вбежал в
кабинет наместника.

     Казалось,  ураган дул не ветром,  а  ревел потоками воды с неба.  Стало
темно, улицы Парижа обратились в мутные потоки. Где-нибудь сорвет вывеску и,
как листок бумаги,  унесет в пространство.  Улицы опустели, и только кое-где
наобум пробирался против потока запоздавший автомобиль.
     Но в  сквере у подножия Эйфелевой башни толпилась кучка народа.  Порывы
урагана выворачивали дамские зонтики,  рвали мокрую одежду. Эйфелева башня -
это  железный великан;  он  упруго выгибался,  он  уперся своими решетчатыми
ногами в  мощный фундамент и  сопротивлялся урагану.  Ветер выл  в  железных
переплетах этажей,  и вся башня гудела.  Она держала антенны беспроволочного
телеграфа - это ухо, которое услышит голос из далекой Америки, уловит мольбу
гибнущего в океане судна и затерянного в бесконечном пространстве дирижабля.
     И на полмира может крикнуть Эйфелева башня:  без промедления, мгновенно
электрическая волна донесет ее голос и  на берега Амазонки,  и  в  Ледовитый
океан,  и  в пустыню Сахары;  и маленькая походная станция услышит ее мощный
голос.
     В темном воздухе фосфорическим светом вспыхивали линии антенн.
     А  толпившиеся у  станции  телеграфа  люди  с  нетерпением ждали  новых
известий  с  дирижабля.  Тут  дежурили  корреспонденты  газет,  родственники
воздухоплавателей, просто любопытные. А под землей, где была скрыта станция,
шла  своя  работа,  и  депеши со  всех  концов мира высокие антенны ловили и
передавали,  -  сейчас это был вопль о помощи с Атлантического океана, стоны
гибнущих в Средиземном море судов.
     Но тех,  кто стоял под проливным дождем у станции,  интересовала только
судьба дирижабля 126Л.
     Неподалеку от  башни кафе  было  битком набито мокрыми посетителями.  И
все-таки хлопали двери,  и входили новые и новые.  Все спорили, кричали, все
были так возбуждены, что незнакомые люди говорили между собой как приятели.
     - Мосье! - кричал только что вошедший, с которого ручьями текла вода. -
Слушайте последнее известие:  корабль поврежден,  из  него выходит газ,  они
спускаются. Телеграмму подхватила Аденская станция и передала сюда!
     Все  на  минуту стихли.  Всем представилось,  что среди урагана и  тьмы
корабль падает на неведомую землю.  Но сейчас же снова загудели на все лады,
обсуждая положение корабля.
     - Сама мадам Жамен на станции! - кричал кто-то.
     - Ура! - закричал кто-то. - Телеграмма из Джибути: Рене там.
     - Ловкий малый! - кричал кто-то.
     - Бросил товарищей! - перекричал все голоса какой-то военный.
     И   опять  невообразимый  гомон  и   крики.   Так  прошло  полчаса,   и
взволнованное море голосов начало утихать: новых сведений никто не приносил.
Вернувшийся с  телеграфа человек,  мокрый,  как будто он только что переплыл
Сену, влез на стул и прокричал:
     - Граждане!  Дирижабль обещал телеграфировать каждые десять минут;  вот
уже скоро час - никаких известий оттуда.
     Все замолкли, и слышно стало, как потоки ливня шумели на дворе.
     - Рене телеграфирует,  -  прибавил говоривший,  -  что там,  в Джибути,
тихо...
     - Во дворце наместника,  наверно,  нет сквозняков! - зло сказал военный
из своего угла. - Хорош гусь! Сидит и коньяк потягивает...


                               Глава II

     Уже вторые сутки дирижабль 126Л несся в воздухе.  Команда сменяла вахты
так  же  исправно,  как исправно работали моторы.  Выбившийся из  сил Лантье
напряженно соображал, как теперь быть. А подумать было о чем.
     - Где мы? - приставал к нему Леруа.
     - Над землей Сомали, - усталым голосом сказал Лантье.
     Леруа требовал, чтоб Лантье точно указал их положение, и тащил инженера
к карте.
     - Что за возня в коридоре? - тревожно спросил вошедший профессор, - вся
команда на ногах.
     - Мы  идем вниз,  -  сказал Лантье.  -  Газ выходит из корпуса корабля.
Команда выбрасывает балласт.
     - Черт возьми! Он может весь выйти! - кричал Леруа в тревоге.
     - Может,  -  сказал  Лантье,  в  его  усталом голосе  послышалась опять
прежняя твердость. - Газ может выйти, но мы рассчитали так, что дирижабль не
опустится на землю, пока мы не достигнем берегов Индийского океана.
     - Вы телеграфировали о нашем положении? - беспокоился Леруа.
     - Наш телеграф не достигает теперь ни одной радиостанции, и наших депеш
никто не слышит. Но, простите, я устал, я усну часа на два.
     - Ложитесь,  ложитесь,  голубчик!  -  засуетился профессор,  подсовывая
подушку.
     Лантье повалился на диван и сейчас же заснул.
     А  капитан Жамен  распоряжался в  коридоре выбрасыванием балласта;  его
выбрасывали порциями через определенные промежутки времени. Все пять моторов
работали полной  силой,  и  корабль  несся  со  скоростью ста  двадцати двух
километров в час на юго-восток к берегам океана.
     - До чего довели! - ворчал вслух Жамен.
     - А в чем же дело, капитан? - сочувственно спросил механик.
     - Да  как  же!  -  продолжал Жамен,  нарочно  повысив голос,  чтоб  все
слышали.  -  Эти  господа ученые ведут  себя  хозяевами и  своими капризными
требованиями довели...
     - Что такое, капитан? - спросило несколько голосов.
     Люди  бросили работу,  и  вокруг  Жамена в  коридоре образовался тесный
кружок.
     - Да еще бы!  -  продолжал Жамен, чуть не крича. - То им давай выше, то
ниже,  -  и все как будто для науки,  для наблюдений, и вот попали под удары
урагана, расшатало, помяло корпус. Хороши мы будем, если сядем в пустыне!
     - Что ж мы будем делать? - спросил механик.
     Веселое настроение команды сразу переменилось на  мрачное и  тревожное.
Слышались голоса:
     - Неужели их нельзя унять? Суются во все!
     - Я связан приказом исполнять их требования, - с обиженным видом сказал
Жамен. - Вы - другое дело...
     - Товарищи!  -  крикнул из толпы матрос с  мрачным,  злым лицом.  -  Мы
должны вывести капитана из дурацкого положения,  а то все пропадем.  Их надо
запереть и поставить караул.
     - Верно! Молодчина, Этьен! - кричала команда. - Чего там ждать!
     Человек десять направились по коридору к  спуску в носовую каюту.  Но в
это время показался в конце коридора Леруа.
     - А, вот один уж есть, стой! - кричали матросы навстречу Леруа.
     - Довольно хозяйничать!  -  заорал  ему  в  лицо  матрос,  который  вел
остальных. - Вы арестованы!
     И он схватил географа за плечо.
     - Почему,  что такое?  -  крикнул Леруа и отшвырнул руку матроса. - Это
вздор какой-то!
     Он  быстро оглядел возбужденные лица  матросов:  злая  и  торжествующая
улыбка Жамена бросилась ему в глаза, Леруа мигом все сообразил.
     - Это  гадость!  -  орал Леруа,  весь красный от  негодования.  -  Этот
негодяй вас надувает!
     И он указал на капитана Жамена.
     - Как вы смеете! - наступал Жамен.
     Но  Леруа не легко было унять.  Его горячность была не того сорта,  что
скоро остывает.
     - Я сейчас докажу всем, что вы...
     - Убрать его! - заревел высокий матрос и ринулся на Леруа.
     Все загудели, закричали, двое механиков удерживали матросов.
     - Пусть скажет! - кричали из толпы.
     - Долой! - требовали другие.
     Леруа задыхался,  он почти не понимал,  какие слова он говорил,  но все
смотрели ему в глаза и видели, что этот человек не врет.
     - Вот,  вот, - говорил Леруа и рылся у себя в карманах, - вот письмо об
урагане от станции еще до выезда,  он и читать не хотел, он фанфаронил, пока
было тихо, и свернулся как бумажка, когда налетел ураган.
     Леруа размахивал в воздухе письмом.
     - А вы зачем суетесь в управление? - зарычал высокий матрос.
     - Если б не инженер Лантье, - с жаром продолжал Леруа, - то неизвестно,
что было бы с нами.
     Леруа говорил, а Жамен все поглядывал на карманные часы. Но это не были
часы,  это  был карманный альтиметр,  и  он  указывал Жамену,  что до  земли
оставалось каких-нибудь пятьдесят метров.  Он  рад  был бы  теперь,  если бы
стукнул  с  ходу  оземь  корабль,  чтоб  доказать  команде  свою  правоту  и
оплошность Лантье.  Но  команда почти вся  была уже  на  стороне пассажиров,
письмо станции перебегало из рук в руки, и Жамен слышал, как неодобрительный
ропот становился все гуще и гуще.
     - Пусть вами управляет профессор по детским болезням! - ворчливо сказал
Жамен и ушел по коридору в свою каюту.
     - Что же мы стоим? - вдруг сказал высокий матрос. - Выбрасывай за борт!
     Леруа  вспыхнул и  хотел опять разразиться речью,  но  вдруг улыбнулся:
команда дружно  начала выбрасывать за  борт  балласт -  аккуратные мешочки с
песком, с написанным на каждом весом.
     Географ пошел к своим.
     - Вы  так там орали,  дорогой,  -  встретил его профессор,  -  что сюда
слышно было; ведь человек устал, спит.
     - Ничего,  все в порядке,  -  сказал Леруа и прилип к окну. Необозримое
море песку раскинулось до самого горизонта. А моторы гудели, и корабль несся
вперед к берегу океана в надежде найти там приют и помощь.

     - Я вас умоляю -  каждые десять минут посылайте радио,  может быть, они
примут и ответят, - говорил Рене наместнику Джибути.
     А тот ходил по ковру кабинета с сигарой в зубах и повторял:
     - Я совершенно не знаю, чем помочь, я телеграфировал в Париж.
     - Надо делать,  делать что-нибудь.  Уже  полсуток нет известий,  у  них
могли стать моторы,  выйти газ,  и  они  в  песках ждут  голодной смерти,  -
говорил с тоской Рене.
     Наместник пожал плечами.
     - Ну, вот вы скажите мне, что же именно я могу сделать?
     И наместник остановился перед Рене.
     Как ни странно, вопрос этот застал Рене врасплох.
     Действительно,  как  помочь  дирижаблю,  который  неизвестно где?  Рене
старался поскорее придумать,  но  ничего не  мог.  Он подошел к  карте земли
Сомали, которая висела на стене кабинета, и стал соображать. Ах, зачем он не
спросил Лантье, куда они хотят лететь. Да до того ли тогда было. Он старался
поставить себя  в  положение своих  оставленных товарищей.  Вдруг  ему  ясно
стало,  что  непременно к  морю,  к  берегу  океана  должен  был  стремиться
дирижабль.  Море  -  это  единственная дорога,  по  которой им  может прийти
помощь.
     - Ну, что? - говорил между тем наместник, видя, что Рене в затруднении.
- Извольте,  я  вам предоставлю действовать от  моего имени,  распоряжайтесь
мною, как вам...
     Вдруг Рене отвернулся от карты и подошел к наместнику.
     - Вот,  вот что надо делать: на рейде пароход, французский пассажирский
пароход! Надо послать его вдоль берега земли Сомали на юг.
     - Зачем? - недоумевал наместник.
     - Дирижабль будет у берега,  если не сейчас уже там. Сейчас же, - это в
вашей власти!
     Рене было жаль товарищей.  Он думал, что вот теперь, может быть, сейчас
вот,  они погибают в песках от жажды, от жары, в море песку, и ему во что бы
то ни стало хотелось в решительный момент прийти на помощь товарищам.

     Пароход  "Пьеретт"  получил  приказ  наместника  немедленно идти  вдоль
берега  на  розыски пропавшего дирижабля.  Рене  не  сходил  с  капитанского
мостика.  Он  не  выпускал из  рук бинокля,  хотя знал,  что дирижабль можно
встретить только гораздо южней. Каждые полчаса посылали радио:

     "Дирижабль 126Л.
                   Идем на помощь, телеграфируйте, где вы.
                                                   Пароход "Пьеретт". Рене".

     Все пассажиры были возбуждены.  Все говорили о неожиданном предприятии,
в котором невольно им пришлось участвовать.
     Настала  тропическая ночь.  Океанская зыбь  вспыхивала на  гребнях волн
фосфорическим светом.  Начинался  уже  муссон*,  тянуло  жарким  дыханием  с
материка. Рене смотрел на звезды, и ему чудилось, что вот мелькнул прожектор
дирижабля. Он бегал к телеграфисту, который с слуховыми наушниками на голове
следил за всеми звуками, которые улавливала антенна телеграфа.
     ______________
     * Муссон -  ветер в Индийском океане,  который летом дует с юго-запада,
зимой с северо-востока и разводит огромную зыбь.

     - Нет, мосье, ничего нет пока! - встречал он каждый раз Рене.
     Рене казалось,  что пароход еле плетется,  хотя он  шел 18 узлов.  Рене
бегал к механику,  к кочегарам и умолял прибавить ходу.  Между двумя мачтами
парохода на  обручах были протянуты пучком антенны телеграфа,  и  от них шел
провод в  каюту радио.  Рене глядел на них,  и ему казалось,  что он вот-вот
услышит голос старика Арно.
     - Нет, мосье, пока ничего! - каждый раз отвечал телеграфист.
     Дул  довольно свежий юго-западный ветер,  когда  утром  Рене  вышел  на
палубу.  Он не раздевался и  почти не спал.  Сменился телеграфист,  и  новый
говорил тоже:
     - Ничего пока, мосье, ничего!
     Пассажиры тоже  волновались,  но,  кажется,  жалели  Рене  больше,  чем
пропавший дирижабль.
     "С "Пьеретт" доносят,  -  телеграфировал наместник в  Париж,  -  что по
всему побережью Сомали дирижабля 126Л не обнаружили".
     Капитан "Пьеретт" убеждал Рене оставить это  скитание вдоль Сомалийских
берегов.
     - Ведь мы израсходуем уголь,  и  я  не могу рисковать доверившимися мне
пассажирами и командой,  как ваш Жамен. Вместо одной катастрофы будет две, -
убеждал моряк.
     Рене пришлось сдаться.  Пароход повернул на северо-восток,  взявши курс
на Коломбо. Уже сильно засвежевший муссон дул в корму.
     Рене был в отчаянии. Если бы было в его власти, он так и ходил бы тут у
берегов Сомали,  пока не  сжег бы  под котлами весь уголь,  всю мебель,  все
деревянные переборки на пароходе. А теперь не на что было надеяться.
     Океан был почти спокоен,  и только широкая волна,  как вздох, проходила
под пароходом.  Было жарко.  Пассажиры сидели под тентом на палубе. Это были
веселые,   богатые   путешественники.   Они   разочаровались  -   интересное
приключение не удалось, и им только лишнее время придется болтаться в пустом
и скучном океане.  Они с усмешкой и сожалением поглядывали на Рене.  А он не
находил себе места,  стоял и смотрел через решетки вахты в кочегарку. Там по
временам звякали о железные плиты лопаты, отворялись дверцы топок, и красным
фантастическим светом обдавало полуголые фигуры кочегаров.  Рене  невыносимо
было смотреть на беспечные лица туристов-пассажиров.  Он вскочил на решетки,
нашел спуск в  кочегарку и  по крутому железному трапу спустился вниз.  Было
жарко,  как в  аду.  Рене удивился,  как можно тут пробыть час,  а не то что
проработать четырехчасовую вахту.  Кочегары были до  пояса голые,  и  вокруг
головы над  бровями у  каждого был  повязан жгут  из  сетки,  чтобы потом не
заливало глаза.
     "Венец мученика", - подумал Рене. Но мученики весело встретили ученого.
     - Вот,  - пошутили они, - если попадем в ад, не будем без работы: будем
шевелить огонь под этими, что наверху, под тентом.
     - Так и не нашли товарищей? - посочувствовал кто-то.
     - А вот он знает,  где они,  - сказал молодой парень с лопатой и указал
на пожилого высокого кочегара.
     - Знаю,  -  уверенно сказал тот.  - Мы все время про них толкуем. Очень
просто.
     Рене насторожился.
     - Очень  просто,   -  продолжал  кочегар,  -  у  них  бензин  кончился,
понимаете?
     В  это  время  раздался стук  лопаты по  плитам.  Кочегары,  как  один,
раскрыли топки.  Нестерпимым жаром ударило в  тесное пространство кочегарки,
но  полуголые люди чуть не  в  самом огне брали уголь лопатами и  с  силой и
необычайной ловкостью швыряли его в пасть топки.
     Рене заглянул в  огонь и от жара зажмурился.  Но топки захлопнулись,  и
высокий кочегар, тяжело переводя дух, продолжал:
     - Бензин кончился.  Дураки они  оставаться в  песке там,  -  он  указал
лопатой на запад,  - они пошли за ветром. Если харчи есть, так их донесет до
Индии.
     - Вы так думаете? - ухватился Рене за эту мысль.
     - Верное слово:  в  море хоть на пароход могут нарваться,  а в песках -
какой дурак туда полетит? Э! Они еще раньше нас в Индии будут.
     Все кочегары столпились около Рене и ждали,  что скажет ученый человек.
Высокий кочегар свернул папиросу,  достал лопатой из топки уголек и закурил.
Рене был  так  поражен,  что  стоял и  глядел на  этого потного,  черного от
угольной пыли человека:  он не ожидал,  что здесь,  в этой преисподней, люди
думали и решили дело.
     - Совершенно верно, - прошептал Рене, - что же вы молчали?
     - Нам-то чего же лезть? Там-то ведь, кажись, поумней нас люди думают.
     - Но почему они не телеграфируют? - хватился Рене.
     - Да  ведь надо динамо-то*  крутить -  как же  без бензина-то,  дорогой
товарищ!  Давай  уголь,  не  спи!  -  крикнул  он  китайцу-угольщику и  стал
подгребать уголь ближе к топке.
     ______________
     * Динамо-машина вырабатывает электрический ток,  необходимый для подачи
радиотелеграммы.

     Рене  выскочил  на  палубу.  Как  прохладно  показалось ему  здесь  под
тропическим солнцем; и он уж совсем другими глазами глянул теперь вниз через
решетки в кочегарку.
     Теперь Рене не мог удержаться,  чтоб не глядеть вверх, хоть и знал, что
это  безнадежно.  Пассажиры посмеивались,  а  один  остряк уверял всех,  что
ученый сошел с ума.
     А  в  Париже  телеграмма  наместника Джибути  была  напечатана во  всех
газетах:  дирижабль пропал бесследно.  Спрашивали авиаторов,  ученых,  -  те
пожимали плечами,  хмурили лбы,  иные отшучивались,  но  никто не мог ничего
решить.  Одна  бойкая газетка даже  обещала приз  в  1000 франков тому,  кто
угадает,  что  случилось с  126Л.  Эйфелева башня вопила во  все  концы,  но
никаких  известий  не  получалось.  Какой-то  лавочник успел  выпустить мыло
"Жамен",  но и это не решило дела.  В авиационном клубе день и ночь толклись
люди,  курили,  спорили до  хрипоты,  изучали карту земли Сомали,  воздушные
течения и не могли прийти к какому-либо выводу.
     А  "Пьеретт" несла  Рене  к  острову Цейлону.  Ее  подгонял уже  сильно
засвежевший муссон.  Пассажиров укачало,  и  они  в  своих каютах проклинали
дирижабль,  из-за которого им придется болтаться лишних трое суток в океане.
А  в  кочегарке день и  ночь звякали лопаты,  гребки,  звонко стукали дверцы
топок и выбрасывали красный свет.  Рене заглядывал в кочегарку и думал:  вот
это те  лошади,  что тащат этот пароход.  Он  еле стоял на  ногах от качки и
понять не мог, как они могут там работать и еще думать о дирижабле.
     Однажды утром Рене пробирался по палубе; он все поглядывал вверх, - это
стало уже у него привычкой. Вдруг с мостика вахтенный штурман крикнул:
     - Мосье Рене! На минуту!
     Рене поднялся по трапу. Штурман передал ему бинокль.
     - Вон  посмотрите,  -  сказал он,  -  видите на  горизонте точки -  это
Мальдивские острова, коралловые острова с пальмами.
     - Благодарю вас, - сказал Рене, нехотя принимая бинокль.
     - Это вас развлечет, быть может.
     Рене не  мог  поймать в  бинокль этих черных точек:  пароход качало,  и
горизонт  как  пьяный  шатался  в  стекле  бинокля.   Наконец  Рене  кое-как
приспособился и стал разглядывать.
     Пока это  были неопределенные точки.  Но  по  мере того как приближался
пароход,  эти  точки росли,  и  Рене  стал уже  различать в  сильный морской
бинокль отдельные пальмы.
     Вдруг он закричал так,  что вахтенный штурман испугался: не припадок ли
у расстроенного ученого.
     - Они! Они! - орал Рене.
     "Бедняга, ему мерещится", - подумал штурман и взял другой бинокль.
     Его опытный глаз сразу рассмотрел блестящее тело дирижабля над одним из
атоллов*.
     ______________
     * Атолл - коралловый остров.

     - Вы правы, - сказал он взволнованным голосом.
     Но Рене уже не было. Он бросился вниз поделиться радостью с кочегарами,
с которыми успел уже совсем сдружиться.
     Скоро весь пароход знал,  что дирижабль найден, и кое-кто из пассажиров
выполз на палубу.
     В  бухте  атолла  было  совсем тихо,  и  Рене  благополучно добрался на
пароходной шлюпке до берега.
     Вся  команда  дирижабля радостно приветствовала Рене.  Не