ам привезу отведать.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вера Ивановна, я ведь и заплакать могу, от умиления сердца.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Мы еще с вами не выпили, погодите.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (наливает, поднимает стакан). За нашу встречу! За те чудеса,
которые освещают нашу жизнь, за вас, Верочка! За вашу добрую душу, не
зачерствевшую в наших суровых военных буднях! За вечную женственность, которой
я не устану до конца моих дней поклоняться! За...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Довольно, Павел Сергеевич. Давайте по порядку. За встречу!
(Чокаются, выпивают.) Фу, гадость какая!
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А вы яблочком сразу, яблочком. И шоколадкой. (Выпивает,
крякает от удовольствия.) Хорошо!
 
ВЕРА ИВАНОВНА. И чего они только туда кладут?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я однажды ликер пробовал итальянский. Это, я вам скажу, вещь!
Это можно сразу умирать.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ой, а я, кажется, уже...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, это не страшно.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Голова так закружилась, закружилась, и повело...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Уложим вас до утра. Кровать имеется.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Да Боже упаси! Мне ж на работу... А вы, Павел Сергеевич, что
же, не работаете нигде?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я работал. Сторожем. В прошлом месяце сократили.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Хотите, я у нас в госпитале спрошу? Санитаром пойдете?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Санитаром?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Работа, конечно, тяжелая, но ничего, наши женщины справляются.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ж, можно и санитаром. Вообще-то, Вера Ивановна, у меня
мечта есть. Уехать я отсюда хочу.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. В Америку?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Зачем в Америку? Что ж теперь, кроме Америки, и ехать некуда?
Земля у нас большая. Хоть и отвалились куски, которые наши деды-прадеды кровью
и потом... а все ж землицы-то еще о-го-го! Бог не обидел. На землю захотелось,
Вера Ивановна. Перед тем как в землю совсем, захотелось еще на земельке
немножечко не заплеванной, не затоптанной пожить...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Хорошо бы...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ведь я всю крестьянскую работу делать могу, плотничать,
столярничать, пахать, косить, у меня и здесь садоводство было, сам все
построил, домик, огород...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. И где же оно теперь?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Дочкам оставил... А! Чайник!
 _
Бежит на кухню, потом снова возвращается с чайником
 _
ВЕРА ИВАНОВНА. Смотрю я, хороший вы человек, Павел Сергеевич. Как же это вы
говорите, жена вас бросила?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да уж так... женился, видно, не на той... Это ж ведь женитьба
- такая вещь серьезная, это ж потом только начинаешь понимать, как жизнь
пройдет. А в молодости что? На красоту соблазняемся, на внешность.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Она красивая была?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (вздыхает). Красавица. Вышла за меня, потому что я тогда
главную роль в кино получил, перспективным женихом оказался. Знаете, приемы,
встречи, банкеты и прочая чепуха. Ну, ей лестно, она это все прямо обожала.
Ахи, охи, комплименты, поклонники. Потом как-то все это разом кончилось.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Почему?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю. Так часто бывает... Денег не стало. Я, естественно,
запил. Ну, она женщина решительная. Видит - ошиблась. Не долго думая, бросила
все и укатила. Лене, дочери нашей, было пять, Катеньке только три. Так я стал
отцом-одиночкой. (Пауза.) С другой стороны как на все посмотреть... Если б она
тогда не ушла, я бы, может, окончательно спился. Но меня это потрясло,
понимаете?.. То, что ушла - само собой, все ж таки я ее... мне казалось тогда,
любил... а потом, нет... меня эта ответственность протрезвила. За детей.
Понимаете? За дочек моих... Как подумаю, бывало, что они без матери
остались... так сердце и перевернется. Все им отдавал. Верите - нет. Все
бросил. Все это актерство, кино, на все наплевал, в порт устроился, грузчиком,
где больше платили, туда и пошел. Как зверь вкалывал, на доске почета висел. В
профсоюз выбрали. Все меня - в пример. Женщины - как мухи, простите, на мед
липли. А у меня - как отрезало. Никого не хотел. Работа - дочки, работа -
дочки. Все самое лучшее - им покупал, одежду там, игрушки, фрукты, что б ни в
чем они у меня отказа не знали. На юг каждый год возил. На Черное море.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А жена, что же, так и не объявилась?
 _
Пауза.
 _
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Написала однажды. Что от прав своих материнских отказывается,
просит ее забыть и простить. Встретила, мол, хорошего человека, сын у них и
все прочее...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А вы что?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Написал, что тоже встретил хорошую женщину и прошу впредь не
беспокоить.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. И больше вы так и не встречались?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Слушай дальше. Через семь лет - звонок. А мне уже с
предприятия квартиру дали, телефон, все, как король живу. Слышу - в трубке
женский голос и вроде плачет. Ничего не пойму. - Кто это? - спрашиваю? - Люся.
- Какая такая Люся? - Жена твоя. - Сердце у меня так и оборвалось. Все, думаю,
приехала от меня дочек забирать. А муж ее новый - капитан дальнего плавания,
богатый, видать. - Что, - говорю, - тебе надо? Если детей хочешь назад, не
дам! Хоть застрелись. - Та опять в слезы. Насилу толку от нее добился.
Развелась она со своим капитаном. Приехала с сыном обратно ко мне проситься.
Вот так! Обгулялась, видно, совсем, капитан-то ее и...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А ты - что ж?..
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (сурово). Не принял! (Пауза.) - Утоплюсь, - говорит, - если не
простишь. Вместе с сыном в Неве утоплюсь. - Топись, - говорю, - не жалко.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Неужто так и сказал?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Так и сказал! Ничего, поплакала, да и уехала обратно. На
Дальний Восток. А чего ей? Нашла еще какого-нибудь дурака. Баба видная.
(Пауза.) Месяц после этого спать не мог. Все во мне всколыхнулось. Жениться
даже хотел. Да все как-то, знаешь, по душе никого... Вот этак промучился я еще
лет эдак пять, а тут моя старшая. - Папа, я замуж выхожу. - Что за человек,
дочка? Коли хороший - выходи. Площадь позволяет. Свадьбу справим. - А мы, -
говорит, - отдельно хотим жить. - Ну, обидно мне это, конечно, слышать, но
смирился, терплю. Познакомились. Парень, вроде, ничего. Политехнический вместе
с ней кончает, оба инженеры, значит. Что ж, думаю, ладно, пусть по-своему
живут, как хотят. Разменял. Им однокомнатную, нам с Катериной однокомнатную.
Не успели переехать, да обжиться, Катька моя. - Пап, я тоже замуж выхожу. -
Ну, что ты сделаешь?! Известно, девки, надо выходить, пока берут. Снова
разменял. Им комнату в коммуналке, мне комнату в коммуналке. Тут старшая дочь
стала подъезжать лисой. - Папа, давай съезжаться. Тебе на пенсию скоро, а у
нас маленький, посидишь с ним, поможешь. - Я и рад, дурак. Кто ж это с внуком
посидеть откажется? Съехались. Ну, живем, все ничего. Года через три еще внук
родился. Вроде уже тесновато. На кухню меня переселили, на раскладушку, но
ничего, не жаловался, в тесноте да не в обиде. Я во внуках, сама понимаешь,
души не чаял. Старший уже подрастать стал, в школу пошел, младший в садик. Я,
пока их никого, и в магазин, и приберусь, и сготовлю. Только смотрю - все не в
прок, все моя дочь недовольна. Дальше - пуще. Может, думаю, с мужем чего. Да
вроде нет, с ним все - тю-тю-тю, а ко мне как мегера, как подменили. Потом уж,
конечно, догадался... вернее, как? Я в туалете сидел, а они на кухне
разговаривали, все слышно. Вот, мол, уж так я ей надоел, сил нет, другие
старики, как мухи мрут, до пенсии не дотягивают, а я значит, как бык, никакая
зараза меня не берет. Хоть бы он, говорит, сдох! (Перехватило дыхание.) Это
про меня значит. Как услышал я это... Вера!.. Как я сквозь землю не
провалился, не знаю, встал, руки трясутся, штаны не могу застегнуть, ком в
горле застрял, душит, задыхаюсь прямо. Стою - ни жив, ни мертв, выйти из
туалета не могу, ноги как ватные, как же, думаю, я теперь в глаза им посмотрю?
Ведь это ж как стыдно-то будет! А я-то, старый дурак, все никак догадаться не
мог, что мешаю им, своей семьей пожить не даю, площадь лишнюю занимаю... ах
ты, штука-то какая! Не помню, как я из туалета выбрался, наутро они все кто
куда, я вещички свои собрал, да и ушел. Прихожу к младшей дочери Катерине. Так
и так, говорю, хочу у тебя теперь пожить, пустишь - нет? А они уже тогда с
мужем квартиру получили, двухкомнатную, и дочка у них народилась, Машенька.
Ну, тут она и раскудахталась: что, да как, да почему, да зачем я от Лены ушел?
Я молчу. Рассказывать не стал. Позориться не захотел. - Ладно, поживи, -
говорит, - папа, куда ж тебя, не на вокзале ж ночевать. - Живу. День живу, два
живу, неделю живу, теперь уж живу, да оглядываюсь. Смотрю, нервничает моя
Катерина. Знать ей, вишь ты, охота, насколько это я к ней причалил? - А на всю
оставшуюся жизнь, - говорю. - Ну, это, - говорит, - папа, смешно, нам самим
тесно. - Стала это она с Еленой перезваниваться, старшая кричит, что их
четверо, повернуться негде, младшая, что у нее дочь нервная, ей врач отдельно
жить прописал. Долго они так собачились, наконец, бросила моя Катерина трубку,
да и говорит: - Ну, добился своего? Отравил мне жизнь? Радуйся! Правильно от
тебя мать наша сбежала, идиот! (Пауза.) Вот, значит, доченьки меня так и
отбрили. Ну, я поклонился ей низко так и говорю. - Прости меня, доченька, что
всю жизнь на вас положил, все вам отдавал, все, больше уж отдавать нечего,
последнее осталось - освободить вас от себя. Прощайте и живите с миром, если
совесть позволит. - Молчит, ни слова в ответ не сказала. Я снова вещи собрал,
еще и чемодан распаковать не успел... Ну и все. Ушел. Сначала на вокзале
ночевал, потом стал себе в пустых домах квартиру приискивать... Вот так.
 _
Пауза.
 _
ВЕРА ИВАНОВНА. Да... жизнь... Я-то еще, слава Богу, в своем доме живу. Еще
никто на улицу не прогнал. Да и кто прогонит, Паша! Я ж им во как нужна! Я же
им позарез! Я же лошадь, Пашенька, понимаешь? Лошадь! Я же всю жизнь их везу,
везу, везу, теперь уже тащусь, правда, а все везу! Они ж без меня... Дочка
злая, ой, Паша, слова не скажи, все только по шерстке, или молчи или по
шерстке. А я ее жалею, ой, Пашенька, как же я ее жалею, дуру свою непутевую,
она ж совсем у меня, глупенькая, спилась. И мужики у нее самая шваль... с
пьяного угла все. А начнешь говорить что: "заткнись", да дура, ну и
нецензурщина, других слов у нее для матери нет. А я терплю. Потому - куда
денешься? Дочь на улицу не прогонишь.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как же это ты ее проглядела?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А как проглядела. Весь день, бывало, на работе. Что она, как?
Со школы придет, все одна, ничего не знаешь. Постарше стала, заленилась,
смотрю - двойки да тройки, школу стала пропускать, как вечер - так на улицу.
Ну, а на улице - известно что. Мат, да курево, да пьянки. Я уж и бить
пробовала. Так она мне... сдачи дала, кому сказать - так стыдоба. Дочка матери
в волоса вцепилась и давай мутузить. С тех пор я ее не трогаю, живет своим
умом, как хочет... В пятнадцать лет аборт сделала. Ну? Что ты с них хочешь? Я
уж с ней и лаской, и все... нет, как волчонок, я уж до чего дошла, в церковь
стала ходить к батюшке, ну, отслужили мы молебен, вроде ничего, подутихла
малость, училище кончила на парикмахера, работать пошла, я уж на цыпочках
хожу, каждый день бегаю к Николаю Угоднику свечи ставить. А потом как
закрутилась!.. Спуталась, сперва с одним, да женатым, да снова аборт и
пошло-поехало. Столько детишек в себе сгубила, так это и не сосчитать, а ведь
это все, батюшка говорит, убийства. Я уж молюсь, так молюсь за нее. Уж не
знаю, как ее Господь- то, простит ли? Алешеньку нашего случайно родила, это уж
она проглядела. Сперва и брать-то его из роддома не хотела, ну, тут уж я ей
всыпала, если, говорю ты, паскудина такая, ребенка своего здесь бросишь, я
тебя своими руками придушу, из дому выгоню, пропадай под забором, сука
поганая, прости, Господи!.. (Пауза.) А вот видишь, как нас Господь наказал,
Алешенька-то у нас без ножек остался, после полиомиелита.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да что ты!..
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ему уж восьмой годик пошел, а он все в креслице сидит. А какой
мальчик золотой! Какой умненький мальчик! Я уж все сердце надорвала. Умри я,
что с ним будет? Пропадет. Сгноят его в инвалидных домах.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Тебе, Вера, жить есть ради кого, а мне...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Если б не Алешка, уехала бы я... тоже, как ты говоришь, на
землю... Я иной раз лежу так в постели, не спится. То сосед за стеной буянит,
то своя собутыльников приведет, долго так уснуть не могу, все думаю: и это
все? Скоро ведь умирать, а жизнь-то вся сквозь пальцы и протекла, и ничего-то
хорошего на мою долю не досталось, ничего!.. Мужиков нынче, сам знаешь,
порядочных нет, а которые остались, так тех бабы за собой на веревочках водят.
А вообще был у меня один... солдатик, на четырнадцать лет моложе. Сирота. В
госпитале нашем лежал. Выходила я его, он и прилепился... Два года мы с ним
встречались, ну, а потом я его прогнала, что уж позориться на старости лет...
Вот и вся моя бабская жизнь на этом закончилась. Невесело, да?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Невесело.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Несчастливые мы с тобой, Паш, оказались.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А счастливых-то нынче и нет. Ты погляди, что вокруг делается.
Я раньше как-то не замечал, а теперь вижу. Тяжело люди живут.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Сами мучаются и друг дружку мучают. Отчего это так, Паша?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Россия...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Так что?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Бога свергли, царя убили, а русский человек без Бога - хуже
скотины. Это не я сказал, это один философ сказал.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А мне иногда так всех жалко! Кошка из подворотни грязная выйдет
- и та с бельмом, да Господи Боже мой, что ж это такое! А дочку мою заблудшую
как жалко, ведь она у меня до пятого класса отличницей была, в школе ее
синеглазкой звали. А кашляет она как от своего проклятущего курева! Мне мой
Алешенька как-то говорит. - Ты мне, бабушка, больше мороженое не покупай. -
Что ж так, Алешенька? - Давай, - говорит, - лучше маму летом на юг отправим,
чтобы она кашлять перестала. - Вот как дите рассуждает. (Вытирает глаза.)
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как бы его на ноги поставить? Может, можно?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Какое там! Я уж в свое время всех врачей обегала. Одна надежда
на заморскую помощь, может, коляску пришлют. Вот, Паша, до чего мы тут
дожили... Ой, слышишь? Трамвай пошел. (Взглянула на часы.) Шесть! Ничего себе
заболтались!
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. В кои-то веки... Так душевно встретились...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ты меня может проводишь до остановки? Боюсь я у вас...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Конечно, провожу. Жалко, что уходишь. Я уж и с людьми
говорить отвык.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Пора. Мне еще на дежурство к девяти, да Алешеньку накормить...
Ну, присядем на дорожку? (Садятся.)
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Прямо не верится... что уходишь.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Пора мне, Паша, я уж и то...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, телефончик-то, телефончик-то у тебя есть?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Запиши.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, позвоню когда. Можно?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Звони, отчего же... Погоди, пенсия-то у тебя когда, говоришь?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Две недели еще.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Как же ты?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Попрошайничать пойдешь?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может и пойду.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Так узнавать тебе насчет работы у нас?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Узнавай. Прописка имеется.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ну ты, я не знаю... может... возьми вот тут у меня... (Сует
деньги.)
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ты! Что ты! Вера Ивановна! Голубушка! Что ты?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Так ведь с голоду помрешь.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что ты, Вера Ивановна! Ты и сама еле-еле концы с концами...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Бери. После отдашь. Как разбогатеешь. А мы не пропадем.
Все-таки я в своем доме живу, что ни говори, хозяйкой.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Совсем ты меня уничтожила...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А поговорку русскую забыл? От тюрьмы да от сумы... ну и все.
Сегодня ты, а завтра я. Такая жизнь.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я тебе отдам. Я тебе обязательно отдам. Веришь мне? Веришь?!
Я тебе все отдам!..
 
-------------------------------------------------------------------------------

 
 
_ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ_
 
_Картина первая_
 _
"Квартира" Павла Сергеевича. Он лежит, покрытый каким-то тряпьем, как будто бы
спит. Раздается сначала робкий, потом настойчивее стук в дверь. Павел
Сергеевич вскакивает.
 _
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кто? Кто там?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Павел Сергеевич, это я.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кто?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Вера.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Какая Вера?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Вера Ивановна.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Верочка?! (Бросился открывать дверь.) Верочка... сейчас...
как же ты, Верочка... Входите... Как я рад!..
 
ВЕРА ИВАНОВНА (входит в комнату). А ты что же это, спал? Я тебя разбудила?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да это я так, собственно... лег полежать, ночью чего-то
заснуть все не мог, думал, а тут, видно, вздремнул, и, веришь ли, ты мне
приснилась. Ей Богу, клянусь!
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ладно, не клянись. Как дела-то?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я, Верочка, работу нашел!
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Поздравляю. Где же?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я теперь все больше чужое имущество сторожу.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. И сколько?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не знаю...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Молодец.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да я как-то... Мы теперь с тобой, Вера Ивановна, заживем!
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Почему это со мной? Живите, ради Бога... я так зашла проведать.
Может, думаю, помер уже с голоду, а он тут богаче меня.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Еще не богаче. В конце месяца только приступлю.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ну и хорошо, я рада, что определился. Сейчас без работы нельзя.
А у нас, как на грех, никаких вакансий. Ладно, Павел Сергеевич, пойду я.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Куда?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Домой.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А... а я подумал...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Что вы подумали?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Посидим, поговорим. Как тогда...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Так чего сидеть-то?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Давненько не видались...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Так кто виноват-то?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я... должно быть.
 
ВЕРА ИВАНОВНА (встает). Прощайте, Павел Сергеевич.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Верочка! Как прощайте? Куда же вы?
 
ВЕРА ИВАНОВНА (сухо). У меня внук дома один. Инвалид.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Верочка, вы обиделись...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Как это вы догадались?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ну, я свинья, конечно...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Конечно!
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Просто...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Что?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Я боялся.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Интересно! В прошлый раз вы однако...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, совестно... Мало, думаю, ей своих забот, а тут еще я на
голову свалился. Я ведь не привык так, на иждивении...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Приятно и удивительно слышать от современного мужчины.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот я и рассчитал, устроюсь сперва на работу, а потом...
явлюсь, как положено, с цветами, конфетами...
 
ВЕРА ИВАНОВНА (оттаивая). Конфеты, Павел Сергеевич, это теперь не для нас...
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А это уж, позвольте, мне лучше знать, Вера Ивановна.
 _
Пауза.
 _
ВЕРА ИВАНОВНА. Да! Так зачем я к тебе пришла? Я ж тебя поздравить пришла. Ты
же именинник сегодня!
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Кто? Я?!
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Ты! Раз ты Павел. А сегодня как раз память апостолов Петра и
Павла. Я уж и обедню отстояла, тебя помянула, да домой сбегала, Алешку
накормила, да и снова к тебе... (Вытаскивает из сумки скатерть, еду, посуду.)
Пирожков вот напекла с капустой, да спирту у меня немножечко было, с работы
еще, давно, все берегла для случая, так что прошу к столу, Павел Сергеевич,
отметим. 

ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ (потрясен). Вера Ивановна... За что вы ко мне так? Чем я
отплачу...
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Вот глупости какие! Плату еще выдумал, какие платы... Ты же мне
не чужой.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Не чужой?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Нет, конечно.
 _
Пауза.
 _
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Недаром я тогда к тебе подошел. Прикурить. Сердце как
чуяло... (Весело.) Выходит, что не чужой?
 
ВЕРА ИВАНОВНА. А чего так обрадовался?
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да уж так... мысль одна появилась.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Поделись.
 
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Рано еще. Погоди. Дай очухаться.
 
ВЕРА ИВАНОВНА. Садись, Павел С