полусапожках. Один лилипут стал злобный  на  старости
лет, и чуть только великан не угодит ему чем-нибудь, он раз его булавкой! Да
все в икры метил, потому что выше дотянуться не мог. Честное слово!  Мондерс
мне сам рассказывал.
     -  А  куда  деваются  лилипуты  на  старости  лет?  -   поинтересовался
трактирщик.
     - Лилипут чем старее, тем ему цена больше, - ответил мистер  Ваффин.  -
Если он седой  да  сморщенный,  значит  уж  наверняка  никакой  подделки.  А
великан, у которого ноги фальшат, так что он даже  не  может  вытянуться  во
весь рост, - эдакому место  только  в  фургоне.  Не  вздумайте  его  публике
показывать! Боже вас упаси! Ни на какие уговоры не поддавайтесь!
     Пока мистер Ваффин и оба его приятеля покуривали  трубочки  и  коротали
время за  такими  разговорами,  молчаливый  джентльмен,  сидевший  в  теплом
уголке, глотал для практики, - а может быть, только делал вид, что  глотает,
- полупенсовые монеты в общей сумме на шесть пенсов, жонглировал перышком на
носу и репетировал многие другие чудеса ловкости,  будто  не  замечая  своих
соседей, и те тоже не обращали на него  ни  малейшего  внимания.  Измученная
девочка в конце концов уговорила  деда  пойти  отдохнуть,  и  они  поднялись
наверх,  оставив  честную  компанию  беседовать  у  очага,  на  почтительном
расстоянии от которого крепко спали собаки.
     Пожелав старику спокойной ночи, Нелл ушла  к  себе  в  комнату,  но  не
успела она затвориться там, как в дверь к  ней  кто-то  тихо  постучал.  Она
сразу же отворила ее и вздрогнула при виде мистера Томаса  Кодлина,  который
всего лишь несколько минут назад мирно дремал на кухне.
     - Что случилось? - спросила Нелл.
     - Ничего не случилось, милочка, - ответил нежданный  гость.  -  Я  тебе
друг. Ты, может, этого и не думала, но друг-то я, а не он.
     - Не он? Про кого это вы? - удивилась Нелл.
     - Про Коротыша, милая. Ты так и знай, - продолжал Кодлин. - Он  хоть  и
обходительный и тебе, наверно, этим нравится, зато  я  добрее,  душевнее.  С
виду я, может, кажусь другим, но это не так.
     Девочка  встревожилась,  решив,  что  мистер  Коддин  расхвастался  под
воздействием эля, ударившего ему в голову.
     - Коротыш  малый  неплохой  и  будто  добрый,  -  снова  заговорил  наш
мизантроп. - Только он уж слишком выставляет свою доброту напоказ. А за мной
этого не водится.
     Что верно, то верно! Если в  поведении  мистера  Кодлина  и  замечались
какие-либо изъяны, то его можно было упрекнуть именно в том, что  он  прячет
свои добрые чувства к окружающим, а не выставляет их напоказ. Девочка совсем
растерялась и не знала, как ему ответить.
     - Послушай моего совета, - продолжал Кодлин. - Но только ни  о  чем  не
расспрашивай. Пока вы с нами, держись ко мне как можно ближе.  Не  предлагай
деду отстать от нас - ни в коем случае! Держись ближе ко мне и говори, что я
ваш друг. Запомнишь, милочка? Скажешь, что другом-то всегда был я?
     - Когда же это говорить? И кому? - простодушно спросила Нелл.
     - Да, собственно, никому, - ответил Кодлин, видимо  смешавшись.  -  Мне
просто хочется, чтобы ты сама это знала и ценила меня по заслугам.  Ты  даже
представить себе не можешь, как я  вами  интересуюсь.  Вот  взяла  бы  да  и
рассказала мне все - и про себя и про бедного старичка.  Если  надо  советом
помочь, лучше меня этого никто не сделает. А уж я вами так интересуюсь,  так
интересуюсь, куда больше, чем Коротыш... Там внизу  будто  расходятся...  Ты
Коротышу не рассказывай, о чем мы говорили. Ну, господь с тобой! Помни,  кто
вам друг: Кодлин - друг, а не Коротыш. Коротыш малый неплохой,  но  истинный
друг - Кодлин, не Коротыш!
     Произнеся эту речь, подкрепленную  выразительными  взглядами  и  пылкой
жестикуляцией,  Томас  Кодлин  удалился   на   цыпочках.   Нелл   в   полной
растерянности все еще раздумывала над его странным поведением, когда ступени
и площадка ветхой лестницы заскрипели под ногами постояльцев,  поднимавшихся
наверх. Но вот их шаги стихли, все разошлись  спать,  и  вдруг  кто-то  один
вернулся назад, нерешительно потоптался в коридоре, точно не зная,  в  какую
дверь постучать, и постучался к Нелл.
     - Да! - откликнулась девочка.
     - Это я, Коротыш, - послышался голос  сквозь  рамочную  скважину.  -  Я
только хочу сказать, милочка, что завтра надо выйти  пораньше.  Если  мы  не
обгоним этих собак и фокусника, в деревнях ни пенни не соберешь. Вы  с  нами
пойдете? Я утром постучу тебе.
     Девочка ответила утвердительно, обменялась с ним пожеланием  "спокойной
ночи" и тут же услышала, как он крадучись отошел от двери. Заботливость этих
людей внушала ей чувство тревоги, и тревога усилилась, когда  она  вспомнила
их перешептыванье на кухне и явное  замешательство  при  ее  пробуждении.  А
кроме того, разве кукольники такие уж подходящие спутники для  них?  Но  все
эти беспокойные мысли были ничто по сравнению с ее усталостью, и она  вскоре
забылась сном.
     На следующее утро Коротыш, верный  своему  слову,  чуть  свет  тихонько
постучал к ней в дверь с просьбой поторопиться, так как хозяин собак все еще
храпит, а значит, если не терять времени, можно  будет  опередить  и  его  и
фокусника,  который  разговаривает  во  сне  и,  судя  по  его   бормотанью,
жонглирует ослом в своих сновидениях. Девочка  сразу  же  встала,  разбудила
старика, и они собрались в путь,  ни  на  минуту  не  задержав  Коротыша,  к
неописуемому облегчению и восторгу этого джентльмена.
     Покончив  со  скромным  завтраком,  собранным  наспех  и  состоявшим  в
основном из грудинки,  хлеба  и  пива,  наши  путешественники  простились  с
трактирщиком и вышли за порог "Трех Весельчаков". Утро стояло ясное, теплое,
земля под ногами хранила прохладу после  вчерашнего  дождя,  живые  изгороди
повеселели и стали еще ярче,  в  чистом  воздухе  чувствовалась  целительная
свежесть. Идти в такое утро было легко и приятно.
     Едва трактир остался позади, как девочку снова стало  смущать  странное
поведение мистера Томаса Кодлина, который, вместо того чтобы с хмурым  видом
плестись в стороне от всех, держался сегодня рядом с ней и, пользуясь каждой
минутой, когда его компаньон не смотрел  на  них,  убеждал  ее  гримасами  и
кивками не доверять Коротышу, а полагаться только на Кодлина. Но,  очевидно,
этих знаков внимания ему было мало,  ибо,  когда  она  и  дед  шли  рядом  с
вышеупомянутым Коротышом и маленький балагур, верный себе, без умолку болтал
о всякой всячине, Томас Кодлин выражал свою ревность и подозрительность тем,
что тащился за ней по пятам и время от времени пребольно  тыкал  ее  в  икры
ножками ширм.
     Все это, разумеется, настораживало Нелл, опасения ее росли; к  тому  же
вскоре она заметила, что, когда Панч останавливался у деревенских пивных или
в каком-нибудь другом месте, мистер Кодлин,  исполняя  свои  обязанности  во
время представления, ухитрялся следить за ней и  за  ее  дедом,  а  потом  с
подчеркнутой заботливостью, с дружеским участием, предлагал старику  руку  и
не отпускал его от себя до тех пор, пока они не выходили на дорогу.  Коротыш
тоже стал какой-то другой; и  хотя  добродушие  не  изменяло  ему,  он  явно
старался все время держать их под своим  наблюдением.  Недоверие  девочки  к
попутчикам увеличивалось с минуты на минуту, и она тревожилась и волновалась
все больше и больше.
     До города, где на другой день должны были начаться скачки, им,  видимо,
оставалось пройти всего несколько миль, так как, повстречав  на  своем  пути
немало цыганских таборов и отдельных пешеходов, сворачивавших на  дорогу  со
всех тропинок и проселков, они мало-помалу  влились  в  общий  поток  людей,
которые шли возле крытых фургонов, или гнали впереди себя лошадей  и  ослов,
или сгибались под тяжелыми ношами, все держа путь к одной  и  той  же  цели.
Тихие, безлюдные трактиры остались далеко позади; в здешних было  шумно,  из
их отворенных дверей валили  наружу  клубы  табачного  дыма,  а  за  мутными
стеклами виднелись чьи-то широкие багровые физиономии. На  каждой  луговине,
на каждом пустыре уже усердствовали балаганщики, зычными голосами зазывавшие
прохожих попытать счастья в игре. Толпа  все  прибывала  и  становилась  все
шумнее. Позолоченные имбирные пряники под навесами из одеял не таили  своего
великолепия от пыли, а кареты четверкой, то и дело с грохотом  проносившиеся
мимо, слепили все и вся тучами песка, которые вздымали их колеса.
     Когда путники дошли, наконец, до города,  уже  стемнело.  И  какими  же
длинными  показались  им  эти  последние  несколько   миль!   Здесь   царила
невообразимая сутолока и шум; по улицам двигались  толпы  людей;  среди  них
было много приезжих, судя по  тому,  с  каким  интересом  они  озирались  по
сторонам; колокола вели свой оглушительный перезвон; на крышах и в  окнах  -
всюду развевались флаги. Во дворах  больших  гостиниц,  сталкиваясь  друг  с
другом на бегу, сновали  слуги,  по  неровному  булыжнику  цокали  подковами
лошади, с грохотом опускались  подножки  карет,  и  удушливый  чад,  тяжелой
теплой водной лившийся из кухонь, раздражал обоняние. В трактирах поскромнее
пиликали  напропалую  скрипки,  подыгрывая  заплетающимся  ногам   танцоров;
пьянчуги, не сообразуясь с мелодией, подвывали им дикими голосами,  заглушая
треньканье слабенького колокольчика, и сами же сердились, что им  так  долго
не подают пива; зеваки  кучками  толпились  у  дверей,  глазея  на  бродячую
плясунью, и их  крики  примешивались  к  визгу  флажолета  и  оглушительному
грохоту барабана.
     Сквозь этот кромешный ад, где ее все пугало и отталкивало, девочка вела
ошеломленного старика, а другой рукой крепко держалась за Коротыша, чтобы не
потерять его в толпе  и  не  остаться  без  провожатого.  Стараясь  поскорее
выбраться из этой сутолоки и суматохи, они все прибавляли шагу  и,  наконец,
вышли к ипподрому, который отстоял на добрую милю от городских окраин и  был
расположен на открытой со всех сторон возвышенности.
     Несмотря на то, что  здесь  было  множество  людей,  не  блиставших  ни
красотой, ни нарядами, и все они суетились, разбивая палатки, вгоняя колышки
в землю, бегали взад и вперед по пыли и переругивались между собой; несмотря
на то, что здесь было  множество  ребятишек,  которые,  наплакавшись  вволю,
спали на охапках соломы под фургонами, и множество заморенных, тощих ослов и
лошадей, щипавших траву тут же среди людских толп, среди  домашнего  скарба,
разгоравшихся костров и оплывавших на ветру огарков, - несмотря на все  это,
девочка обрадовалась, что город остался позади, и вздохнула свободнее. После
скудного ужина, сократившего ее сбережения  до  нескольких  пенсов,  которых
могло хватить только еще на один завтрак, они с дедом легли в углу палатки и
заснули, хотя кругом них всю ночь шли  спешные  приготовления  к  следующему
дню.
     Итак, настало время, когда им придется просить милостыню. После восхода
солнца Нелл  незаметно  выскользнула  из  палатки,  вышла  на  луг,  тут  же
неподалеку, и стала собирать шиповник и другие столь же  скромные  цветы,  с
тем чтобы связать их в маленькие букетики для продажи нарядным леди, которые
съедутся на скачки в каретах. За этим занятием мысль ее работала  неустанно;
вернувшись в палатку, она села рядом со стариком и занялась  цветами,  потом
посмотрела украдкой на кукольников, спавших в другом углу, потянула деда  за
рукав и сказала ему шепотом: - Дедушка, не смотри на них и притворись, будто
мы говорим с тобой вот об этих цветах. Помнишь, ты мне сказал  перед  уходом
из дому, что,  если  кто-нибудь  узнает  о  нашем  побеге,  тебя  примут  за
сумасшедшего и разлучат со мной?
     Старик повернулся к ней с выражением безграничного ужаса  на  лице,  но
она остановила его взглядом, сунула ему в руки цветы и, нагнув голову, будто
связывая букет, зашептала: - Я помню твои слова. Не надо их повторять. Я все
помню. Да разве это можно забыть? Дедушка, эти люди думают, будто мы убежали
от родных, и хотят пойти с нами к кому-то, кто отправит нас обратно. Если  у
тебя будут так дрожать руки, тогда все пропало. Ты только  успокойся,  и  мы
как-нибудь уйдем от них.
     - Но как? - прошептал старик. - Нелли, голубка моя, как? Меня бросят  в
холодный, темный подвал, Нелл, прикуют на цепь к стене, будут бить  плетьми!
И я тебя никогда больше не увижу!
     - Вот ты опять дрожишь, - сказала девочка. - Будь все  время  рядом  со
мной. Не обращай на них внимания, не смотри на них, смотри только на меня. Я
улучу  минутку,  когда  можно  будет  бежать.  И  тогда  иди  за  мной,   не
останавливайся, не отвечай им. Тс-с! Довольно!
     - Что ты там делаешь, милочка? - громко зевая, спросил  мистер  Кодлин,
потом приподнял голову, увидел, что его компаньон  крепко  спит,  и  добавил
громким шепотом: - Ваш друг - Томас Кодлин! Помни! Не Коротыш, а Кодлин!
     - Я вяжу букеты, - ответила девочка. - Хочу попробовать, может  за  эти
три дня удастся продать их на скачках.  Вот,  возьмите  один  -  в  подарок,
конечно!
     Мистер Кодлин собрался было встать, но Нелли предупредила  его  и  сама
подала ему цветы. Он воткнул букетик в петлицу с  поразительным  для  такого
мизантропа  благодушием,  победоносно  скосил  глаза  на  мирно  почивающего
Коротыша и пробормотал, снова укладываясь:  -  Вот  кто  друг-то  -  Кодлин!
Кодлин, черт побери! По мере того как близился полдень, палатки  становились
все пестрее и наряднее, а на широкую луговину, мягко шурша колесами,  начали
выезжать длинные вереницы карет. Люди, не снимавшие всю ночь холщовых блуз и
кожаных гамаш, надели теперь атласные куртки, шляпы с перьями, пышные ливреи
или  добротное  платье,  превратившись  соответственно  кто  в   клоунов   и
жонглеров, кто в учтивых слуг при  балаганах,  кто  в  простачков  фермеров,
толпившихся  для  приманки  там,  где  велись  запрещенные  азартные   игры.
Черноглазые цыганки в цветастых платках выискивали желающих погадать;  тощие
женщины с бледными, чахоточными лицами,  стоя  у  палаток  чревовещателей  и
фокусников и жадно поглядывая по  сторонам,  мысленно  подсчитывали  выручку
задолго до того, как монеты попадали к ним в  руки.  Ребятишек,  с  которыми
удалось справиться, убрали с глаз долой и вместе  со  всем,  что  изобличало
убожество и нищету, запрятали среди повозок, лошадей и ослов; остальные  же,
пробравшись в самую гущу толпы, шныряли под ногами у людей,  между  колесами
экипажей и выскакивали невредимыми из под лошадиных копыт. Танцующие собаки,
ходули, карлица и великан и много других диковин - не говоря уже о несметном
количестве шарманок и бесчисленных оркестрах - все вылезли из углов и щелей,
где они ютились ночью, и теперь действовали, кто во что горазд.
     Коротыш вел своих спутников по запруженной людьми и экипажами  скаковой
дорожке, трубя в медный рожок и балагуря пискливым голосом  Панча,  а  Томас
Кодлин шел за ним по пятам, как всегда с ширмами, и настороженно  поглядывал
на Нелли и ее деда, которые немного отставали от них. Девочка несла на  руке
маленькую корзинку  с  цветами  и,  останавливаясь  у  элегантных  экипажей,
застенчиво и скромно предлагала свои  букетики.  Но  -  увы!  -  здесь  было
столько попрошаек, гораздо более смелых, чем она, столько цыганок,  суливших
мужей, столько всяких других мастеров своего дела! И  хотя  некоторые  леди,
приветливо улыбаясь ей, отрицательно  покачивали  головой,  или  восклицали,
обращаясь к своим кавалерам: "Посмотрите, какое хорошенькое  личико!"  никто
из них не задерживался взглядом  на  этом  хорошеньком  личике  и  никто  не
замечал, какое оно усталое и как оно осунулось от голода.
     Но нашлась одна леди, которая, по-видимому, поняла Нелли. Она сидела  в
красивой карете, а два молодых щеголя, только что вышедших из  этой  кареты,
болтали и громко смеялись, словно забыв о своей спутнице. Вокруг было  много
других дам, однако они отворачивались от той и смотрели  куда  угодно  -  по
сторонам или на молодых щеголей (на них -  отнюдь  не  пренебрежительно),  -
только не на нее. А она отмахнулась от навязчивой цыганки,  сказав,  что  ее
судьба давно ей известна, Нелли же подозвала к себе, взяла  цветы,  положила
несколько монет в протянутую к ней дрожащую руку и воскликнула: "Иди  домой,
заклинаю тебя! Твое место не здесь, а дома!" Кукольники и Нелли с дедом  без
конца бродили вдоль длинной вереницы карет, видя все, кроме лошадей и  самих
скачек, и каждый раз при звуке колокола, повелевавшего  освободить  скаковой
круг, садились отдохнуть среди ослов и повозок и выходили снова только после
очередного заезда. Панч раз за разом представал перед толпой во всем  блеске
своего остроумия, но Томас Кодлин все это время не  спускал  глаз  со  своих
попутчиков, и убежать незамеченными они не могли.
     Наконец, уже совсем к вечеру, мистер Кодлин выбрал еще одно  подходящее
местечко - и вскоре представление  было  в  самом  разгаре.  Девочка  сидела
вместе со стариком позади ширм и думала: "Странно! Почему это лошади,  такие
красивые благородные существа, притягивают к себе всякий сброд?" - как вдруг
громкий хохот, вызванный экспромтом Коротыша,  имевшим  прямое  отношение  к
событиям этого дня,  заставил  ее  очнуться  от  раздумья  и  оглядеться  по
сторонам.
     Если уходить тайком, минута сейчас самая подходящая.  Коротыш  орудовал
дубинкой и в пылу драки швырял своих героев по всей сцене, зрители со смехом
следили за этой потасовкой, и даже лицо мистера Кодлина  смягчилось  мрачной
улыбкой, когда его блуждающий взгляд скользнул по рукам, украдкой полезшим в
жилетные карманы за шестипенсовыми монетами.  Если  уходить  тайком,  минута
сейчас самая подходящая. Старик и девочка воспользовались ею и побежали.
     Они пробирались между балаганами, экипажами и сквозь  толпы  людей,  не
останавливаясь, не оглядываясь назад. Зазвонил колокол. И  когда  до  каната
оставалось лишь несколько шагов, скаковой круг опустел. Но они нарушили  его
священную границу, словно не слыша свиста и криков,  несшихся  им  вдогонку,
крадучись обогнули крутой склон холма и побежали прямо в открытое поле.

ГЛАВА XX

     Каждый день, возвращаясь домой после очередной  попытки  найти  работу.
Кит  поднимал  глаза  на  окно  верхней  комнаты,  -  той   самой,   которая
предназначалась  Нелли,  в  надежде  увидеть  там  какие-нибудь   знаки   ее
присутствия. Собственное горячее желание и слова Квилпа поддерживали  в  нем
веру, что девочка все-таки придет под их скромный кров, и надежда, угасавшая
в нем к вечеру, каждое утро возрождалась снова.
     - Уж завтра-то они непременно придут, а,  мама?  -  со  вздохом  сказал
однажды Кит, усталым движением снимая шляпу. - Неделя как их нет.  Не  могут
же они быть в отлучке больше недели!
     Миссис Набблс покачала головой и напомнила  сыну,  что  ему  уже  не  в
первый раз приходится испытывать разочарование.
     - Да, - согласился Кит, - ты, мама, всегда правильно  говоришь.  Но,  с
другой стороны, побродили неделю, и хватит, этого вполне достаточно. Как  ты
думаешь?
     - Достаточно, Кит, даже больше чем достаточно, а все-таки они  могут  и
не вернуться.
     Кит чуть было не рассердился на такой ответ, тем более что он ждал  его
и чувствовал, насколько мать права.
     Но порыв этот прошел мгновенно, и его сердитый взгляд снова  смягчился,
так и не дойдя по адресу.
     - Что же с ними сталось, как по-твоему? Неужто в море ушли?
     - Матросами - вряд ли, - с  улыбкой  сказала  миссис  Набблс.  -  А  не
скрылись ли они в какую-нибудь другую страну, вот что мне думается.
     - Мама! - воскликнул Кит, и лицо у него вытянулось. - Ну, зачем ты  это
говоришь!
     - Боюсь, что так оно и есть, - сказала она. - И соседи  так  думают,  а
некоторые даже уверяют, будто их видали на корабле, и даже  называют  место,
куда они уехали, но я, сынок, этого названия не выговорю, и не жди.
     - Не верю! - воскликнул Кит. - Ни одному слову не верю!  Бол