Грицко нанюхался этих крепких ароматов и заснул с горя на сырых досках.
Проснулся оттого, что кто-то по нему бегал. Крысы!
     Темно,  узко,  как в  коробке,  а невидимые крысы скачут,  шмыгают.  Их
неведомо сколько. Болгарин в углу что-то шепчет со страху.
     - Дави их! Боишься паньскую крысу обидеть? - кричит Грицко и ну шлепать
кулаком, где только услышит шорох. Но длинные, юркие корабельные крысы ловко
прыгали и  шныряли.  Болгарин бил впотьмах кулаками по Грицку,  а  Грицко по
болгарину.
     Грицко хохотал, а болгарин чуть не плакал.
     Но тут в дверь стукнули,  визгнула задвижка,  и в каморку влился мутный
полусвет раннего утра.  Вчерашний человек с  плеткой что-то кричал в дверях,
хрипло, въедливо.
     - Ходимо! - сказал Грицко, и оба вышли.


                              6. Ванты

     На  палубе были уже другие люди -  не вчерашние.  Они были бедно одеты,
выбриты, с мрачными лицами.
     Под носовой надстройкой в палубе была сделана круглая дыра.  Из нее шла
труба.  Она раскрывалась в носу снаружи. Это был клюз. В него проходил канат
с корабля к якорю. Человек сорок народу тянуло этот канат. Он был в две руки
толщиной; он выходил из воды мокрый, и люди с трудом его удерживали. Человек
с плеткой,  подкомит, пригнал еще два десятка народу. Толкнул туда и Грицка.
Казак тянул, жилился. Ему стало веселей: все же с народом!
     Подкомит подхлестывал, когда ему казалось, что дело идет плохо. Толстый
мокрый канат ленивой змеей не спеша выползал из клюза,  как из норы. Наконец
стал.  Подкомит  ругался,  щелкал  плетью.  Люди  скользили по  намокшей уже
палубе, но канат не шел дальше.
     А наверху,  на баке,  топали,  и слышно было, как кричали по-командному
непонятные слова.  По веревочным ступенькам - выбленкам - уже лезли на мачты
люди.
     Толстые веревки - ванты - шли от середины мачты к бортам. Между ними-то
и  были  натянуты выбленки.  Люди  босыми  ногами ударяли на  ходу  по  этим
выбленкам,  и они входили в голую подошву,  казалось,  рвали ее пополам.  Но
подошвы у матросов были так намозолены, что они не чувствовали выбленок.
     Матросы не ходили,  а  бегали по вантам легко,  как обезьяны по сучьям.
Одни  добегали до  нижней  реи  и  перелезали на  нее,  другие  пролезали на
площадку,  что была посредине мачты (марс),  а от нее лезли по другим вантам
(стень-вантам)  выше  и   перелезали  на  верхнюю  рею.   Они,   как  жучки,
расползались по реям.
     На марсе стоял их начальник - марсовый старшина - и командовал.
     На  носу тоже шла  работа.  Острым клювом торчал вперед тонкий бушприт,
перекрещенный блиндареем.  И там,  над водой, уцепившись за снасти, работали
люди. Они готовили передний парус - блинд.
     С  северо-востока дул  свежий ветер,  крепкий и  упорный.  Без порывов,
ровный, как доска.
     Парчового флага уже не  было на кормовой мачте -  бизани.  Там трепался
теперь на  ветру флаг  попроще.  Как  будто этим  утренним ветром сдуло весь
вчерашний багряный праздник.  В  сером  предрассветье все  казалось деловым,
строгим, и резкие окрики старшин, как удары плетки, резали воздух.


                           7. Левым галсом

     А вокруг на рейде еще не просыпались турецкие чумазые карамусалы, сонно
покачивались испанские  каравеллы.  Только  на  длинных  английских  галлеях
шевелились люди:  они  мыли палубу,  черпали ведрами на  веревках воду из-за
борта,  а на носу стояли люди и глядели,  как снимется с якоря веницианец, -
не всегда это гладко выходит.
     Но  вот на корме венецианского корабля появился капитан.  Что же якорь?
Якорь  не  могли  подорвать люди.  Капитан поморщился и  приказал перерубить
канат.  Не  первый  якорь  оставлял  корабль  на  долгой  стоянке.  Еще  три
оставалось в  запасе.  Капитан вполголоса передал команду помощнику,  и  тот
крикнул, чтобы ставили блинд.
     Вмиг  взвился под  бушпритом белый  парус.  Ветер ударил в  него,  туго
надул,  и  нос  корабля стало клонить по  ветру.  Но  ветер давил и  высокую
многоярусную корму, которая сама была хорошим деревянным парусом; это мешало
судну повернуться.
     Опять  команда -  и  на  передней (фок)  мачте  между реями растянулись
паруса. Они были подвязаны к реям, и матросы только ждали команды марсового,
чтобы отпустить снасти (бык горденя), которые подтягивали их к реям.
     Теперь корабль уж совсем повернул по ветру и  плавно двинулся в  ход по
Босфору на юг. Течение его подгоняло.
     А  на  берегу стояла толпа  турок  и  греков:  все  хотели видеть,  как
вспорхнет эта гордая птица.
     Толстый  турок  в  зеленой  чалме  ласково  поглаживал широкий пояс  на
животе: там были венецианские дукаты.
     Солнце вспыхнуло из-за  азиатского берега и  кровавым светом брызнуло в
венецианские паруса.  Теперь они  были на  всех трех мачтах.  Корабль слегка
прилег на правый борт,  и казалось, что светом дунуло солнце и поддало ходу.
А  вода расступалась,  и  в  обе стороны от  носа уходила углом живая волна.
Ветер дул слева - левым галсом шел корабль.
     Матросы убирали снасти. Они свертывали веревки в круглые бухты (мотки),
укладывали и  вешали по местам.  А  начальник команды,  аргузин,  неожиданно
появлялся  за  плечами  каждого.   Каждый  матрос,  даже  не  глядя,  спиной
чувствовал, где аргузин. У аргузина будто сто глаз - всех сразу видит.
     На  высоком юте важно прохаживался капитан со своей свитой.  За ними по
пятам ходил комит.  Он  следил за каждым движением капитана:  важный капитан
давал иной раз  приказ просто движением руки.  Комиту надо было поймать этот
жест,  понять и  мгновенно передать с  юта на  палубу.  А  там уж  было кому
поддать пару этой машине, что шевелилась около снастей.


                           8. На фордевинд

     К полудню корабль вышел из Дарданелл в синюю воду Средиземного моря.
     Грицко смотрел с  борта в  воду,  и ему казалось,  что прозрачная синяя
краска распущена в воде: окуни руку и вынешь синюю.
     Ветер  засвежел,  корабль повернул правей.  Капитан глянул  на  паруса,
повел рукой.  Комит свистнул,  и  матросы бросились,  как сорвались,  тянуть
брасы,  чтобы за  концы повернуть реи по  ветру.  Грицко глазел,  но аргузин
огрел его по спине плеткой и толкнул в кучу людей, которые тужились, выбирая
брас.
     Теперь  паруса  стояли  прямо  поперек корабля.  Чуть  зарывшись носом,
корабль  шел  за  зыбью.   Она  его  нагоняла,  подымала  корму  и  медленно
прокатывала под килем.
     Команде давали обед. Но Грицку с болгарином сунули по сухарю. Болгарина
укачало, и он не ел.
     Тонкий свисток комита с кормы всполошил всех. Команда бросила обед, все
выскочили на палубу.  С кормы комит что-то кричал, его помощники - подкомиты
- кубарем скатились вниз на палубу.
     На  юте стояла вся свита капитана и  с  борта глядела вдаль.  На Грицко
никто не обращал внимания.
     У  люка  матросы  вытаскивали  черную  парусину,   свернутую  тяжелыми,
толстыми змеями.  Аргузин кричал и подхлестывал отсталых.  А вверх по вантам
неслись матросы,  лезли на реи.  Паруса убирали,  и люди,  налегши грудью на
реи, перегнувшись пополам, сложившись вдвое, изо всей силы на ветру сгребали
парус к  рее.  Нижние (Шкотовые) концы болтались в  воздухе,  как  языки,  -
тревожно,  яростно, а сверху спускали веревки и быстро к ним привязывали эти
черные полотна.
     Грицко,  разинув рот,  смотрел на  эту возню.  Марсовые что-то  кричали
внизу,  а комит носился по всему кораблю, подбегал к капитану и снова камнем
летел на палубу.  Скоро вместо белых,  как облако, парусов появились черные.
Они туго надулись между реями.
     Ветра снова не стало слышно, и корабль понесся дальше.
     Но тревога на корабле не прошла.  Тревога напряглась, насторожилась. На
палубе появились люди,  которых раньше не видал казак:  они были в  железных
шлемах,  на  локтях,  на  коленях торчали острые железные чашки.  На  солнце
горели начищенные до сияния наплечники,  нагрудники.  Самострелы,  арбалеты,
мушкеты*,  мечи на боку.  Лица у  них были серьезны,  и смотрели они в ту же
сторону, куда и капитан с высокого юта.
     ______________
     * Мушкеты - тяжелые, старинные ружья, кончавшиеся раструбом.

     А  ветер все крепчал,  он гнал вперед зыбь и весело отрывал мимоходом с
валов белые гребешки пены и швырял в корму кораблю.


                           9. Красные паруса

     Грицко высунул голову из-за  борта и  стал глядеть туда,  куда смотрели
все люди на корабле. Он увидал далеко за кормой, слева, среди зыби, рдеющие,
красные паруса. Они то горели на солнце, как языки пламени, то проваливались
в зыбь и исчезали. Они вспыхивали за кормой и, видно, пугали венецианцев.
     Грицку казалось, что корабль с красными парусами меньше венецианского.
     Но Грицко не знал, что с марса, с мачты, видели не один, а три корабля,
что это были пираты,  которые гнались на узких, как змеи, судах, гнались под
парусами и помогали ветру веслами.
     Красными парусами они требовали боя и пугали венецианцев.
     А  венецианский корабль поставил черные,  "волчьи" паруса,  чтоб его не
так  было  видно,  чтобы  стать совсем невидимым,  как  только сядет солнце.
Свежий ветер легко гнал корабль, и пираты не приближались, но они шли сзади,
как привязанные.
     Судовому священнику, капеллану, приказали молить у бога покрепче ветра,
и он стал на колени перед раскрашенной статуей Антония, кланялся и складывал
руки.
     А за кормой все вспыхивали из воды огненные паруса.
     Капитан смотрел на солнце и думал,  скоро ли оно зайдет там впереди, на
западе.
     Но ветер держался ровный, и венецианцы надеялись, что ночь укроет их от
пиратов.  Казалось,  что пираты устали грести и стали отставать. Ночью можно
свернуть, переменить курс, а по воде следу нету. Пусть тогда ищут.
     Но когда солнце сползало с  неба и оставалось только часа два до полной
тьмы,  ветер устал дуть.  Он стал срываться и ослабевать. Зыбь ленивее стала
катиться мимо судна, как будто море и ветер шабашили под вечер работу.
     Люди стали свистеть,  обернувшись к корме: они верили, что этим вызовут
ветер сзади. Капитан посылал спрашивать капеллана: что же Антоний?


                              10. Штиль

     Но ветер спал вовсе.  Он сразу прилег,  и все чувствовали,  что никакая
сила  его  не  подымет:  он  выдулся весь и  теперь не  дыхнет.  Глянцевитая
масляная зыбь жирно катилась по морю,  спокойная,  чванная. И огненные языки
за  кормой стали приближаться.  Они медленно догоняли корабль.  Но  с  марса
кричали сторожевые,  что их уже оказалось четыре, а не три. Четыре пиратских
судна!
     Капитан велел подать себе  хлеба.  Он  взял целый хлеб,  посолил его  и
бросил с  борта в  море.  Команда глухо гудела:  все  понимали,  что  настал
мертвый штиль. Если и задышит ветерок, то не раньше полуночи.
     Люди столпились около капеллана и  уже  громко ворчали:  они требовали,
чтоб монах им дал Антония на расправу.  Довольно валяться в ногах, коли тебя
все равно не  хотят слушать!  Они прошли в  каюту-часовню под ютом,  сорвали
статую с ее подножия и всей гурьбой потащили к мачте.
     Капитан видел это и молчал. Он решил, что грех будет не его, а толк все
же может выйти. Может быть, Антоний у матросов в руках заговорит по-иному. И
капитан делал вид, что не замечает. Грешным делом, он уже бросил два золотых
дуката в море.  А матросы прикрутили Антония к мачте и шепотом ругали его на
разных языках.
     Штиль стоял на море спокойный и крепкий, как сон после работы.
     А пираты подравнивали линию своих судов, чтобы разом атаковать корабль.
Поджидали отсталых.
     На второй палубе пушкари стояли у медных орудий. Все было готово к бою.
     Приготовили глиняные горшки с  сухой известью,  чтоб бросать ее в  лицо
врагам, когда они полезут на корабль. Развели в бочке мыло, чтоб его лить на
неприятельскую  палубу,  когда  корабли  сцепятся  борт  о  борт:  пусть  на
скользкой палубе падают пираты и скользят в мыльной воде.
     Все  воины,  их  было девяносто человек,  готовились к  бою;  они  были
молчаливы и сосредоточенны. Но матросы гудели: они не хотели боя, они хотели
уйти на своем легком корабле.  Им обидно было,  что нет ветра,  и они решили
туже  стянуть веревки на  Антонии:  чтоб  знал!  Один  пригрозил палкой,  но
ударить не решился.
     А черные "волчьи" паруса обвисли на реях.  Они хлопали по мачтам, когда
судно качало, как траурный балдахин.
     Капитан сидел в своей каюте. Он велел подать себе вина. Пил, не хмелел.
Бил  по  столу  кулаком  -  нет  ветра.  Поминутно выходил на  палубу,  чтоб
взглянуть, не идет ли ветер, не почернело ли от ряби море.
     Теперь он боялся попутного ветра:  если он начнется, то раньше захватит
пиратов и  принесет их к  кораблю,  когда он только что успеет взять ход.  А
может быть, и уйти успеет?
     Капитан решил: пусть будет какой-нибудь ветер, и пообещал в душе отдать
сына в монахи, если хоть через час подует ветер.
     А на палубе матрос кричал:
     - В воду его, чего смотреть, ждать некогда!
     Грицку  смешно было  смотреть,  как  люди  серьезно обсуждали:  головой
пустить вниз статую или привязать за шею?


                             11. Шквал

     Пираты были совсем близко.  Видно было,  как часто ударяли весла. Можно
было различить и  кучку народа на носу переднего судна.  Красные паруса были
убраны: они мешали теперь ходу.
     Мачты с длинными гибкими рейками покачивались на зыби,  и казалось, что
не  длинная галера на веслах спешит к  кораблю,  а  к  лакомому куску ползет
сороконожка и бьет от нетерпения лапами по воде, качает гибкими усами.
     Теперь было не до статуи, ветра никто уже не ждал, все стали готовиться
к  бою.  Капитан вышел в  шлеме.  Он был красен от вина и  волнения.  Дюжина
стрелков залезла  на  марс,  чтобы  сверху  бить  стрелами врага.  Марс  был
огорожен деревянным бортом.  В  нем  были  прорезаны бойницы.  Стрелки стали
молча размещаться. Вдруг один из них закричал:
     - Идет! Идет!
     На палубе все задрали вверх головы.
     - Кто идет? - крикнул с юта капитан.
     - Ветер идет! Встречный с запада!
     Действительно,  с  марса и  другим была видна черная кайма у горизонта:
это ветер рябил воду, и она казалась темной. Полоса ширилась, приближаясь.
     Приближались и  пираты.  Оставалось каких-нибудь четверть часа,  и  они
подойдут к кораблю, который все еще болтал на месте своими черными парусами,
как параличный калека.
     Все  ждали ветра.  Теперь уж  руки  не  пробовали оружия -  они  слегка
дрожали, а бойцы озирались то на пиратские суда, то на растущую полосу ветра
впереди корабля.
     Все понимали,  что этим ветром их погонит навстречу пиратам. Удастся ли
пройти  боковым ветром (галфвинд) наперерез пиратам и  удрать у  них  из-под
носу?
     Капитан послал комита на марс -  поглядеть,  велик ли ветер,  быстро ли
набегает темная полоса.  И  комит со всех ног пустился по вантам.  Он пролез
сквозь отверстие (собачью дыру) на марс,  вскочил на его борт и побежал выше
по стень-вантам.  Он еле переводил дух,  когда долез до марс-рея, и долго не
мог набрать воздуха, чтоб крикнуть:
     - Это шквал! Сеньор, это шквал!
     Свисток -  и матросы бросились на реи.  Их не надо было подгонять - они
были моряки и знали, что такое шквал.
     Солнце  в  багровом тумане  грузно,  устало катилось за  горизонт.  Как
нахмуренная бровь,  висела над  солнцем острая туча.  Паруса убрали.  Крепко
подвязали под реями.  Корабль затаил дух и ждал шквала.  На пиратов никто не
глядел, все смотрели вперед.
     Вот он гудит впереди.  Он ударил по мачтам,  по реям, по высокой корме,
завыл в  снастях.  Передний бурун ударил в грудь корабль,  хлестнул пеной на
бак и понесся дальше.  Среди рева ветра громко, уверенно резанул уши свисток
комита.


                              12. Рифы

     Команда ставила на  корме косую бизань.  На фок-мачте ставили марсель -
но как его уменьшили! - риф-сезни связали в жгут его верхнюю половину, и он,
как черный ножик, повис над марсом.
     Красный закат предвещал ветер,  и,  как вспененная кровь,  рвалось море
навстречу мертвой зыби.
     И  по  этой  толчее,  накренясь  лихо  на  левый  борт,  рванул  вперед
венецианский корабль.
     Корабль ожил. Ожил капитан, он шутил:
     - Кажется,  чересчур напугали Антония. Эти разбойники и скрягу заставят
раскошелиться.
     А  команда,  шлепая босыми ногами по мокрой палубе,  тащила с почтением
несчастную статую на место.
     О пиратах никто теперь не думал. Шквал им тоже наделал хлопот, а теперь
сгустившийся кровавый сумрак закрыл от них корабль. Дул сильный ровный ветер
с запада.  Капитан прибавил парусов и шел на юг,  чтоб за ночь уйти подальше
от  пиратов.  Но  корабль плохо шел  боковым ветром -  его сносило вбок,  он
сильно дрейфовал.  Высокий ют брал много ветра.  Пузатые паруса не позволяли
идти под острым углом,  и  ветер начинал их полоскать,  едва рулевой пытался
идти острее, "круче".
     В  суматохе аргузин забыл про Грицка,  а  он стоял у  борта и не сводил
глаз с моря.


                            13. На буксире

     Наутро ветер "отошел":  он стал дуть больше с севера.  Пиратов нигде не
было видно.  Капитан справлялся с картой.  Но за ночь нагнало туч, и капитан
не  мог  по  высоте  солнца  определить,  где  сейчас корабль.  Но  он  знал
приблизительно.
     Все люди, которые правили кораблем, невольно, без всякого усилия мысли,
следили за  ходом корабля,  и  в  уме само собою складывалось представление,
смутное,  но неотвратимое:  люди знали, в каком направлении земля, далеко ли
они от нее,  и  знали,  куда направить корабль,  чтоб идти домой.  Так птица
знает, куда ей лететь, хоть и не видит гнезда.
     И  капитан  уверенно  скомандовал рулевому,  куда  править.  И  рулевой
направил корабль по компасу так, как приказал ему капитан. А комит свистел и
передавал команду капитана,  как поворачивать к ветру паруса. Матросы тянули
брасы и "брасопили" паруса, как приказывал комит.
     Уже  на  пятые сутки,  подходя к  Венеции,  капитан приказал переменить
паруса на белые и поставить за кормой парадный флаг.
     Грицка и  болгарина заковали в  цепи и заперли в душной каморке в носу.
Венецианцы боялись: берег был близко, и кто их знает? Бывало, что невольники
прыгали с борта и добирались вплавь до берега.
     На корабле готовили другой якорь, и аргузин, не отходя, следил, как его
привязывали к толстому канату.
     Был  полдень.  Ветер  еле  работал.  Он  совсем упал  и  лениво шутил с
кораблем,  набегал полосами,  рябил воду  и  шалил с  парусами.  Корабль еле
двигался по застывшей воде -  она была гладкая и  казалась густой и горячей.
Парчовый флаг уснул и тяжело висел на флагштоке.
     От воды подымалось марево.  И,  как мираж,  подымались из моря знакомые
купола и башни Венеции.
     Капитан  приказал спустить шлюпку.  Дюжина  гребцов  взялась за  весла.
Нетерпеливый капитан приказал буксировать корабль в Венецию.


                            14. Буцентавр

     Выволокли пленников из каморки,  повезли на богатую пристань. Но ничего
наши ребята рассмотреть не могли: кругом стража, толкают, дергают, щупают, и
двое наперебой торгуют невольников: кто больше. Поспорили, поругались; видит
казак -  уже деньги отсчитывают. Завязали руки за спину и повели на веревке.
Вели вдоль набережной,  вдоль спокойной воды.  На  той стороне дома,  дворцы
стоят над самым берегом и в воде мутно отражаются, переливаются.
     Вдруг слышит Грицко:  по воде что-то мерно шумит,  плещет,  будто шумно
дышит. Глянул назад и обмер: целый дворец в два этажа двигался вдоль канала.
Такого дома  и  на  земле казак не  видал.  Весь в  завитках,  с  золочеными
колонками,  с  блестящими фонарями на  корме,  а  нос  переходил в  красивую
статую.  Все  было  затейливо переплетено,  перевито резными  гирляндами.  В
верхнем этаже в окнах видны были люди; они были в парче, в шелках.
     Наря