й бы ступени своего
развития оно  ни  стояло.  На  самом  деле,
какая    социальная    практика    способна
подтвердить тезис  о том,  что  человек  не
просто  воздействует  на  внешнюю  природу,
подобно тому, как на нее воздействует любая
другая   живая   система,   но   осмысленно
изменяет  ее,  руководствуясь  целями  соб-
ственного совершенствования?  Где, в  какой
практике искать  доказательство  того,  что
человек не  разрушает, а  развивает мир, не
превращает его  в безжизненную  пустыню,  а
очеловечивает и  гуманизирует его?  И какая
практика  является   подлинно  человеческим
деянием, а не действием слепых, стихийных и
неразумных сил?
  Философское       понятие        практики
соответствует,   следовательно,    не    ее
отчужденным формам существования в истории,
а той,  которая свободна  от отчуждения.  В
нем зафиксирована  практика  не  отдельных,
изолированных друг  от друга  индивидов,  а

148

человечества. Она  включает в себя все виды
человеческой деятельности,  коль скоро  они
становятся   проявлением    и    выражением
способности   человека    к   безграничному
развитию.  К   такой  универсально  понятой
практике и  апеллирует теория,  стремящаяся
преодолеть чисто созерцательное отношение к
миру.
  Но, скажут  некоторые, такой  практики не
было  на   протяжении  всей  предшествующей
истории. Значит  ли, что  понятие  практики
лишено какого-либо  реального смысла?  Нет,
не   значит.    Важно    только    отличать
общеисторическое,   общечеловеческое    со-
держание   практики    от   ее    социально
ограниченных и  исторически преходящих форм
проявления. В  этом противоречивом единстве
содержания  и   формы   практики   заключен
источник  ее  развития,  а  вместе  с  тем,
причина возникновения социальной теории как
необходимого   условия   такого   развития.
Внутренняя   раздвоенность   практики,   ее
"саморазорванность"                       и
"самопротиворечивость" -  вот  что  рождает
теорию  как   способ  осознания   и  поиска
рациональных  средств   разрешения  данного
противоречия. В  зависимости от  того, где,
когда  и  кем  осуществляется  этот  поиск,
теория    обретает     различную    идейную
направленность, предстает в разных обличиях
- от  консервативной до  революционной,  от
апологетической    до    критической,    от
утопической до  научной. Но  в любом случае
ее существование свидетельствует о том, что
практика не  достигла  еще  своего  полного
развития, не  стала тем,  чем  является  по
своему существу,  что в  своем движении она
упирается    в    собственную    социальную

                                        149

ограниченность, которую  нельзя преодолеть,
не  прибегая   к  помощи  мысли,  к  работе
теоретического  мышления.  И  чем  с  более
сложными и  глубокими противоречиями  будет
сталкиваться человек  в своей  практической
деятельности, тем  в  более  совершенной  и
научно  разработанной   теории   он   будет
нуждаться.
  Могут возразить, что существование теории
в таком  случае -  не от  хорошей жизни.  В
этом  замечании   верно  то,   что   теория
возникает  как   следствие   несовершенства
жизни, а  значит из  потребности людей в ее
дальнейшем  совершенствовании.   Но  не  та
жизнь плоха,  которая нуждается в теории, а
та, которая  отказывает теории  в праве  на
жизнь, усматривая в ней все, что угодно, но
только  не   способ  своего   практического
изменения и преобразования. Пока в обществе
существуют    условия     для    нормальной
теоретической работы,  жизнь при всем своем
несовершенстве  сохраняет   способность   к
развитию, но  там, где  таких условий  нет,
несовершенство    жизни    становится    ее
хронической болезнью,  грозящей  самому  ее
существованию. Вот  почему теория - признак
не плохой,  а деятельной  жизни,  способной
выработать   необходимое   "лекарство"   от
собственных недостатков и противоречий.
  Разрыв между теорией и практикой является
тем  самым  следствием  исключительно  лишь
созерцательного отношения  человека к миру,
согласно  которому  мир  познаваем,  но  не
изменяем, не  преобразуем им  (а  потому  и
неизменен).




150

     3. Практические горизонты теории

  Здесь мы  обнаруживаем  достаточно  ясный
критерий    практичности     теории,     ее
приближения к  практике -  способность  по-
нимать мир.  Соединить теорию  с  историей,
придать ей  исторический характер  - значит
максимально содействовать  ее совпадению  с
практикой.  Можно   сказать,   что   теория
сходится  с  практикой  на  почве  истории,
понимаемой  как  "история  людей",  в  ходе
которой  человек   из  природного  существа
(части  природы)  становится  универсальным
существом, занимающим  в  мире  центральное
место. Теоретическое видение мира под углом
зрения    практики    правильнее    поэтому
квалифицировать не  как антропоцентризм,  а
как историоцентризм:  ведь человек обретает
такое    место    в    результате    своего
длительного,  по   существу,   бесконечного
развития.
  Такая оценка  практичности  теории  может
показаться  несколько  завышенной.  Неужели
только теория,  обладающая  способностью  к
историческому    видению     мира,    может
претендовать на  связь с  практикой? А  как
быть с  естественными науками,  которые, не
ставя   перед    собой   цели    объяснения
человеческой истории,  тем не менее успешно
используются в  практической  деятельности?
Разве    открытия     в     естествознании,
оказывающие революционизирующее воздействие
на развитие  материального производства, не
являются в высшей степени практичными?
  На первый взгляд, открытия естествознания
действительно практически более эффективны,
чем достижения  социальных  и  исторических
наук.   Ведь    именно    они    становятся

                                        151

производительной силой в первую очередь. Но
какова конечная  цель  этой  эффективности?
Во-первых,    достижения    естествознания,
взятые сами по себе, могут использоваться в
различных -  и не  всегда гуманных - целях.
Примеров тому  в ХХ  веке слишком  много  и
самый яркий  из  них  -  создание  военного
оружия  массового  уничтожения.  Во-вторых,
непосредственный    практический     эффект
применения   такого    знания    в    более
долгосрочной перспективе  может  обернуться
прямым  ущербом   человечеству.  В-третьих,
принося практическую  пользу одним,  эти же
знания могут  стать для  других  источником
лишений    и     бедствий     (безработица,
интенсификация труда и т.д.).
  Таким   образом,   теория,   ограниченная
знанием природных  процессов в их отрыве от
человека,  давая   несомненный  и   быстрый
технологический  эффект,   может  в   более
длительной    перспективе    приводить    к
нежелательным и непредвиденным для самой же
практики     последствиям.     Практическое
значение    такой     теории     ограничено
относительно небольшими  промежутками  вре-
мени. В итоге теория, исключающая из своего
анализа      человеческие       последствия
практической деятельности  людей, не  может
служить эталоном  своей связи  с практикой,
не ухватывает  в последней  самое  главное,
существенное. В любом случае она остается в
рамках отчужденного мира, за пределами мира
практического, то есть человеческого.
  Сведение  науки   к  технологическим  или
социально-прикладным аспектам  практической
деятельности стало  чем-то вроде устойчивой
традиции при  истолковании ее практического
значения.  К  сожалению,  и  в  наше  время

152

именно   в   этом   часто   видят   главную
практическую пользу науки. От теории ждут в
этом случае  рекомендаций  в  решении  узко
специальных задач технико-производственного
и   организационно-управленческого   плана,
выводя  за   ее  пределы   более  общие   и
фундаментальные   проблемы    человеческого
бытия. И  как часто теория, претендующая на
максимально широкий охват действительности,
на  далеко   идущие  выводы   и  обобщения,
обвиняется в  утопизме,  в  отсутствии  по-
длинной научности,  в нежелании считаться с
тем, что есть на самом деле.
  Слов нет,  теория должна,  прежде  всего,
давать ответы  на запросы сегодняшнего дня,
учитывать  интересы   конкретных  людей   в
конкретных  обстоятельствах.   Она   всегда
обращена  к   своему  времени   и   к   тем
проблемам, которые  в нем решаются. Но, как
уже говорилось,  эти ответы  не могут  быть
признаны полными  и окончательными, если не
учитывают     долгосрочную      перспективу
развития,  его   отдаленные  последствия  и
результаты.   Практическая   сила   теории,
особенно социальной, во многом определяется
ее     способностью     к     историческому
предвидению, ее  умением решать  не  только
насущные, но  и сущностные проблемы челове-
ческой жизни, не только частные, но и общие
вопросы реального движения.
  Но если точка зрения практики, понимаемой
как  общеисторическое   движение  мира   от
своего   отчужденного   состояния   к   че-
ловеческому, правильна  и  в  теоретическом
отношении, то  как она  может быть  принята
ученым, теоретиком, мыслящим и рассуждающим
в ситуации  отчуждения? Ведь  именно в этих
условиях его подстерегает новая опасность -

                                        153

превращение  теории  в  идеологию,  подмена
объективного  знания  о  мире  абстрактными
лозунгами,     принципами     и     идеями,
долженствующими заключать  в себе  конечные
цели    и    идеалы    всей    практической
деятельности людей.  Ориентация на эти цели
и идеалы  в данной ситуации будет выглядеть
как  наиболее   далекая   от   существующей
практики,  предельно   утопичная,  уводящая
теорию от реальной жизни.
  Между    научной     и     идеологической
деятельностью, при  всем возможном сходстве
используемых  ими   теоретических  средств,
существует   принципиальное    расхождение.
Последнее коренится  в различном  отношении
научной теории и идеологии к практике. Если
научная теория  выступает как  связующее  и
опосредующее    звено     в    практической
деятельности  людей,   в  их   практической
жизни,  то   идеология   саму   эту   жизнь
рассматривает   как   производный   элемент
своего существования  и  развития.  Научная
теория выводит мысль из практики, идеология
сводит   практику    к   мысли,   подменяет
практическую  деятельность  работой  одного
лишь  мышления.   Идеология  -  синоним  не
просто   теоретической    деятельности,   а
возникающего    в     головах    теоретиков
представления  об   ее   самостоятельности,
независимости, "единственности".
  В  этом  смысле  понятие  идеологии  есть
нечто   прямо    противоположное    понятию
практики. Если  практика  чувственна,  кон-
кретна и предметна, то идеология абстрактна
и только  мысленна. В  отличие от практики,
имеющей  дело   с  чувственными  предметами
действительного  мира,  идеология  обращена
исключительно лишь к сознанию и к продуктам

154

этого   сознания.   В   результатах   своей
деятельности  -   мыслях,   представлениях,
идеях   -   идеолог   склонен   усматривать
единственно  достойную   внимания  действи-
тельность.
  Принципы  важнее  реальной  жизни  -  вот
позиция,  по   которой  можно   безошибочно
угадать   идеолога.   "Нельзя   поступаться
принципами" -  из того  же  арсенала.  Свою
задачу   идеолог    видит   в    подчинении
действительности  мысли,  в  насильственном
навязывании     ей      априорных     схем,
умозрительных   конструкций,    утопических
программ   и    проектов.    Насилие    над
действительностью со  стороны  отвлеченного
мышления, идеологии - один из самых опасных
видов  насилия   в  истории,  доводящий  до
предела  все   остальные  его  виды  -  как
политический, так и экономический.
  Задача, решаемая  идеологией, -  сведение
действительности   к    мысли    -    прямо
противоположна    той,    которую    решает
практика,     -     перевод     мысли     в
действительность.
  Таким образом,  не теория  сама  по  себе
противостоит идеологии, а теория в единстве
с практикой, ставшая неотъемлемым элементом
практической  деятельности   людей,  причем
большинства  людей.  Такая  теория  и  есть
наука,  понимаемая   не  только  как  форма
сознания и  духовной деятельности, но и как
форма реального  социального  практического
бытия людей, как особая форма материального
производства   ("научное    производство"),
приходящая на смену всем его предшествующим
формам,  основанным   на  непосредственном,
живом  труде   работника.  Идеология   пре-
одолевается   не    просто    теоретическим

                                        155

знанием, как  об  этом  принято  думать,  а
знанием,  ставшим   производительной  силой
общества, то есть воплощенным в качественно
новую действительность.
  Перевод мысли  в действительность требует
устранения деления  людей на  "мыслящих"  и
только "действующих",  что в конечном счете
является главной причиной всех форм отрыва,
изоляции  сознания   от   действительности,
теории от  практики. Там,  где  мышление  и
практическое  действие  являются  функциями
разных групп людей, сохраняется и опасность
их  расхождения,   даже  конфликта  друг  с
другом. Вопрос  о связи,  единстве теории и
практики      является      поэтому      не
гносеологическим, а социально-историческим,
предполагающим наличие  целостности, всеоб-
щности   труда,    свободного   от   своего
социального разделения  и распределения  по
различным слоям и группам общества.
  Здесь  же   нас  интересует   соотношение
теории  и   практики  в   условиях,   когда
разделение между  ними сохраняется  в  силу
еще недостаточного  развития самой практики
и    ее     социального    эквивалента    -
материального  производства.   Ситуация,  в
которую попадает  при этом теоретик, сложна
и  противоречива.  В  этой  ситуации  связь
сознания  с   действительностью,  теории  с
практикой  остается  во  многом  во  власти
самого    теоретика,     результатом    его
субъективных      усилий      и      личной
заинтересованности.  Здесь   немалую   роль
играют его  личные качества  как человека и
ученого,   его    "ценностные   установки",
социальные  пристрастия   и  привязанности,
наконец, его профессиональные способности и
индивидуальная одаренность.  Не потому ли в

156

рамках методологии  науки сегодня так много
внимания уделяется  личности ученого  и  ее
влиянию на  результаты  исследования?  Кто,
как ни  сам ученый, ответствен в наше время
за   объективность,   практическую   эффек-
тивность и  человеческую  значимость  своих
выводов  и   обобщений?  Правда,   учитывая
далеко не самостоятельное положение ученого
в современном  обществе, его  финансовую  и
организационную       зависимость        от
господствующих  социально-экономических   и
политических  структур,  подобная  гарантия
может  представляться   весьма   шаткой   и
ненадежной.  И  тем  не  менее  только  сам
ученый может дать такую гарантию. Как много
значит в  наше  время  одно  лишь  мужество
ученого, сила  и стойкость  его  духа,  его
научная  совесть,  способная  противостоять
любому давлению  на него  со  стороны  тех,
кого пугает  и раздражает научная истина. И
как далеко  теория расходится  с практикой,
то есть  перестает  быть  научной  теорией,
там, где  ученый подчиняет  себя интересам,
не  имеющим   ничего  общего   с  реальными
запросами практической жизни людей.
  Перед  теоретиком,   вынужденным  в  силу
независящих    от     него    обстоятельств
действовать в  мире лишь  посредством своей
головы, встает  сложная проблема. Не будучи
в   состоянии    реально    изменять    эти
обстоятельства,   то    есть   не   являясь
практиком в  прямом смысле  этого слова, он
должен   выступать   от   имени   практики,
выражать  и  представлять  ее  интересы.  И
иначе быть  не может.  Ведь теория, как уже
говорилось,  так   или  иначе   связана   с
практикой, не  существует вне  этой  связи.
Такая   связь    есть   объективный   закон

                                        157

существования любой  формы сознания,  в том
числе и  теоретического. А быть связанным с
практикой   -    значит    осознанно    или
неосознанно выражать  в теории определенный
практический интерес, вне которого познание
лишено смысла и цели.
  Но как связать "идею" с "интересом"? Ведь
в практике реализуется не один, а множество
интересов,   причем   взаимосталкивающихся.
Если  бы   в   обществе   царила   гармония
интересов,  а  люди  всегда  были  согласны
между собой  в том, что и как нужно делать,
потребность в  теории -  во  всяком  случае
социальной -  попросту отпала бы. Лишь там,
где существует  различие интересов,  каждый
из  которых   претендует  на   всеобщность,
появляется потребность  в их  теоретическом
оформлении и  обосновании. Вот  почему  нет
социальной теории  "на  все  вкусы",  равно
признаваемой всеми. Перед теоретиком встает
тем самым  задача выбора  интереса, которую
он   решает,    может   быть,    не   столь
сознательно,  как  мы  об  этом  пишем,  но
обязательно решает.  От такого  выбора  за-
висит практическая  направленность  теории,
ее нацеленность  на  те  или  иные  виды  и
стороны практики,  а значит и мера ее науч-
ности.
  В  этой   ситуации  многое   зависит   от
способности теоретика видеть связь частного
практического  интереса   с  всеобщим,  при
решении   любой   конкретной   практической
задачи    вставать    на    точку    зрения
общечеловеческой   практики,   преследующей
цель действительного  освобождения человека
от всех  форм  его  отчуждения  в  мире.  В
отличие   от   идеологии,   которая   также
стремилась к  "освобождению"  человека,  но

158

только   мысленным    путем,    посредством
выработки  "истинного   понятия  человека",
научная теория  в  той  степени  научна,  в
какой  способна  указать  реальные  практи-
ческие    пути     такого     освобождения,
способствовать     изменению     мира     в
направлении, которое  совпадает с развитием
человека как  "свободной индивидуальности".
Подобное изменение  не  может,  разумеется,
обойтись без  постоянных технологических  и
социальных   новаций,    без   непрерывного
совершенствования  всех  сторон  социальной
жизни. Последнее  поэтому также  составляет
предмет теоретического познания и изучения.
Для социального  теоретика  важно,  однако,
видеть внутреннюю  связь этих  новаций и их
зависимость   от    глобальных,    наиболее
фундаментальных    запросов    человеческой
практики. В ином случае смысл любой частной
теории, при всей ее утилитарной полезности,
утрачивает    значение     действительного,
практического, а значит и истинного знания,
охватывающего  всю   "полноту"   социальной
жизни в  единстве ее насущных и сущностных,
сиюминутных и общих интересов и проблем.














                                        159



                     



                 Глава 2.
Проблема онаучивания социального жизненного
                   мира*



                     1

  Карл  Мангейм   с  необычайным   для  его
времени     энтузиазмом      пропагандирует
необходимость  и   благотворность  активной
социологической рационализации  как внешних
преобразований общества,  так и  внутренней
перестройки   человека.   Хотя   было   уже
достаточно   ясно,   что   те   грандиозные
практические   надежды,   которые   лелеяли
основатели эмпирической  общественной науки
ХХ в.  (от Сен-Симона  и Конта  до Маркса и
Дюркгейма),   не   были   реально   успешно
воплощены. Мангейм не только не уловил сло-
жившейся    ситуации,    но    и    всерьез
рассчитывал,    что    социология    сумеет
преобразовать другие науки.
    Сегодня   можно   констатировать,   что
мангеймовская программа не была реализована
ни одним  заслуживающим внимания  способом.
Она определенно  сошла на  нет, особенно  в
ходе   последних    попыток   р