а не пойдет вечером
и останется дома. Девочка выслушала деда с загоревшимися глазами, но радость
ее померкла, как только она  присмотрелась  к  его  болезненно  осунувшемуся
лицу.
     - Два дня! - сказал он. - Прошло ровно два дня, а ответа все  нет!  Что
он говорил, Нелли?
     - Дедушка, я передала тебе все слово в слово.
     - Да, правда, - чуть слышно пробормотал он.  -  Но  расскажи  еще  раз,
Нелл. Я не надеюсь на  свою  память.  Как  он  сказал?  "Зайду  через  день,
другой", и больше ничего? Так было и в записке.
     - Больше ничего, - ответила Нелли. - Хочешь, дедушка, я завтра схожу  к
нему? С самого утра? Я успею вернуться до завтрака.
     Старик покачал головой и с тяжким вздохом привлек ее к себе. -  Это  не
поможет, дитя мое, ничему не поможет. Но если он отступится от  меня,  Нелл,
отступится теперь, когда с  его  помощью  я  мог  бы  вознаградить  себя  за
потерянное время, деньги и те  душевные  пытки,  после  которых  во  мне  не
осталось ничего прежнего, тогда я погибну... и, что  еще  страшнее,  погублю
тебя, ради кого рисковал всем. Если нас ждет нищета...
     - Ну и что  же!  -  бесстрашно  воскликнула  Нелли.  -  Зато  мы  будем
счастливы!
     - Нищета и счастье? - сказал старик. - Какой ты еще ребенок! - Дедушка,
милый! - продолжала Нелли, и щеки у нее вспыхнули, голос задрожал,  душевный
жар сказывался в каждом движении, - Это не ребячество,  нет!  Но  даже  если
так, знай: я молю бога, чтобы он позволил нам просить милостыню, работать на
дорогах или в поле, перебиваться с хлеба на воду! Все лучше, чем  жить  так,
как мы живем!
     - Нелли! - воскликнул старик.
     - Да, да! Все лучше,  чем  жить  так,  как  мы  живем!  -  еще  горячее
повторила девочка. - Если у тебя есть горе, поделись им  со  мной.  Если  ты
болен, я буду твоей сиделкой, буду ухаживать за тобой,  -  ведь  ты  теряешь
силы с каждым днем! Если ты лишился  всего,  будем  бедствовать  вместе,  но
только позволь, позволь мне быть возле тебя. Видеть, как ты изменился, и  не
знать причины! Мое сердце не выдержит этого, и я умру! Дедушка, милый! Уйдем
отсюда, уйдем завтра же, оставим этот печальный дом и будем жить подаянием.
     Старик закрыл лицо руками и уронил голову на подушку.
     - Просить милостыню не страшно, - говорила девочка, обнимая  его.  -  Я
знаю, твердо знаю, что нам не придется голодать. Мы будем бродить по лесам и
полям, где нам захочется, спать под  открытым  небом.  Перестанем  думать  о
деньгах, обо всем, что навевает на тебя грустные мысли.  Будем  отдыхать  по
ночам, а днем идти навстречу ветру и солнцу и вместе благодарить бога!  Нога
наша не ступит больше в мрачные комнаты и печальные дома! Когда ты устанешь,
мы облюбуем какое-нибудь местечко, самое лучшее из всех, и  я  оставлю  тебя
там, а сама пойду просить милостыню для нас обоих.
     Ее голос перешел в  рыдания,  головка  склонилась  к  плечу  деда...  и
плакала она не одна.
     Слова эти не предназначались для посторонних ушей, и посторонним глазам
не следовало бы заглядывать сюда. Но посторонние  глаза  и  посторонние  уши
жадно вбирали все, что здесь делалось и говорилось, и обладателем их был  не
кто иной, как мистер Дэниел Квилп, который прошмыгнул в комнату незамеченным
в ту минуту, когда девочка подошла к деду, и, движимый  несомненно  присущей
ему деликатностью, не стал вмешиваться в их разговор, а остановился поодаль,
по привычке осклабившись.  Однако  стоять  было  несколько  утомительно  для
джентльмена, только что совершившего длинную  прогулку,  и  карлик,  который
везде чувствовал себя как дома, углядел поблизости стул, вспрыгнул на него с
необычайной ловкостью, уселся на спинку, ноги поставил на сиденье  и  теперь
мог смотреть и слушать с удобством, в то же время  утоляя  свою  страсть  ко
всяческим нелепым проделкам и кривлянью. Он небрежно положил ногу  на  ногу,
подпер подбородок ладонью,  склонил  голову  к  плечу  и  скорчил  довольную
гримасу. И в этой-то позе старик, случайно посмотрев в ту сторону, и  увидел
его, к своему безграничному удивлению.
     Девочка ахнула, пораженная столь приятным зрелищем. В первую минуту они
с дедом не нашли, что сказать от неожиданности, и, не веря своим  глазам,  с
опаской смотрели на карлика.  Нисколько  не  обескураженный  таким  приемом,
Дэниел Квилп не двинулся с места и лишь снисходительно  кивнул  им.  Наконец
старик обратился к нему и спросил, как он попал сюда.
     - Вошел в дверь, - ответил Квилп, ткнув пальцем через плечо. - Я не так
мал, чтобы проникать сквозь замочные скважины, о  чем  весьма  сожалею.  Мне
надо поговорить с вами, любезнейший, по секрету и наедине,  без  свидетелей.
До свидания, маленькая Нелли!
     Нелл посмотрела на старика, он отпустил ее кивком головы и поцеловал  в
щеку.
     - Ах! - сказал карлик, причмокнув губами. - Какой сладкий поцелуй! И  в
самый румянец! Ах, какой поцелуй!
     Нелл не стала медлить после столь лестного  замечания.  Квилп  проводил
девочку  восхищенным  взглядом  и,  когда  она  затворила  за  собой  дверь,
рассыпался в комплиментах по ее адресу.
     - Какой она у вас бутончик! И какая свеженькая! А  уж  скромница-то!  -
говорил он, играя глазами и покачивая своей короткой  ногой.  -  Ну  что  за
бутончик, симпомпончик, голубые глазки!
     Старик ответил ему принужденной улыбкой, явно стараясь  подавить  вдруг
охватившее его острое, мучительное  нетерпение.  Оно  не  укрылось  от  глаз
Квилпа, который с восторгом издевался над всеми, над кем только мог.
     - Она у вас такая маленькая, - не спеша говорил он, притворяясь,  будто
ни о чем другом и думать не может. - Такая стройненькая, личико беленькое, а
голубые жилки так и просвечивают сквозь кожу, ножки крохотные...  А  уж  как
обходительна, как мила!.. Госпожи! Чего вы волнуетесь, любезнейший?  Да  что
это с вами? Вот уж не думал, - продолжал карлик, сползая со спинки стула  на
сиденье и проявляя при  этом  величайшую  осторожность,  не  имевшую  ничего
общего с тем проворством, с каким он вспрыгнул на него, никем не замеченный,
вот уж не гадал, что стариковская кровь такая быстрая да кипучая. С чего  бы
это? Ведь ей надо бы струиться по жилам медленно, еле-еле. Уж не  больны  ли
вы, любезнейший?
     - Я сам того боюсь, -простонал старик, сжимая голову обеими  руками.  -
Вот здесь жжет, как огнем, а потом вдруг такое начнется, о  чем  и  говорить
страшно.
     Карлик выслушал это молча, в упор глядя на своего  собеседника,  а  тот
беспокойно прошелся взад и вперед по  комнате,  снова  вернулся  к  кушетке,
свесил голову на грудь, просидел так несколько минут и вдруг  воскликнул:  -
Говорите же! Говорите сразу! Принесли вы деньги или нет?
     - Нет! - отрезал Квилп.
     - Значит, - прошептал старик, в отчаянии стиснув руки и подняв глаза  к
потолку, - значит, мы с внучкой погибли!
     - Слушайте, любезнейший!  -  сказал  Квилп  и,  строго  насупив  брови,
похлопал ладонью по столу, чтобы привлечь к себе блуждающий взгляд  старика.
- Будем говорить напрямик. Я человек порядочный,  не  вам  чета.  Вы  небось
своих карт не открывали, держали их ко мне рубашкой. Я знаю вашу тайну.
     Старик посмотрел на него и задрожал всем телом.
     - Не ожидали? - усмехнулся Квилп. - Ну что ж, оно и  понятно.  Итак,  я
вашу тайну открыл. Теперь я знаю, что все деньги, все ссуды и займы, которые
вы от меня получали, все пошло на... сказать куда?
     - Говорите! Говорите, если вам так уж хочется!
     - На игорный стол! - сказал Квилп. - На игорный стол,  к  которому  вас
тянуло каждую ночь. Вот он, ваш вернейший способ разбогатеть,  -  правильно?
Вот тайный кладезь наживы, куда я, с вашей помощью, чуть было не  ухнул  все
свои деньги, если бы и вправду был  таким  простачком,  за  какого  вы  меня
принимали! Вот она, ваша неиссякаемая золотая жила, ваш эльдорадо!
     - Да, да! - крикнул старик, и глаза у него засверкали. - Так было.  Так
есть. И так будет, пока я жив!
     - Подумать только! - сказал Квилп, смерив его презрительным взглядом. -
Кто меня провел? Жалкий картежник!
     - Я не картежник! - гневно крикнул старик. - Призываю небо в свидетели,
что я никогда не играл ради собственной выгоды или ради  самой  игры!  Ставя
деньги на карту, я шептал имя моей сиротки, молил у неба удачи... и так и не
дождался ее.  Кому  оно  слало  эту  удачу?  Кто  они  были,  мои  партнеры?
Грабители, пьяницы, распутники! Люди, которые проматывали золото  на  дурные
дела и сеяли вокруг себя лишь зло и порок. Мои выигрыши оплачивались  бы  из
их карманов, мои выигрыши, все до последнего фартинга, пошли бы  безгрешному
ребенку, скрасили бы его жизнь, принесли бы ему счастье. Если  бы  выигрывал
я, разврата, горя и нищеты стало бы меньше на свете!  Кто  не  загорелся  бы
надеждой на моем месте? Скажите, кто не лелеял бы ее так, как я?
     - Когда же вы поддались этому безумству? - спросил Квилп уже  не  таким
насмешливым тоном, ибо отчаяние и горе старика поразили даже его.
     - Когда поддался? - повторил тот, проводя рукой по лбу. -  Да...  когда
же это было? Ах! Когда же, как не в те дни, когда я впервые понял, что денег
скоплено мало, а времени на это  ушло  бог  знает  сколько,  что  жизнь  моя
подходит к концу и после моей смерти Нелл будет брошена на произвол  суровой
судьбы - и с чем? С какими-то жалкими грошами, которые  не  уберегут  ее  от
несчастий, всегда подстерегающих бедняков. Вот тогда я впервые  и  напал  на
эту мысль.
     - После того как вы попросили меня отправить вашего милейшего внука  за
море? - спросил Квилп.
     - Да, вскоре после этого, - ответил старик. - Я думал долгие месяцы,  и
эти думы не давали мне покоя даже во сне.  Потом  начал  играть...  Игра  не
доставляла мне никакой радости, - впрочем, я и не искал  ее.  Что  мне  дали
карты, кроме горя, тревожных дней и бессонных ночей, кроме потери здоровья и
душевного покоя?
     - Значит, вы проиграли сначала все свои сбережения, а потом явились  ко
мне? Я-то думал, что вы нашли путь к богатству, поверил вам! А вы катились к
нищете! Ай-ай-ай! Но ведь ваши долговые записки у  меня  в  руках,  а  кроме
того, и закладная на... на лавку и имущество.  -  Квилп  встал  со  стула  и
огляделся по сторонам, проверяя, все ли здесь на месте. - Но неужели вам  ни
разу не повезло?
     - Ни разу! - простонал старик. - Все проиграно!
     - А я думал, - с издевательской усмешкой продолжал карлик, -  что  если
играть упорно, так в конце концов будешь в выигрыше или по крайней  мере  не
продуешься в пух и прах.
     - Это истина! - вне себя от волнения воскликнул старик, сразу воспрянув
духом. - Незыблемая- истина! Я сразу же это почувствовал, я  знаю,  что  так
бывает, и сейчас верю в это всей душой! Квилп, три ночи  подряд  мне  снится
один и тот же сон: будто я выиграл, и выигрыш каждый раз один и  тот  же.  А
раньше таких снов не было, как я ни призывал их к себе! Не оставляйте  меня,
когда счастье так близко! Вы единственное мое прибежище!  Помогите  мне,  не
губите этой последней надежды!
     Карлик пожал плечами и покачал головой.
     - Квилп! Добрый, благородный Квилп! Вот посмотрите! -  Старик  дрожащей
рукой вынул из кармана какие-то бумажки и схватил карлика  за  плечо.  -  Вы
только взгляните! Эти цифры - плод сложнейших расчетов и долгого,  нелегкого
опыта. Я должен выиграть, Квилп. Только помогите  мне,  дайте  хоть  немного
денег, фунтов сорок, не больше!
     - Последний раз вы заняли семьдесят, - сказал карлик. - И спустили  все
за одну ночь.
     - Да, да! В ту ночь мне  особенно  не  везло,  и  тогда  время  еще  не
приспело! Квилп, подумайте, - говорил старик, и бумажки  дрожали  у  него  в
руках, точно на ветру, - подумайте о сиротке! Будь  я  один,  я  с  радостью
принял бы смерть; может, даже  поторопил  бы  судьбу,  которая  так  неровно
распределяет свои дары, приходит  к  гордецам  и  счастливцам  и  сторонится
убогих, тех, кто в отчаянии призывает ее.  Но  я  пекусь  о  своей  сиротке.
Помогите мне ради Нелли, умоляю вас! Только ради Нелли - мне  самому  ничего
не нужно!
     - К сожалению, у меня дела в Сити, - сказал Квилп, с невозмутимым видом
вынимая часы из кармана, - а то я посидел бы у вас еще с полчасика, пока  вы
не успокоитесь, с удовольствием посидел бы.
     - Квилп, добрый Квилп! - задыхаясь, прошептал старик, удерживая карлика
за полы сюртука. - Мы с вами столько раз говорили о  ее  несчастной  матери.
Может быть, с тех пор я  и  стал  бояться,  что  Нелли  тоже  ждут  лишения.
Подумайте об этом и не будьте жестоки! Вы же только наживетесь на мне! Дайте
денег, не лишайте меня последней надежды!
     - Нет, право не могу, - с необычной для него вежливостью ответил Квилп.
- Но подумайте, как это поучительно: оказывается, даже самый  проницательный
человек и тот может попасть впросак!  Знаете,  вы  меня  так  провели  своим
скромным образом жизни. Никого у вас в доме нет, только Нелли...
     - Я же старался скопить побольше денег! Старался умилостивить судьбу  и
добиться от нее щедрой награды!* -  Да,  теперь-то  все  понятно,  -  сказал
Квилп. - Но я вот о чем говорю: вас считали богачом, и вы так  меня  провели
своей скаредностью и уверениями, будто ваши прибыли втрое и вчетверо  окупят
проценты по ссудам, что я дал бы вам под расписку любую сумму,  если  бы  не
узнал ненароком вашу тайну.
     - Кто же выдал ее? - в отчаянии воскликнул старик. -  Ведь  я  был  так
осторожен! Кто он, этот человек, назовите его!
     Хитрый карлик сообразил, что, указав на девочку, он ничего от этого  не
выиграет, так как тогда ему придется открыть и свою уловку, и вместо  ответа
спросил: - А вы сами на кого думаете?
     - Наверно, Кит, больше некому! Он выследил меня, а вы его  подкупили  -
да?
     - Как вы догадались? Да, это был Кит. Бедный Кит! - соболезнующим тоном
сказал карлик. Он дружески кивнул старику на прощанье,  а  выйдя  на  улицу,
остановился и оскалил зубы в ликующей улыбке.
     - Бедный Кит! - пробормотал Квилп. - Кажется, Этот самый Кит и  сказал,
что таких страшных карликов и за деньги не увидишь? Ха-ха-ха! Бедный Кит!
     И с этими словами он зашагал прочь, не переставая посмеиваться.

ГЛАВА Х

     Приход и уход Дэниела Квилпа не остался незамеченным. Наискось от лавки
старика в тени подворотни, ведущей к одному  из  многих  переулков,  которые
расходились от большой проезжей улицы, стоял некто, занявший эту позицию еще
в сумерках и, по-видимому, обладающий неистощимым терпением  и  привычкой  к
долгим часам ожидания. Прислонившись к стене и почти не двигаясь часами,  он
покорно ждал чего-то и собирался ждать долго, сколько бы ни понадобилось.
     Этот терпеливый наблюдатель не привлекал к  себе  внимания  прохожих  и
столь же мало интересовался ими сам. Его глаза были прикованы к одной  точке
- к окну, около которого девочка сидела вечерами. Если он и отводил взгляд в
сторону, то лишь на секунду, чтобы посмотреть на часы  в  ближней  лавке,  а
потом с удвоенной сосредоточенностью обращал его к тому же окну.
     Мы сказали, что этот некто, притаившийся в своем  укромном  уголке,  не
проявлял ни малейших признаков усталости, и так оно и было  на  самом  деле,
хотя он дежурил здесь уже не первый час. Но по мере того как шло время, этот
некто начинал недоумевать и беспокоиться и поглядывал на  часы  все  чаще  и
чаще, а на окно все грустнее и грустнее. Наконец ревнивые ставни  скрыли  от
него  циферблат,  на  колокольне   пробило   одиннадцать,   потом   четверть
двенадцатого, и только тогда он убедился, что дальше ждать бесполезно.
     О  том,  сколь  огорчителен  оказался  такой  вывод  и  сколь  неохотно
подчинился ему этот неизвестный  нам  человек,  можно  было  судить  по  его
нерешительности, по тому, как, покидая свой укромный уголок, он  то  и  дело
оглядывался через плечо и быстро возвращался назад, лишь  только  изменчивая
игра света или негромкий стук - чистейший плод воображения - наводили его на
мысль, что кто-то осторожно приподнимает створку все того же окна.  Но  вот,
окончательно отказавшись от  дальнейшего  ожидания,  незнакомец  с  места  в
карьер бросился бежать, точно гоня себя прочь отсюда,  и  даже  ни  разу  не
оглянулся на бегу, из страха, как бы не повернуть обратно.
     Этот таинственный человек без всякой передышки промчался во  весь  опор
по лабиринту узких улочек и  переулков  и,  наконец,  завернул  в  маленький
квадратный двор, мощенный булыжником. Здесь он сразу сбавил ходу, подошел  к
небольшому домику, в окне которого горел свет, поднял  щеколду  на  двери  и
распахнул ее.
     - О господи! - Таким возгласом его встретила женщина, бывшая в комнате.
- Кто там? Ты, Кит?
     - Да, мама, это я.
     - Что же ты какой усталый, сынок?
     - Хозяин никуда сегодня не пошел, - сказал Кит, а она даже не выглянула
в окошко. - И с этими словами он, грустный, расстроенный, сел к очагу.
     Комната, в которой сидел приунывший Кит, была обставлена очень  просто,
даже бедно, и если бы не  чистота  и  порядок,  всегда  в  какой-то  степени
способствующие уюту, она показалась бы совсем  убогой.  Стрелки  голландских
часов близились к полуночи, но, несмотря на позднее время, мать Кита все еще
стояла, бедняжка, у стола и гладила белье. В колыбели у очага спал младенец,
а мальчуган лет трех, в чепчике на самой макушке и в куцей ночной рубашонке,
таращил большие  круглые  глаза  поверх  края  бельевой  корзины,  куда  его
пересадили из кровати, и, судя по его бодрому виду, спать не собирался,  что
сулило в самом недалеком  будущем  весьма  заманчивые  перспективы  для  его
ближайших родственников и знакомых. Чудная это была  семейка:  мать,  Кит  и
двое ребятишек - все, от мала до велика, на одно лицо.
     Кит собирался пребывать в дурном расположении духа (увы! это  случается
даже с лучшими из нас), но, посмотрев на крепко спящего малыша и переведя  с
него взгляд сначала на среднего братца в бельевой корзине,  потом  на  мать,
которая без единой жалобы трудилась с раннего утра, счел за благо  подобреть
и развеселиться. Он качнул ногой колыбель, скорчил рожу бунтарю  в  бельевой
корзине,  приведя  его  в  неописуемый  восторг,  после  чего   окончательно
убедился, что молчать и хмуриться не стоит.
     - Эх, мама! - сказал Кит, вынув из кармана складной нож и  набрасываясь
на большой ломоть хлеба с мясом, который  мать  приготовила  ему  с  раннего
вечера. - Сокровище ты у нас, вот что! Таких на  белом  свете  раз,  два,  и
обчелся!
     - А я надеюсь, что и получше меня есть, - сказала миссис Набблс,  -  по
крайней мере должны быть. Так нас проповедник учит в нашей молельне.
     - А что он понимает! -  фыркнул  Кит.  -  Пусть  сначала  овдовеет,  да
поработает с твое за гроши, да попробует при этом  носа  не  вешать,  -  вот
тогда мы его спросим, каково это, и каждому его слову поверим.
     - Да-а... - уклончиво протянула миссис Набблс. - Вон твое пиво, Кит,  я
его к решетке поставила.
     - Вижу, - сказал он, беря кружку. - За ваше  здоровье,  матушка,  и  за
здоровье проповедника, если вам так угодно! Ладно уж! Я против него злобы не
таю.
     - Так ты говоришь, твой хозяин никуда  сегодня  не  пошел?  -  спросила
миссис Набблс.
     - Да, к несчастью, никуда не пошел, - сказал Кит.
     - А по-моему, к счастью, - возразила его мать. - Значит, мисс Нелли  не
придется быть одной всю ночь.
     - Правильно! - спохватился Кит. - У меня это из головы вон. Я говорю "к
несчастью", потому что дежурил там с восьми часов, а ее так и не увидал.
     - А вот любопытно, что сказала бы  мисс  Нелли,  -  воскликнула  миссис
Набблс, отставляя утюг в сторону и поворачиваясь лицом к сыну, - что бы  она
сказала, если б узнала вдруг, что каждую ночь, когда  она,  бедняжка,  сидит
одна-одинешенька у окна, ты сторожишь  на  улице,  как  бы  с  ней  чего  не
случилось; и ведь на ногах еле стоишь от усталости, а не  сойдешь  с  места,
пока не удостоверишься, что все спокойно и она пош