ерно  известно  лишь
следующее: лет через пять после описанных здесь событий (а за  это  время  у
нас не было прямых свидетельств, что  мисс  Салли  попадалась  кому-либо  на
глаза), в самых глухих закоулках Сент-Джайлеа* с наступлением  сумерек  стал
появляться двое жалких оборванцев.  Сгорбленные,  дрожащие  от  холода,  они
слонялись по улицам,  разыскивая  отбросы  и  всякую  завалявшуюся  дрянь  в
канавах и на мусорных свалках. Эти фигуры можно было видеть только  в  самые
холодные, мрачные ночи, когда страшные призраки, ютящиеся в грязных трущобах
Лондона, - живое олицетворение Недуга, Порока, Голода, - решаются  выползать
на улицы из-под арок мостов, из темных подворотен и подвалов.
     По слухам (на сей раз достоверным), это были не кто иные, как Самсон  и
его сестрица Салли. Говорят, они и по сию пору появляются там ночью в  самую
непогоду, заставляя прохожих шарахаться в сторону при виде их  омерзительных
лохмотьев.
     Труп  Квилпа  нашли  только   спустя   несколько   дней,   и   дознание
производилось недалеко от того места, где  волны  выбросили  его  на  берег.
Общее мнение было таково, что он утопился; а  поскольку  обстоятельства  его
смерти не противоречили этому, судебный  следователь  вынес  соответствующий
вердикт, и карлика ведено было зарыть в землю  да  перекрестке  двух  дорог,
вбив ему кол в сердце.
     Потом рассказывали, будто бы эта мрачная варварская церемония так и  не
состоялась и будто останки тайком  выдали  Тому  Скотту.  Но  тут  опять  не
знаешь, кому верить, кому нет, потому что ходили и такие слухи, будто глухой
полночью Том откопал труп и перенес его в другое место,  по  указанию  вдовы
карлика. Впрочем, обе эти версии, вероятно, породил тот факт, что  Том,  как
ни странно, горько плакал во время следствия и даже  выразил  явное  желание
наброситься на следователя с  кулаками,  а  когда  его  схватили  и  вывели,
немедленно затемнил единственное окно судебной камеры, став вверх тормашками
на наружный подоконник. Однако бдительный и весьма ловкий сторож не замедлил
придать ему нормальное положение.
     Очутившись после смерти хозяина на улице, Том Скотт решил ходить по ней
вверх ногами и стал зарабатывать себе на хлеб всевозможными  акробатическими
фокусами. Английское происхождение  сильно  мешало  ему  на  данном  поприще
(несмотря на то, что это  искусство  у  нас  в  большой  чести).  Пораскинув
мозгами, он принял имя и фамилию одного  знакомого  итальянского  мальчишки,
который торговал гипсовыми фигурками вразнос, и  с  тех  пор  кувыркается  с
неизменным успехом, при большом скоплении публики.
     Маленькая миссис Квилп так и не  простила  себе  предательства,  камнем
лежавшего на ее совести, и, вспоминая о нем, каждый раз  обливалась  жгучими
слезами. Родных у Квилпа не было, и она разбогатела после его смерти. Он  не
оставил завещания, а если бы оставил, то, вероятно, пустил бы  ее  по  миру.
Выйдя замуж в первый раз по настоянию своей матушки, миссис Квилп решила при
вторичном выборе супруга руководствоваться только собственным вкусом.  Выбор
ее пал на вполне благообразного молодого человека, а  так  как  он  поставил
непременным условием, чтобы миссис Джинивин отделилась от них и  перешла  на
положение пенсионерки, супруги ссорились не больше,  чем  это  полагается  в
каждой добропорядочной семье, и жили мирно и весело на деньги карлика.
     У мистера и миссис Гарленд и у мистера Авеля все шло  по-старому  (если
не считать одного события,  но  об  этом  речь  ниже).  С  течением  времени
последний стал компаньоном своего друга мистера Уизердена, и этот важный шаг
в  жизни  мистера  Авеля  был  отмечен  званым  обедом,  балом   и   прочими
роскошествами.  На  балу  среди  приглашенных  оказалась  одна  на  редкость
застенчивая девица, в которую мистер Авель и влюбился.  Как  это  случилось,
каким образом выяснилось, кто из них первый сделал это открытие и сообщил  о
нем другому - бог ведает! Скажем только одно: вскоре  они  поженились.  А  о
том, что счастливее их не было никого на свете и что  они  вполне  заслужили
такое счастье, и говорить не стоит, это само собой разумеется. Они вырастили
большую семью, - и мы сообщаем об этом с особенным  удовольствием,  так  как
чем больше будет на  свете  хороших,  добрых  людей,  тем  пышнее  расцветет
аристократия - аристократия духа и сердца! А это  прямая  выгода  для  всего
человечества.
     Пони сохранил свою независимость и твердость убеждений до конца  жизни,
а она была настолько продолжительна, что на  него  стали  смотреть,  как  на
Мафусаила  лошадиного  племени.  Он  постоянно  сновал  со  своим  маленьким
фаэтоном между домом мистера Гарленда и домом его сына, а так как старики  и
молодежь часто гостили друг у  друга,  мистер  Авель  выстроил  ему  у  себя
конюшню,  куда  пони  удалялся  без   провожатых,   преисполненный   чувства
собственного достоинства. Когда дети настолько подросли, чтобы  пользоваться
его дружеским расположением, пони стал снисходить  до  игр  с  ними  и,  как
собачонка, бегал за  своими  маленькими  друзьями  по  загону.  Но  хотя  им
разрешалось многое - например, ласкать его и даже разглядывать его копыта  и
вешаться ему на хвост, - никто из них не смел  сесть  Вьюнку  на  спину  или
взять в руки вожжи, потому что всякой фамильярности есть предел и некоторыми
вещами шутить не следует.
     На склоне дней пони не утерял способности нежно привязываться к  людям,
и когда бакалавр, похоронив своего друга священника, перебрался, на житье  к
мистеру Гарленду, Вьюнок проникся к этому добряку нежными чувствами и весьма
любезно позволял ему править собой. Года за два, за три до смерти, он  почил
от трудов и катался как сыр - только не в масле, а в клевере,  последнее  же
его земное деяние выразилось в том, что он, будучи старичком желчным, больно
лягнул лекаря.
     Мистер Свивеллер не скоро оправился  после  болезни,  а  оправившись  и
получив завещанную ему ренту, - одел маркизу с головы  до  ног,  после  чего
немедленно определил ее в школу, согласно клятве, данной  на  одре  болезни.
Долго он думал, какое ей дать имя, и, наконец, решил: Софрония  Сфинкс,  ибо
оно звучало пышно, благородно и заключало в себе намек на  тайну.  Под  этим
именем маркиза, обливаясь слезами, отбыла в избранную им  школу,  откуда  ее
через два-три семестра перевели в учебное заведение высшего разряда, так как
она вскоре опередила всех своих товарок. Лет пять-шесть мистер Свивеллер  во
многом отказывал себе в связи  с  расходами  по  обучению  маркизы,  но  эта
обязанность неизменно стояла у него на первом месте, и он чувствовал себя  в
полной мере вознагражденным за все лишения, когда с чрезвычайно важным видом
выслушивал отчеты об успехах своей питомицы во время ежемесячных  визитов  к
директрисе, считавшей его джентльменом эксцентричным, весьма начитанным и  с
необычайной памятью на стихи.
     Короче говоря, мистер Свивеллер  держал  маркизу  в  пансионе  довольно
долго, а когда этой очаровательной, умненькой, веселой девушке  исполнилось,
по приблизительным подсчетам, девятнадцать лет, ему  пришлось  задуматься  -
что же с ней делать дальше? В один из своих очередных визитов в  пансион  он
сидел, погруженный в эти  мысли,  как  вдруг  маркиза  предстала  перед  ним
сияющая  и  свежая,  как  никогда.  И  вот  тут-то  у   мистера   Свивеллера
промелькнуло в уме (правда, не впервые): а что, если она согласится выйти за
него замуж? Как они хорошо заживут вдвоем! И, Ричард тут же  изъяснился  ей.
Какой на это последовал ответ, мы в точности не знаем, во всяком  случае  не
отрицательный, так как ровно через неделю они поженились, и это дало мистеру
Свивеллеру возможность повторять  потом  при  всяком  удобном  случае,  что,
дескать, он был прав: некая молодая девушка берегла для него свое сердце!
     Как раз в это время в  Хэмстеде  сдавался  внаем  маленький  коттедж  с
садиком и беседкой для курения -  предметом  зависти  всего  цивилизованного
мира. Они сняли его и,  справив  медовый  месяц,  перебрались  туда.  Мистер
Чакстер удостаивал этот мирный приют своими  посещениями  каждый  воскресный
день - приезжал обычно к завтраку и засиживался до ночи, угощая своих хозяев
светскими сплетнями и всякими другими новостями. Он  продолжал  долгие  годы
питать смертельную ненависть к Киту и все твердил, что готов был примириться
с ним лишь тогда, когда его заподозрили в краже пяти фунтов стерлингов,  ибо
в таком поступке по крайней мере есть дерзновенность и  смелость.  Но,  увы!
Полное  оправдание  лишний  раз  доказало  лицемерный,  подлый  нрав   этого
пройдохи. Однако, с течением времени, мистер Чакстер сменил гнев на  милость
и даже удостаивал Кита своим  покровительством,  как  до  некоторой  степени
раскаявшегося и заслуживающего снисхождения преступника. Единственное,  чего
он не мог ни простить, ни забыть, - это истории с  шиллингом.  Если  бы  Кит
вернулся в надежде на дополнительные чаевые,  говорил  мистер  Чакстер,  это
было бы похвально, но отрабатывать уже  полученные  деньги  -  позор,  такой
позор, какого не искупят ни угрызения совести, ни чистосердечное раскаяние!
     Мистер  Свивеллер,  всегда   отличавшийся   некоторой   склонностью   к
философствованию, порой впадал в глубокую задумчивость, сидя  в  курительной
беседке, и в такие минуты  мысли  его  вертелись  вокруг  тайны,  окружавшей
происхождение Софронии.  Сама  Софрония  считала  себя  сиротой,  но  мистер
Свивеллер, сопоставляя кое-какие, казалось бы незначительные, обстоятельства
ее  жизни,  начинал  подумывать,  что  мисс  Брасс,  вероятно,  была   более
осведомлена на этот счет, и, зная о странной беседе своей жены с Квилпом  от
нее же самой, приходил к выводу, что,  будь  карлик  жив,  он  тоже  мог  бы
разгадать эту загадку. Впрочем, подобные мысли не нарушали  душевного  покоя
мистера Свивеллера, так как жена у него была веселая, любящая, заботливая, а
он (если не считать редких эскапад  в  обществе  мистера  Чакстера,  которые
Софрония, со свойственным ей умом  и  тактом,  даже  поощряла)  стал  теперь
большим домоседом и нежным супругом. И за свою совместную жизнь они  сыграли
миллион партий в криббедж. Добавим еще в похвалу Дику, что,  хотя  мы  зовем
его жену Софронией, он сам называл ее не иначе как маркизой, и в память того
дня, когда маркиза поразила  его,  больного,  своим  появлением  в  комнате,
всегда  приглашал  мистера  Чакстера  к  обеду,  и  обеды  эти  проходили  в
торжественной, праздничной обстановке.
     Игроки Айзек Лист и  Джоул  вместе  с  их  верным  сообщником  мистером
Джеймсом Гровсом продолжали с большим или  меньшим  успехом  подвизаться  на
своем почтенном поприще до тех пор, пока длинная и тяжелая  рука  закона  не
разметала всех троих в разные стороны,  после  крушения  одного  их  смелого
замысла. Этому при скорбному обстоятельству они были всецело обязаны  своему
новому сподвижнику - Фредерику Тренту, который, весьма некстати попавшись  в
каких-то плутнях, невольно навлек  возмездие  и  на  их  голову  и  на  свою
собственную.
     Что касается самого Фреда, то он успел бежать за границу и пустился там
во все тяжкие - другими словами, предал поруганию все  те  духовные  силы  и
способности, которые, при разумном пользовании ими, возвышают  человека  над
животным, а при неразумном  -  доводят  его  до  состояния  хуже  скотского.
Впрочем, это  продолжалось  недолго.  Один  незнакомый  нам  соотечественник
Трента, посетивший парижскую больницу,  где  выставляют  тела  утопленников,
узнал его, несмотря на то, что он был сильно изуродован  в  предшествовавшей
смерти  потасовке.  Незнакомец  никому  не  сообщил  о  своем  открытии   до
возвращения на родину, и мертвец так и остался  на  чужбине  неопознанным  и
всеми забытым.
     Младший  брат,  или,  как  мы  уже  привыкли  его  называть,   одинокий
джентльмен, долго уговаривал бедного учителя покинуть уединение и  предлагал
ему свою дружбу. Но этого скромного человека пугал шумный мир - старый дом у
кладбища  был  куда  милее  его  сердцу.  Школа,  деревушка,   привязанность
мальчика,  тоскующего  по  ней,  приносили  ему  тихое   удовлетворение,   а
благодарность друга, вполне им заслуженная (упомянем об этом вскользь и  тем
ограничимся), сделала то, что теперь его уже  нельзя  было  называть  бедным
учителем.
     Этот друг - одинокий джентльмен, или, если вам  угодно,  младший  брат,
горевал тяжело, но горе не превратило его  в  мизантропа,  не  омрачило  ему
души. Любовь к людям взяла в нем верх. Он решил повторить тот путь,  которым
шли старик и девочка, - путь, известный по ее рассказам, -  и  долгое  время
странствовал, останавливаясь там, где останавливались они, полнее ощущая  их
страдания и их радости. Те, кто помогал им, не укрылись от его глаз. Сестры,
с которыми она породнилась своим одиночеством,  миссис  Джарли  из  кабинета
восковых фигур, Кодлин, Коротыш - он отыскал их всех, и человек,  приютивший
бедных скитальцев у своего горна, разумеется, тоже не был забыт.
     Слухи  о  злоключениях  Кита  разнеслись  повсюду,   и   многочисленные
доброжелатели выражали стремление  позаботиться  о  его  дальнейшей  судьбе.
Сначала Кит и слышать не хотел о том, чтобы уйти  от  мистера  Гарленда,  но
серьезные доводы старичка хозяина, наконец, убедили его, и он  примирился  с
мыслью о возможных переменах в будущем. Хорошее место ему подыскали с  такой
быстротой, что у него дух захватило от неожиданности, а предложил это  место
один джентльмен - из тех, что в свое время были убеждены в виновности Кита и
действовали соответственно  этому  убеждению.  С  помощью  того  же  доброго
человека миссис Набблс избавилась  от  нужды  и  зажила  припеваючи.  И  Кит
частенько говорил потом, что величайшая беда,  которая  стряслась  с  ним  в
жизни, положила начало его дальнейшему благополучию.
     Читатель спросит: а как же Кит, остался холостяком до конца дней  своих
или женился? Разумеется, женился, и, разумеется, на  Барбаре!  И  вы  только
подумайте, до чего интересно получилось:  маленький  Джейкоб  стал  дядюшкой
задолго до того, как его икры, о которых  мы  упоминали  выше,  облеклись  в
суконные панталоны! Но это еще не самое интересное, так как по естественному
ходу вещей дядюшкой пришлось стать и малышу! Восторг,  с  которым  встретили
это радостное событие матушка Кита и матушка Барбары, не поддается описанию.
Убедившись в полном своем единодушии и по этому вопросу и по многим  другим,
они поселились под одной крышей, и с тех пор свет не видывал  более  крепкой
дружбы! И цирк Астли имел все основания благословлять судьбу, потому что Кит
со своими родственниками ходил туда раз в три месяца - в амфитеатр!  И  мать
Кита говорила совершенно правильно,  когда  у  Астли  производили  очередную
побелку фасада, что тут не обошлось без денежек ее  сына,  и  добавляла:  "А
если бы хозяин цирка знал про это, -  любопытно,  что  бы  он  почувствовал,
увидев нас!" И вот детишкам Кита уже исполнилось кому шесть, кому семь  лет,
и среди них была Барбара, прехорошенькая Барбара,  и  точная  копия,  точный
портрет маленького Джейкоба, каким он вспоминается нам в те далекие времена,
когда его впервые угостили устрицами, и,  разумеется,  был  Авель,  крестник
своего тезки, и Дик - любимец  мистера  Свивеллера.  Вечером  детвора  часто
собиралась вокруг Кита и одолевала его  просьбами  расскажи  да  расскажи  о
доброй мисс Нелл, которая давно умерла. Кит рассказывал, а они слушали  его,
обливаясь слезами, и все-таки жалели, что рассказ так быстро кончился. А Кит
утешал их: мисс Нелл ушла на небеса - туда, куда уходят все добрые  люди;  и
если они будут такие же хорошие, как она, то встретятся с ней и  узнают  ее.
Потом Кит рассказывал, что мальчиком он не мог ходить в школу по бедности  и
что мисс Нелл сама учила его  грамоте,  и  вспоминал,  как  старик  говорил:
"Вечно она  подтрунивает  над  бедным  Китом!"  Тут  дети  утирали  слезы  и
заливались смехом, и общему веселью не было конца!
     Иногда Кит водил их туда, где она жила когда-то, но  эту  улицу  трудно
было узнать теперь. Старую лавку давно снесли, на ее месте проложили широкий
проспект. Кит рисовал палкой квадрат на земле и  показывал:  вот  здесь.  Но
мало-помалу он и сам начал забывать, где стояла лавка древностей, и говорил:
"Уж очень все изменилось кругом, не поймешь... как будто она была  здесь..."
Вот что значит несколько лет, и вот как все минует, все  забывается,  словно
сказка, рассказанная нам давным-давно!

                                     Конец


КОММЕНТАРИИ

     "Сентиментальное  путешествие"  (1768)  -  роман  английского  писателя
Лоренса  Стерна  (1713-1768).  "Сентиментальное  путешествие"   написано   в
нарочито-фрагментарной  форме,  многие  эпизоды  не  имеют  конца.  "в  иные
пределы" -- "Гамлет", I, 4.

     Гуд Томас (1799-1845)-английский поэт времен чартизма, автор знаменитой
"Песни о рубашке" и других произведений,  в  которых  изображается  жестокая
эксплуатация рабочих.

     Хоть я и старик... - Роман Диккенса "Лавка древностей" начал печататься
в четвертом номере еженедельного  журнала  "Часы  мистера  Хамфри",  который
Диккенс издавал с апреля 1840 года. Согласно первоначальному замыслу история
Нелли и ее дедушки должна была  быть  рассказана  от  лица  мистера  Хамфри,
однако с четвертой главы Диккенс отказался от этого намеренья.

     ... в приходе св. Мартина - то есть в самом центре Лондона.

     Ковент-Гарденский рынок -  большой  овощной  рынок  в  центре  Лондона;
находится на территории бывшего монастырского сада.

     Сити - центральный деловой район Лондона.

     .. поведав нам нараспев, что в горах его сердце, доныне он  там  и  что
для свершения доблестных, героических деяний ему не хватает только арабского
коня...  -  Речь  Дика  почти  вся  построена  на  цитатах   из   популярных
стихотворений, нередко неточных и "приспособленных к случаю". Все эти цитаты
перемешаны с плодами собственного "поэтического творчестна" Дика.  В  данном
случае использована  строка,  которой  открывается  известное  стихотворение
Роберта Бернса (17591796) "Мое сердце в горах", и  строка  из  стихотворения
английской писательницы Каролины Нортон (1808-1877) "Прощание араба со своим
скакуном".

     ...юные воспитанники Итона и Вестминстера то есть учащиеся  двух  самых
привилегированных средних учебных заведений Англии. Вестминстерский колледж,
расположенный в Лондоне, был основан королевой Елизаветой в  1560  году  для
детей знати. Итонский колледж (находится в окрестностях Лондона)  основан  в
1440 году. Доступ в эту школу еще более ограничен, чем в Вестминстер.

     Королевское общество - английская академия наук, основанная в 1662 году
как организация ученых, ставивших себе целью  экспериментальную  работу  для
"совершенствования познаний о натуральных объектах, а  также  всех  полезных
искусств, мануфактур, механической практики, машин и изобретений".  Согласно
первому уставу Общества, его члены не должны  были  заниматься  богословием,
политикой и гуманитарными науками - ничем,  кроме  того,  что  имеет  сугубо
научно-технический интерес. Подобное  сужение  задач  Королевского  общества
имело положительное значение, поскольку освобождало ученых-экспериментаторов
от влияния богословия и наук, по тем временам с ним связанных. Эта специфика
Королевского общества сохранилась до наших дней, что делает его  учреждением
с более узкими задачами, чем современные академии наук.

     Тауэр-Хилл-улица,  на  которой  расположен  замок  Тауэр,  тюрьма   для
государственных  преступников.  В  настоящее  время  замок  Тауэр   является
историческим музеем.

     ...участвовал в  рискованных  операциях  многих  штурманов  Ост-Индской
компании. - Ост-Индская компания -  торговая  компания,  основанная  в  1600
году. В 1602 году она получила от королевы Елизаветы  монопольное  право  на
торговлю с Инд