рст возим. Да не шутишь ли?
     - Да я знал,  -  говорит Антоний,  -  о чем вы плачете,  - вот и привез
песку. Цена-то вот только хороша ли?
     А тут уж народ обступил, и все кричат:
     - Песок! Песок привез! Самолучший.
     И наперебой гонят цену - крик подняли.
     - Много ли?
     - Полно судно!
     Антоний и в город не успел сходить.
     - Гони, - кричат, - судно сюда, к самой постройке.
     Засмеялся Антоний, в землю плюнул.
     - Тьфу ты, - говорит, - вот поди: даром я Антоний, что ли?

     Нагнали народу  выгружать Антониев корабль.  Песок  горой  на  пристань
высыпают,  Антоний сидит да деньги считает.  Матросам бочонок вина поставил.
Сидят выпивают и песни горланят.
     Снялся утром Антоний,  а куда -  матросы не спрашивают. Так уж заведено
было:  хоть к  черту на  рога.  А  ведет Антоний судно -  значит,  не горюй.
Капитан знает!
     Скрылся за  кормой город  -  легкой полоской лежит на  горизонте берег,
будто прочеркнут легкой черточкой. Бежит по воде "Не Горюй", полощется белым
пузом,  порожнем бежит.  Прыгает, как утка, на волне. Веселый ветер играет в
море.  Надулись паруса,  напружились мачты.  Антоний выколачивает трубочку о
борт. Кричит:
     - Давай мне, ребята, кружку вина!
     Пьет Антоний вино из ковшика,  и  несет в лицо свежую пену из-за борта.
Летняя погода -  веселая. Синяя вода в Средиземном море, синяя, будто синька
распущена.  И  зыбь  завивается большими гребешками,  и  средь  зыбей  белым
лебедем переваливается корабль на всех парусах.
     А  в  реке,  в порту на кораблях последний табак докуривают.  Стоят все
корабли хмурые,  и  голые  мачты с  реями торчат,  как  кресты на  кладбище.
Хозяева злые ходят по пристани и уж друг на друга глядеть не могут.  И вдруг
крикнул кто-то:
     - Гляди - не Антоний ли?
     Все глянули -  и верно:  валит в порт "Не Горюй" напротив воды, тужится
против теченья,  раздулись,  как щеки,  паруса с  натуги,  и вечернее солнце
ударило в них красным пламенем.
     Вышел на пристань Антоний.
     - Что, - говорят, - на зубах не хрустит?
     Антоний веселыми ногами в город спешит, трубкой дымит, посмеивается.
     - Тебя как звать? - спрашивает одного.
     - Филипп.
     - Вот здесь и прилип! А тебя?
     - Герасим.
     - Погоди, завтра покрасим! А я Антоний - не горит, не тонет.
     Пошли капитаны Антониевых матросов спрашивать:  куда  ходили,  чего там
хозяин накуролесил?
     А те все в одно слово:
     - За морем были, весь товар сбыли.
     Наутро глядят капитаны - опять Веселый Купец песок грузит.
     Одни говорят:
     - С ума сошел от форсу.
     А другие продали последние веревки и наняли подводы, чтоб им тоже песок
возили.  Загрузился Антоний песком.  Вышел в море,  оглянулся -  три корабля
сзади.
     И  направил Антоний свой  корабль прямо в  море.  Глядит -  и  все  три
корабля за ним повернули. Идут следом, как на веревке привязанные.
     А Антоний посмеивается:
     - Иди, иди, по воде следу нету, дай срок.
     Стих ветер.  Лежит море как  скатерть шелковая,  и  на  нем  три  белых
корабля,  а впереди четвертый,  Антониев. Вечер упал. И прикрыло море черным
небом -  только звезды на  небе горят,  колыхаются.  И  тут задышал ветерок.
Встрепенулся "Не  Горюй",  выпучились  паруса,  зашептал  ветер  в  снастях,
зажурчала вдоль бортов вода.
     Оттолкнул Антоний рулевого, сам взялся за руль и повернул корабль, куда
надо.
     - Так и веди,  - сказал Антоний, - а огня на судне - чтоб ни-ни, чтоб и
трубки на палубе не зажгли.
     А три корабля все шли туда,  вперед,  как повел их Антоний,  - всю ночь
шли.  Наутро глянули -  нет Антония.  Ушел "Не Горюй" -  и загоревали. Надул
Веселый Купец,  удрал. А по воде следу нету. Озлились и пошли назад. Дорогой
песок в море сыпали. Пропади он пропадом!
     В третий раз сходил Антоний, и уж никто за ним не гнался.
     - Куда ж ты возил? - спрашивают.
     - А на мельницу,  - говорит Антоний, - на муку мололи. Приходи нонче ко
мне блины есть.
     Денег стало у  Антония -  куча.  И  привязалось к  нему счастье -  хоть
поленом гони.  И уж все на него сердиться забыли.  Придут капитаны погостить
на судно - Антоний вина не жалеет.

     Вот раз идет Антоний в море и видит - дым идет из моря. Что за чудо? Не
горит ли корабль на воде? И направил на дым. Добежать бы скорей, спасти хоть
людей.
     Он к дыму,  а дым от него. Что за притча? Достал Антоний медную трубу и
стал в трубу глядеть. Матросы сзади стояли - ждали, что капитан увидит.
     - Ничего не пойму,  -  сказал Антоний,  -  кухня по морю плывет. Черная
труба торчит, а оттуда дым валит.
     И отдал матросам трубку. Все глядели. И один сказал:
     - Слыхал я про это. Это - пароход.
     - Сам знаю,  - сказал Антоний, и первый раз капитан нахмурился и ушел в
каюту.
     - А здорово прет проклятая пекарня, - сказали матросы.
     А ночью не было ветра. "Не Горюй" стоял, и паруса отдыхали. Как усталые
повисли на реях.  И  вдруг мимо прошумел пароход и махнул на корабль вонючим
дымом.  Прошел мимо корабля -  и  слышно было в тихой ночи,  как ворочается,
урчит машина в утробе, ворчит, наворачивает...
     Выскочил Антоний на палубу, глянул вслед пароходу:
     - Как еще вода эту жаровню держит!  -  и плюнул за борт:  -  На тебе на
дорогу.
     Старый матрос подошел к Антонию, кивнул вслед пароходу:
     - А ведь самый-то лучший груз они подбирают.
     - Плевал я,  -  засмеялся Антоний,  -  пусть  дураки везут им  мешки да
бочки.  Да  на  этой  жаровне и  ладан  серой  провоняет!  А  много  ли  их,
пароходов-то?
     - Да слыхал, что уж два их в нашем море завелось.
     Ушел  старик спать.  Антоний долго глядел вслед пароходу и  видел,  как
уходит вдаль огонек, все меньше, меньше и вот уж совсем не стало.
     - Ишь устилает,  -  сказал Антоний.  -  Погоди!  -  и  погрозил кулаком
пароходу вслед.
     С  полночи заиграл ветерок,  скрипнули мачты,  проснулся "Не  Горюй"  и
пошел полным ветром через море, на ту сторону.
     А  на  той стороне был город на  море.  И  прямо пройти к  этому городу
нельзя было.  Под водой лежала каменная гряда.  Каменные горы стеной стояли,
острые, как пики, и только порожним кораблям можно было проскользнуть поверх
этих пик,  а груженые корабли делали крюк, большой дугой обходили эти мели и
камни.
     Антоний не  спал  ночью,  поджидал,  когда надо свернуть и  пойти вдоль
страшных каменьев.
     "Волчьи зубы", - говорили моряки про эти каменья.
     Стало светать,  и  уж  близко должны быть  Волчьи зубы.  Глядит Антоний
вперед -  что  за  чудо?  Будто вышел зуб из  воды и  торчит черным пеньком.
Присмотрелся - что за дьявол? Никак пароход стоит. Стоит как раз на "зубах".
     - Ребята! - крикнул Антоний, - попала кузница волку в зубы.
     Все вскочили, все через борт глядят, глаза со сна протирают.
     - Верно! Сел пароход на каменья.
     А на пароходе флаг на мачте и флаг узлом завязан: просит пароход флагом
помощи.
     Антоний направил корабль к  пароходу,  а с парохода к нему шлюпка идет,
гребут гребцы изо всех сил. Приехал сам капитан.
     - Антоний, - говорит капитан, - будь, Антоний, другом, спаси ты нас.
     - А езжайте все ко мне, - говорит Антоний, - я гостям всегда рад.
     - Нет, - говорит капитан, - нет, Антоний. Дай ты мне один свой парус. У
меня дырка в боку.  Я твой парус подведу,  растяну за четыре угла,  и он мне
как пластырем дыру мою залепит. Дойду как-нибудь до порта.
     - Тебе пластырь надо? - говорит Антоний. - У меня не аптека!
     - Антоний,  - взмолился капитан, - видишь, стоит мой пароход, а ты мимо
идешь...
     - Я тоже стоял, а ты мимо шел, - смеется Антоний, - я ж не плакал.
     - Так ведь потонет пароход! - закричал капитан.
     - А  зачем кузнице по морю плавать?  -  сказал Антоний.  -  Бросай свой
утюг, вези всех людей сюда. А не хочешь - я дальше пошел. Решай: раз и два.
     Озлился капитан,  чуть не  заплакал.  Однако поехал назад и  всех людей
перевез к Антонию на корабль.
     - Пошел "Не Горюй"!  -  крикнул Антоний и  пустил корабль в обход вдоль
"зубов".
     А капитан стоял на борту и все глядел, как тонул его пароход.
     - Все равно другой остался, - шепнул старик Антонию в ухо.

     А   на   другом   пароходе  был   ловкий  капитан.   Осторожный  моряк,
изворотливый.  Бегал,  рыскал его  пароход по  всем  портам.  Только Антоний
сунется за товаром, - глядь - уж пароход перехватил и увез куда надо.
     Товарищи-капитаны смеются.
     - Что, - говорят, - вози песок, Веселый Купец.
     - Всему время будет, - говорит Антоний. - Чего вы пароходом пугаете? Да
плевал я на это чучело, коли я Антоний! Чем пароход грузится?
     - Да не для тебя это,  - говорят капитаны. - Маслом прованским грузится
- новое масло,  брат, а за морем его нет. Сейчас какую хочешь там цену дадут
- приди только вперед парохода.  А  уж  опоздаешь -  никто и  бочки одной не
возьмет. Повезешь домой.
     - Плевал я,  -  сказал Антоний, и побежал в город. Накупил масла на все
деньги,  что были.  На пароход бочки катают, спешат, а на Антониев корабль и
того хлеще:  вся команда в поту. И закатывают, закатывают, как орехи в мешок
сыпят.
     Управился Антоний раньше парохода. Скорей ставь паруса, пошел в море.
     Как двинул ветер с  берега -  еле мачты держат,  зыбь в  корму шлепает,
подгоняет.
     - Не горюй! - кричит Антоний. - А что, ребята, не Антоний я?
     Уж вот-вот он,  берег. Еще немного. Спадать тут стал ветер, не дотянул.
Ах,  чуть-чуть бы -  вон и город видать,  рукой подать.  Оглянулся Антоний и
видит: дымит сзади пароход. Вот уж видать, как торчит черной папиросой труба
из моря,  а вот и весь пароход видно стало. А у Антония нет ветру в парусах,
нет совсем,  хоть сам дуй.  Совсем нагоняет Антония черный пароход, и черным
змеем далеко-далеко уходит дым, виснет над морем.
     Прошумел мимо пароход и первым пришел в порт.
     Все матросы оглянулись на Антония.
     - Не горюй, - сказал Антоний, - все равно наша возьмет.
     Только  к  ночи  притащился Антоний  в  порт.  Про  товар  никто  и  не
спрашивает. У всех купцов полно масла.
     - А куда, - спросил Антоний, - пароход пошел?
     - Да сейчас,  -  говорят,  -  только вышел.  Разве не встретили?  Туда,
знаешь,  пошел -  за Волчьи зубы,  там масла нет.  Цена,  сказывали,  как на
золото.
     - Ставь паруса! - крикнул Антоний.
     Сорвался Антоний из порта, и побежало судно в море.
     И снова двинул прежний ветер. Крепкий, ровный.
     - Откуда снова взялся? - говорят матросы.
     - Это он обедать ходил,  -  кричит Антоний.  - Что он вам поденщик, что
ли? Поспал, теперь свое возьмет. Не горюй, молодцы!
     Ночь  была  темная,  тьма  густая стояла,  только вода  белыми гребнями
вспыхивала,  и  птицами летала белая пена  через Антониев корабль.  Никто на
корабле не спал,  и сам Антоний на руле стоял.  И как раз тут, вот уж скоро,
должны быть рядом Волчьи зубы.
     Вдруг Антоний повернул корабль -  и  все поняли,  что направил прямо на
Волчьи зубы. Да с такого хода!
     Старик подбежал к Антонию:
     - Хозяин! Что делаешь? На каменья правишь!
     - Не горюй!  -  орет Антоний.  -  Открывай трюм, ребята, кидай бочки за
борт, пока не крикну баста. Живо!
     Бросились матросы,  открыли трюм и  давай валить бочки за борт.  С  ума
сошел хозяин. Да все равно - не горюй!
     - Вали, вали! - кричит Антоний, - живо!
     Половину груза вывалили матросы.  А каждый в уме путь мерит: вот-вот уж
скоро Волчьи зубы.
     А  "Не Горюй" всплыл выше,  легче стало судно,  и совсем на бок положил
его ветер.  А  на  самые на Волчьи зубы напрямик к  порту гонит свой корабль
Антоний.
     И  вот  они,  буруны,  белеют во  тьме над "зубами",  ревом ревет вода,
пенится.  В самые буруны гонит Антоний судно,  со всего ходу.  Матросы глаза
зажмурили. Ждут, как треснет с ходу, как полетят на палубу мачты, как горшок
об камень, разлетится вдребезги судно.
     Влетел Антоний в пену и крикнул:
     - Антоний идет! Держись!
     Затрясся в пене корабль и прошел дальше. Матросы друг на друга глядят -
стоят мокрые и  понять не  могут:  на  том  ли,  на  этом свете?  А  корабль
полугруженый лежал боком и сидел в воде как порожний. Бежит дальше.
     Ветер давит паруса, трещат снасти. Вот уж два паруса выдавило; как лист
по ветру унесла погода белые клочья в черную ночь. Прет Антоний прямо в порт
- вон огни по берегу рассыпались,  переливаются,  дышат как уголья. Влетел в
порт Антоний и отдал якорь.
     А к судну уж шлюпка тащится.
     Кричат:
     - Не с маслом ли?
     И часу не прошло -  полна палуба купцов у Антония.  Набивают цену - дай
только хоть баночку.
     - А парохода, - спрашивают, - не видали?
     - А не знаю,  -  говорит Антоний,  - раньше нас вышел, видать, не к вам
пошел.
     Продал Антоний в тот же час все масло,  что у него осталось,  - и такую
цену дали ему, что и не снилось Антонию.
     А наутро пришел пароход. Антоний капитану шляпой машет.
     И ни бочки не взяли с парохода. Повернул пароход и задымил сердито.
     А Антоний пришел домой.
     - Нет,  -  говорит,  -  не буду я  счастья моего до донышка высасывать.
Переехала мне дорогу плавучая кузница!
     Продал корабль, матросов всех деньгами одарил.
     - Спасибо, - говорит, - за службу, ни разу меня не выдали, ребята.
     И открыл Антоний на берегу корчму "Не Горюй".
        "Борис Степанович Житков. Черная махалка"


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Б.Житков. "Джарылгач". Рассказы и повести
     Издательство "Детская литература", Ленинград, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 июня 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     ______________
     * Махалкой на Черном море рыбаки называют палку; ее втыкают в пробочный
поплавок  (буек),   и  она  плавает  стоя.   Наверху  прибивают  флажок.  Ее
привязывают к рыбачьим снастям, чтоб найти их в море.

     Целую  неделю подговаривал меня  Васька Косой  пойти  ночью в  море  из
Фенькиных сеток рыбу красть.
     - Вот, - говорит, - как будет поздний месяц, и сорвемся ночью. Моментом
дело. Раз и два! По воде следу нету.
     Я все мычал да гмыкал.
     И вот раз приходит он ночью. Я на дворе спал. Толкнул меня в плечо:
     - Гайда,  пошли!  -  Тряхнул за  плечо и  на  ноги поставил.  Чего ему:
здоровый черт, саженный!
     И вот пошли мы берегом, низом. Я, значит, и Косой.
     Меня, мальчишку, он вперед пустил, а сам - за мной.
     Ночь - ни черта не видать.
     Песок холодный, ракуша битая в ногу впивается.
     А он еще сзади шипит гадюкой: "Тише!.. Чтоб как по воздуху!"
     Чтоб тебя, дьявола, самого на воздух подняло.
     Эх,  знал бы я,  какое дело из этого выйдет, не пошел бы я с Косым ни в
жизть!
     Ногу тут я об камень ссадил,  аж на землю сел. Качаюсь и шепотом вою. А
Косой надо мной стоит, пяткой в самое рыло тычет:
     Вставай!
     Пятка заскорузлая, корявая.
     А когда шаланду стали спихивать,  у меня опять сердце упало: что же это
мы такое делаем?
     Штиль  на  море,  будто и  вода  притаилась и  только шепотком в  берег
хлюпает.  Месяц поздний торчит из моря, как красный штык. Мне страшно стало;
я  берусь за шаланду и не дергаю.  Не хочу,  не поеду я из Фенькиных мережей
камбалу трясти!
     Косой будто знал, что я думаю, и бубнит малым голосом:
     - Фенька  прорва,  раскоряка анафемская!  Она  мужа-то  своего,  Ивана,
отравила...  Черт бы с ним, с Иваном, туда ему, гаду, и дорога, да он у меня
сорок пять сеток в море снял. Покарай меня господь!.. А ну, берись!
     Дернули. Чуть вдвинулась шаланда в море. А Косой опять:
     - Пудами,  рванина недомытая, камбалу на базар возит, а кинула хоть раз
тебе, мальчонке голодному, хоть кусок? А ну, разом!
     Дернули, аж на полсажени сразу шлюпку посунули.
     Ждем -  и наверх,  на обрыв,  смотрим: чтоб с Особого отдела патруль не
засыпал. Тогда был приказ, чтоб ночью не выходить в море никак. А с патрулем
собака; уж это хуже нет!
     Посмотрели - никого.
     И  так это Косой мне Феньку обложил,  что я хоть вторые сутки не ел,  а
шаланду дернул, как большой.
     Выкопал Косой  из  песку весла -  это  он  с  вечера приготовил.  Сели,
гребем, как по воздуху: не стукнем, не плеснем.
     Прошли каменья и подались прямо торцом в море.
     - Поднавались!
     Напер я на весла, а тут снова меня мутить стало. Куда ж это мы едем, на
какое дело?  "Ну,  ничего, - думаю, - не найдем мы ночью Фенькиных сеток - и
красть не придется". И подналег даже.
     А потом думаю: "Махалки все ж у ней высокие, побольше сажени. А Косой -
черт приметливый - непременно увидит". И опять страх войдет.
     И я гребу слабей. А Косой:
     - Навалися, пролетария!
     "Нет,  -  думаю,  -  флажки у ней на махалках черные,  не найти ночью и
Косому.  Никому не  найти!"  И  гребу  смелей,  все  стараюсь в  уме  Феньку
обкладывать.
     - Отравила? - говорю.
     - Ладно, греби, греби, мильтон какой сыскался!
     "Теперь я мильтон выхожу!"
     Я стал со зла крепче грести.
     А Месяц вышел и красным глазом на все это дело смотрит.
     С час, должно, так гребли.
     И  вдруг я  чуть весла не  бросил -  прямо тут  надо мной кивает черным
флагом саженная махалка. Молчит и шатается.
     - Хватайся! - кричит Косой.
     А мне за нее и взяться страшно. Как живая, как оскаленная.
     - Эй, ты! Дуроплюй!
     Косой притабанил* и выхватил махалку из воды.
     ______________
     * Табанить - грести назад.

     И  вот,  когда он махалку схватил,  тут у меня как что внутри как будто
стало и закрепло.  "Шабаш,  - думаю. - Теперь шевелись!" И я встал на ноги и
уж вертел шаланду веслами, как живой, пока мы по сеткам шли.
     А  Косой стоит на корме в рост,  перебивает мережи и шлепает камбалу на
дно. Плюхает здоровые рыбины, а я сам, для чего - не знаю, все считаю:
     - Раз, два... три... восемь...
     Все шепчу, как в жару весь.
     Пуда три, как не больше, с одной ставки сняли. Кончили.
     Тут с меня все соскочило. Сел на банку и как гребану к берегу! А Косой:
     - Куда тебя, черта! Вон она, вторая ставка! Вон махалка маячит!
     У  меня уже руки ходуном пошли и  всего трясти стало,  а  он -  гляжу -
взялся за весла, гребанул, как юлу, шаланду вывернул и нагребается к сеткам.
     - Садись, - кричит, - на весло!
     - Чтоб нас к черту не снесло! - Это я для храбрости сказал.
     Косой заругался.
     - Греби, холера! - орет на меня.
     Я тянусь, аж душа вон.
     На  второй ставке Косой опять сети  перебирает.  Смело взялся,  как  за
свои. А я подгребаю. Тут я заметил, что пошел ветер. И вдруг мне показалось,
что сейчас светать начнет,  сейчас Фенькины хлопцы придут на желтой шаланде,
на ихней, на здоровой, на три пары весел, и нас на месте нахлопнут.
     Я  тычу шаланду кормой уж  как  попало,  лишь бы  скорей.  Добрались до
второй махалки: черным шестом она из темноты на нас выходит.
     Как живая, смотрит, замахивается.
     Флажком по ветру треплется,  змеится.  Я и глядеть на нее боялся. Будто
стережет!
     А Косой ругается, что рыба мелкая пошла.
     Я ему ласково говорю:
     - Бросьте,  Василий Семеныч,  не стоит... Если, говорите, мелочь пошла,
так господь с ней.
     А он мне и брякнул:
     - И трети ты своей не получишь, коли дело мне гадишь!
     Бросил сетки - и за весла.
     У  нас  дома  голод,  позагоняли на  толчок что  было.  "Хоть  бы  дома
накормить бы  всех один только раз,  коли уж  на такое дело пошел!"  Гребу я
скорей от этой махалки,  от проклятой. Черт с ней, с рыбой, с третью моей, -
только бы,  думаю,  теперь на берег и домой.  Буду,  думаю,  людям переметы*
живлять и  день и  ночь за хлеба кусок,  только бы все это добром кончилось!
Гребу и зарекаюсь, чтоб за такие дела не браться.
     ______________
     * Перемет - рыбачья снасть в несколько сот крючк