казистым любимцем после всех
волнений этого вечера. Что касается Кита, готового в любую минуту перейти от
смеха к плачу, то он удалился в угол,  прихватив  с  собой  огромный  ломоть
хлеба с мясом и кружку пива, и  с  жадностью  принялся  уничтожать  и  то  и
другое.
     Но вот старик вздохнул и, повернувшись ко мне, воскликнул, словно мы  с
ним и не прекращали нашего разговора: - Как же вы можете попрекать меня, что
я мало думаю о ней!
     - Не надо принимать так близко  к  сердцу  мои  слова,  ведь  это  было
сказано по первому впечатлению, - ответил я.
     - Да... - задумчиво проговорил он, - да... Пойди сюда, Нелл.
     Девочка подбежала к деду и обняла его за шею.
     - Ведь я люблю тебя, Нелл? - спросил ее старик. Скажи, люблю я тебя или
нет?
     Вместо ответа она приласкалась к нему, - детская головка нежно  припала
к его груди.
     - Почему ты плачешь? - Он привлек ее к себе и перевел взгляд на меня. -
Тебе обидно, что я сомневаюсь в этом? Ну, полно, полно! Стало  быть,  так  и
будем знать: я очень люблю мою Нелл.
     - Любишь! Конечно, любишь! - проникновенным голосом сказала она. -  Кит
тоже это знает.
     Кит, который с невозмутимостью фокусника  заглатывал  с  каждым  куском
хлеба две трети ножа, приостановился  на  минутку  и  оглушительно  рявкнул:
"Какой же дурак этого не знает!" - после чего отправил  в  рот  сразу  целый
сандвич, лишив себя всякой возможности продолжать дальнейший разговор.
     - У нее сейчас ничего нет, - продолжал  старик,  поглаживая  внучку  по
щеке. - Но повторяю: не далеко то время, когда она будет богата. Я давно жду
этого, очень давно, и дождусь. Непременно дождусь! Есть люди, которые только
и знают, что кутят, сорят деньгами направо и налево, а счастье само бежит  к
ним в руки. Когда же оно придет ко мне!
     - Дедушка, я и так счастлива, - сказала Нелл.
     - Вздор, вздор! - остановил ее старик. - Ты еще ничего не понимаешь, да
и где тебе понять! - И он забормотал  сквозь  зубы:  -  Наше  время  придет,
обязательно придет. Может даже, чем позже, тем лучше. - Потом вздохнул и, не
отпуская от себя девочку,  снова  погрузился  в  задумчивость.  До  полуночи
оставались считанные минуты, я встал, собираясь уходить, и этим вывел его из
оцепенения.
     - Подождите, сэр... Кит! Как же так! Двенадцать часов,  а  ты  все  еще
здесь! Беги, беги домой! А  завтра  утром,  смотри,  не  опаздывай,  ты  мне
понадобишься. Ну, спокойной ночи! Нелл, простись с ним, пусть уходит.
     - Спокойной ночи, Кит, - сказала она, и глаза ее засветились  лаской  и
весельем.
     - Спокойной ночи, мисс Нелл, - ответил мальчик.
     - И поблагодари этого джентльмена, - добавил старик. - Если бы  не  он,
я, пожалуй, потерял бы свою маленькую Нелл.
     - Нет, нет, хозяин! - сказал Кит. - Не годится так говорить!
     - Почему? - удивился старик.
     - Потому, хозяин, что уж я-то непременно  бы  ее  нашел,  если  бы  она
только под землю не скрылась. Где-нигде, а нашел бы, в один миг! Ха-ха-ха!
     Кит снова разинул рот, зажмурился и, пятясь задом, с  громовым  хохотом
выскочил из комнаты.
     Очутившись за дверью, он медлить не стал и живо убежал домой,  а  Нелли
принялась убирать со стола. Старик воспользовался этим и снова обратился  ко
мне: - Вам, может, покажется, сэр, будто я  недостаточно  ценю  то,  что  вы
сделали сегодня, но это неверно. Мы с Нелли покорнейше и смиренно благодарим
вас за все, а ее благодарность стоит больше моей. Мне бы не хотелось,  чтобы
вы ушли с мыслью, будто я не чувствую к вам признательности за вашу  доброту
и мало забочусь о своей внучке... Нет, сэр, это не так.
     - То, что я видел, убеждает меня  в  противном,  -  сказал  я  и  потом
добавил: - Разрешите только задать вам один вопрос.
     - Извольте, сэр, - ответил старик. - Спрашивайте.
     - Неужели за этой девочкой, такой хрупкой, такой красивой и  умненькой,
никто не присматривает, кроме вас?  Неужели  у  нее  нет  еще  какого-нибудь
друга, советчика?
     - Она больше ни в ком не нуждается, - сказал он  с  тревогой  глядя  на
меня.
     - А не страшно ли вам брать на себя такую ответственность? Вдруг вы  не
справитесь с ней? Никто не сомневается в ваших благих намерениях, но отдаете
ли вы себе отчет в том, как надо заботиться о столь нежной питомице? Я  тоже
старик, и, как и  всякому  человеку  на  склоне  лет,  мне  особенно  дороги
существа юные, у которых впереди вся жизнь. Я с глубоким интересом  наблюдал
за вами обоими, но в то же время испытывал чувство боли.
     - Сэр, - заговорил старик после  минутного  молчания.  -  Я  не  вправе
обижаться на ваши слова. Действительно, иной раз ребенком можно счесть меня,
а взрослой - ее. Вы сами в этом убедились. Но и  во  сне  и  наяву,  днем  и
ночью, больной и здоровый, я пекусь только о ней. И как пекусь! Зная это, вы
смотрели бы на меня совсем, совсем другими глазами... Нелегко мне,  старику,
живется, очень нелегко, но я вижу перед собой великую цель, и не  отступлюсь
от нее.
     Он был вне себя от волнения, и,  решив  больше  не  раздражать  его,  я
шагнул за своей шинелью, оставленной у двери. И вдруг увидел, что Нелл стоит
рядом со мной, держа в руках плащ, шляпу и трость.
     - Это не мое, милая, - сказал я.
     - Нет, нет, - спокойно ответила девочка, - это я дедушке.
     - Неужели он уйдет из дому на ночь глядя?
     - Уйдет, - сказала она и улыбнулась.
     - А как же ты, моя прелесть?
     - Я? Останусь здесь, конечно! Как  всегда.  Я  удивленно  посмотрел  на
старика, но он старательно оправлял на себе плащ, то ли притворяясь,  то  ли
на самом деле не слыша нашего разговора. Взгляд мой снова упал на маленькую,
хрупкую фигурку девочки. Одна! Всю тоскливую, долгую  ночь  -  одна  в  этом
мрачном доме!
     Нелли не подала виду,  что  замечает  мое  удивление,  и  помогла  деду
одеться, потом взяла свечу и пошла вперед -  посветить  нам,  но  на  пороге
остановилась, с улыбкой  поджидая  нас  обоих.  Судя  по  лицу  старика,  он
понимал, почему я медлю, и все-таки  не  сказал  ни  слова,  а  лишь  кивнул
головой, пропуская меня  вперед.  Мне  не  оставалось  ничего  другого,  как
подчиниться.
     В дверях девочка поставила свечу на пол и потянулась ко мне, чтобы я ее
поцеловал на прощанье. Потом подбежала к старику; он обнял и благословил ее.
     - Спи сладко, Нелл, - тихо проговорил он. - Пусть ангелы охраняют  твой
сон! И не забудь, родная, прочитать молитву на ночь.
     - Нет, что ты! - горячо воскликнула она. - Мне бывает так хорошо  после
нее!
     - Да, да, верно... я по себе это знаю, так  и  должно  быть,  -  сказал
старик. - Да благословит тебя бог! К утру я буду дома.
     - Ты только разок позвонишь, и я сразу услышу  как  бы  крепко  мне  ни
спалось, - заверила его девочка.
     На  этом  они  простились.  Нелл  распахнула  дверь,  прикрытую  теперь
ставнями (я слышал, как Кит возился с ними, прежде чем убежать домой), и,  в
последний раз  пожелав  нам  доброй  ночи  своим  нежным,  чистым  голоском,
вспоминавшимся мне потом тысячи раз, проводила нас за порог. Старик подождал
с минуту и, убедившись, что внучка затворила дверь и заперла  ее  на  засов,
медленно зашагал по улице. На углу он остановился, тревожно посмотрел мне  в
лицо и стал прощаться, уверяя, будто бы нам совсем не по дороге. Я не  успел
сказать ни слова, с такой неожиданной для его возраста быстротой мой спутник
оставил меня. На ходу он оглянулся раза два или  три,  словно  проверяя,  не
наблюдаю ли я за ним, а может  быть,  опасаясь,  что  мне  придет  в  голову
выслеживать его издали. Ночная тьма благоприятствовала ему, и он скоро исчез
у меня из виду.
     Я так и остался стоять на углу, не имея сил уйти и сам не зная, что мне
здесь нужно. Потом бросил груствый взгляд на улицу, по которой мы только что
шли, и, поразмыслив еще минуту, зашагал обратно. Я несколько раз прошел мимо
дома старого антиквара, остановился у двери, прислушался. За ней было  темно
и тихо, как в могиле.
     И все-таки мне не хотелось уходить отсюда; я медлил,  перебирая  в  уме
все мыслимые беды, которые могли грозить ребенку, - пожар, ограбление и даже
смерть от руки убийцы. У меня было  такое  чувство,  что  стоит  мне  только
отойти от этого дома - и его постигнет несчастье. Вот где-то хлопнули не  то
дверью, не то окном... И, перейдя улицу, я снова стал перед лавкой антиквара
и снова осмотрел ее... Нет, здесь все тихо. Дом  стоит  по-прежнему  темный,
холодный, без малейших признаков жизни.
     Прохожие попадались мне редко.  Унылая,  мрачная  улица  была  почти  в
полном моем распоряжении.  Лишь  изредка  пробежит  какой-нибудь  запоздалый
театрал, да кой-когда свернешь с тротуара, уступая дорогу  пьяному,  который
горланит что есть мочи и, шатаясь, бредет домой. Впрочем, и  такие  прохожие
были редки, а вскоре даже их не стало. Пробило час ночи, а  я  все  шагал  и
шагал по этой улице, всякий раз давая себе слово, что сейчас уйду, и тут  же
нарушая его под каким-нибудь новым предлогом.
     Речи старика, да и сам он, не выходили у меня из головы, а  то,  что  я
видел и слышал у него в доме, с каждой минутой казалось мне все  непонятнее.
Ночные отлучки старого антиквара были  в  высшей  степени  подозрительны.  Я
узнал о них только  благодаря  простодушной  откровенности  девочки;  старик
слышал, что она сказала, заметил мое явное недоумение, но все же  промолчал,
не потрудившись объяснить мне свою тайну. И  чем  больше  я  раздумывал  над
этим,  тем  явственнее  возникали   передо   мной   его   измученное   лицо,
рассеянность, блуждающий, неспокойный взгляд. Почему бы ему не  совмещать  в
душе любовь к внучке с самым черным злодейством?  Да  разве  любовь  эта  не
противоречит сама себе, если он способен оставлять девочку одну на ночь?  Но
при всем моем недоверии к старику я ни на минуту не сомневался в искренности
его чувства к ней. Я даже не мог допустить подобных сомнений, вспоминая  наш
разговор, вспоминая, с какой нежностью звучало ее имя в его устах.
     "Останусь здесь, конечно! - ответила она на мой вопрос. - Как  всегда".
Что же влечет старика из дому ночь за ночью? Я перебирал в  уме  рассказы  о
чудовищных, загадочных преступлениях, которые совершаются в больших  городах
и долгие годы остаются нераскрытыми. Но как ни страшны были эти рассказы, ни
один из них не мог послужить мне для разъяснения  тайны,  становившейся  тем
непонятнее, чем больше я думал над ее разгадкой. Погруженный в  свои  мысли,
которые сводились все к одному и тому же, я бродил по улице  взад  и  вперед
еще два долгих часа. Наконец пошел сильный дождь; усталость все-таки одолела
меня, хоть и не  притупила  интереса  к  этим  людям,  и,  остановив  первую
попавшуюся карету, я поехал домой. В очаге у меня весело потрескивал  огонь,
лампа горела ярко, часы,  как  всегда,  встретили  своего  хозяина  радушным
тиканьем. Тишина, тепло, уют - как радостно  было  ощущать  это  после  того
уныния и мрака, который только что окружал меня!
     Я  сел  в  кресло,  откинулся  на  его  мягкие  подушки,  и  мне  сразу
представилось, как эта девочка - одна, всеми брошенная, никем не  охраняемая
(кроме ангелов) - мирно спит в своей постели. Такая нежная и хрупкая, словно
фея, такая юная - и где, в каком  месте  проводит  она  томительные,  долгие
ночи! Я не мог примириться с этим.
     Мы так подвержены воздействию внешнего  мира,  что  многие  наши  мысли
(коим надлежало бы носить чисто умозрительный характер), может  статься,  не
пришли бы нам в голову без этой помощи со стороны. И я не  уверен,  овладела
ли бы мною с такой силой тревога о маленькой Нелл, если бы этой  тревоге  не
сопутствовало воспоминание о причудливых вещах, которыми  была  полна  лавка
антиквара. Одиночество девочки, окруженной всеми этими диковинами, стало для
меня особенно ощутимым. Она стояла передо  мной  как  живая,  а  вокруг  нее
теснилось все то, что было столь чуждо всей ее  природе,  чуждо  ее  полу  и
возрасту. Если бы моя фантазия не  получила  такого  подспорья,  если  бы  я
увидел девочку в обычной комнате, в обычной обстановке, -  весьма  возможно,
что ее одиночество не поразило бы меня так сильно. Теперь  же  она  казалась
мне образом из какой-то аллегории и так приковывала к себе мои мысли, что я,
повторяю, при всем желании не мог думать ни о чем другом.
     - Как же сложится ее жизнь? - проговорил я вслух, беспокойно  шагая  из
угла в угол. - Неужто эти чудовища так и будут держать ее в плену и она  так
и останется единственным чистым, свежим, непорочным существом среди них? Что
ожидает...
     Но тут я прервал  свои  размышления,  ибо  они  заводили  меня  слишком
далеко, заводили в ту область, которой мне не хотелось касаться. И,  оставив
эти пустые домыслы, я решил лечь и забыться сном.
     Но всю ту ночь, и во сне и наяву, ко мне возвращались все те же думы, и
те же образы неотступно  стояли  у  меня  перед  глазами.  Я  видел  темные,
сумрачные  комнаты,  рыцарские  доспехи,  костлявыми  призраками   безмолвно
выступающие из углов, ухмылки и гримасы деревянных и каменных уродцев, пыль,
ржавчину, источенное червем дерево... и посреди этого хлама, этой  ветоши  и
запустения мирно спит пленительной красоты девочка - спит и улыбается  своим
легким, светлым снам.


ГЛАВА II

     Желание снова посетить то место,  откуда  я  ушел  при  описанных  выше
обстоятельствах, наконец одержало надо мной верх, промучив  меня  почти  всю
следующую неделю; однако  на  сей  раз  я  решил  побывать  там  засветло  и
отправился в ту часть города в первой половине дня.
     Я миновал лавку и несколько раз прошелся  от  угла  к  углу,  борясь  с
чувством нерешительности, знакомым каждому, кто боится, что его  неожиданное
посещение будет некстати. Дверь дома была затворена, и, следовательно,  меня
не могли увидеть оттуда, сколько бы ни  продолжались  мои  прогулки  взад  и
вперед по тротуару.
     Наконец оставив колебания, я вошел в лавку торговца древностями.
     Хозяин и еще какой-то человек стояли в глубине ее и, вероятно, вели  не
совсем приятный разговор, так как при моем появлении их громкие голоса сразу
смолкли, а старик поспешил мне навстречу  и  взволнованно  пробормотал,  что
очень рад меня видеть.
     - Вы весьма кстати прервали наш спор, - сказал он, показывая на  своего
собеседника. - Этот человек когда-нибудь убьет меня. Он давно бы это сделал,
да только не смеет.
     - А, перестаньте! Будь на то ваша воля, вы бы сами давно отправили меня
на виселицу, - огрызнулся незнакомец, предварительно бросив  в  мою  сторону
дерзкий взгляд из-под нахмуренных бровей. - Это всем известно.
     - Да, пожалуй, ты прав! - в бессильной ярости воскликнул  старик.  -  Я
дам любую клятву, сотворю любую молитву, лишь бы отделаться  от  тебя!  Твоя
смерть была бы для меня избавлением!
     - Знаю, все знаю, - сказал незнакомец. - О том я и толкую! Но  ни  ваши
клятвы, ни ваши молитвы мне не  повредят.  Я  жив  и  здоров  и  умирать  не
собираюсь.
     - А мать его умерла! - Старик горестно стиснул руки  и  устремил  глаза
ввысь. - Где же она, справедливость!
     Незнакомец стоял, поставив одну ногу на табуретку,  и  с  презрительной
усмешкой посматривал на старика. Это был молодой человек, примерно  двадцати
одного года, стройный и бесспорно красивый, хотя в  выражении  его  лица,  в
манерах и даже одежде чувствовалось что-то отталкивающее, беспутное.
     - Не знаю, как там насчет справедливости, - сказал  он,  -  но  я,  как
видите, здесь; и здесь и останусь до тех пор, пока  сочту  нужным  или  пока
меня с чьей-нибудь помощью не  выставят  за  дверь,  чего  вы,  конечно,  не
сделаете. Повторяю еще раз: я хочу видеть свою сестру.
     - Сестру! - с горечью воскликнул старик.
     - Да! Родство есть родство, тут уж ничего не попишешь. Вы давно бы  его
похерили, будь это в ваших силах, - сказал молодой человек. - Я хочу  видеть
сестру, которую вы держите взаперти и только портите, впутывая в свои тайные
дела! Да еще прикидываетесь, будто любите ее, а на самом деле готовы вогнать
ребенка в гроб ради того, чтобы наскрести  еще  несколько  жалких  грошей  в
придачу к своим несметным богатствам. Я хочу видеть ее - и увижу.
     - Полюбуйтесь на этого праведника! И он говорит  о  том,  что  я  порчу
Нелл! Он, щедрая душа, пренебрегает  лишним  грошом!  -  воскликнул  старик,
поворачиваясь ко мне.- Этот беспутный человек,  сэр,  потерял  всякое  право
требовать что-либо не только от тех,  кто  имеет  несчастье  быть  с  ним  в
кровном родстве, но и от общества, которое видит от него одно лишь  зло.  И,
кроме того, это  лжец!  -  добавил  он,  понизив  голос  и  подходя  ко  мне
вплотную.- Ему ли не  знать,  как  я  люблю  ее,  и  все-таки  он  старается
оскорбить меня в моих лучших чувствах, пользуясь присутствием постороннего.
     - Я, дедушка,  посторонними  людьми  не  интересуюсь,-  сказал  молодой
человек, расслышав его последние слова.- И надеюсь,  они  мной  тоже.  Пусть
занимаются своими делами и оставят других в покое, это будет  самое  лучшее.
Меня дожидается один приятель, и, с вашего позволения, я приглашу его  сюда,
так как мне, видимо, придется задержаться здесь.
     С этими словами он вышел  за  дверь  и,  посмотрев  направо  и  налево,
замахал  рукой  какому-то  невидимке,  которого  (судя  по  горячности  этой
сигнализации) не так-то легко было подманить. Но вот на другой стороне улицы
- якобы совершенно случайно - появилась фигура, сразу  бросавшаяся  в  глаза
своим костюмом, затасканным, но с поползновением на щегольство.  Фигура  эта
долго гримасничала и мотала головой, отказываясь от приглашения, но в  конце
концов пересекла дорогу и вошла в лавку.
     - Ну, вот. Это Дик Свивеллер,- сказал молодой человек, подталкивая  его
вперед.- Садись, Свивеллер.
     - А как старичок, не противится? - вполголоса спросил мистер Свивеллер.
     - Садись,- повторил его приятель. Мистер  Свивеллер  повиновался  и,  с
заискивающей улыбкой оглядевшись по сторонам, сообщил, что на прошлой неделе
погода была хороша для уток, а на этой неделе им хуже -  ни  одной  лужи,  и
что, стоя на перекрестке у фонарного столба, он видел свинью, которая  вышла
из табачной лавки с соломинкой во рту, - а значит, уткам на следующей неделе
опять будет раздолье, ибо без  дождя  не  обойдется.  Далее  сей  джентльмен
извинился за  некоторую  небрежность  своего  туалета  и,  объяснив  ее  тем
обстоятельством,  будто  бы  вчера  вечером  он  основательно  "заложил   за
галстук",  таким  образом  в  самой  деликатной  форме  дал   понять   своим
слушателям, что был мертвецки пьян накануне.
     -  Но  какое  это  имеет  значение,-   со   вздохом   заключил   мистер
Свивеллер,покуда нас на пир зовет веселый  звон  стаканов  и  осеняющие  нас
крылья дружбы не роняют ни перышка! Какое это имеет значение, покуда в крови
кипит искрометное вино и мы упиваемся блаженством и страданьем!
     - Перестань развлекать общество,- буркнул его приятель.
     - Фред! - воскликнул  мистер  Свивеллер,  пощелкивая  себя  пальцем  по
носу.- Умному человеку достаточно лишь намекнуть. Зачем нам богатства, Фред?
Мы и без них будем счастливы. Ни слова больше! Я поймал твою мысль на  лету:
держать ухо востро. Ты только шепни мне: старичок благоволит?
     - Отвяжись,- последовал ответ.
     - Опять же правильно,- согласился  мистер  Свивеллер.-  Приказано  быть
начеку, и будем начеку.- Он подмигнул, скрестил руки на груди, откинулся  на
спинку стула и с необычайно глубокомысленным видом уставился в потолок.
     Из  всего  вышеизложенного  резонно  было  бы  заключить,  что   мистер
Свивеллер еще не совсем пришел в себя  от  необычайно  сильного  воздействия
искрометного вина, на которое  он  сам  ссылался,  но  если  бы  даже  таких
подозрений не вызывали речи  этого  джентльмена,  то  взлохмаченные  волосы,
осоловелые глаза и землистый цвет лица свидетельствовали бы не в его пользу.
Намек