дающая конец спектакля,  когда
актеры окончательно смывают грим и переодеваются в другую одежду, утопая в
облаках рисовой пудры, когда из приоткрытых дверей  вырывается  еще  более
острый запах человеческого тела. Дойдя до четвертого  этажа,  Мюффа  не  в
силах  был  преодолеть  овладевшего  им  опьянения.  Здесь  была   уборная
статисток, похожая на общий зал в каком-нибудь доме терпимости -  двадцать
женщин сбились в кучу, по комнате  в  беспорядке  валялись  куски  мыла  и
флаконы с лавандовой водой. Мимоходом  граф  услыхал  за  дверью  яростный
плеск, целую бурю в умывальном тазу. Поднимаясь на  последний  этаж,  граф
еще  раз  полюбопытствовал,  заглянув  в  оставшееся   открытым   потайное
окошечко. Комната была пуста; при ярко пылавшем газе среди  валявшихся  на
полу в беспорядке юбок стоял позабытый ночной горшок. Это  было  последнее
впечатление, вынесенное им оттуда. Добравшись до  пятого  этажа,  он  стал
задыхаться. Здесь сосредоточились все запахи, все  тепло;  желтый  потолок
был словно раскален, в рыжеватом  тумане  горел  фонарь.  С  минуту  Мюффа
держался за железные перила. Ему показалось, что  от  них  исходит  тепло,
живое тепло; он закрыл глаза и глубоко вздохнул,  точно  впитывая  в  себя
целиком женщину, которой он еще не  знал;  но  он  ощущал  на  своем  лице
дуновение от ее невидимого присутствия.
   - Идите-ка скорей! -  кричал  Фошри,  успевший  уже  исчезнуть.  -  Вас
спрашивают.
   В конце коридора была уборная Клариссы и Симонны, продолговатая комната
под самой крышей, неправильной формы, с  неровными,  в  трещинах  стенами.
Свет проникал в нее сверху через два глубокие отверстия. В этот ночной час
газ освещал своими огненными язычками уборную, оклеенную обоями по семи су
за кусок, в розовых цветочках по зеленому  полю.  Две  доски,  одна  подле
другой, заменяли туалетные столики; они были покрыты клеенкой, почерневшей
от пролитой воды. Под  ними  валялись  помятые  цинковые  кувшины,  стояли
полные ведра с грязной водой,  желтые  глиняные  кружки.  Тут  была  целая
выставка дешевых вещей, поломанных, грязных от  постоянного  употребления:
зазубренные по краям умывальные тазы, роговые гребни без зубьев. Весь этот
беспорядок создавали вокруг себя две женщины, которые вечно  спешили,  без
стеснения  раздевались  и  умывались  бок  о  бок  в  комнате,  куда   они
заглядывали лишь мимоходом; поэтому накоплявшаяся здесь грязь мало трогала
их.
   - Идите же, - повторил Фошри тоном заговорщика, обычным  среди  мужчин,
когда они встречаются у продажных женщин. - Кларисса хочет вас поцеловать.
   Наконец Мюффа вошел. Он очень удивился, застав здесь маркиза  де  Шуар,
который примостился на стуле между двумя туалетными столиками.  Вот  куда,
оказывается, скрылся маркиз. Он сидел, расставив ноги, потому что одно  из
ведер потекло и вокруг него образовалась мыльная лужа.  Маркиз,  очевидно,
чувствовал себя здесь, как дома, - он знал, где найти  укромное  местечко;
он как будто помолодел в напоминавшей баню духоте, в атмосфере  спокойного
женского бесстыдства, такого естественного в этом грязном углу.
   - Ты разве пойдешь со стариком? - спросила Симонна Клариссу на ухо.
   - Как бы не так! - громко произнесла та.
   Их костюмерша, очень некрасивая, но весьма  развязная  девица,  помогая
Симонне надеть пальто, покатилась со  смеху.  Все  три  подталкивали  друг
друга и что-то говорили, еще больше смеясь.
   - Ну же, Кларисса, поцелуй этого господина, ведь знаешь,  он  богач,  -
повторил Фошри.
   И, обращаясь к графу, добавил:
   - Вот увидите, граф, какая она милая: она сейчас вас поцелует.
   Но Клариссе мужчины опротивели. Она с гневом говорила об этих сволочах,
сидевших внизу у привратницы. К тому же она спешила на  сцену,  из-за  них
она опоздает к  своему  выходу.  Но  Фошри  загородил  ей  дорогу,  и  она
приложилась губами к бакенбардам Мюффа, говоря:
   - Не думайте, вы тут ни при чем! Это - чтоб отвязаться от Фошри, он мне
осточертел!
   Она исчезла. Графу стало неловко перед тестем. Краска залила его  лицо.
В уборной Нана, среди роскошных драпировок и зеркал, он не испытывал  того
острого  возбуждения,  какое  вызывала  в  нем  бесстыдная   нищета   этой
неопрятной конуры, полной беспорядка, оставленного двумя женщинами.
   Маркиз пошел за Симонной, что-то ей нашептывая; но та очень  спешила  и
только отрицательно качала головой. Фошри,  смеясь,  отправился  вслед  за
ними. Тогда граф заметил, что  остался  один  с  костюмершей,  полоскавшей
умывальные чашки. Он  также  стал  спускаться  с  лестницы;  ноги  у  него
подкашивались. Перед ним снова замелькали спугнутые им  женщины  в  нижних
юбках; опять захлопывались перед его носом двери. Но глядя на разнузданную
беготню по всем четырем этажам полураздетых  женщин,  граф  ясно  различал
только кота, жирного рыжего кота,  удиравшего,  задрав  кверху  хвост,  из
этого зараженного запахом мускуса пекла; он шел по лестнице и терся спиной
о прутья перил.
   - Ну их! - произнес хриплый женский голос. - Я уж думала,  нас  сегодня
так не отпустят!.. И надоели же они со своими вызовами.
   Спектакль окончился, занавес опустили. По лестнице быстро мчались люди,
пролеты огласились восклицаниями, все спешили как можно скорее переодеться
и уйти. Когда граф Мюффа спускался с последней скамейки, он заметил  Нана;
она медленно прогуливалась с принцем по коридору. Нана  остановилась  и  с
улыбкой сказала, понизив голос:
   - Хорошо, до скорого свидания.
   Принц вернулся на сцену, где его поджидал  Борднав.  Оставшись  один  с
Нана, повинуясь внезапному гневу и желанию, Мюффа бросился за ней;  в  тот
момент, когда она входила к себе  в  уборную,  он  грубо  поцеловал  ее  в
затылок, как раз в  то  место,  где  у  нее  росли  коротенькие  белокурые
завитки, спускавшиеся очень низко между плеч. Он как  будто  возвращал  ей
поцелуй, полученный им наверху. Взбешенная Нана подняла уже было руку, но,
узнав графа, улыбнулась.
   - Ах, вы меня испугали, - только и сказала она.
   Ее улыбка была прелестна, полна смущения и покорности, как  будто  Нана
не надеялась на поцелуй и была счастлива, что граф ее  поцеловал.  Но  она
занята в этот вечер и в следующий. Надо подождать. Будь она даже свободна,
она все равно помучила бы Мюффа, чтобы стать еще более желанной. Это можно
было читать в ее глазах, наконец она сказала:
   - Знаете, я ведь теперь владелица имения... Да, я покупаю  виллу  около
Орлеана, в местности, где вы иногда бываете. Мне  говорил  об  этом  Жорж,
младший Югон; вы, кажется, с ним  знакомы?..  Приезжайте  ко  мне  туда  в
гости.
   Граф,  испугавшийся  собственной  грубости  -  так  обычно   бывает   у
застенчивых людей - и устыдившийся своего поступка,  учтиво  поклонился  и
обещал воспользоваться приглашением. Он ушел, погруженный в мечты.
   Когда Мюффа догнал принца, он услыхал, проходя по фойе, голос Атласной:
   - Отвяжись, старая свинья!
   Это относилось к маркизу де Шуар, приставшему теперь к Атласной. Но она
была по горло сыта всей этой шикарной публикой. Нана, правда,  представила
Атласную Борднаву, но той до смерти надоело держать  язык  на  привязи  из
страха выпалить какую-нибудь глупость. Она  стремилась  теперь  наверстать
потерянное время тем более, что за кулисами случайно наткнулась на  своего
бывшего любовника. Это  был  тот  самый  статист,  который  исполнял  роль
Плутона; он уже однажды подарил  ей  целую  неделю  любви  и  оплеух.  Она
поджидала его, и ее раздражало, что маркиз  разговаривает  с  ней,  как  с
одной из актрисок, играющих  в  театре.  В  конце  концов  она  с  большим
достоинством проговорила:
   - Берегись, сейчас придет мой муж!
   Но вот актеры, с усталыми  лицами,  в  пальто,  стали  один  за  другим
уходить. Мужчины и  женщины  спускались  по  узкой  винтовой  лестнице;  в
темноте  можно  было  различить  профили   продавленных   шляп,   бледных,
безобразных физиономий фигляров, смывших румяна. На сцене, где уже  гасили
огни рамп, Борднав рассказывал принцу какой-то анекдот. Принц  ждал  Нана.
Когда она, наконец, спустилась,  на  сцене  была  полная  тьма,  и  только
дежурный пожарный ходил с фонарем, кончая обход.
   Желая избавить его высочество от  необходимости  сделать  крюк,  пройдя
через проезд Панорам,  Борднав  велел  открыть  коридор,  который  вел  из
привратницкой в театральный вестибюль. Тоща началось  поголовное  бегство;
женщины взапуски мчались по коридору, радуясь, что им  удалось  избавиться
от мужчин, напрасно поджидавших их в проезде; они толкались,  прижимали  к
телу локти и облегченно вздыхали, только вырвавшись на  улицу;  а  Фонтан,
Боск и Прюльер медленно  выходили  их  театра,  смеясь  над  глупым  видом
серьезных молодых людей, шагавших по галерее "Варьете"  в  то  время,  как
малютки удирали бульварами со своими сердечными дружками. Но Кларисса всех
перехитрила. Она боялась попасться на глаза Ла Фалуазу.  Он  действительно
все еще сидел в привратницкой в обществе остальных  франтов,  продолжавших
просиживать стулья  г-жи  Брон.  Лица  у  всех  были  напряженные.  И  вот
Кларисса, стремительно прошла позади одной  из  своих  подруг.  А  мужчины
хлопали глазами, ошеломленные вихрем юбок, кружившихся у  основания  узкой
лестницы в отчаянии, что в результате  столь  долгого  ожидания  только  и
видели, как улетучились все эти бабенки, да притом так быстро, что они  не
успевали даже узнать ни одной из них.  Черные  котята  спали  на  клеенке,
уткнувшись в брюхо матери, блаженно растопырившей лапы; а на другом  конце
стола сидел, вытянув хвост, жирный рыжий  кот  и  смотрел  своими  желтыми
глазами на удиравших женщин.
   - Ваше высочество, соблаговолите пройти вот  здесь,  -  сказал  Борднав
внизу у лестницы, указывая на коридор.
   Тут еще толкались несколько статисток. Принц  шел  следом  за  Нана,  а
Мюффа и маркиз сзади. Это был узкий проход между театром и соседним домом,
нечто вроде тесной улички, крытой покатой  крышей  с  прорезанными  в  ней
окнами. Стены были пропитаны сыростью. По плиточному  полу  гулко,  как  в
подземелье, отдавались шаги. Здесь, точно на чердаке, были свалены в  кучу
разные  предметы,  стоял  верстак,  где  привратник  строгал   доски   для
декораций, громоздились деревянные перегородки, которые вечером  ставились
у двери, чтобы сдержать напор публики.  Проходя  мимо  фигурного  фонтана,
Нана подобрала  платье,  так  как  из-за  плохо  привернутого  крана  вода
заливала плиты пола. В вестибюле все распрощались. И когда Борднав остался
один, он резюмировал свое суждение  о  принце,  пожимая  плечами  с  видом
философского презрения.
   - Тоже порядочная скотина, - сказал он Фошри, не вступая  в  дальнейшие
объяснения.
   Роза Миньон увела Фошри и мужа к себе домой, чтобы помирить их.
   На улице Мюффа оказался один. Его высочество преспокойно усадил Нана  в
свою карету. Маркиз побежал за Атласной и  ее  статистом;  он  был  сильно
возбужден, но удовлетворился тем, что пошел следом за двумя  распутниками,
питая смутную надежду, что и ему кое-что перепадет. У Мюффа голова горела,
как в огне, и он решил пройтись до дому пешком. Всякая  внутренняя  борьба
прекратилась.  Волна  новой  жизни  поглотила  все  идеи,  все  верования,
сложившиеся в нем за сорок лет. Пока он шел по бульварам, ему слышалось  в
грохоте последних экипажей имя Нана, и оно  оглушало  его;  перед  глазами
плясали в свете газовых фонарей обнаженные гибкие руки и белые плечи Нана.
Мюффа чувствовал, что она захватила  его  целиком  и  он  готов  от  всего
отречься, все отдать, чтобы обладать ею немедленно, в тот же  вечер,  хотя
бы на один час. Это  молодость  пробудилась  в  нем,  жадная  возмужалость
отрока  загорелась  желанием  в  суровом  католике,  достойном  и   зрелом
человеке.



6

   Граф Мюффа с женой и дочерью приехали в  Фондет  накануне.  Г-жа  Югон,
жившая там только с сыном Жоржем, пригласила  их  на  недельку  погостить.
Дом, без всяких украшений, построенный в конце XVII  столетия,  возвышался
среди  огромного  четырехугольного  огороженного  участка;  в  саду   были
прелестные тенистые уголки и ряд бассейнов  с  проточной  ключевой  водой.
Имение тянулось вдоль дороги из Орлеана в Париж  и  морем  зелени,  кущами
деревьев  нарушало  однообразие  ровной  местности  с  расстилавшимися  до
бесконечности засеянными полями.
   В одиннадцать часов, когда второй удар колокола собрал всех к завтраку,
г-жа Югон с обычной своей доброй улыбкой крепко поцеловала  Сабину  в  обе
щеки и сказала:
   - Знаешь, это моя деревенская привычка... Когда ты  здесь,  я  чувствую
себя на двадцать лет моложе... Ты хорошо спала в бывшей своей комнате?
   И, не дожидаясь ответа, обернулась к Эстелле:
   - А эта крошка тоже всю ночь  проспала  без  просыпу?..  Поцелуй  меня,
дитя.
   Уселись в обширной столовой, окна которой выходили в  парк,  но  заняли
только конец большого стола и сели потеснее, чтобы чувствовать себя  ближе
друг к другу. Сабина, очень весело настроенная, перебирала пробудившиеся в
ней воспоминания  юности:  о  месяцах,  проведенных  в  Фондет,  о  долгих
прогулках, о том, как однажды  летним  вечером  она  упала  в  бассейн,  о
старинном  рыцарском  романе,  который  она  нашла  на  каком-то  шкафу  и
прочитала зимой у камелька. Жоржу, несколько месяцев не видевшему графиню,
она показалась странной; он даже заметил какую-то перемену в ее лице. Зато
эта жердь Эстелла, молчаливая  и  угловатая,  напротив,  стала  еще  более
бесцветной.
   Во время скромного завтрака - яиц всмятку и котлет  -  г-жа  Югон,  как
истая хозяйка,  начала  жаловаться  на  недобросовестность  мясников:  они
становятся прямо невыносимыми; она покупает все в Орлеане, но  ей  никогда
не привозят того, что она заказывает. Впрочем, если стол  неважный,  гости
сами виноваты: слишком поздно приехали.
   - Это ни с чем не сообразно, - говорила она.  -  Я  ждала  вас  с  июня
месяца,  а  нынче  уж  середина  сентября...  Видите,   как   все   теперь
некрасиво...
   Она указала рукой на лужайку, где деревья уже  начали  желтеть.  Погода
была пасмурная, голубоватая дымка окутывала  дали,  терявшиеся  в  мягкой,
меланхолической тишине.
   - О, я жду гостей, - продолжала г-жа Югон,  -  тогда  будет  веселее...
Во-первых, приедут двое молодых людей, которых пригласил Жорж, -  господин
Фошри и господин Дагнэ - вы с ними знакомы, не правда ли?.. Затем господин
де Вандевр; он уже пять лет обещает мне; может быть, в этом  году  решится
наконец приехать...
   - Ну да! - сказала, смеясь, графиня. - Можно ли рассчитывать только  на
господина де Вандевра? Он чересчур занят!
   - А Филипп? - спросил Мюффа.
   - Филипп выхлопотал отпуск, - ответила старушка, - но он приедет, когда
вас, наверное, уже не будет в Фондет.
   Подали кофе. Разговор коснулся Парижа, и кто-то произнес имя  Штейнера.
При этом имени г-жа Югон недовольно воскликнула:
   - Кстати, Штейнер, это тот самый господин, которого я как-то раз видела
у вас, банкир, кажется... Вот уж отвратительный человек! Ведь это он купил
для какой-то актрисы усадьбу в одном лье отсюда, там, позади Шу,  недалеко
от Гюмьера! Вся округа возмущена... Вы об этом знали, мой друг?
   - Нет, - ответил Мюффа. - Вот как! Штейнер купил здесь  в  окрестностях
усадьбу!
   Жорж, как только мать его заговорила на  эту  тему,  уткнулся  носом  в
чашку, но ответ графа так удивил его, что он поднял голову и посмотрел  на
него. Почему он так явно лжет? Заметив движение  молодого  человека,  граф
подозрительно на него взглянул. Г-жа Югон продолжала  распространяться  на
этот счет: усадьба называется Миньота; надо идти вверх по  течению  Шу  до
Гюмьера и перейти мост, это удлиняет путь на добрых два километра, - иначе
рискуешь промочить ноги и даже окунуться в воду.
   - А как зовут эту актрису? - спросила графиня.
   - Ах, мне ведь говорили, - произнесла старушка. - Жорж,  ты  был  нынче
утром, когда садовник рассказывал нам...
   Жорж как будто старался вспомнить. Мюффа ждал и вертел в руках ложечку.
Тогда графиня обратилась к нему:
   - Ведь, кажется, господин Штейнер живет с этой певичкой  из  "Варьете",
Нана?
   - Совершенно верно, Нана. Ужасная женщина!  -  раздраженно  воскликнула
г-жа Югон. - Ее ждут в Миньоте. Я все знаю от садовника... Жорж, не правда
ли, садовник говорил, что ее ждут сегодня вечером?
   Граф слегка вздрогнул от неожиданности. Но Жорж с живостью возразил:
   - Да нет, мама, садовник ничего не знает... Только  что  кучер  говорил
как раз обратное: в Миньоте раньше чем послезавтра никого не ожидают.
   Он старался казаться естественным и в  то  же  время  искоса  наблюдал,
какое действие производят его слова на графа.  Тот,  словно  успокоившись,
снова стал вертеть ложечку. Графиня устремила глаза в голубую даль парка и
как будто перестала прислушиваться к разговору; с блуждающей  улыбкой  она
следила за  тайной,  внезапно  пробудившейся  в  ней  мыслью;  а  Эстелла,
выпрямившись на стуле, слушала все, что  говорилось  о  Нана,  и  ни  одна
черточка ее невозмутимого, девственного лица не дрогнула.
   - Боже мой! - промолвила после минутного молчания г-жа Югон, к  которой
снова вернулось ее добродушие. - Напрасно я ворчу, всем ведь жить  надо...
Если мы встретимся с этой особой, мы ей просто не поклонимся - вот и все.
   Когда встали из-за стола, она снова пожурила графиню Мюффа за  то,  что
та заставила себя нынче так долго ждать. Но графиня  защищалась,  сваливая
вину за опоздание на мужа. Дважды, накануне назначенного дня, сундуки были
уже уложены, а он отменял отъезд, ссылаясь на неотложные  дела;  затем  он
вдруг собрался, когда казалось, что  поездка  окончательно  не  состоится.
Тогда старушка рассказала, что Жорж тоже дважды сообщал ей о приезде;  она
и ждать его перестала; сам он и глаз не казал, а тут  вдруг  третьего  дня
неожиданно появился, когда она уже потеряла всякую надежду.  Все  сошли  в
сад. Мужчины, идя рядом с дамами по правую и левую руку, молча слушали их.
   - Ну, да ничего, - сказала г-жа Югон, целуя белокурые  волосы  сына,  -
очень мило было со стороны Зизи приехать в деревню, чтобы побыть со  своей
мамой... Зизи у меня хороший, не забывает меня!..
   После полудня она очень  обеспокоилась.  Жорж,  как  только  встали  от
стола, начал жаловаться на тяжесть в голове,  и  мало-помалу  Эта  тяжесть
перешла в отчаянную мигрень.  Около  четырех  часов  он  поднялся  в  свою
комнату и решил лечь - это было единственное лекарство. Ему надо выспаться
до утра, и тогда он будет великолепно себя чувствовать. Г-жа Югон настояла
на том, чтобы самой уложить его в постель. Когда она вышла, он соскочил  и
запер дверь на ключ, на два оборота, под предлогом, чтобы ему  не  мешали.
Он пожелал мамочке спокойной ночи, нежным голосом крикнув ей "До  завтра",
обещая спать без просыпу. Но он не подумал ложиться. Лицо его  было  ясно,
глаза оживлены, он бесшумно оделся и подождал, неподвижно сидя  на  стуле.
Когда позвонили к обеду, он подслушал шаги графа Мюффа, направлявшегося  в
гостиную. Десять минут спустя, удостоверившись, что его никто не видит, он
проворно удрал через окно, спустившись по водосточной трубе. Его  комната,
расположенная во втором этаже, находилась в задней части дома. Он бросился
в чащу, вышел из парка и побежал полями в  сторону  Шу;  желудок  его  был
пуст, сердце быстро билось от волнения. Близился вечер, накрапывал  мелкий
дождь.
   Вечером-то Нана и должна была приехать в Миньоту. С тех пор, как в  мае
месяце Штейнер купил для нее усадьбу, ей порой  до  слез  хотелось  пожить
там, но Борднав каждый раз решительно отказывал ей в  отпуске,  откладывая
его на сентябрь под предлогом, что на время выставки он  не  хочет  ни  на
один вечер заменять Нана дублершей. В конце августа он стал  поговаривать,
что даст ей отпуск в октябре. Взбешенная Нана  заявила,  что  пятнадцатого
сентября будет в Миньоте. Она  даже  стала  нарочно  приглашать  гостей  в
прису