а  Чакстера  и  присовокупить   к   приветствию   свои
соображения по поводу погоды и дальнейших видов на нее, он  поднял  глаза  и
увидел  одинокого  джентльмена  с  улицы  Бевис-Маркс,  занятого   серьезным
разговором с Кристофером Набблсом.
     - Ба! - воскликнул Дик. - Кто это?
     - Пожаловал какой-то сегодня утром к моему патрону,  -  ответил  мистер
Чакстер, - а кто такой - я ведать не ведаю.
     - Ну хоть фамилию! - сказал Дик. Но  мистер  Чакстер,  со  свойственной
Блистательным Аполлонам выспренностью, ответил: да будет род его  проклят  в
веках, если он имеет об этом хоть малейшее понятие.
     - Скажу вам только одно, друг мой, - добавил мистер Чакстер, прочесывая
пальцами волосы, - по милости этого господина я торчу здесь вот уже двадцать
минут, вследствие чего пылаю к нему смертельной и  неугасимой  ненавистью  и
проводил бы его отсюда до самых ворот ада, да вот только времени  свободного
нету.
     Пока они переговаривались между собой, предмет их обсуждения  (который,
по-видимому, не узнал мистера Ричарда Свивеллера) снова вошел в  контору,  а
Кит, спустившись с крыльца, присоединился к ним. Мистер Свивеллер задал  ему
тот же вопрос, но старания его и на сей раз не увенчались успехом.
     - Он очень добрый джентльмен, сэр, - сказал Кит, - вот все, что я о нем
знаю.
     Мистер Чакстер пришел в ярость от такого ответа и,  не  относясь  ни  к
кому в частности, заявил, что пройдошливых юнцов необходимо бить дубинкой по
голове и щипать за нос. Углубившись в свои мысли, мистер Свивеллер пропустил
это замечание мимо ушей, потом вдруг  спросил  Кита,  в  какую  сторону  ему
ехать, и, получив ответ, заявил, что им по дороге и что он возьмет  на  себя
смелость попросить, чтобы его подвезли. Кит с радостью отказался бы от такой
чести, но  поскольку  мистер  Свивеллер  уже  сидел  рядом  с  ним,  ему  не
оставалось ничего другого, как попробовать отделаться от него насильственным
путем, и он сразу тронул с места, да так стремительно, что мистер Чакстер не
успел проститься с  Пожизненным  Мастером  и  вдобавок  претерпел  некоторую
неприятность, ибо нетерпеливый пони отдавил ему мозоли.
     Так как Вьюнку наскучило стоять у дома нотариуса,  а  мистер  Свивеллер
вдобавок всячески подзадоривал его пронзительным свистом и лихими выкриками,
они неслись с быстротой, не располагающей к  беседе,  тем  более  что  пони,
подстрекаемый мистером  Свивеллером,  проявлял  особый  интерес  к  фонарным
столбам и колесам встречных экипажей,  а  также  испытывал  сильное  желание
заехать на тротуар и ободрать себе бока о каменные стены. В силу всего этого
мистер Свивеллер только тогда  нашел  возможность  приступить  к  разговору,
когда они остановились у конюшни, - да и то не сразу, так  как  им  пришлось
извлекать фаэтон из узких дверей стойла, куда пони  затащил  его,  в  полной
уверенности, что экипаж должен помещаться вместе с ним.
     - Не легкое дело быть кучером, - сказал Ричард. Как насчет кружки пива?
     Кит сначала отклонил  это  предложение,  но  потом  согласился,  и  они
отправились в ближайшую пивную.
     - Выпьем за здоровье нашего друга...  как  его?  сказал  Дик,  поднимая
пенящуюся кружку. - Ну, ты  знаешь...  который  только  что  разговаривал  с
тобой. Я тоже его  знаю...  славный  малый,  но  чудак,  большой  чудак.  За
здоровье... как бишь его?
     Кит поддержал этот тост.
     - Он живет в моем доме, - продолжал Дик, - то  есть  в  том  доме,  где
помещается фирма, в которой я состою... Э-э- главным распорядителем.  Крутой
старик, у такого  ничего  не  выудишь,  но  мы  к  нему  благоволим,  весьма
благоволим.
     - Простите, сэр, но мне пора, - сказал Кит, подвигаясь к двери.
     - Куда ты спешишь, Кристофер? - воскликнул его покровитель. -  Подожди,
сейчас мы выпьем за здоровье твоей матушки.
     - Благодарю вас, сэр.
     - Твоя матушка прекрасная женщина, - продолжал Дик. - Мой  проказник  -
бух! - упал и от боли зарыдал. Кто  ж  теперь  его  поднимет,  приголубит  и
обнимет? Мама дорогая...* Прелестная женщина! Наш жилец человек щедрый. Надо
его уговорить, пусть сделает что-нибудь  для  твоей  матушки.  Они  знакомы,
Кристофер?
     Кит  покачал  головой,  бросил  хитрый  взгляд  на  своего  допросчика,
поблагодарил его и, не дав ему опомниться, выскочил из пивной.
     - Гм! - задумчиво хмыкнул мистер Свивеллер.  -  Странно!  Стоит  только
делу коснуться дома мистера Брасса, как сразу же начинаются тайны.  Впрочем,
будем держать язык за зубами. До сих пор я  доверялся  всем  и  каждому,  но
кончено - отныне я сам себе голова! Странно... очень странно!
     Погруженный  в  глубокое  раздумье,  мистер  Свивеллер  с   чрезвычайно
серьезной миной принялся за пиво, потом подозвал мальчика, который  наблюдал
за ним издали, и, вылив на опилки оставшиеся в кружке  капли,  попросил  его
отнести сосуд к стойке вместе с приветом хозяину, а  также  посоветовал  ему
вести скромный образ жизни и  воздерживаться  от  горячительных  и  спиртных
напитков. Вознаградив мальчика за труды этим благочестивым советом (который,
как он сам же мудро заметил,  дороже  всяких  чаевых),  Пожизненный  Великий
Мастер Ложи Блистательных Аполлонов засунул руки в карманы и  удалился,  все
еще погруженный в глубокое раздумье.

ГЛАВА XXXIX

     Весь тот день Кит - хотя ему и пришлось  дожидаться  мистера  Авеля  до
вечера - держался на почтительном расстоянии от материнского дома, решив  не
предвосхищать  завтрашних  радостей  и  насладиться  ими  в  полной  мере  в
положенный  час,  так  как   завтра   наступала   знаменательная   и   давно
предвкушаемая дата в его жизни.  Завтра  кончались  первые  три  месяца  его
службы, завтра он впервые получал четвертую часть  своего  годового  дохода,
выражающуюся в огромной сумме в тридцать шиллингов,  завтра  хозяева  давали
ему отпуск, который должен был пройти  в  вихре  развлечений,  и  завтра  же
маленькому Джейкобу предстояло впервые узнать, что такое устрицы, и  увидеть
представление в цирке.
     Все благоприятствовало столь торжественным  событиям:  мало  того,  что
мистер и миссис  Гарленд  заранее  предупредили  Кита  о  своем  решении  не
вычитать из его жалованья за экипировку  и  обещали  выдать  ему  весь  этот
грандиозный капитал целиком; мало того, что незнакомый  джентльмен  увеличил
доходы  Кита  на  пять  шиллингов  -  деньги,  которые  свалились  на   него
нежданно-негаданно и сами по себе составляли целое состояние; мало того, что
на такой ряд удач никто не рассчитывал (да они и  во  сне  никому  не  могли
присниться), - у Барбары тоже кончалась четверть года (кончалась  в  тот  же
самый день!), и Барбара получала отпуск  вместе  с  Китом,  а  мать  Барбары
должна была присоединиться к их компании и прийти на чашку чаю к матери Кита
и подружиться с ней.
     Как и следовало ожидать, в то утро Кит чуть свет  выглянул  из  окошка,
интересуясь, в какую сторону ветер несет облака, и Барбара, разумеется, тоже
выглянула бы из своего окошка, если бы накануне ей не пришлось чуть ли не до
полуночи крахмалить и гладить кисейные оборочки, плоить  их  и  пришивать  к
другим кусочкам кисеи, чтобы все это вместе образовало великолепный наряд  к
завтрашнему дню. Итак, оба они поднялись очень рано, за завтраком, не говоря
уже про обед, почти ни до чего  не  дотронулись  и  были  сами  не  свои  от
волнения;  и  вот,  наконец,  явилась  матушка  Барбары   с   поразительными
известиями о прекрасной погоде (но все-таки с громадным  зонтиком,  так  как
люди, подобные матушке Барбары, редко выходят в праздник из  дому  без  этой
необходимой вещи),  и  их  вызвали  звонком  наверх  получать  жалованье  за
четверть года золотыми и серебряными монетами.
     И как мило сказал мистер  Гарленд:  "Кристофер,  вот  твои  деньги,  ты
вполне заслужил их". И как мило сказала миссис Гарленд: "Барбара, получай  и
ты, я тобой очень довольна". И как храбро расписался  Кит  в  книге,  и  как
задрожала рука у Барбары, когда она тоже взялась за перо. И как приятно было
смотреть, когда миссис Гарленд налила матери Барбары стаканчик вина.  И  как
хорошо сказала мать Барбары:  "Да  благословит  вас  бог  за  вашу  доброту,
сударыня, и вас, сударь! Твое здоровье, Барбара, будьте и вы здоровы, мистер
Кристофер!" И как она долго пила вино, будто ей  поднесли  целую  кружку.  И
какая она была важная в митенках. И  как  они  весело  болтали  и  смеялись,
обсуждая все это на империале дилижанса, и как жалели тех, у кого сегодня не
было праздника.
     А мать Кита! Да глядя на нее, каждый бы подумал, что она из благородных
и всю свою жизнь была знатной леди! К приему гостей мать Кита  подготовилась
на славу и убранством стола пронзила бы сердце любой посудной  давке,  а  на
Джейкоба и малыша навела такой  лоск,  что  костюмчики  их  казались  совсем
новыми, хотя одному богу известно, сколько они уже послужили на своем  веку!
А ровно через пять минут после того, как гости сели за стол, кто сказал, что
мать Барбары именно такой ей и представлялась? - Все она же,  мать  Кита!  А
кто сказал, что мать Кита тоже ничьих ожиданий не обманула? - Мать  Барбары!
А потом мать Кита поздравила мать Барбары с такой  дочкой,  а  мать  Барбары
поздравила мать Кита с таким сыном, а Барбара просто влюбилась  в  Джейкоба,
да и какой другой ребенок, кроме Джейкоба, мог  бы  выказать  себя  с  самой
лучшей стороны, когда от него это требовалось, и какой другой ребенок мог бы
так очаровать всех!
     - И обе мы вдовые,  -  сказала  мать  Барбары.  -  Нам  сам  бог  велел
познакомиться.
     - Истинное ваше слово! - воскликнула миссис Набблс.  -  Какая  жалость,
что мы только сейчас узнали друг Друга!
     - А зато разве не приятно, - возразила мать Барбары, - что нас  с  вами
свели наши дети - ваш сын и моя дочь? Лучше ничего и не придумаешь.
     Мать Кита охотно согласилась с этим  доводом,  и,  повернув  вспять  от
следствий к причинам, они, разумеется, заговорили о своих  покойных  мужьях,
обменялись  воспоминаниями  о  всех  обстоятельствах  их  жизни,  смерти   и
погребения  и  обнаружили  множество  фактов,  совпадающих  с  поразительной
точностью. Так, например, выяснилось, что отец Барбары был ровно  на  четыре
года десять месяцев старше отца Кита, и что один из них скончался в среду, а
другой в четверг, и что оба они отличались статностью и красотой,  и  что  у
них было много сходного и в других отношениях. Однако, опасаясь, как бы  эти
воспоминания не омрачили своей тенью  праздника,  Кит  перевел  разговор  на
более общие темы, и через не сколько  минут  все  пошло  по-прежнему,  и  за
столом снова воцарилось веселье. Между прочим, Кит рассказал гостям о  своем
прежнем хозяине и о необычайной красоте Нелл  (о  чем  Барбара  слышала  уже
сотни раз), но последнее сообщение не заинтересовало его  слушателей  в  той
мере, в какой он ожидал, и даже миссис Набблс сказала (мельком взглянув  при
этом на Барбару), что хоть мисс Нелли действительно очень хороша собой, но в
конце концов она еще ребенок, а сколько есть молодых девушек ничуть не  хуже
ее. И Барбара кротко согласилась с ней, добавив  от  себя,  что  она  всегда
думала, не заблуждается ли мистер Кристофер на этот счет, чему  Кит  страшно
удивился, так как он никак не мог взять в толк, откуда вдруг у Барбары такие
мысли. Мать Барбары в свою очередь заметила, что девочки обычно  меняются  в
четырнадцать - пятнадцать лет, - была хорошенькая, а потом,  глядишь,  стала
дурнушка дурнушкой, - и  подкрепила  эту  истину  множеством  неопровержимых
примеров, среди которых один  был  особенно  убедителен  и  касался  некоего
молодого человека - плотника по ремеслу, с большими  видами  на  будущее,  -
оказывавшего явное внимание Барбаре, но без всякой взаимности с ее  стороны,
так что его нельзя не пожалеть, хотя в конце концов все вышло к лучшему. Кит
тоже посочувствовал молодому человеку вполне искренне,  и  удивился,  почему
Барбара вдруг сразу примолкла, а мать  так  на  него  посмотрела,  будто  он
сказал не то, что следовало.
     Однако настало время собираться в цирк, и тут началась возня с капорами
и шалями, не говоря уже о двух  носовых  платках  -  одном  для  апельсинов,
другом для яблок, - которые все  по  очереди  увязывали  и  никак  не  могли
увязать, потому что фрукты  имели  склонность  то  и  дело  вываливаться  из
уголков. Наконец все было готово, и они быстрым шагом двинулись в путь. Мать
Кита несла малыша, не желавшего сомкнуть глаз всю дорогу, а Кит вел за  руку
Джейкоба и под руку Барбару - обстоятельство, которое заставило обеих мамаш,
шествующих позади, сказать про  них  вслух:  "Будто  семейные!"  После  чего
Барбара  воскликнула,  вся  вспыхнув:  "Ах,  мама!  Перестаньте!"   Но   Кит
посоветовал Барбаре не обращать снимания на их слова: и действительно,  знай
Барбара, как далек Кит от всяких мыслей об ухаживании за ней, она  могла  бы
оставаться совершенно спокойной. Бедная Барбара!
     Но вот и цирк - цирк Астли!* И  за  две  минуты,  которые  им  пришлось
простоять перед  его  еще  закрытыми  дверями,  маленького  Джейкоба  успели
расплющить в лепешку, малыш получил контузии в различные части тела,  зонтик
Барбариной матери отнесло на несколько ярдов в сторону, после  чего  он  был
возвращен ей через головы соседей, а Кит огрел какого-то грубияна по затылку
узелком с яблоками за то, что он напирал на его родительницу, не жалея  сил,
- и что тут было крику, представить себе  трудно!  Но  когда  они,  наконец,
миновали кассу и с билетами в руках сломя голову помчались  дальше  и  когда
они, наконец, очутились в самом цирке и заняли  свои  места,  лучше  которых
ничего и быть не могло, даже если б их облюбовать заранее, -  все  пережитые
неприятности предстали перед ними в таком забавном  свете,  что  без  них  и
удовольствие было бы не в удовольствие.
     Боже мой, боже! Какая же  красота  этот  цирк  Астли!  Стены  выкрашены
краской, везде  позолота,  зеркала!  Еле  уловимый  запах  конюшни,  сулящий
столько  чудес  впереди;  занавес,  за  которым,  наверно,  таится  сплошное
великолепие;  арена  внизу,  усыпанная  чистыми  белыми  опилками;  публика,
рассаживающаяся по  местам;  скрипачи,  которые  настраивают  свои  скрипки,
равнодушно  поглядывая  по  сторонам,  точно  им  вовсе  не  хочется,  чтобы
представление начиналось, и они знают наперед все,  что  будет!  А  как  все
засияло  вокруг,  когда  длинный  ряд  ослепительно  сверкающих  огней  стал
медленно подниматься кверху, и какое лихорадочное волнение вспыхнуло в заде,
когда послышался звон колокольчика и музыка заиграла по-настоящему,  оглушая
грохотом барабанов и лаская слух нежным перезвоном треугольников. И разве не
права была мать Барбары, сказавшая матери Кита, что если ходить в цирк,  так
только в раек, - удивительное дело, почему за него не берут дороже,  чем  за
места в ложах! И разве трудно понять Барбару, не  знавшую,  плакать  ей  или
смеяться от восторга!
     А само представление! Лошади, про которых маленький  Джейкоб  сразу  же
сказал,  что  они  настоящие;  леди  и  джентльмены,  которых  он  никак  не
соглашался принять за живых людей, ибо где же ему приходилось видеть  раньше
что-либо подобное! Пальба, от которой Барбара только  жмурилась;  несчастная
леди, исторгавшая слезы у нее из  глаз;  тиран,  приводивший  ее  в  трепет;
смешной кавалер, который пел дуэт со служанкой героини и пускался в  пляс  в
конце каждого куплета; пони, который взвивался на дыбы  при  виде  убийцы  и
отказывался стать на все четыре ноги до тех пор, пока убийцу  не  засадят  в
тюрьму; клоун, который позволял себе бог знает какие вольности с  военным  в
высоких сапогах; акробатка, которая перепрыгнула через двадцать девять  лент
и  благополучно  опустилась  на  спину  лошади,  -  все  было   изумительно,
восхитительно и великолепно! Маленький Джейкоб отхлопал себе все ладони, Кит
кричал "бис" после каждого номера, включая трехактную пьесу, а мать  Барбары
в упоении так стучала зонтиком о пол, что  сбила  его  наконечник  почти  до
самой материи.
     Однако все эти  захватывающие  чудеса  не  мешали  Барбаре  то  и  дело
обращаться мысленно к словам Кита, сказанным за чаем, потому что, когда  они
выходили из цирка, она спросила его  с  нервическим  смешком,  неужели  мисс
Нелли такая же красавица, как леди, которая прыгала через ленты.
     - Такая же? - воскликнул Кит. - Вдвое красивее!
     - Ах, Кристофер! А по-моему, лучше этой леди и быть не может!
     - Вздор!, - отрезал Кит. - Она, конечно, ничего, спорить не стану, но в
чем тут секрет? - в том, что размалеванная, расфуфыренная. Да  вы,  Барбара,
первая красивее ее.
     - О Кристофер! - сказала Барбара, потупившись.
     - Разумеется, красивее, - сказал Кит. - И вы сами и ваша матушка.
     Бедная Барбара!
     Но что значило все это  -  даже  это!  -  по  сравнению  с  дальнейшими
роскошествами, которые начались, как только Кит вошел в  устричную  лавку  с
таким видом, будто он дневал и ночевал там, и, даже не взглянув  на  хозяина
за прилавком, провел свою компанию к отдельному столику - за перегородкой  с
красной занавесью! к столику, накрытому белой скатертью и с  полным  набором
судочков, и заказал свирепому волосатому джентльмену, который был  здесь  за
слугу и который назвал его, Кристофера Набблса, "сэром", - три дюжины  самых
крупных устриц да еще прибавил: "И поживее!" Да, да! "Поживее!" И джентльмен
не только выслушал его, но и  выполнил  все  в  точности  и  живо  примчался
обратно с хлебом - самым мягким, с маслом - самым свежим  и  с  устрицами  -
самыми крупными, какие только  бывают  на  свете.  Потом  Кит  -  вы  только
подумайте! -  возьми  да  и  скажи  этому  джентльмену:  "Кружку  пива!",  а
джентльмен,  вместо  того  чтобы  воскликнуть:  "Вы,  собственно,   к   кому
обращаетесь, сэр!" - повторил: "Пива, сэр? Слушаю, сэр!" -  и  через  минуту
подал пиво на стол в маленькой кружке, вроде тех, что носят в  зубах  собаки
нищих слепцов для сбора подаяний. А когда он  удалился,  мать  Кита  и  мать
Барбары в один голос признались, что  такого  стройного,  изящного  молодого
человека им в жизни не приходилось видеть.
     Вслед за этим они с аппетитом  принялись  ужинать.  И  вот  подите  же!
Барбара, глупышка Барбара заявила, что  больше  двух  устриц  она  никак  не
одолеет, и вы даже вообразить себе не можете, сколько понадобилось уговоров,
чтобы заставить ее съесть четыре; зато  уж  мать  Барбары  и  мать  Кита  не
пришлось упрашивать, они ели вволю и смеялись и  веселились  так,  что  Киту
было любо-дорого на них смотреть, и он хохотал и ел за компанию с  ними.  Но
кто больше всех отличился в тот вечер, так это маленький Джейкоб.  Поглядели
бы вы, как он уписывал устрицы за обе щеки, будто самую привычную еду,  и  с
поразительным для его возраста понятием поливал их уксусом и посыпал перцем,
а потом соорудил на столе пещеру из раковин. А малыш? - малыш будто забыл  о
сне и, сидя таким паинькой у матери  на  коленях,  пытался  засунуть  в  рот
большой апельсин и все таращился на огоньки люстры! Поглядели бы вы, как  он
не мигая смотрел на газовые язычки и вдавливал пустую раковину в свои пухлые
щечки! Да будь у вас каменное  сердце,  оно  и  то  растаяло  бы  от  такого
зрелища! Короче говоря, трудно было бы мечтать о более удачном ужине;  когда
же Кит приказал напоследок  подать  им  стаканчик  чего-нибудь  горячего  и,
прежде чем пустить его вкруговую, провозгласил тост за  здоровье  мистера  и
миссис Гарленд - более счастливой шестерки, чем  та,  которая  собралась  за
этим столом, трудно было бы сыскать на всем белом свете.
     Но всякое счастье в конце концов уходит от нас, не  потому  ли  мы  так
ждем его следующего прихода? и  поскольку  время  близилось  к  вечеру,  они
решили, что пора и по домам. Кит с матерью  сделали  небольшой  крюк,  чтобы
проводить Барбару и мать Барбары на ночевку к их  знакомым  и  простились  с
ними