ая на некоторую неряшливость своей одежды, мистер Свивеллер  был  прав,
ибо она не отличалась чрезмерной опрятностью и наводила  на  мысль,  что  ее
обладатель проспал ночь не раздеваясь. Костюм  его  состоял  из  коричневого
полуфрака с множеством медных пуговиц спереди  и  одной-единственной  сзади,
шейного платка в яркую клетку, жилета из шотландки, грязно-белых панталон  и
шляпы с обвислыми полями, надетой задом наперед, чтобы скрыть дыру на  самом
видном месте. Полуфрак был украшен  нагрудным  карманом,  откуда  выглядывал
самый чистый уголок  очень  большого  и  очень  непрезентабельного  носового
платка; грязные манжеты рубашки, вытянутые до  отказа,  прикрывали  обшлага.
Мистер Свивеллер обходился без перчаток, но зато был при желтой тросточке  с
набалдашником в виде костяной руки, поблескивавшей чем-то вроде  колечка  на
мизинце и сжимавшей черный шарик.
     Итак, сей джентльмен развалился на стуле во всеоружии своих чар (к коим
следует прибавить также сильный запах табачного дыма  и  весьма  потрепанный
вид), вперил глаза в потолок и,  предварительно  попробовав  голос,  угостил
общество несколькими тактами крайне заунывной  песни,  потом  вдруг  оборвал
свои рулады и снова погрузился в молчание.
     Старик сидел со сложенными на груди руками и поглядывал то на внука, то
на его странного приятеля, зная, должно быть, что ему не обуздать  их.  Фред
привалился спиной к столу неподалеку от своего дружка  и  делал  вид,  будто
ничего не произошло, а я, зная, насколько трудно постороннему вмешиваться  в
чужие дела, притворился, будто рассматриваю вещи, выставленные на продажу, и
ни на кого не обращаю внимания, хотя старик с первой же минуты взывал к моей
помощи и словами и взглядами.
     Впрочем, молчание не затянулось, ибо мистер  Свивеллер,  предварительно
поведав нам нараспев, что в горах его  сердце,  доныне  он  там  и  что  для
свершения доблестных, героических деяний ему  не  хватает  только  арабского
коня*, отвел взгляд от потолка и снова вернулся к презренной прозе.
     - Фред, -  вдруг  обратился  он  к  приятелю  громким  шепотом,  словно
пораженный какой-то внезапной мыслью. - Скажи, старичок благоволит?
     - Какое тебе дело? - огрызнулся тот.
     - Нет, а все-таки?
     - Да, да, вполне. Впрочем, на это наплевать. Ободренный таким  ответом,
мистер Свивеллер решил завести разговор на более общие темы и во что  бы  то
ни стало завоевать наше внимание.
     Для начала он заявил, что содовая вода - вещь сама по себе  недурная  -
может застудить желудок, если ее не  сдобрить  элем  или  небольшой  порцией
коньяка, причем последний предпочтителен во всех  смыслах,  кроме  одного  -
сильно бьет по карману. Так как никто не рискнул оспаривать  это  положение,
мистер  Свивеллер  сообщил  нам,  что  волосам  человека  свойственно  долго
сохранять запах табачного дыма и что юные воспитанники Итона и Вестминстера*
поглощают огромное количество яблок, дабы  отбить  запах  сигар,  и  все  же
изобличаются в курении своими  рачительными  друзьями,  ибо,  как  уже  было
сказано, волосы обладают этой удивительной особенностью. Отсюда вывод:  если
б Королевское общество* заинтересовалось  вышеизложенным  обстоятельством  и
изыскало в недрах науки способ предотвратить  подобного  рода  нежелательные
разоблачения, члены его заслужили бы славу благодетелей рода  человеческого.
Не встретив возражений и на сей раз, он уведомил нас далее, что ямайский ром
- напиток душистый,  отменного  букета  -  имеет  один  весьма  существенный
недостаток, а именно: на другой день после него остается неприятный вкус  во
рту.  Поскольку  среди  присутствующих  не   нашлось   смельчаков,   которые
отважились бы опровергнуть это, мистер Свивеллер  окончательно  разошелся  и
стал еще словоохотливее и откровеннее.
     - Куда это годится, джентльмены, когда между родственниками  начинаются
ссоры и дрязги! - воскликнул он. - Если крыльям дружбы не пристало ронять ни
перышка, то крылья родственных уз и подавно должны быть всегда  распростерты
над нами в безмятежном покое; и горе тому, кто окорнает их! Почему дедушка и
внук с остервенением грызутся между собой, вместо того чтобы  блаженствовать
в обоюдном согласии? Почему бы им не протянуть друг другу руку и не  предать
прошлое забвению?
     - Да замолчи ты! - крикнул его приятель.
     - Сэр! - обратился к нему  мистер  Свивеллер.  -  Прошу  не  перебивать
председателя. Джентльмены! Обсудим, как обстоит дело. Вы видите перед  собой
милейшего старенького дедушку - произношу эти  слова  с  чувством  глубокого
почтения к нему -  и  его  непутевого  внука.  Милейший  старенький  дедушка
говорит своему непутевому внуку: "Я растил и учил тебя уму-разуму,  Фред.  Я
поставил тебя на ноги, а ты взял да и свихнулся, как это часто  случается  с
молодыми людьми, и теперь больше ко мне не суйся".  На  что  непутевый  внук
возражает ему следующее: "Вы, дедушка, из богачей богач и не так уж много на
меня потратились. Деньги вы копите для  моей  маленькой  сестрички,  которая
живет у вас в заточении, настоящей затворницей, и даже понятия не  имеет  об
удовольствиях. Так почему бы вам не уделить ну  хоть  самую  малость  вашему
взрослому внуку?" А милейший старенький дедушка отвечает и говорит,  что  он
отнюдь не намерен раскошелиться с той охотой и с  тем  благодушием,  которые
производят столь выгодное и отрадное впечатление в человеке его  лет.  Более
того! Он грозит при каждой встрече устраивать внуку головомойку, пилить  его
и всячески порочить. Итак, спрашивается: не прискорбно  ли  такое  положение
вещей и не лучше ли было  бы  почтенному  джентльмену  откупиться  умеренной
суммой и поладить на этом ко всеобщему удовольствию?
     Произнеся  эту  торжественную  речь,   сопровождавшуюся   выразительным
помаванием рук, мистер Свивеллер вдруг сунул в рот набалдашник, очевидно для
того, чтобы ни одним  лишним  словом  не  испортить  впечатления  от  своего
монолога.
     - Боже мой, боже! - воскликнул старик и повернулся к внуку. - Зачем  ты
преследуешь и  терзаешь  меня?  -  3ачем  ты  водишь  сюда  своих  беспутных
приятелей? Сколько раз мне повторять, что я  бедняк,  что  жизнь  моя  полна
забот и лишений?
     - А мне сколько раз повторять,  что  это  неправда?  -  сказал  молодой
человек, холодно глядя на деда.
     - Ты избрал себе путь. Так следуй же этим путем. Оставь меня и  Нелл  в
покое, мы с ней труженики.
     - Нелл скоро будет взрослой девушкой, - возразил ему внук. - Под  вашим
влиянием она совсем отступится от брата, если он перестанет навещать ее хоть
изредка.
     - Смотри, как бы она не отступилась от тебя, когда  тебе  меньше  всего
захочется этого! - сверкнув глазами, воскликнул старик. - Смотри, как бы  не
настал день, когда ты будешь босой скитаться по улицам, а она  проедет  мимо
тебя в пышной карете!
     - А день этот наступит, когда ей достанутся  ваши  деньги?  Послушайте,
что он говорит, наш бедняк!
     -  И  все-таки  мы  бедняки,  -  вполголоса,  будто  размышляя   вслух,
пробормотал старик. - И нам так трудно живется! Ведь  все  во  имя  ребенка,
невинного, чистого... а удачи нет! Надейся и терпи! Надейся и терпи!
     Эти слова были сказаны совсем тихо, и молодые джентльмены не расслышали
их. Мистер Свивеллер, вообразив, что они служат выражением душевной  борьбы,
начавшейся под могучим воздействием его  речи,  ткнул  приятеля  тростью  и,
шепнув: "Проняло!" - потребовал процентов с ожидаемой поживы. Впрочем, когда
ошибка обнаружилась, он немедленно осовел, надулся и стал  намекать  на  то,
что сейчас самое время удалиться, - как вдруг дверь отворилась и  в  комнату
вошла Нелли.

ГЛАВА III

     По пятам за девочкой  шел  пожилой  человек  на  редкость  свирепого  и
отталкивающего вида и к тому же ростом настоящий карлик, хотя голова и  лицо
этого карлика своими размерами были под стать только  великану.  Его  хитрые
черные глаза так и бегали по сторонам, у рта  и  на  подбородке  топорщилась
жесткая щетина, а кожа была грязная, нездорового оттенка.  Но  что  особенно
неприятно  поражало  в  его  физиономии   -   это   отвратительная   улыбка.
По-видимому,  заученная  и  не  имеющая  ничего  общего   с   веселостью   и
благодушием, она выставляла напоказ его редкие желтые зубы и  придавала  ему
сходство с запыхавшейся собакой. Костюм этого  человека  состоял  из  сильно
поношенной темной пары, высоченного цилиндра, огромных башмаков и совершенно
слежавшегося грязно-белого фуляра, которым он тщетно старался прикрыть  свою
жилистую шею. Его черные, с сильной проседью, волосы  -  вернее,  жалкие  их
остатки были коротко  подстрижены  у  висков,  а  на  уши  спадали  сальными
космами. Руки, грубые, заскорузлые, тоже не отличались опрятностью;  длинные
кривые ногти отливали желтизной.
     Я успел заметить все эти подробности, так как они настолько бросались в
глаза, что особой наблюдательности тут  и  не  требовалось,  а  кроме  того,
первые несколько минут все мы хранили молчание. Девочка застенчиво подошла к
брату и протянула ему руку; карлик (мы так и будем его называть) внимательно
приглядывался ко всем нам, а старый  антиквар,  видимо  не  ожидавший  этого
странного гостя, был явно смущен и расстроен его приходом.
     - Ага! - сказал, наконец, карлик, поглядев из-под  ладони  на  молодого
человека. - Если я не ошибаюсь, любезнейший, это ваш внучек?
     - К сожалению, вы не ошибаетесь, - ответил старик.
     - А это? - карлик показал на Дика Свивеллера.
     - Его приятель, такой же незваный гость.
     - А это? - осведомился карлик, круто поворачиваясь  и  тыча  пальцем  в
меня.
     - Этот джентльмен был так добр, что довел  Нелли  до  дому,  когда  она
заблудилась, возвращаясь от вас.
     Карлик шагнул к девочке с таким видом,  точно  хотел  пожурить  ее  или
выразить ей свое удивление, но, увидев,  что  она  разговаривает  с  братом,
молча наклонил голову и стал прислушиваться.
     - Ну, признавайся, Нелли, - громко сказал  молодой  --человек.  -  Чему
тебя здесь учат - ненавидеть меня?
     - Нет, нет! Что ты! Зачем ты так говоришь? - воскликнула девочка.
     - Так, может, учат любить? - с насмешливой гримасой продолжал ее брат.
     - Ни то и ни другое, - ответила она. - Со  мной  просто  не  говорят  о
тебе. Никогда не говорят.
     - Ну еще бы! - Он метнул злобный взгляд на деда.  -  Еще  бы!  Этому  я
охотно верю.
     - Но я люблю тебя, Фред! - сказала девочка.
     - Не сомневаюсь.
     - Правда, люблю! И всегда буду любить! - с чувством повторила она. -  И
любила бы тебя еще больше, если бы ты не огорчал и не мучил его.
     - Понятно! - Молодой человек небрежно нагнулся к сестре, чмокнул  ее  и
тут же отстранил от себя. - Ну, хорошо. Урок свой ты заучила твердо,  теперь
можешь идти. А хныкать нечего - мы с тобой не поссорились.
     Он молча провожал ее глазами до тех пор,  пока  она  не  притворила  за
собой дверь своей комнаты, потом повернулся к  карлику  и  резко  сказал:  -
Слушайте, мистер... э - Это вы мне? - спросил тот. - Меня  зовут  Квилп.  Уж
как-нибудь запомните, фамилия коротенькая, - Квилп. Дэниел Квилп!
     - Так вот, мистер Квилп, - продолжал молодой человек.  -  Вы,  кажется,
имеете некоторое влияние на моего деда?
     - Имею, - отрезал мистер Квилп.
     - И посвящены в кое-какие его тайны и секреты?
     - Посвящен, - так же сухо ответил Квилп.
     - В таком случае будьте добры уведомить его от моего имени, что  покуда
Нелл здесь, я намерен приходить сюда и уходить отсюда когда мне  вздумается.
Так что, если он хочет отделаться от своего внука, пусть сначала расстанется
с внучкой. Чем я заслужил, что мною стращают, как  пугалом,  и  прячутся  от
меня, как от зачумленного! Он станет говорить вам,  будто  я  бесчувственный
человек и не люблю ни его, ни сестру. Ну что ж,  пусть  так!  Зато  я  люблю
делать все по-своему и буду являться сюда,  когда  захочу.  Нелл  не  должна
забывать, что у нее есть брат. Мы с ней будем видатсея - это решено. Сегодня
я пришел и настоял на своем и приду еще пятьдесят раз за  тем  же  самым.  Я
говорил, что дождусь ее, и дождался,  а  больше  мне  нечего  здесь  делать.
Пошли, Дик!
     - Стой! - крикнул мистер Свивеллер, как только его  приятель  шагнул  к
двери. - Сэр!
     - Ваш покорный слуга, сэр! - сказал мистер Квилп, к которому относилось
это краткое обращение.
     - Прежде чем покинуть  чертог,  сияющий  огнями,  и  упоенную  веселием
толпу, я позволю себе, сэр, сделать одно мимолетное замечание. Я пришел сюда
в полной уверенности, что старичок благоволит...
     - Продолжайте, сэр,  -  сказал  мистер  Квилп,  так  как  оратор  вдруг
запнулся.
     - Вдохновленный  этой  мыслью,  сэр,  вдохновленный  чувствами,  отсюда
проистекающими, и зная также, что  ссоры,  свары  и  споры  не  способствуют
раскрытию сердец и умиротворению противников, я, как  друг  семьи,  взял  на
себя смелость  предложить  один  ход,  который  при  данных  обстоятельствах
является наилучшим. Разрешите шепнуть вам одно словечко, сэр?
     Не дожидаясь разрешения, Свивеллер подошел к карлику  вплотную,  оперся
локтем на его плечо, нагнулся к самому его уху и сказал так громогласно, что
все услышали: - Мой совет старику - раскрыть кошель.
     - Что? - переспросил Квилп.
     - Раскрыть кошель, сэр, кошель! - ответил мистер Свивеллер,  похлопывая
себя по карману. - Чувствуете, сэр?
     Карлик кивнул, мистер Свивеллер отступил назад  и  тоже  кивнул,  потом
отступил еще на шаг, опять кивнул и так далее, в той же  последовательности.
Достигнув таким образом порога, он  оглушительно  кашлянул,  чтобы  привлечь
внимание  карлика  и  лишний  раз  воспользоваться  возможностью  изобразить
средствами пантомимы свое полное  доверие  к  нему,  а  также  намекнуть  на
желательность  соблюдения  строжайшей  тайны.  Когда  же  эта  немая  сцена,
необходимая для передачи его мыслей, была закончена, он последовал за  своим
приятелем и мгновенно исчез за дверью.
     - Гм!  -  хмыкнул  карлик,  сердито  передернув  плечами.  -  Вот  они,
родственнички! Я, слава богу, от своих отделался.  И  вам  тоже  советую,  -
добавил он, поворачиваясь к старику. - Да только вы тряпка, и разума  у  вас
не больше, чем у тряпки!
     - Что вы от меня хотите! - в бессильном отчаянии воскликнул антиквар. -
Вам легко так рассуждать, легко издеваться надо мной. Что вы от меня хотите?
     - А знаете, что бы сделал на вашем месте я? - спросил карлик.
     - Что-нибудь страшное, наверно.
     - Правильно! - Чрезвычайно польщенный таким комплиментом, мистер  Квилп
с дьявольской усмешкой потер свои грязные руки. - Справьтесь у миссис Квилп,
у очаровательной миссис Квилп, покорной, скромной, преданной  миссис  Квилп.
Да, кстати! Я оставил ее совсем одну, она, верно,  ждет  меня  не  дождется,
просто места себе не находит. Она всегда так -  стоит  только  мне  уйти  из
дому. Правда, моя миссис Квилп никогда в  этом  не  признается,  пока  я  не
разрешу ей говорить со мной по душам и пообещаю не  сердиться.  О-о,  она  у
меня вышколенная!
     Уродливый карлик с огромной головой на маленьком туловище  стал  совсем
страшен, когда он начал медленно, медленно потирать руки, - а  казалось  бы,
что могло быть невиннее этого жеста! - потом насупил  свои  мохнатые  брови,
выпятил подбородок и так закатил к потолку глаза,  пряча  сверкавшее  в  них
злорадство, что эту ужимку охотно перенял бы у него любой бес.
     - Вот, - сказал он, сунув руку за пазуху и боком подступая к старику. -
Сам принес для верности. Ведь как-никак - золото. У  Нелли  в  сумочке  они,
пожалуй, не поместились бы, да и тяжело.  Впрочем,  ей  надо  привыкать,  а,
любезнейший? Когда вы помрете, она будет носить в этой сумочке немалые ноши.
     - Дай бог, чтобы ваши слова сбылись! Все мои надежды только на  это!  -
почти со стоном проговорил старик.
     - Надежды! - повторил карлик и нагнулся к самому его уху: - Хотел бы  я
знать, любезнейший, куда  вы  вкладываете  все  эти  деньги?  Да  разве  вас
перехитришь? Очень уж вы бережете свою тайну.
     - Мою тайну? - пробормотал старик  растерянно  поводя  глазами.  -  Да,
правильно... я...я берегу ее... берегу как  зеницу  ока.  -  Он  не  добавил
больше ни слова, взял деньги, усталым, безнадежным движением поднес  ко  лбу
руку и медленно отошел от карлика.
     Квилп пристальным взглядом проводил старика в заднюю  комнату,  увидел,
как деньги были заперты в железную шкатулку на каминной доске,  посидел  еще
несколько минут в раздумье и, наконец, собрался  уходить,  заявив,  что  ему
надо торопиться, не то миссис Квилп встретит его истерическим припадком.
     - Итак, любезнейший, - добавил он, - я направляю  свои  стопы  домой  и
прошу вас передать мой поклон Нелли. Надеюсь, она больше не будет плутать по
улицам, хотя этот неприятный случай принес мне такую неожиданную честь...  -
С этими словами карлик отвесил поклон в мою сторону, скосил на  меня  глаза,
потом обвел все кругом пронзительным взглядом,  от  которого,  казалось,  не
скроется никакой пустяк, никакая мелочь, и, наконец, удалился.
     Я сам уже давно порывался уйти, но старик все удерживал меня  и  просил
посидеть еще. Как только мы  с  ним  остались  вдвоем,  он  возобновил  свои
просьбы, вспоминая с благодарностью случай, сведший нас в первый раз,  и  я,
охотно  уступив  ему,  сел  в  кресло  и  притворился,  будто  с   интересом
рассматриваю редкостные  миниатюры  и  старинные  медали.  Уговаривать  меня
пришлось недолго, ибо если первое посещение лавки пробудило мое любопытство,
то теперешнее еще больше его разожгло.
     Вскоре к нам присоединилась Нелл. Она  принесла  какое-то  рукоделье  и
села за стол рядом с дедом. Мне было приятно  видеть  свежие  цветы  в  этой
комнате, птицу в клетке, прикрытую  от  света  зеленой  веточкой,  мне  было
приятно дуновение чистоты и юности, которое проносилось по  унылому  старому
дому и реяло над головкой Нелли. Но отнюдь  не  приятное,  а  скорее  жуткое
чувство охватывало меня, когда я переводил взгляд с прелестного, грациозного
ребенка на согбенную спину и морщинистое, изнуренное лицо старика. Он  будет
слабеть, дряхлеть, - что же станет тогда с этой одинокой девочкой?  А  вдруг
он умрет и она лишится даже такой опоры? Какая участь ждет ее впереди?
     Старик вдруг тронул внучку за руку  и  сказал,  почти  отвечая  на  мои
мысли: - Я больше не буду унывать, Нелл. Счастье придет, обязательно придет!
Я прошу его только для тебя, мне самому ничего не нужно. А иначе сколько бед
падет на твою невинную головку! Оно должно  улыбнуться  нам,  ведь  его  так
добиваются, так зовут!
     Девочка ласково посмотрела на деда, но ничего не сказала.
     - Когда я думаю, - продолжал он, - о тех  долгих  годах  -  долгих  для
твоей  юной  жизни,  что  ты  провела  здесь  со  мной,   о   твоем   унылом
существовании... без сверстников, без ребяческих утех... об  одиночестве,  в
котором ты росла, - мне иной раз кажется, что я жестоко обходился  с  тобой,
Нелл.
     - Дедушка! - с неподдельным изумлением воскликнула она.
     - Не намеренно, нет, нет! -  сказал  старик.  -  Я  всегда  верил,  что
настанет день, когда ты сможешь, наконец, быть среди  самых  веселых,  самых
красивых и займешь место, которое уготовано только избранным. И  я  все  еще
жду этого, Нелл. Жду и буду ждать! Но вдруг  ты  останешься  одна?..  Что  я
сделал, чтобы подготовить тебя к жизни? Ты совсем как вон та бедная  птичка,
и так же будешь брошена на произвол судьбы...  Слышишь?  Это  Кит  стучится.
Пойди, Нелл, открой ему.
     Девочка  встала  из-за  стола,  сделала  несколько  шагов,   но   вдруг
остановилась, вернулась назад и бросилась деду на шею. Потом снова  пошла  к
двери, но на этот раз быстрее, чтобы скрыть слезы, брызнувшие у нее из глаз.
     - Одно словечко, сэр, - торопливо зашептал старик. - Мне как-то  не  по
себе после нашего первого разговора с вами, но  в  свое  опра