абоченный вид... Кстати, сейчас и вы можете стать
полезным.
   И она попросила его положить альбом на фортепиано. А он  успел  шепнуть
Фошри, что на ужин придут Татан Нене, обладавшая самой пышной грудью в тот
сезон, и Мария Блон, та, что недавно дебютировала  в  "Фоли-Драматик".  Ла
Фалуаз не отставал от него ни на шаг, ожидая, что его  пригласят.  Наконец
он попросил об этом сам. Вандевр тотчас же  пригласил  его,  взяв  с  него
обещание привести Клариссу; Ла  Фалуаз  сделал  вид,  что  это  не  совсем
удобно, но Вандевр успокоил его:
   - Раз я вас приглашаю, этого достаточно.
   Ла Фалуазу очень хотелось узнать имя женщины,  у  которой  предполагали
ужинать.  Графиня  снова  подозвала  Вандевра  и  спросила  у  него,   как
заваривают чай  англичане.  Он  часто  бывал  в  Англии,  где  его  лошади
участвовали в бегах. По мнению Вандевра, только русские  умеют  заваривать
чай, и он объяснил, каким способом они это делают. Затем, поскольку  мысль
его продолжала  упорно  работать  и  во  время  разговора,  он  неожиданно
спросил:
   - Кстати, а где же маркиз? Разве мы его не увидим сегодня?
   - Напротив, отец обещал мне, что непременно будет, - ответила  графиня.
- Я начинаю беспокоиться... Наверное, его задержала работа.
   Вандевр  сдержанно  улыбнулся.  По-видимому,  он  тоже  догадывался   о
характере трудов маркиза де Шуар. Он вспомнил  красивую  женщину,  которую
маркиз иногда возил за город. Быть может, и ее можно пригласить.
   Фошри решил, что приспело время передать приглашение графу Мюффа. Вечер
близился к концу.
   - Так это серьезно? - спросил Вандевр, принявший было все за шутку.
   - Очень серьезно... Если я не исполню ее поручения, она выцарапает  мне
глаза. Женская прихоть, знаете ли!
   - В таком случае я вам помогу, дружище.
   Пробило одиннадцать часов. Графиня с помощью дочери  разносила  чай.  В
тот  вечер  собрались  только  самые  близкие  друзья,  все  непринужденно
передавали друг другу чашки и тарелки  с  печеньем.  Дамы,  не  вставая  с
кресел у камина, пили маленькими глотками чай и грызли печенье, держа  его
кончиками  пальцев.  С  музыки  разговор  перешел  на  поставщиков.   Было
высказано мнение, что только у Буасье можно получить  хорошие  конфеты,  а
мороженое лучше всего у Катрин;  но  г-жа  Шантро  отстаивала  достоинство
Латенвиля. Разговор становился более вялым, гостиную одолевала  усталость.
Штейнер снова принялся обрабатывать депутата, приперев его к углу козетки.
Г-н Вено, очевидно, испортивший себе зубы сластями, ел сухое печенье  одно
за другим, грызя его как мышка, а начальник департамента, уткнувшись носом
в чашку, без конца  пил  чай.  Графиня  неторопливо  обходила  гостей,  на
секунду останавливаясь и вопросительно глядя на мужчин, потом улыбалась  и
проходила дальше.  От  огня,  пылавшего  в  камине,  она  разрумянилась  и
казалась сестрой, а не матерью Эстеллы, сухопарой и неуклюжей по сравнению
с ней.  Когда  графиня  подошла  к  Фошри,  беседовавшему  с  ее  мужем  и
Вандевром,   собеседники   замолчали.   Сабина   заметила   это,   и    не
останавливаясь, передала чашку чая не Фошри, а Жоржу Югону, который  стоял
дальше.
   - Вас желает видеть у себя за ужином  одна  дама,  -  весело  продолжал
разговор журналист, обращаясь к графу Мюффа.
   Граф, лицо которого весь вечер оставалось  сумрачным,  казалось,  очень
удивился.
   - Какая дама?
   - Да Нана же! - сказал Вандевр, желая  поскорее  разделаться  со  своим
поручением.
   Граф  стал  еще  серьезнее.  У  него  слегка  дрогнули  веки   и   лицо
страдальчески сморщилось, точно от боли.
   - Но ведь я не знаком с этой дамой, - пробормотал он.
   - Позвольте, вы у нее были, - заметил Вандевр.
   - Как был?.. Ах да, на днях, по  делу  благотворительного  общества.  Я
забыл совсем... Но это безразлично, я с ней не знаком и не могу принять ее
приглашения.
   Он говорил ледяным тоном, давая понять, что считает шутку не  уместной.
Человеку его звания не подобает сидеть за столом у такой женщины.  Вандевр
возмутился: речь идет об ужине  в  обществе  аристократов,  и  талант  все
оправдывает. Граф не слушая доводов Фошри, рассказавшего про один обед, на
котором  шотландский  принц,  сын   королевы,   сидел   рядом   с   бывшей
кафешантанной певицей, наотрез отказался. Он даже не скрыл раздражения при
всей своей чрезвычайной учтивости.
   Жорж и Ла Фалуаз, стоявшие друг против друга с чайными чашками в руках,
услыхали этот краткий разговор.
   - Вот как! Значит, это у Нана, - пробормотал Ла  Фалуаз,  -  как  же  я
сразу не догадался!
   Жорж не  говорил  не  слова,  но  лицо  его  пылало,  белокурые  волосы
растрепались,  голубые  глаза  сверкали;  порок  в  который  он   окунулся
несколько дней назад, разжигал и возбуждал его. Наконец-то  он  приобщится
ко всему, о чем мечтал!
   - Дело в том, что я не знаю ее адреса, - продолжал Ла Фалуаз.
   - Бульвар Осман, между  улицами  Аркад  и  Паскье,  четвертый  этаж,  -
выпалил Жорж.
   Заметив, что Ла Фалуаз удивленно смотрит на него, он прибавил, вспыхнув
и пыжась от тщеславия и смущения:
   - Я тоже там буду, она пригласила меня сегодня утром.
   В это время в гостиной все зашевелились.  Вандевр  и  Фошри  больше  не
могли уговаривать графа. Вошел маркиз де Шуар, и все поспешили к  нему  на
встречу. Он двигался с  трудом,  волоча  ослабевшие  ноги,  и  остановился
посреди комнаты, мертвенно бледный, щуря глаза, как будто вышел из темного
переулка и свет от ламп слепит его.
   - А я уж не надеялась увидеть вас сегодня, папа, - проговорила графиня.
- Я бы беспокоилась всю ночь.
   Он посмотрел на нее, и ничего не отвечая, словно не понимал, о чем  шла
речь. Крупный нос на его бритом лице казался огромной болячкой,  а  нижняя
губа отвисла. Г-жа Югон, видя, что он изнемогает от усталости,  прониклась
глубоким состраданием к нему и участливо сказала:
   - Вы слишком много работаете. Вам надо бы отдохнуть. В  нашем  возрасте
мы должны уступить работу молодым.
   - Работу? Ну да, конечно, работу, - произнес он наконец. -  Как  всегда
много работы...
   Маркиз уже пришел в себя, выпрямил сгорбленную спину, провел  привычным
жестом руки по  седым  волосам;  редкие,  зачесанные  за  уши  завитки  их
растрепались.
   - Над чем же вы так поздно работаете? - спросила г-жа Дю  Жонкуа.  -  Я
думала, вы на приеме у министра финансов.
   Но тут вмешалась графиня.
   - Отец работает над одним законопроектом.
   - Да, да, законопроект, - проговорил он,  -  именно  законопроект...  Я
заперся у себя в кабинете... Это касается фабрик. Мне хотелось  бы,  чтобы
соблюдался воскресный отдых. Право стыдно, что правительство действует  не
энергично. Церкви пустеют, мы идем к гибели.
   Вандевр взглянул на Фошри. Оба  стояли  позади  маркиза  и  внимательно
осматривали его. Когда Вандевру удалось отвести  его  в  сторону,  что  бы
поговорить о той красивой даме, которую  маркиз  возил  за  город,  старик
притворился, будто очень удивлен.  Быть  может  его  видели  с  баронессой
Деккер, у которой он гостит иногда по нескольку дней в Вирофле? В отместку
Вандевр огорошил его вопросом:
   - Скажите, где вы  были?  У  вас  локоть  весь  в  паутине  и  выпачкан
известкой.
   - Локоть? - пробормотал маркиз, немного смутившись. - А в  самом  деле,
верно... Какая-то грязь пристала... вероятно, я запачкал его, спускаясь из
своей комнаты.
   Гости стали расходиться. Близилась полночь. Два лакея бесшумно  убирали
пустые чашки и тарелочки из-под  печенья.  Дамы  снова  образовали  кружок
вокруг камина, но более тесный;  разговор  стал  непринужденнее,  к  концу
вечера все утомились. Гостиная постепенно погружалась в дремоту,  со  стен
сползали  длинные  тени.  Фошри  сказал,  что  пора  уходить,   но   снова
засмотрелся на графиню Сабину. Она отдыхала от обязанностей  хозяйки  дома
на обычном своем месте, молча устремив  взгляд  на  догоравшую  головешку;
лицо ее было так бледно и замкнуто, что Фошри взяло сомнение.  В  отблеске
догоравшего  камина  черный  пушок  на  родинке  казался   светлее.   Нет,
решительно родинка такая же, как у Нана,  даже  цвет  сейчас  тот  же.  Не
удержавшись, он шепнул об этом на ухо Вандевру. А ведь  правда,  хотя  тот
никогда раньше не замечал родинки. Вандевр и  Фошри  продолжали  проводить
параллель между Нана и графиней - и нашли  что-то  общее  в  подбородке  и
изгибе губ, но глаза были совсем не похожи. При том Нана очень добродушна,
а о графине этого не скажешь: она  словно  кошка,  которая  спит,  спрятав
когти, и только лапки ее чуть вздрагивают.
   - А все-таки как любовница не дурна, - заметил Фошри.
   Вандевр взглядом разглядел ее.
   - Да, конечно, - сказал он, - только, знаете, я не верю  в  красоту  ее
бедер; готов держать пари, что у нее некрасивые бедра.
   Он осекся. Фошри  толкнул  его  локтем,  кивнув  на  Эстеллу,  сидевшую
впереди на скамеечке. Они незаметно для себя заговорили громче, и девушка,
по-видимому, все  слышала.  Но  она  продолжала  сидеть  так  же  прямо  и
неподвижно,  и  ни  один  волосок  не  шевельнулся  на  ее   длинной   шее
девушки-подростка, слишком рано узнавшей жизнь. Молодые люди отступили  на
три-четыре шага назад.  Вандевр  уверял,  что  графиня  в  высшей  степени
порядочная женщина.
   В эту минуту у камина снова громко заспорили.
   - Я готова признать вместе с вами, - говорила г-жа  Дю  Жонкуа,  -  что
Бисмарк, пожалуй, умный человек... Но считать его гением...
   Дамы вернулись к прежней теме беседы.
   -  Как,  опять  Бисмарк!  -  проворчал  Фошри.  -  Ну  на  сей  раз   я
действительно удираю.
   - Подождите, - сказал Вандевр, - надо получить от  графа  окончательный
ответ.
   Граф Мюффа  разговаривал  с  тестем  и  несколькими  знатными  гостями.
Вандевр отвел его в сторону и повторил приглашение Нана, ссылаясь  на  то,
что и сам примет участие в завтрашнем ужине. Мужчина может  бывать  всюду;
нет ничего предосудительного  в  том,  где  можно  усмотреть  обыкновенное
любопытство. Граф выслушал эти доводы молча, уставившись  глазами  в  пол.
Вандевр чувствовал, что он колеблется, но тут к ним подошел с  вопрошающим
видом маркиз де Шуар. И когда маркиз узнал, в чем дело, Вандевр  пригласил
и его, он боязливо оглянулся на графа. Наступило  неловкое  молчание;  оба
подбадривали  друг  друга  и,  вероятно,  в  конце   концов   приняли   бы
приглашение,  если  бы  граф  Мюффа  не  заметил  устремленного   на   них
пристального взгляда Вено. Старик  больше  не  улыбался,  лицо  его  стало
землянистого цвета, в глазах появился стальной блеск.
   - Нет, - ответил граф так решительно, что  дальше  уговоры  становились
невозможными.
   Тогда маркиз отказался еще более резко. Он заговорил о  нравственности.
Высшие классы  должны  подавать  пример!  Фошри  улыбнулся  и  пожал  руку
Вандевру; журналист не стал его  ждать,  ему  нужно  было  еще  поспеть  в
редакцию.
   - Итак, у Нана в двенадцать.
   Ла Фалуаз также ушел. Штейнер откланялся графине.  За  ними  потянулись
другое мужчины. И все,  направляясь  в  прихожую,  повторяли:  "Значит,  у
Нана!" Жорж, поджидая мать, с которой должен был уйти, стоял на  порете  и
давал желающим точный адрес:  "Четвертый  этаж,  дверь  налево".  Фошри  в
последний раз перед уходом окинул взглядом гостиную.  Вандевр  вернулся  к
дамам и шутил с Леонидой де Шезель. Граф Мюффа и маркиз  де  Шуар  приняли
участие в разговоре, а добродушная г-жа Югон дремала с открытыми  глазами.
Вено, которого совсем заслонили дамские юбки, сжался  в  комочек  и  снова
обрел  улыбку.  Часы  в  пышной  и  огромной  гостиной  медленно   пробили
двенадцать.
   - Что такое? - удивилась г-жа Дю Жонкуа. - Вы  полагаете,  что  Бисмарк
объявит нам войну и победит?.. Ну, нет, это уж слишком!
   Все смеялись, окружив г-жу Шантро, которая передавала этот слух - слух,
носившийся в Эльзасе, где у ее мужа была фабрика.
   - К счастью, у нас есть император, - проговорил граф  Мюффа  с  обычной
для него сановной важностью.
   Это были последние слова, услышанные Фошри. Взглянув еще раз на графиню
Сабину, он затворил  за  собой  дверь.  Сабина  вела  серьезную  беседу  с
начальником департамента и, казалось, очень внимательно слушала  толстяка.
Положительно, Фошри ошибся - нет, ничего подозрительного не было. А жаль.
   - Ну, ты идешь? - окликнул его Ла Фалуаз из передней.
   На улице они снова повторили, расходясь по домам:
   - До завтра, у Нана.



4

   С самого утра Зоя  предоставила  квартиру  в  распоряжение  метрдотеля,
который пришел с помощниками.  Все  -  ужин,  посуду,  хрусталь,  столовое
белье, цветы, вплоть до стульев и табуреток - поставлял Бребан. В  шкафике
у Нана не нашлось и дюжины салфеток; она еще не  успела  обзавестись  всем
необходимым в своем новом положении, но, считая, что ей не подобает идти в
рестораны, предпочла, чтобы ресторан явился к ней на  дом.  Так,  пожалуй,
шикарнее. Она  хотела  отпраздновать  свой  сценический  успех  ужином,  о
котором будут в  последствии  говорить.  Столовая  была  слишком  мала,  и
метрдотель накрыл стол в гостиной; там почти вплотную стояло двадцать пять
приборов.
   - Все готово? - спросила Нана, вернувшись в полночь.
   - Ничего я не знаю, - грубо ответила Зоя; она была вне  себя.  -  Слава
богу, я ни во что не вмешиваюсь. Они перевернули вверх дном  кухню  и  всю
квартиру!.. А тут еще пришлось ругаться. Те двое снова пришли; ну, я их  и
выставила.
   Горничная имела в виду коммерсанта и валаха, у которых Нана была прежде
на содержании; теперь она решила  дать  им  отставку,  уверенная  в  своем
будущем и желая, по собственному ее выражению, совершенно преобразиться.
   - Вот навязчивый народ! - проворчала она.  -  Если  они  снова  придут,
пригрозите им полицией.
   Затем Нана позвала Дагнэ и  Жоржа,  которые  снимали  в  прихожей  свои
пальто. Они встретились у артистического подъезда в проезде Панорам, и она
привезла их с собой в фиакре. Пока никого еще не было Нана  позвала  их  к
себе в комнату, где Зоя приводила в порядок ее  туалет  Быстро,  не  меняя
платья, она велела горничной поправить ей волосы и приколола белые розы  к
прическе и корсажу.  В  будуар  составили  мебель  из  гостиной:  столики,
диваны, кресла с торчащими кверху ножками свалили в кучу. Нана была совсем
готова, как вдруг ее юбка зацепилась за колесико  от  стула  и  порвалась.
Нана злобно выругалась: такие вещи случаются только с ней. Взбешенная, она
сняла с себя платье, тонкое белое фуляровое платье, облегавшее фигуру, как
длинная сорочка, но тотчас же снова одела его, не находя ничего другого по
своему вкусу, чуть не плача, что одета,  как  тряпичница.  Зоя  поправляла
Нана прическу, а Дагнэ и Жорж закалывали булавками порванное платье  Нана,
в особенности юноша, который ползал на коленях, погружая руки в  ее  юбки.
Наконец она успокоилась: Дагнэ сказал, что только четверть  первого.  Нана
сегодня так спешила кончить  третье  действие  "Златокудрой  Венеры",  что
глотала и пропускала куплеты.
   - И то еще слишком хорошо для такого сборища, - говорила она. - Видели?
Ну и рожи были нынче!.. Зоя, милая, побудьте здесь. Не ложитесь: вы, может
быть, мне понадобитесь... Черт! Как раз пора, вот и гости.
   Она скрылась. Жорж продолжал стоять на коленях, подметая паркет  полами
фрака. Он покраснел, заметив, что Дагнэ на него смотрит. В тот же миг  они
воспылали друг к другу  взаимной  симпатией.  Они  поправили  перед  трюмо
галстуки и почистили друг друга щеткой, так  как  оба  запачкались  пудрой
Нана.
   - Точно сахар, - промолвил Жорж, смеясь, словно любящий сласти ребенок.
   Нанятый на ночь лакей вводил гостей в маленькую гостиную; там  оставили
только четыре кресла, чтобы вместить побольше народу. В  соседней  большой
гостиной раздавался стук расставляемой посуды и серебра,  а  из-под  двери
скользил луч яркого света. Войдя в гостиную, Нана увидела сидящую в кресле
Клариссу Беню, которую привез Ла Фалуаз.
   - Как, ты первая? -  проговорила  Нана,  обращаясь  с  Клариссой  после
своего успеха очень непринужденно.
   - Это все он, - ответила Кларисса. - Он всегда боится опоздать...  Если
бы я его послушалась, то не успела бы смыть румяна и снять парик.
   Молодой человек, видевший Нана в первый раз, раскланивался,  рассыпался
в комплиментах и ссылался на своего кузена, стараясь скрыть  смущение  под
маской преувеличенной вежливости. Нана не слушала его и, даже не зная, кто
он такой, пожала ему руку и быстро направилась навстречу Розе Миньон.  Она
вдруг стала необычайно благовоспитанной.
   - Ах, дорогая, как мило с вашей стороны, что  вы  приехали!..  Мне  так
хотелось видеть вас у себя!
   - Я сама восхищена, право, - ответила не менее любезно Роза.
   - Присядьте, пожалуйста... Не угодно ли вам чего-нибудь?
   - Нет, благодарю вас... Ах, я забыла в своей шубке веер. Штейнер, прошу
вас, поищите в правом кармане.
   Штейнер и Миньон вошли вслед  за  Розой.  Банкир  вышел  в  переднюю  и
вернулся с веером, а Миньон в это время братски расцеловал Нана, заставляя
Розу также поцеловать ее. Ведь в театре все живут одной семьей.  Затем  он
подмигнул Штейнеру, как бы призывая его последовать их примеру; но банкир,
смущенный проницательным взглядом Розы,  ограничился  тем,  что  поцеловал
руку Нана.
   Вошел граф де Вандевр с Бланш де  Сиври.  Все  обменялись  поклонами  и
приветствиями. Нана церемонно подвела Бланш  к  креслу.  Вандевр,  смеясь,
рассказал, что Фошри препирается внизу с привратником, который не  пускает
во двор карету Люси  Стьюарт.  Слышно  было  как  она  ругала  в  передней
привратника, обзывая его гнусной рожей. Но когда лакей открыл  дверь,  она
вошла с присущей ей смеющейся грацией, сама представилась, взяла обе  руки
Нана в свои, сказав, что сразу полюбила ее и  считает  очень  талантливой.
Нана, пыжась в своей новой роли  хозяйки  дома,  благодарила  с  искренним
смущением. Но с момента прихода Фошри она, казалось, была очень озабочена.
Как только ей удалось к нему подойти, она тихо спросила:
   - Он придет?
   - Нет, он не захотел, - грубо ответил журналист, захваченный  врасплох,
хотя и подготовил целую историю, объяснявшую отказ графа.
   Сообразив, что сделал глупость, когда увидел,  как  побледнела  молодая
женщина, он попытался загладить свою ошибку.
   - Мюффа не мог приехать, он сопровождает сегодня вечером графиню на бал
в министерство иностранных дел.
   - Ладно, - прошептала Нана, подозревая со стороны Фошри злой умысел,  -
я тебе за это отплачу, миленький мой.
   - Ну, знаешь ли, - проговорил он, оскорбленный ее угрозой, - я не люблю
подобного рода поручений. Обратись к Лабордету.
   Они рассердились и повернулись друг к другу  спиной.  Как  раз  в  этот
момент Миньон старался подтолкнуть Штейнера к Нана. Когда  та  на  минутку
осталась одна,  он  тихо  сказал  ей  с  добродушным  цинизмом  сообщника,
желающего доставить удовольствие приятелю:
   - Знаете, барон просто умирает от любви... Только он боится моей  жены.
Не правда ли, вы возьмете его под свое покровительство?
   Нана ничего не поняла. Она с улыбкой глядела на Розу, на ее мужа  и  на
Штейнера; затем произнесла, обращаясь к банкиру:
   - Господин Штейнер, садитесь возле меня.
   В передней послышался смех, перешептывание,  взрыв  веселых  говорливых
голосов, точно там была целая стая  вырвавшихся  на  свободу  монастырских
воспитанниц. Появился Лабордет, притащивший с собою  пять  женщин  -  свой
пансион, как говорила ехидно Люси Стьюарт. Тут была величественная Гага  в
обтягивавшем ее стан синем бархатном платье, Каролина Эке,  как  всегда  в
черном фае с отделкой из  шантильи,  затем  Леа  де  Орн,  по  обыкновению
безвкусно одетая, толстая Татан Нене, добродушная блондинка,  пышногрудая,
как кормилица, за  что  ее  постоянно  преследовали  насмешками;  наконец,
молоденькая Мария Блон, пятнадцатилетняя девочка, худая и порочная, словно
уличный мальчишка, собиравшаяся дебютировать в "Фоли". Лабордет