душка... Едем с нами, Вандевр подождет тебя здесь.
   Бланш лениво поднялась. На этот раз багровое лицо банкира побледнело от
досады, что эта толстая баба поедет с ними и только стеснит  его.  Но  обе
женщины уже подхватили его под руки, говоря:
   - Знаете, мы попросим, чтобы корову подоили при нас.



5

   В театре "Варьете" в тридцать четвертый раз шел спектакль  "Златокудрая
Венера". Только что окончился первый акт. Симонна в костюме прачки  стояла
в артистическом фойе перед большим зеркалом,  занимавшим  простенок  между
двумя дверями в коридор, куда выходили уборные. Она была совершенно  одна,
разглядывала свое лицо и проводила пальцем под глазами,  подправляя  грим.
Газовые рожки по обеим сторонам зеркала бросали на нее резкий свет.
   - Ну что, приехал? - спросил, входя, Прюльер.
   Он  был  в  одеянии  бутафорского  адмирала  несуществующего  флота   с
большущей саблей, в огромных сапогах и с невероятным плюмажем.
   - Кто? - спросила Симонна, даже не оборачиваясь. Она  улыбалась,  чтобы
получше рассмотреть в зеркале свои губы.
   - Да принц.
   - Не знаю, я только что спустилась... Должно  быть,  приехал:  он  ведь
каждый день бывает у нас в театре.
   Прюльер подошел к топившемуся коксом камину,  напротив  зеркала;  здесь
ярко горели два других газовых рожка. Он поднял голову и посмотрел на часы
и барометр, которые висели по обе стороны камина над золочеными  сфинксами
в стиле ампир.  Затем  растянулся  в  глубоком  кресле  с  подлокотниками,
когда-то обитом зеленым бархатом, и стертым с тех пор четырьмя поколениями
комедиантов и принявшим желтоватый оттенок. Прюльер  сидел  неподвижно,  с
неопределенно устремленным куда-то взглядом, в  усталой  и  покорной  позе
актера, привыкшего ждать своего выхода.
   Вошел старик Боск, угрюмый и в то же время добродушный, волоча  ноги  и
кашляя. Он был закутан в старый желтый плащ, одна пола которого спустилась
с плеча,  открывая  шитый  золотом  камзол  короля  Дагобера.  Положив  на
фортепьяно корону, он несколько секунд молча топтался на месте;  руки  его
тряслись от злоупотребления спиртными напитками; но длинная  седая  борода
придавала степенность  его  воспаленному  лицу  алкоголика.  Вдруг  тишину
нарушил сильный дождь, забарабанивший в большое квадратное  окно,  которое
выходило на двор. Боск с отвращением махнул рукой и проворчал:
   - Экая собачья погода!
   Симонна и Прюльер не шелохнулись. Пять -  шесть  пейзажей  и  портретов
актера Берне желтели в теплом отблеске газа. На колонке стоял бюст  Потье,
бывшей знаменитости "Варьете", и глядел своими пустыми глазами. Послышался
раскатистый  голос.  Вошел  Фонтан  в  костюме  второго  действия,  одетый
щеголем, во всем светло-коричневом, вплоть до перчаток.
   - Послушайте-ка! - воскликнул он, размахивая руками. - Ведь сегодня мои
именины, знаете?
   - Да ну? - спросила Симонна, улыбаясь, и  подошла  к  нему,  словно  ее
притягивали большой нос комика и его рот до ушей.  -  Значит,  тебя  зовут
Ахиллом?
   - Именно!..  Я  даже  собираюсь  попросить  госпожу  Брон  подать  сюда
шампанского после второго действия.
   Уже несколько секунд вдали  трещал  звонок.  Непрерывный  звук  его  то
ослабевал, то усиливался, а когда звонок умолк, по лестнице сверху  донизу
прокатился крик, замирая в коридорах: "Кто  во  втором,  на  сцену!"  Крик
приближался,   маленький   бледный   человечек   пробежал   мимо    дверей
артистического фойе, бросив во всю силу своего жиденького голоса: "Кто  во
втором, на сцену!"
   - Ишь ты! Шампанского! - проговорил Прюльер, словно и  не  слыша  всего
этого шума. - Разгулялся, брат!
   - А я на твоем месте велел бы принести шампанское из кафе,  -  медленно
произнес старик Боск, усевшись на зеленый бархатный диванчик  и  прислонив
голову к стене.
   Но Симонна говорила, что нужно  поддержать  коммерцию  г-жи  Брон.  Она
хлопала в ладоши и  пожирала  Фонтана  загоревшимися  глазами.  Его  лицо,
похожее на козлиную морду, находилось в  вечном  движении;  он  все  время
водил то глазами, то носом, то губами.
   - Ах, уж этот Фонтан! - ворковала она. - Он единственный в своем  роде,
единственный!
   Обе двери фойе были раскрыты настежь и выходили в коридор, который  вел
за кулисы. Вдоль желтой стены, ярко освещенной  скрытым  газовым  фонарем,
быстро пробегали тени мужчин в  театральных  костюмах,  полуголых  женщин,
закутанных в шали: это были статисты, участвовавшие во втором акте,  маски
из кабачка "Черный Шар"; а в  конце  коридора  раздавался  топот  актеров,
спускавшихся по пяти ступенькам  на  сцену.  Когда  мимо  двери  пробежала
высокая Кларисса,  Симонна  окликнула  ее;  но  та  ответила,  что  сейчас
вернется. Она действительно почти тотчас  же  появилась,  дрожа  в  тонкой
тунике и шарфе Ириды.
   - Фу-ты! - проговорила Кларисса. - Какой холодище! А я оставила шубу  у
себя в уборной!
   Грея перед камином ноги в трико розоватого цвета, продолжала:
   - Принц приехал.
   - Вот как! - воскликнули с любопытством остальные.
   - Да, я потому и побежала, мне хотелось взглянуть... Он в первой ложе с
правой стороны, в то и же, что и в четверг. Каково?  Третий  раз  за  одну
неделю. И везет же этой Нана!.. А я, признаться, билась об заклад, что  он
больше не приедет.
   Симонна раскрыла было рот. Но ее слова заглушил раздавшийся снова возле
самого фойе крик. Пронзительным голосом сценариус орал во  всю  мочь:  "На
сцену!"
   - Третий раз, вот это мило, так  мило,  -  сказала  Симонна,  когда  ей
удалось наконец заговорить. - А знаете, он не хочет ездить к ней, он возит
ее к себе. Ну и влетит же ему это в копеечку!
   -  Ну  что  ж!  Любишь  кататься,  люби  и  саночки  возить!  -  злобно
пробормотал Прюльер,  вставая;  и,  подойдя  к  зеркалу,  он  окинул  себя
взглядом красавца-мужчины, баловня кулис.
   - На сцену,  на  сцену!  -  раздавался  терявшийся  в  отдалении  голос
сценариуса, носившегося по всем лестницам и коридорам.
   Тут Фонтан, знавший историю первой  встречи  Нана  с  принцем,  вздумал
поделиться  своими  сведениями  с  обеими  актрисами;  те  слушали,  тесно
прижавшись  к  нему,  и  громко  хохотали,  когда  он,  останавливаясь  на
некоторых пикантных подробностях, близко наклонялся  к  молодым  женщинам.
Старик Боск не двигался с места. Его такие истории больше не занимали.  Он
гладил  большого  рыжего  кота,  блаженно   свернувшегося   клубочком   на
скамеечке; он даже взял его на руки и добродушно ласкал, не  забывая  свою
роль одряхлевшего короля. Кот выгибал спину, долго обнюхивал большую седую
бороду, но ему, как видно, не понравился запах клея; он ушел от старика  и
снова заснул, свернувшись клубочком. У Боска был строгий,  сосредоточенный
вид.
   - Все равно, я на твоем месте заказал бы шампанское  в  кафе,  там  оно
лучше - сказал он вдруг Фонтану, когда тот кончил рассказывать.
   - Началось! - бросил на ходу протяжным, истошным голосом  сценариус.  -
Началось! Началось!
   С минуту слышался  его  крик.  Затем  раздался  шум  быстрых  шагов.  В
открытую  дверь  ворвались  звуки  музыки  и  отдаленный  гул;  тогда   ее
захлопнули с глухим стуком.
   В  артистическом  фойе  снова  наступила  тяжелая  тишина,  словно  оно
находилось за тысячу лье от рукоплескавшей толпы. Симонна и  Кларисса  все
еще сплетничали про Нана.
   - Эта никогда не спешит! Вчера еще она опоздала к выходу.
   Но тут  все  замолчали,  в  дверь  заглянула  женщина,  но  поняв,  что
ошиблась, она побежала дальше. Это была Атласная в шляпе и вуалетке, точно
дама, явившаяся с визитом. "Порядочная сволочь!" - бросил  Прюльер,  целый
год встречавший ее в кафе "Варьете". А Симонна рассказала, что Нана, узнав
в Атласной старую подругу по пансиону, воспылала к ней нежными чувствами и
приставала к Борднаву, чтобы тот дал ей дебют.
   - А, добрый вечер, - проговорил Фонтан, пожимая руки входившим  Миньону
и Фошри.
   Старик Боск протянул Миньону два пальца, а женщины расцеловались с ним.
   - Хороший сегодня сбор? - спросил Фошри.
   - О, великолепный! - ответил Прюльер. - Надо видеть, с какой  жадностью
все они набрасываются!..
   - Слушайте-ка, дети  мои,  -  заметил  Миньон,  -  вам,  кажется,  пора
выходить.
   - Да, скоро.
   Их выход был только в четвертой  сцене.  Один  лишь  Боск  инстинктивно
поднялся с места, почуяв, как старая театральная крыса, приближение  своей
реплики. Действительно, в дверях показался сценариус.
   - Господин Боск! Мадемуазель Симонна! - позвал он.
   Симонна живо набросила на плечи меховую шубку и вышла.  Боск  не  спеша
взял свою корону и напялил ее на голову; затем, волоча за собою плащ и  не
совсем твердо держась на ногах, он поплелся, сердито ворча, точно человек,
которого побеспокоили.
   - Ваша последняя рецензия была  весьма  доброжелательна,  -  проговорил
Фонтан,  обращаясь  к  Фошри.  -  Только  почему  вы   называете   актеров
тщеславными?
   - Да, голубчик, зачем ты так говоришь?  -  воскликнул  Миньон,  опуская
свои огромные руки на хрупкие плечи журналиста так, что тот  согнулся  под
их тяжестью.
   Прюльер и Кларисса едва удержались от смеха. С некоторых пор весь театр
забавлялся  комедией,  разыгрывавшейся  за  кулисами.  Миньон,  взбешенный
увлечением жены, вне себя оттого, что Фошри, кроме сомнительных  рецензий,
ничего не вносит в  дом,  вздумал  отомстить  ему  чрезмерным  проявлением
дружеских чувств. Каждый вечер, встречаясь с ним на сцене, он  угощал  его
тумаками, как бы от прилива необычайной симпатии, и, тщедушный в сравнении
с этим гигантом, Фошри должен был принимать удары с принужденной  улыбкой,
чтобы не рассориться с мужем Розы.
   - А, милейший, вы оскорбляете Фонтана! -  продолжал  шутить  Миньон.  -
Берегитесь! Раз, два - и бац в грудь!
   Он размахнулся и так сильно ударил молодого человека, что тот побледнел
и с минуту не мог выговорить ни слова. Но тут Кларисса, подмигнув, указала
остальным на стоявшую в дверях фойе  Розу  Миньон.  Роза  видела  всю  эту
сцену. Она прямо направилась к журналисту, как бы не  замечая  мужа.  Роза
была в костюме маленькой девочки с голыми руками; она поднялась на цыпочки
и подставила лоб, надув губки и ласкаясь, как ребенок.
   - Добрый вечер, детка - сказал Фошри, дружески целуя ее.
   Это было его наградой. Миньон как будто не обратил внимание на поцелуй;
в театре все целовались с его  женой.  Но  он  усмехнулся,  бросив  беглый
взгляд на журналиста; несомненно, тому дорого обойдется смелость Розы.
   Дверь от коридора открылась и снова захлопнулась, в фойе ворвалась буря
аплодисментов. Симонна вернулась после своей сцены.
   - Ну и успех был у дядюшки Боска! - воскликнула она. Принц корчился  от
смеха и хлопал, точно нанятый, вместе со своей клакой... Скажите-ка, вы не
знаете,  кто  этот  высокий  господин,  который  сидит  рядом  с  принцем?
Красавец-мужчина, такой представительный, с великолепными бакенбардами.
   - Это граф Мюффа, я его знаю, - ответил Фошри. - Третьего дня он был  у
императрицы, и принц пригласил его на обед сегодня. А после обеда,  видно,
затащил сюда.
   - А, граф Мюффа? Мы знакомы с его тестем, не правда ли? - сказала Роза,
обращаясь к Миньону. - Ты знаешь, маркиз де  Шуар,  к  которому  я  ездила
петь... Он также в  театре,  я  видела  его  в  одной  из  лож.  Вот  тоже
старикашка...
   Прюльер, надев на голову свой огромный султан, обернулся и позвал ее:
   - Ну, Роза, идем!
   Она пустилась за ним бегом, не кончив фразы.
   В этот момент привратница театра, г-жа Брон, прошла  мимо  двери,  неся
громадный букет. Симонна весело спросила, не ей  ли,  но  привратница,  не
отвечая, кивнула подбородком на уборную Нана, в глубине коридора. Нана! Ее
просто забрасывают цветами. Вернувшись, г-жа Брон вручила Клариссе письмо;
та тихо выругалась. Опять этот надоедливый  Ла  Фалуаз!  Нет  ей  от  него
покоя! И узнав, что молодой человек ждет в швейцарской, она крикнула:
   - Скажите ему, что я сойду вниз, когда кончится действие... Дождется он
от меня оплеухи!
   Фонтан бросился к привратнице:
   - Госпожа Брон, послушайте... Да слушайте же, госпожа Брон... Принесите
в антракте полдюжины шампанского.
   Но тут снова появился запыхавшийся сценариус и позвал тягучим голосом:
   - Все на сцену!.. Ваш выход, господин Фонтан! Живо! Живо!
   - Идем, идем, дядюшка Барильо, - ответил оглушенный Фонтан и побежал за
г-жой Брон, повторяя: - Так поняли?.. Полдюжины шампанского в  антракте  в
артистическую. Я плачу, я сегодня именинник.
   Симонна и Кларисса ушли, шурша юбками. Все бросились на сцену, и  когда
дверь коридора с глухим стуком  захлопнулась,  в  окна  снова  забарабанил
дождь. Барильо, маленький, тщедушный старичок, тридцать лет прослуживший в
театре, подошел к Миньону и дружелюбно протянул  ему  открытую  табакерку.
Предложенная понюшка табаку, которую взял Миньон, дала старику возможность
минутку отдохнуть от беспрерывной беготни взад и  вперед  по  лестницам  и
коридорам. Оставалась еще г-жа Нана, как  он  называл  ее;  но  та  всегда
делает, что ей вздумается, и плевать хочет на штрафы; угодно ей опоздать к
выходу, она опаздывает, да и  все  тут.  Он  остановился  и  с  удивлением
пробормотал:
   - Батюшки! Да она готова, вон она  идет...  Видно,  узнала,  что  принц
здесь.
   И в самом деле, в коридоре появилась Нана, одетая  рыбной  торговкой  с
набеленными руками и лицом и с двумя  розовыми  пятнами  под  глазами.  Не
входя в артистическую, она мимоходом кивнула головой Миньону и Фошри.
   - Здравствуйте! Как поживаете?
   Миньон пожал протянуто ему руку.  Нана  величественно  продолжала  свой
путь. За нею спешила костюмерша,  нагибаясь,  чтобы  оправить  складки  ее
юбки,  а  за  костюмершей,  замыкая  шествие,  шла  Атласная,  старавшаяся
держаться благопристойно, хотя ей было смертельно скучно.
   - А Штейнер? - спросил вдруг Миньон.
   - Господин Штейнер уехал вчера в Луаре, - сказал Барильо, уходя обратно
на сцену. - Мне кажется, он собирается купить там усадьбу.
   - Ах да, знаю, виллу для Нана.
   Миньон стал серьезен. Ведь когда-то этот самый Штейнер обещал  подарить
Розе особняк! Как бы то ни было, не следует  ни  с  кем  ссориться  -  это
лучший способ  вернуть  утраченное.  Погруженный  в  раздумье,  с  обычным
самоуверенным видом, Миньон ходил от зеркала  к  камину.  В  артистической
оставался только он и Фошри. Журналист устало растянулся в большом кресле,
полузакрыв глаза; он спокойно выдерживал взгляды, которые бросал  на  него
мимоходом Миньон. Когда они оставались вдвоем, Миньон  не  удостаивал  его
дружеских тумаков: к чему, раз некому полюбоваться этой комедией!  Сам  же
он был слишком равнодушен, и его нисколько не забавляла роль шутника-мужа.
Фошри, радуясь минутной передышке, блаженно вытянул ноги к огню  и  лениво
переводил взгляд с барометра на часы. Расхаживая взад и вперед по комнате.
Миньон остановился  перед  бюстом  Потье,  посмотрел  на  него  невидящими
глазами, потом повернул к окну, за  которым  чернел  провал  двора.  Дождь
перестал, наступила глубокая тишина, было тяжко  от  жарко  разгоревшегося
кокса и пылавших газовых рожков. Из-за кулис не  доносилось  ни  малейшего
шума. Лестница и коридор точно вымерли. Царило глухое молчание, как всегда
в конце акта, когда вся труппа  мечется  по  сцене  в  оглушительном  шуме
финала, а пустая артистическая замирает, словно от удушья.
   - А дряни! - послышался вдруг хриплый голос Борднава. Он не  успел  еще
войти, как уже орал на двух статисток, чуть было не растянувшихся на сцене
- так они дурачились. Увидев  Миньона  и  Фошри,  он  подозвал  их,  чтобы
показать им кое-что  интересное:  принц  только  что  попросил  разрешения
навестить Нана во время антракта в ее уборной. Когда он повел их на сцену,
ему попался по дороге режиссер.
   - Оштрафуйте этих кобыл, Фернанду и Марию! - злобно проворчал Борднав.
   Успокоившись, он постарался придать  себе  достойный  вид  благородного
отца и, вытирая платком лицо, добавил:
   - Пойду встречать его высочество.
   Занавес упал под продолжительный  взрыв  аплодисментов.  На  полутемной
сцене, не освещенной больше рампой, поднялась суматоха: актеры и  статисты
спешили к себе в уборные,  а  рабочие  быстро  убирали  декорации.  Только
Симонна и Кларисса остались в глубине и тихо беседовали. На  сцене,  между
двумя  репликами,  они  сговорились  об  одном  деле.   Кларисса,   хорошо
поразмыслив, предпочла больше не встречаться с  Ла  Фалуазом,  который  не
решился бросить ее ради Гага. Симонна просто пойдет и  объяснит  ему,  что
нельзя так приставать к женщине. Словом, она даст ему чистую отставку.
   И вот Симонна в костюме опереточной прачки,  накинув  на  плечи  шубку,
спустилась по узкой винтовой лестнице  с  грязными  ступеньками  и  сырыми
стенами в комнатку привратницы. Эта комнатка между лестницей для актеров и
лестницей для  администрации  была  отгорожена  справа  и  слева  широкими
стеклянными перегородками и походила на большой прозрачный фонарь с  двумя
яркими газовыми рожками. В ящике с отделениями были навалены груды писем и
газет.  На  столе  лежали  букеты,  поджидавшие  своей  очереди,  рядом  с
позабытыми грязными тарелками  и  старым  лифом,  на  котором  привратница
переметывала петли.  А  на  захламленных  антресолях,  на  четырех  старых
соломенных стульях сидели изящно одетые молодые франты  в  перчатках;  они
терпеливо и покорно ожидали, быстро оборачиваясь всякий  раз,  когда  г-жа
Брон приходила со сцены с ответом. Она  как  раз  успела  передать  письмо
одному из молодых людей; он поспешно  вскрыл  его  в  вестибюле  и  слегка
побледнел, пробежав при свете газового рожка классическую  фразу,  столько
раз читанную на этом самом месте: "Сегодня невозможно, дорогой, я занята".
   Ла Фалуаз сидел между печкой и столом. Он, кажется, собирался  провести
здесь весь вечер, хотя с некоторым беспокойством  поджимал  длинные  ноги,
так как вокруг него на полу копошилась целая куча черных котят, а напротив
сидела кошка и пристально глядела на него своими желтыми глазами...
   - А! Мадемуазель Симонна... Вам что угодно? - воскликнула привратница.
   Симонна попросила вызвать к ней Ла Фалуаза. Но г-жа Брон не могла сразу
исполнить ее  просьбу.  Под  лестницей  у  привратницы  было  нечто  вроде
глубокого  шкафа,  где  она  держала  напитки.  Во  время  антрактов  сюда
приходили пить статисты; и сейчас тут стояло  человек  пять-шесть  верзил,
все еще одетых в костюмы масок из "Черного Шара"; они умирали от  жажды  и
так торопились, что у г-жи Брон голова шла кругом. В шкафу  горел  газовый
рожок; там был обитый оловянным листом стол и полки, уставленные  початыми
бутылками. Когда открывали дверь этого угольного чулана, оттуда  вырывался
сильной струей запах алкоголя; к нему примешивалась вонь прогорклого  сала
из привратницкой и острый аромат оставленных на столе букетов.
   - Вам, значит, позвать того брюнетика, что сидит вон  там?  -  спросила
привратница, напоив статистов.
   - Да нет же, что за глупости!  -  сказала  Симонна.  -  Мне  нужен  тот
худенький, который сидит возле печки; да вот ваша кошка как раз обнюхивает
его брюки.
   Она увела Ла Фалуаза в вестибюль. Остальные мужчины продолжали  покорно
ждать; они задыхались, у них першило  в  горле,  зато  маски,  стоя  вдоль
лестницы, пили, награждали друг друга тумаками и смеялись  хриплым  пьяным
смехом.
   Наверху,  на  сцене,  директор  театра  Борднав  ругался  с   рабочими,
недостаточно быстро убиравшими декорации.  Это  они  нарочно,  специально,
чтобы какая-нибудь декорация обрушилась на голову принцу.
   - Пошел, пошел! - кричал старший механик.
   Наконец задник поднялся, сцена была пуста.  Миньон,  не  упускавший  из
виду  Фошри,  воспользовался  случаем  угостить  журналиста  тумаком.   Он
обхватил его своими огромными ручищами и кричал:
   - Осторожно! Этот шест чуть было вас не придавил.
   Он потащил его, но прежде чем поставить на ноги, хорошенько встряхнул.
   Рабочи