовиты?
     Она с удивлением посмотрела на меня.
     - Да, - сказала она. - Я знаю, что если корова  или лошадь поест их,
то  умрет. И  дети тоже умирают.  Но почему ты спрашиваешь об этом? У тебя в
Бартоне пал скот?
     - Нет, пока  нет,  - ответил я, - но Тамлин на днях говорил мне, что
надо срубить в цветнике деревья, которые  наклоняются в сторону поля, потому
что их семена падают на землю.
     -  Скорее  всего, он прав,  - заметила  она. -  В  прошлом году отец
потерял лошадь, которая поела ягод тиса. Это может случиться в любую минуту,
и ничем не поможешь.
     Мы ехали по дороге к воротам парка. Интересно, думал я, что она скажет,
когда я  поделюсь  с  ней открытием, которое сделал прошлой  ночью?  В ужасе
уставится на меня и объявит,  что я сошел с ума? Едва  ли.  Я думал, она мне
поверит.  Однако  ни время, ни место не  располагали  к откровенности  - на
козлах сидели Веллингтон и Джим.
     Я оглянулся: два других экипажа не отставали от нашего.
     -  Мне надо поговорить с  тобой, Луиза, - сказал  я. -  После обеда,
когда  твой отец  соберется  уезжать,  придумай какой-нибудь предлог,  чтобы
остаться.
     Она внимательно посмотрела на меня, но я больше ничего не сказал.
     Веллингтон остановил экипаж перед домом. Я  вышел из него и подал Луизе
руку. Стоя в дверях,  мы  ждали, когда прибудут  остальные. Совсем  как в то
сентябрьское  воскресенье.  Да, все  было  как тогда. Рейчел  улыбалась, как
улыбалась  и в тот  день.  Она разговаривала с моим крестным,  глядя на него
снизу вверх, и я не сомневался, что они опять рассуждают о политике. Но в то
воскресенье, хоть меня и влекло к ней, она была мне чужой.  А теперь? Теперь
она  не была  для меня загадкой. Я знал в ней все лучшее, знал  все  худшее.
Даже   побуждения,   возможно   до  конца   не   осознанные,  которыми   она
руководствовалась  во  всех  своих  поступках... даже о них  я  догадывался.
Теперь она не таила для меня ничего  странного, ничего  загадочного, Рейчел,
мука моя...
     - И вновь все как прежде, - улыбаясь, сказала она, когда мы собрались
в холле. - Я так рада, что вы приехали!
     Она бросила на  гостей ласковый взгляд и повела их в гостиную. Комната,
как и всегда летом, выглядела  особенно уютной. Окна были распахнуты, и было
прохладно. В вазах стояли высокие, стройные японские  гортензии, и их пышные
голубые  головки  отражались в висевших на стенах зеркалах. За  стенами дома
нещадно палило  солнце. Стояла жара. Ленивый шмель жужжал на  одном из окон.
Истомленные гости сели, довольные, что могут  передохнуть. Сиком принес вино
и печенье.
     - Чуть пригрело солнце, - рассмеялась Рейчел, - и вы уже изнемогаете
от жары. А я его и не почувствовала. У нас в Италии оно греет девять месяцев
в году.  Я расцветаю под  его лучами. Так и быть, я  поухаживаю  за вами. Не
вставайте, Филипп. Вы все еще мой пациент.
     Она  разлила  вино  по  бокалам  и  поднесла  нам.  Крестный  и викарий
протестующе  встали, но она отмахнулась от них. Я был  последним, к кому она
подошла, и единственным, кто не стал пить.
     - Разве вы не испытываете жажды? - спросила она.
     Я покачал головой. Я ничего не принял  бы из  ее рук. Она поставила мой
бокал на поднос и, держа в руках  свой, села на диван рядом с миссис Паско и
Луизой.
     -  Наверное,  во  Флоренции сейчас такая  жара,  что  даже вам было бы
трудно ее вынести, - сказал викарий.
     - Я ее просто не замечаю, - возразила Рейчел. - Рано утром закрывают
ставни, и на вилле весь день  сохраняется  прохлада. Мы приспосабливаемся  к
климату. Тот, кто днем выходит  из дома, сам накликает на себя беду, поэтому
мы остаемся  в четырех стенах  и спим. Мне повезло, что на вилле Сангаллетти
есть небольшой дворик - он выходит на север и  туда никогда  не заглядывает
солнце. В нем есть бассейн с фонтаном; звук капающей воды очень успокаивает.
Весной и летом я всегда сижу только там.
     И  то  правда, весной  она могла смотреть, как набухают  и раскрываются
почки  ракитника  и  как  сами  цветы  с  поникшими   золотистыми  головками
раскидывают  шатер над обнаженным  мальчиком,  который стоит  над бассейном,
держа в руках раковину. Цветы со временем увядали и осыпались, и, когда лето
на вилле полностью вступало  в свои права,  как  вступило и здесь, хоть и не
такое знойное, стручки на ветвях лопались и осыпали землю зелеными семенами.
На все это она и смотрела, сидя в маленьком дворике рядом с Эмброзом.
     - Ах как бы я хотела побывать во Флоренции! - сказала Мэри  Паско. Ее
глаза  совсем  округлились  от  явившейся   им  картины  Бог  знает   какого
невиданного великолепия.
     - В таком случае, - повернувшись к ней, сказала Рейчел, -  в будущем
году вы должны приехать навестить меня. Вам всем по очереди надо погостить у
меня.
     Тут же раздались громкие восклицания, вопросы, огорченные возгласы. Она
скоро должна  уехать?  Когда она  вернется? Каковы ее  планы?  Она  покачала
головой в ответ.
     -  Вскоре уеду, - сказала она, - вскоре вернусь. Я поддаюсь порыву и
никогда не связываю себя определенными сроками.
     Большего от нее не удалось добиться.
     Я  видел, как крестный украдкой бросил на меня взгляд и, пощипывая усы,
уставился себе под ноги. Я догадался, какая мысль мелькнула у него в голове.
.
     День тянулся  медленно.  В четыре  часа мы  перешли в столовую. Снова я
сидел во  главе стола; Рейчел  - на  противоположном  конце, с  викарием по
левую  и крестным по правую руку. Снова разговоры, смех, даже чтение стихов.
Я сидел так же молчаливо, как в первый раз, и следил за ее лицом. Но тогда я
находился  во  власти  очарования  перед  чем-то  новым,  дотоле  неведомым.
Продолжение беседы,  перемена  темы, вовлечение в разговор всех  сидящих  за
столом... никогда прежде я не видел, чтобы женщина так ловко и непринужденно
справлялась  с  этим.  Теперь  я  знал  все  ее  приемы. Зачин беседы, умело
выбранная  тема,  несколько  слов шепотом,  обращенных к  викарию,  смех,  к
которому тут же присоединяется крестный: 
- и  ее  незамедлительный  ответ,  краткий,  слегка  насмешливый:  ,  и последний, раскрасневшись от гордости - ведь он и впрямь
считает  себя  заправским  остряком,  -  принимается  рассказывать историю,
которую его семейство еще ни разу не слышало. Эта маленькая  игра доставляла
ей  удовольствие, а нас, туповатых  корнуоллцев,  было так легко  провести и
одурачить.
     Интересно, думал я,  намного  ли сложнее ее задача в  Италии?  Вряд ли.
Разве что тамошнее общество более соответствует  ее темпераменту. На  языке,
который  она  знала  лучше  английского, рядом  с Райнальди,  всегда готовым
прийти ей  на  помощь, направляемая ею  беседа  сверкала  несравненно  более
ослепительным   блеском,   чем   за   моим   унылым   столом.   Иногда   она
жестикулировала, словно  желая пояснить свою поспешную речь. Я заметил, что,
разговаривая  с Райнальди по-итальянски, она  еще чаще прибегала  к  жестам.
Сегодня, прервав  крестного, она тоже всплеснула  руками: быстро,  проворно,
точно  отгоняла  от  себя воздух.  Затем,  в  ожидании  его  ответа,  слегка
облокотилась о  стол, и  руки  ее  замерли,  как  крылья птицы.  Она слушала
крестного, повернув к  нему голову, и я со своего конца стола смотрел  на ее
профиль.  В  такой позе она  всегда  казалась  мне чужестранкой.  Эти мелкие
чеканные черты  с древней монеты... Таинственная,  отстраненная -  женщина,
стоящая в дверях дома, на голове шаль, рука простерта в пустоту. Но в фас...
когда она улыбнулась... о нет,  не  чужестранка... Рейчел. Рейчел, которую я
знал, которую когда-то любил.
     Крестный  закончил  свой  рассказ.  Пауза, все молчат.  Наперечет  зная
каждое  движение Рейчел, я  следил  за ее глазами.  Она взглянула  на миссис
Паско, потом на меня.
     - Не пойти ли нам в сад? - предложила она.
     Мы встали из-за стола. Викарий вынул часы и, вздохнув, заметил:
     - Как ни жаль, но я должен откланяться.
     - Я тоже, - сказал крестный. - У меня заболел брат в Лакзилиане, и я
обещал навестить его. Луиза может остаться.
     Но оказалось, что было позднее, чем они предполагали, и после некоторой
суматохи Ник Кендалл и Паско наконец отбыли. Осталась только Луиза.
     -  Раз  мы  теперь втроем, - сказала Рейчел, -  отбросим условности.
Пойдемте в будуар.
     И, улыбаясь Луизе, она повела нас наверх.
     - Луиза выпьет tisana, -  через плечо проговорила она. - Я открою ей
свой рецепт. Если ее отец будет страдать бессонницей, чего  я  ему не желаю,
то это лучшее средство.
     Мы вошли в будуар и сели: я  - у  окна, Луиза -  на скамеечку. Рейчел
занялась своими приготовлениями.
     -  По английскому рецепту,  - сказала  она,  -  если таковой  вообще
существует, в чем я сомневаюсь, надо брать обрушенный  ячмень. Я привезла из
Флоренции сушеные травы. Если  вам понравится, я вам немного оставлю,  когда
буду уезжать.
     Луиза встала и подошла к ней.
     - Я  слышала от  Мэри Паско,  что вы знаете  название каждой травы, -
сказала она, - и лечили арендаторов имения от разных болезней. В старину  о
таких  вещах знали гораздо  больше, чем теперь. Правда, кое- кто из стариков
еще умеет заговаривать бородавки и сыпь.
     - Я  умею заговаривать  не только бородавки. Загляните к арендаторам и
спросите  у них. Наука о травах  - очень древняя  наука. Я  научилась ей от
своей матери. Благодарю вас, Джон. - Молодой Джон принес чайник с кипятком.
- Во Флоренции, - продолжала  Рейчел, -  я обычно  варила tisana у себя в
комнате и  давала ей отстояться.  Так лучше.  Затем  мы  выходили  из дома и
садились во дворике; я включала фонтан, и, пока  мы  потягивали tisana, вода
капала в бассейн. Эмброз мог часами сидеть там и смотреть на воду.
     Она налила принесенную молодым Джоном воду в заварной чайник.
     - Когда я в следующий раз приеду в Корнуолл, то  привезу  из Флоренции
небольшую  статую,  как  та, что  стоит над  моим  бассейном.  Ее,  конечно,
придется  поискать,  но в конце концов я добьюсь своего. Мы сможем поставить
ее в центре нового заливного сада и построить там фонтан. Как вы думаете?
     Улыбаясь и помешивая tisana ложечкой, которую держала в левой руке, она
повернулась ко мне.
     - Если вам так хочется, - ответил я.
     - Филипп смотрит на это без энтузиазма,  -  сказала она,  обращаясь к
Луизе.  - Он либо  соглашается  с  каждым моим словом, либо ему все  равно.
Порой мне кажется, что мои труды пошли прахом... дорожка с террасами, кусты,
деревья... Его бы вполне устроила некошеная трава и заросшая тропинка. Прошу
вас.
     Она подала чашку Луизе, которая снова села на скамеечку.  Затем подошла
к подоконнику и подала мне мою чашку. Я покачал головой.
     - Вы не хотите tisana, Филипп? - спросила она. - Но вам это полезно,
она  благотворно  влияет  на сон. Раньше  вы  никогда не  отказывались.  Это
специальная заварка. Я приготовила ее двойной крепости.
     - Выпейте за меня, - ответил я.
     Она пожала плечами:
     - Себе я уже налила. Я  люблю, чтобы  она подольше  настаивалась. Вашу
придется вылить. Жаль.
     Она наклонилась  надо  мной  и вылила  tisana в окно.  Выпрямляясь, она
положила руку мне на плечо, и на меня повеяло знакомым  ароматом. Не духами,
но эфирной сущностью ее существа, ее кожи.
     - Вам нездоровится? - шепотом, чтобы не услышала Луиза, спросила она.
     Если бы было возможно, я с радостью  согласился бы вычеркнуть из памяти
все, что узнал, что  пережил, только бы она осталась со мной, держа руку  на
моем плече.  Ни разорванного письма,  ни таинственного пакетика, запертого в
ящике бюро, ни зла, ни двуличности... Ее рука соскользнула  с моего плеча на
подбородок  и чуть задержалась на нем  в мимолетной ласке,  которая осталась
незамеченной: Рейчел стояла между мной и Луизой.
     - Мой упрямец, - сказала она.
     Я  взглянул поверх  ее головы и  увидел  портрет Эмброза, висевший  над
камином. Его по-юношески светлые, чистые глаза в упор смотрели на меня. Я не
ответил, и, отойдя от меня, она поставила пустую чашку на поднос.
     - Ну как? - спросила она Луизу.
     -  Боюсь, мне  понадобится некоторое время, чтобы она мне понравилась,
- извиняющимся тоном ответила Луиза.
     - Возможно, - сказала Рейчел, -  кисловатый запах не всем по  вкусу.
Но  ничего.  Это  прекрасное  успокоительное средство для  неспокойных  душ.
Сегодня ночью мы все будем хорошо спать.
     Она улыбнулась  и  медленно  отпила  из  своей  чашки. Мы  еще  немного
поговорили, может быть полчаса или час - точнее, разговаривали она и Луиза,
- после чего Рейчел встала и, поставив чашку на поднос, сказала:
     -  Ну а теперь, когда стало прохладнее, кто пойдет со мной прогуляться
по саду?
     Я посмотрел на Луизу, и та, заметив мой взгляд, промолчала.
     -  Я  обещал Луизе  показать старый  план Пелина, на который  случайно
наткнулся третьего  дня.  На плане  четко отмечены  все  границы,  и по нему
видно, что старая крепость стоит на землях имения.
     - Хорошо, -  сказала  Рейчел,  - проводите Луизу в гостиную и сидите
там сколько угодно. Я прогуляюсь одна.
     Напевая вполголоса, она прошла в голубую спальню.
     - Останься здесь, - тихо сказал я Луизе.
     Я спустился  вниз и  пошел  в  контору  -  старый  план  действительно
существовал  и лежал где-то  среди моих бумаг. Я отыскал  его  и через  двор
вернулся обратно.  Когда  я  подошел  к  боковой  двери, которая  находилась
недалеко от гостиной и вела в сад, Рейчел отправлялась на прогулку. Она была
без шляпы и держала в руке раскрытый зонтик.
     - Я ненадолго,  - сказала  она. -  Поднимусь к  террасе  -  я  хочу
посмотреть, хорошо ли будет выглядеть в нижнем саду небольшая скульптура.
     - Будьте осторожны, - сказал я ей.
     - Осторожна? - спросила она.
     Она стояла рядом со мной, приложив ручку зонтика к  плечу. На  ней было
надето  темное  платье из тонкого муслина с  кружевным воротником по  самому
горлу. Она выглядела почти так же, как в день, когда я впервые увидел ее. Но
теперь было  лето. В  воздухе пахло  скошенной травой. Мимо весело пролетела
бабочка. В высоких деревьях за лужайкой ворковали голуби.
     - Будьте осторожны, - медленно проговорил я, - гуляя под солнцем.
     Она засмеялась и отошла от  меня. Я смотрел, как она пересекает лужайку
и поднимается по ступеням по направлению к террасе.
     Я  вернулся в дом, быстро  взлетел по лестнице и пошел в  будуар. Луиза
ждала меня там.
     -  Мне нужна твоя помощь, - коротко сказал я. -  У меня слишком мало
времени.
     Луиза встала и вопросительно посмотрела на меня:
     - В чем дело?
     - Ты  помнишь наш разговор в церкви несколько недель назад? - спросил
я.
     Она кивнула.
     - Так вот, ты была права, а я не  прав. Но теперь это не важно. У меня
есть гораздо более серьезные  подозрения, но я  должен  их проверить, должен
получить последнее  доказательство. Я думаю, она пыталась отравить меня и то
же самое сделала с Эмброзом.
     Луиза ничего не сказала. Ее глаза расширились от ужаса.
     - Не имеет  значения, как я  это обнаружил, - продолжал я, - но ключ
может  находиться  в  письме  Райнальди.  Я  собираюсь  обыскать  ее бюро  и
обязательно   найти   его.   Ты  учила  французский   и,  наверное,  немного
разбираешься в итальянском. Вдвоем мы сумеем кое-что понять.
     Тем временем я уже  осматривал бюро - более  тщательно, чем ночью  при
свете свечи.
     - Почему ты  не предупредил моего отца? - спросила Луиза. - Если она
виновна, он предъявил бы ей более аргументированные обвинения, чем ты.
     - Мне необходимо доказательство, - ответил я.
     Бумаги,  конверты,  аккуратно  сложенные  в  стопки.  Расписки,  счета,
ко